Железные ворота

15

Андонис с нетерпением ждал дождя, но прошло уже две недели, а не упало ни капли. Каждое утро он смотрел на небо, наблюдал, как сгущаются облака, но когда ему казалось, что польет как из ведра, вдруг тучи рассеивались и сияло яркое солнце. Дни тянулись скучно и однообразно. Дом точно вымер. Приятели Евтихиса убрали мусор, навели порядок в мастерской. Все было готово, но станки еще не привезли. Произошла задержка. Пока не снимут ареста с имущества их прежнего владельца, станки нельзя будет получить. Евтихис уходил и возвращался все с тем же туго перевязанным пакетом лир. Газетная бумага на нем замусолилась и истерлась. Он не желал платить ни драхмы до тех пор, пока станки не будут погружены на машину.

Андонис решил взяться опять за работу торгового агента. Много времени потратил он зря на возню с консервами и прочими убыточными делами. Позавчера, когда светило солнце, он предложил Вангелии прогуляться, но она ответила, что у нее нет настроения. «Хорошо, как хочешь…» Теперь им негде варить обед, и он приносит поесть что-нибудь готовое, но они с Вангелией не садятся вместе за стол, и часто еда остается нетронутой. Иной раз, когда он пишет или считает, Вангелия ставит перед ним тарелку, и он жует машинально, капает на брюки и вытирает рот листом бумаги, испещренным цифрами. Он не бреется, ходит грязный. В комнате у них ничего не изменилось с того воскресенья, когда туда кое-как свалили все вещи. Вангелия движется бесшумно, не произносит ни слова, и, может быть поэтому, дом кажется таким заброшенным и неустроенным. Она не следит за тем, чистая ли у него рубашка, пора ли ему сменить носки, и не стелит уже скатерть на стол. Всюду лежит толстый слой пыли, на тарелках плесневеют объедки, и кровать весь день остается незастеленной. Консервы оказались никуда не годными, и самое ужасное, что Андонису нет оправдания.

Андонис сложил бумаги и собрался уходить. Вангелия раскладывала для просушки одеяла на подоконнике и даже не поинтересовалась, придет ли он обедать. Чтобы сказать хоть что-нибудь перед уходом, он остановился в дверях и спросил:

— Почему Измини бросила поливать цветы?

— Видно, она впала в отчаяние.

— Значит, цветы как-то связаны с Ангелосом?

— Так я поняла.

— Жаль… Они очень украшали двор.

— Многое на свете прекрасно, пока мы любим.

— Да, — согласился Андонис. И, помолчав, добавил: — Не жди меня к обеду, я не знаю, когда освобожусь…

— Приходи, когда хочешь, — равнодушно ответила она.

Наконец Андонис не выдержал.

— Вангелия, ты считаешь, что так можно жить?

— Я же тебе не мешаю. Ты ничем не связан. Не этого разве ты добивался?

— Долго ли так будет продолжаться? Даже с соседями обычно здороваются, время от времени перебрасываются несколькими словами.

— Тебя опять гложет страх? Может быть, неприятности с векселями? Успокойся, если тебя будут разыскивать, я скажу, что ты в отъезде…

Когда глаза ее успели стать такими жестокими? Она разговаривает, как чужой, посторонний человек. Андонис ушел, опустив голову. «Здесь сражение проиграно. У меня еще остается улица».

Во дворе его окликнул Евтихис и с важным видом сообщил, что беседовал с Тодоросом о займе.

— Кажется, он готов нам помочь.

— На каких условиях?

— Я не мог без тебя договариваться с ним… Он ждет нас сегодня вечером, в половине одиннадцатого.

— Где?

— Этого я тебе сейчас не скажу. Пойдем вместе. Я начинаю тебя опасаться. Мы с тобой встретимся в четверть одиннадцатого. И разговор пойдет только о займе. Ни о чем больше… Пора кончать эту волынку с судьей. Если бы нам удалось избавить от него Тодороса, деньги были бы уже у нас в кармане…

— Что ты, Евтихис!

— Поскорей бы открыть мастерскую. Ну, в четверть одиннадцатого на площади Канингос…

Они расстались. Андонис стоял на остановке, ожидая автобуса. Вдруг судья похлопал его по плечу.

— Скажите, пожалуйста, когда вы сможете пойти со мной к вашему другу Тодоросу? Сегодня вечером вы располагаете временем?

Андонис растерялся. И, так как молчание затянулось, он решил, что лучше всего объясниться начистоту с этим суровым человеком.

— Послушайте, господин Харилаос. Что толку в такой встрече? Я коммерсант, занят торговыми делами. И не скрою от вас, меня глубоко трогает несчастье Ангелоса, но я сам в очень трудном положении. А сейчас я на грани катастрофы… я…

— Ваши дела меня не касаются, но вы мне нужны… Не пугайтесь, не по финансовому вопросу… Вас устроит сегодня вечером?

Так как Андонис не отвечал, господин Харилаос заговорил с ним доверительно, с трудом подбирая слова:

— На днях я видел Ангелоса и передал ему, что вы знакомы с главным свидетелем обвинения… Я полагаюсь на Андониса, сказал он мне. Если он возьмется за дело, то добьется своего… это истинный друг…

— Так сказал Ангелос?

— Да, но во избежание лишних разговоров я вижусь с ним тайно, никто не знает…

— Странно, что он надеется на это, — сказал Андонис. — Ангелос должен знать, что его судьбу не решают показания одного или даже сотни свидетелей, это общий случай. Если он теперь цепляется за такую возможность, значит, он стал наивным или его преследует страх.

— А вы исключаете последнее? Столько лет…

— Не может быть. Ангелос всегда был человеком трезвых суждений.

— То есть, по-вашему, выходит, что, если и существует какая-то возможность спастись, ему следует отказаться от нее, так как его дело связано с общим положением? Странная у вас точка зрения… Когда я с ним встречусь, обязательно расскажу ему. И посмеется же он! Вероятно, на днях…

— Нет, ничего ему не говорите. Только передайте привет… И пусть он не падает духом…

— Хорошо… А вы все же подумайте… Вечером, часов с семи, я буду у Захаратоса. Недалеко оттуда есть кофейня, куда зачастил Тодорос. Приходите в любое время, когда будете свободны… До свидания.

Судья ушел, а Андонис еще некоторое время продолжал стоять посреди улицы.

Вспышки пламени озаряют двор. После того как однажды это холодное пламя ослепило Алики, она вздрагивает, когда белый мерцающий свет падает на ее окно, и порой ей мерещится, что это ее вызывают. Как же имя того парня в защитных очках? Все три сварщика, что работают в мастерской, носят одинаковые кепки, не расстаются с темными очками, и лица их всегда в копоти. Один улыбается ей, когда она проходит мимо, но она не знает, он ли был с ней в тот вечер, когда она запуталась в лабиринте решеток, труб, баллонов с кислородом и ее ослепил огонь, расплавляющий железо.

Алики завернула во двор и постучала в дверь Вулы… В мастерской опять работал один человек… Ей не открыли. И она, вместо того чтобы вернуться домой, прошла в глубь двора. На этот раз под навесом было темно, и сварщик в защитных очках стоял к ней спиной. Не тот ли это самый? Она подошла к нему поближе, и парень, вздрогнув, обернулся.

— Чего тебе?

— Я пришла к Вуле. Меня зовут Алики.

— У них никого нет дома. — И, наклонившись, он стал приваривать какую-то железку.

Он не узнает ее?.. Но как он похож на того сварщика, вылитый Никос. Нет, тот прикрывался еще металлическим щитком, и у того очень сильные руки.

— Не смотри на пламя, ослепнешь.

— Меня зовут Алики…

— Испортишь глаза. Ты такая красивая…

— А ты всегда в темных очках?

— Да, если я сниму их, то ослепну… Особенно теперь, когда ты стоишь передо мной…

— Правда?

— Чтоб мне провалиться! Хоть я и в темных очках, да вижу отлично.

В тот вечер было очень темно, и она не видела, какая у него приятная улыбка. А когда он обнял ее, она закрыла глаза… Сейчас он смотрит на нее как-то странно. Но Алики решилась:

— Когда ты кончаешь?

— В восемь. Осторожно, не наступи на трубу.

Он опять наклонился, повернул кран, и все вокруг осветилось. Алики разглядела теперь его лицо. Это тот самый. Но почему он не хочет разговаривать с ней? Может быть, он сердится, что она так долго не приходила?

Он молчал и продолжал сваривать железо. Вдруг он выпрямился и, подняв огненный факел, указал ей на навес. Она испугалась, поняла, что ей не уйти от этого гиганта. Она хотела что-то сказать, но он, шепча нежные слова, обхватил ее своими железными ручищами и потащил под навес.

— Ты видишь, я опять пришла, — сказала ему немного позже Алики.

— Опять?

— Так это был не ты? Ты меня не помнишь?

— Теперь уж я тебя не забуду! — воскликнул он с громким смехом, от которого задрожало все вокруг.

Часы на улице показывали половину восьмого. Андонис поспешил на площадь Синтагма. На веранде старой кофейни он увидел судью. Тот спокойно попивал кофе, не спуская глаз с двери. Андонис потоптался на тротуаре, дошел до перекрестка, потом вернулся и остановился перед верандой. Отец Ангелоса ждал его. Пожалуй, надо, сославшись на неотложные дела, попросить его отложить встречу с Тодоросом. «Завтра с величайшим удовольствием…»

Но, как только Андонис вошел в кофейню, судья встал ему навстречу.

— Я знал, что ты придешь… Ты настоящий друг. Так мне и говорил Ангелос… Ну, пошли, чтобы не упустить Тодороса…

Глаза господина Харилаоса сияли. Крепко держа Андониса за руку, он вел его по улице. Увидев свободное такси, он остановил его. Что мог сделать Андонис? Судья сказал шоферу:

— В квартал Патисиа. — И затем обратился к Андонису: — Ты настоящий друг… Значит, не все пропало… Я всегда твержу своим детям: честность и человечность не перевелись еще на свете, но надо уметь их распознать… Такова, знаешь ли, особенность нашего времени… Духовные ценности как бы припрятаны, их не пускают в оборот.

— Да, вы правы.

— У нас, стариков, оптимизма больше, чем у молодежи. Не странно ли это?

Господин Харилаос смотрел на Андониса, улыбаясь, одной рукой крепко сжимал его пальцы, а другую положил ему на плечо — еще чуть-чуть, и он погладит Андониса по голове. Судья говорил с трудом, точно ему не хватало дыхания.

— Ты выглядишь усталым… Не огорчайся, неприятности скоро пройдут… Как я рад… Я верил в тебя… Я знал… Как твоя рана? Она тебя беспокоит? Ты должен быть осторожен… Знаю, все вы отчаянные, но надо быть благоразумным. Ваша жизнь — это сплошные мучения и тревоги. Ты был серьезно ранен? — И вдруг судья спросил совсем другим тоном: — Давно ты не видел его?

— С тех пор…

— Он все такой же, немного измучен, но морально…

Андонис с трудом сдерживался, чтобы не закричать. Такси пересекло площадь Омония и понеслось дальше. Старик не выпускал его руки. Как мог он поднять глаза на отца Ангелоса?

— Столько лет мы живем в одном доме и до сих пор не познакомились поближе, — сказал господин Харилаос.

— Не довелось. Дела… Я боялся огорчить вас, напомнить… — наконец выдавил из себя Андонис.

— Последние годы у меня не было никого ближе Измини. Но, мне кажется, она уже устала. Это естественно, прошло столько лет… Я никогда не отчаивался, да, поверь мне, никогда. А ты, Андонис?

Андонис не смог ответить. Он смотрел на мелькавшие дома, машины, прохожих.

— Вы все очень устали, — продолжал судья. — Наверно, только вашему поколению пришлось испытать столько… Вы были еще очень молоды, почти дети… А я, как и мои сверстники, в двадцать пять лет ходил в накрахмаленном воротничке и с тросточкой… Скажи, Андонис, ты любишь Ангелоса?

— Я люблю его как брата и восхищаюсь им, — искренне ответил Андонис.

Теперь он нашел в себе силы посмотреть в глаза господину Харилаосу. Они горели от нетерпения, как у ребенка; они сияли от страстной уверенности, что надежды его не обманули.

— Ты, конечно, знаешь его лучше меня. Сколько я ни пытался сблизиться с моими детьми, я всегда оставался для них прежде всего отцом… Дочь для меня потеряна навсегда. Как ты думаешь, отчего последнее время Лукия была такой раздраженной? Почему она уехала, не простившись с нами? Но о чем же мы говорили? Да… Ангелоса ты знаешь лучше, потому что вы дружили в юности, а это очень существенно. Ты веришь мне, что у него все в порядке?

— Но раз…

— Да, да… Я хочу сказать, ты полагаешься на его силы? Ты сомневался хоть когда-нибудь в нем?

— Никогда.

— Молодец! Ты настоящий друг!

Господин Харилаос попросил шофера остановиться. Он расплатился, и они пошли по темному переулку. Этот отдаленный квартал судья знал, видно, хорошо, бывал здесь ежедневно.

— В этом доме живет брат Тодороса. Тодорос часто ходит к нему, — сказал судья и постучал в дверь.

Андонис замер. Если они застанут Тодороса, прощай мастерская Евтихиса, конец многим надеждам и, самое ужасное, для него навсегда закроется дверь, куда он мог бы постучать, если бы ему не удалось избежать тюрьмы. Никто им не отпирал. Но господин Харилаос словно прирос к месту.

— Говори с ним разумно, сдержанно, — посоветовал он. — Ругань и ссоры ни к чему не ведут.

Он постучал еще раз. Андонис молил всех святых, чтобы этот мрачный дом вечно оставался немым. Судья не сдавался.

— Видимо, никого нет, — сказал Андонис.

— Они часто ужинают в таверне здесь по соседству… Пошли посмотрим.

Андонис покорно последовал за ним. Господин Харилаос зашел в таверну, но вскоре вернулся.

— Наверно, Тодорос в конторе Ксантиса, своего адвоката.

Он опять поймал такси. «На улицу Академиас», — сказал он шоферу и попросил его поторопиться. У Тодороса, по его словам, много дел в этой конторе, и он заходит туда чуть ли не каждый вечер.

— Мы найдем его непременно, он от нас не уйдет.

— Я располагаю временем только до девяти, — пробормотал Андонис. — Потом я должен присутствовать при деловых переговорах…

— До тех пор мы его разыщем. Побыстрей, пожалуйста, — повернулся судья к шоферу.

В подъезде дома, где находилась контора адвоката, было пусто. Пусто было и в коридоре на верхнем этаже, куда они поднялись… Почему-то у Андониса слабели колени, как только он приближался к какой-нибудь двери.

— Спроси его ты, — сказал господин Харилаос. — Лучше ты. Если я назову свое имя, он моментально сбежит.

Андонис проскользнул в дверь конторы и осторожно прикрыл ее за собой. В приемной девушка печатала на машинке. В соседней комнате адвокат склонился над большим письменным столом. Перед ним стояло кресло, по стенам — книжные шкафы. Тодороса не было видно.

— Что вам угодно, господин?

Андонис ответил с профессиональной любезностью торгового агента:

— Могу предложить массу превосходных товаров. Удивительно легкие условия выплаты… Не интересует ли вас… — И он раскрыл свой портфель. — Вот образцы тканей для изящного весеннего платья.

— Спасибо, ничего не нужно.

Не настаивая, Андонис вышел из конторы. В коридоре он сказал господину Харилаосу, что Тодороса нет — это было правдой — и что его здесь не ждут.

Потом они зашли в несколько кофеен, в винный погребок и добрались в конце концов до дома Тодороса.

— Может быть, он болен? — высказал предположение господин Харилаос.

К счастью, Тодороса не оказалось и дома, и Андонис, назвавшись вымышленным именем, извинился. Он всюду сопровождал судью. Тот не мог на него пожаловаться. Но если бы они столкнулись с Тодоросом… Они заглянули еще в две конторы — Андонис прибег к испытанному приему с образцами. Тайком Андонис поглядывал на часы, а судья казался очень расстроенным. В кондитерской официант сказал им, что полный господин, которого они спрашивают, только что ушел.

— Как жаль! — сказал господин Харилаос и обратился к Андонису: — Поехали в Фалирон. Он часто бывает там.

— Маловероятно. К тому же я должен…

Андонис сообразил, что Тодорос не может находиться сейчас в Фалироне, раз вскоре у него должна состояться встреча с Евтихисом. «Это два дела, — подумал он, — не связанные между собой, и я не вправе признаться судье, что скоро увижу Тодороса. То дело не имеет никакого отношения к Ангелосу, оно совсем другого рода. От сегодняшней встречи многое зависит. Если мы убедим Тодороса дать нам взаймы, заработает мастерская, а это, возможно, и есть то большое долгожданное дело. Потом мне будет легче поговорить с Тодоросом об Ангелосе. Семь лет тот ждет, ничего страшного, если подождет еще неделю. Да и результат сомнительный: едва ли Тодорос расчувствуется и откажется от своих показаний. Сегодня я сопровождаю судью всюду, куда он меня ни тащит. Чем я виноват, если мы не нашли Тодороса?»

— Вы давно виделись с Ангелосом? — спросил Андонис, когда они вышли из машины.

— У него все в порядке… Да, все в порядке…

— А как он живет? Неужели он просидел взаперти столько лет?

— Это было бы ужасно! Как тебе могло прийти такое в голову? Разве мыслимо жить взаперти?

— Пожалуй, чтобы чувствовать себя спокойно.

— Это, наверно, самое страшное наказание…

Время истекло. Они так и не нашли Тодороса.

— Ну-с? — проговорил судья.

— Десять минут десятого. Придется отложить…

— Я утомил тебя, Андонис. Но в другой раз мы обязательно разыщем его. И, быть может, совесть у него проснется. Я верю, что в душе у каждого человека есть хоть искорка гуманности… А ты не изводись так. Я расскажу Ангелосу о наших сегодняшних поисках, он обрадуется, что ты был со мной. Много раз вспоминал он тебя… Нам надо как можно скорей повидать Тодороса и покончить с этим делом. А ты постарайся подбодрить Измини; последнее время у нее такие печальные глаза. Скажи ей, что у Ангелоса все в порядке, что он любит ее, что он скоро вернется… Очень скоро. А ты, сын мой, что бы тебе ни понадобилось, можешь всегда обратиться ко мне. Я сделаю все, что в моих силах. И если ты будешь нуждаться в деньгах… Не нужно ли тебе сейчас?

— Нет, нет, — испуганно забормотал Андонис. — Мне не нужно.

— А то возьми, пожалуйста.

— Нет. Спокойной ночи, — попрощался Андонис.

— Спокойной ночи, сын мой. Благодарю тебя.

Они разошлись в разные стороны. «Не мошенничество ли то, что я делал сегодня?» Андонис попытался не думать ни о судье, ни об Ангелосе, ни о самом себе и поспешил на площадь Канингос. Он успел вовремя. Евтихис уже ждал его. Вскоре они встретились с Тодоросом. Таким образом, деловая встреча состоялась.