Жизнь за гранью

Монастырь На Горе

В своей смешной наивности, я думал, что исчерпал все ресурсы организма. Каждый шаг давался неимоверным усилием и болью. Когда у дверей одной из келий мне сказали: «Здесь ты сможешь отдохнуть!» – казалось, что сейчас я упаду замертво и просплю по меньшей мере двое суток. Как же я ошибался!

Дверь открылась, и я не поверил своим глазам: в узком луче света, пробивавшемся через окно-бойницу, стояла измождённая, но улыбающаяся Фруми, обнимая вцепившегося в неё Лёнечку. Мы бросились друг к другу, смеясь и плача одновременно. Сын ухватил меня за шею, прижался ко мне всем тельцем, и всю мою усталость, как рукой сняло.

Услыхав знакомые голоса, я обернулся – у порога толпились дети. Комната никак не могла вместить всех желающих, и мы направились в трапезную. Дети льнули ко мне с такой любовью, что щемило сердце. Это были мои дети, я любил их так же сильно и нежно, как и своего Лёнечку.

В столовой нас встретил высокий сухопарый монах. Неожиданно для меня, он подал руку для пожатия и представился: «Петерс». Огромные столы был почти пусты, десятка полтора монахов и ещё около двух десятков светских.

Когда все расселись, я обнаружил много незнакомых детей. Хотелось побыстрее узнать всё произошедшее, но было непонятно можно ли разговаривать обо всём открыто при незнакомцах. Я повернулся к близняшкам. Девочки понимали меня с полувзгляда: «Кушать! Кушать и спать! Всё остальное завтра, на свежую голову». Петерс одобрительно кивнул головой, и подал знак, стоявшему у стены монаху.