Жизнь за гранью

Фрумиле. Побег

В один из дней, когда она раскрыла окно, чтобы протереть рамы, прилетел дрозд. Птица посидела несколько секунд на подоконнике, склонив головку на бок и как бы присматриваясь к ней, а потом слетела на плечо и проговорила в самое ухо: «После захода, коровник… коровникююю» и тут же улетела. Фруми не удивилась тому, что птица разговаривает, они видели много говорящих птиц, и даже однажды выкормили галчонка, который приветствовал их коротким: «Пррривет!», удивительным было само поведение птицы и выбор ею объекта.

Фрума-Лея совсем не была уверена, что эта информация предназначалась именно ей, и уж тем более не представляла, как она после захода солнца сможет попасть в коровник. Вечером, после окончания всех работ, во двор выпускали собак, и встретиться там с ними было равносильно самоубийству, а уйти раньше с кухни, тем более незаметно, было просто невозможно. «Разве что попытаться пойти с кухни не в барак, а в коровник…» – подумала она и тут же услышала: «Собак не бойся!» Было такое ощущение, словно голос прозвучал у неё в голове. Она оглянулась. Рядом никого не было, кроме большого рыжего хозяйского кота. Кот лениво зевнул, потянулся, а потом подошёл и потёрся об её ноги. «Дошла, – подумала она, – со мною уже и коты разговаривают».

Всю вторую половину дня Фруми раздумывала как поступить и в конце концов решила рискнуть – всё же это был какой-то шаг, какое-то действие, правильное или нет – но не сидение на месте. Как только зашло солнце и сгустилась тьма, она вышла во двор и чуть не закричала от ужаса, увидев метнувшиеся к ней чёрные тени громадных собак. Собаки, против её ожидания, не только не залаяли, оповещая охранников о инциденте, но лизнув ей руки, пошли рядом. Когда они приблизились к коровнику, одна из собак схватила её за одежду и повлекла за собой, по какой-то ей одной ведомой тропке, между коровником и конюшней, а вторая шла следом, отрезая пути к отступлению.

В голове Фруми царила паника: «Зачем она пошла?! Куда её тащат?! Что будет с Лёнечкой?!» Она не видела куда ступает, и неверно ставила ноги, скользя и подворачивая лодыжки, но потом, вспомнив старую туристскую выучку, пошла на пружинящих коленях и перекатывающейся ступне, стало немного легче. Однако вскоре она почувствовала невыносимую вонь, а под ногами зачавкало. Они спускались по какой-то всё углубляющейся расщелине, переходящей в трубу, куда и повлекла её за собой нежданная проводница.

Фруми ползла между двумя псами, головой вниз, по скользкой вонючей трубе, погружаясь в нечистоты, слегка повернув голову набок, чтобы нос был на поверхности и думала: «Всё! Сейчас я свалюсь в выгребную яму и там утону». Но ямы не было, труба выходила на склон, на котором сидел, обхватив ручонками коленки, Лёнечка. На мгновение прижавшись друг к другу, и не произнеся ни слова, они взялись за руки и побежали вниз, туда, где призывно шумел, пробегая по дну оврага, стремительный поток.

Вода была холодная, но Фруми это не остановило, ей хотелось кожу с себя содрать, чтоб избавиться от назойливого запаха и зуда. Однако времени долго размываться не было. Рядом плескались собаки. Окунувшись пару раз, они облизали Фруми и Лёнечке лица и побежали вверх по склону.

Сначала Фруми думала перейти поток и подняться по противоположному берегу, но потом поняла, что так поступать неразумно. Как бы ей ни было страшно и жалко окунать сынишку в ледяной поток, это было самым оптимальным решением. Река была бурная и подняться по ней вплавь, против течения, они никак не могли. Поэтому Фруми нашла длинную ветку и они с сыном, вцепившись в неё, позволили потоку нести их вниз по течению. Не зная особенностей русла, она старалась удерживать ветку перпендикулярно движению, чтобы не разбиться и не потеряться на перекатах.

Несколько раз их переворачивало, один раз чуть не засосало в омут, а в конце вынесло на широкую равнину, где течение стало настолько медленным, что они почти не двигались. Надо было выбираться. Лёнечка совсем выбился из сил. Маленькие ручонки, вцепившиеся в ветку, посинели, и Фруми с трудом разжала крошечные пальчики, чтобы освободить их. Несмотря на то, что сама она была ненамного лучше, она взяла сынишку на руки и вынесла на берег. Надо было где-то спрятаться. Лёнечка никак не хотел забираться к ней на спину, уверяя, что сможет идти сам, но несколько раз упав, согласился. Под берегом были промоины, выбрав самую глубокую, Фруми забралась в неё, и так они уснули, она на животе, а он у неё на спине.

Зачем они бежали?! Куда?! – она не знала. Впрочем, зачем – знала – у неё хотели отобрать сына. Проснувшись, Фруми понятия не имела, что делать дальше. Ясно было только одно: надо, как можно скорее покинуть это место. Они шли до изнеможения, поедая по дороге листики и семена, засыпая под деревьями или в густой траве. Фруми понимала, что и сама долго так не выдержит, не говоря уже про сынишку. Для такого маленького ребёнка было просто чудом, как он держался. Не всякий взрослый мог бы похвастаться такой стойкостью.

Пора было искать пристанище. В отдалении, на возвышенности, виднелся небольшой лесок, к нему они и направились. Фрума надеялась поставить в лесу шалаш, а оказалось они пришли в чей-то сад. Надо было решать – рискнуть преодолеть забор и подняться к дому, или тихонько уносить ноги. Боясь опять попасть к кому-то в рабство, они начали спускаться с холма. И тут на них напали. С мольбой и слезами Фруми бежала за людьми, уносившими Лёнечку. Их затолкали в разные машины…

Как они попали в монастырь Фруми не знает. Она с окаменевшим сердцем, безразличная ко всему, находилась в комнате с другими пленницами, когда дверь открылась и женщина, возникшая на пороге, тыкнула в неё пальцем: «Ты! Пойдёшь со мной!» На улице их ждала машина, дверь приоткрылась и она увидела спящего Лёнечку. Сердце взлетело, чуть не вылетев из груди, она едва сдержала крик. Женщина привезла их в какую-то квартиру, где они наконец-то смогли помыться тёплой водой и переодеться, а ещё там была настоящая кровать с чистым бельём. Их так разморило, что они даже кушать не могли. А проснувшись, обнаружили себя в монастыре.

Я предложил Фрумиле немного поспать, но она возразила, что всё равно не сможет уснуть, пока не услышит всего, что произошло со мной. Ночь уже подходила к середине, когда мы, наконец, задремали, то и дело вздрагивая и просыпаясь, чтобы проверить, что это не сон и мы, в самом деле, все здесь, вместе.

Проснулся я от прикосновения маленьких ладошек. Лёнечка, усевшись на меня верхом, гладил мои щёки и вздыхал сквозь катящиеся слёзки и шмыгающий носик: «Папочка… папка… папочка…» Я обнял сына, и из моих глаз брызнули слёзы. – Но это ведь совсем не зазорно – когда двое мужчин плачут от счастья.