Я был рад монаху, но и обеспокоен, поскольку неосознанно ожидал, что нас встретят близняшки, однако через несколько минут понял насколько был неправ. Выйдя на козырёк под водопадом, мы не стали спускаться в туннель, как я предполагал. По указанию Петерса мы сняли верхнюю одежду и остались в комбинезонах. Затем, он одел на нас крепёжные ремни и пристегнул карабинами к протянутой поперёк склона двойной верёвке, а Лёнечку ещё и к защёлкам своего снаряжения. Сделав нам знак оставаться на месте, он по паучьи, быстро перебирая руками и ногами, пополз вдоль верёвок и вскоре исчез вместе с нашим сыном за ближайшим выступом. Прошло минут десять, прежде чем Петерс вернулся и сделал нам знак следовать за ним, предварительно пристегнув к себе вторыми карабинами.
Наблюдая с какой ловкостью монах движется по верёвкам, мы и представить себе не могли насколько это трудно. С того места, где мы стояли, было незаметно, что верёвки не только не были направленны слегка вниз, как обычно при переправах, но и имели обратный уклон. Однако и это было ещё не всё. Мы даже не подозревали, какой сюрприз нас ждёт впереди, хотя вправду сказать – выбора нам не предлагали. Мы подтягивались сколько было сил, но если бы Петерс не притягивал нас, время от времени, за пристёгнутый к нему трос, наверно проболтались бы на этих верёвках не менее часа. А когда наконец доползли до вожделенного выступа, ахнули: верёвки были продеты сквозь скрытое в камнях и выступающее над пропастью кольцо, пройти которое, с пристёгнутыми карабинами, было в принципе невозможно. А если ещё вспомнить, что всё это происходило под нещадно поливающим нас брызгами водопадом и сопровождалось яростными атаками дроздов, защищающих свои гнёзда, то было и вообще весело.
Петерс изогнулся, и мы даже глазом не успели моргнуть, как он оказался стоящим на верёвках, а через пару минут наши карабины, прикреплённые до того к его поясу, оказались пристёгнуты вверху к невидимому для нас кольцу, после чего он перестегнул туда и свой трос, находясь несколько секунд вообще без страховки. Несмотря на усталость и стресс, мы были поражены силой, ловкостью и выдержкой этого, с виду вполне обычного, мужчины. Только что он стоял на направляющих, и вот уже висит на подмышках, перестёгивая наши карабины себе на пояс, а через мгновение исчезает за краем скалы, с висящей на нём моей Фруми. Я думал, что там будет сухо и какая-нибудь полка, но там был всё тот же водопад и новые направляющие, с той лишь разницей, что теперь мы могли свободно двигаться вниз по уклону. Как Петерс мог проделать всё это с Лёнечкой на груди, уму не постижимо.
Пока мы покоряли новую переправу, монах открепил и смотал предыдущий трос. Таким образом, если бы кто-то и вышел на площадку за бочками, обнаружить крепёжное кольцо, скрытое в камнях, было бы не так просто.
Спустившись, мы увидели небольшую площадку у подножия водопада, и Лёнечку, весело игравшегося с ящеркой. Это было необычное свойство нашего ребёнка. Стоило ему где-нибудь, хоть ненадолго, задержаться, как возле него тут же оказывалось какое-нибудь животное.
Сначала мы пугались. Представьте, что вы сидите в парке, на лавочке, и наблюдаете, как ваш полуторагодовалый карапуз делает куличики. И вдруг рядом с ним, в песочнице, появляется огромная псина, или грач, размером почти с ребёнка, не говоря уже о разных птичках поменьше, кошках, белках, мышах и прочей живности. Но со временем, убедившись, что животные не причиняют ему вреда, стали посмеиваться, что он царёночек животного мира. И только сейчас, увидев его с ящерицей на раскрытой ладошке, я вдруг осознал природу этой игры.
Удивительно, насколько слепым и глухим может быть человек к неудобоваримой для него информации, и как она захлёстывает его, поднимаясь из глубин подсознания, когда он готов её воспринять.
Лёнечка родился в Буддистском монастыре, где мы с Фруми, в поисках смысла жизни и попытках понять сокровенное строение мира, служили сначала волонтёрами, а потом временными монахами. И, прежде чем дать сына Фруми, младенцу дали грудь тигрицы, выкармливающей тигрят, капельку коровьего молока и нектар какого-то неизвестного нам огромного цветка. «Бар Хевгуун Шувууны! – сказал нам Лама. – Сын Тигра и Птицы! Управитель Мира! Никому не открывайте настоящего имени. Будет, кто скажет и направит, когда повернётся колесо!»
Тогда мы приняли его слова за красивую формулу рождения ребёнка, и забыли. И вот «колесо повернулось», и я словно прозрел. Сын Тигра и Птицы – Управитель Мира, так может это из-за него со мной так нянчатся и за нами так охотятся, и благодаря ему, мы до сих пор живы?! Я с печалью и нежностью посмотрел на своего сына, такого ещё маленького и хрупкого, и такого разумного и сильного.
Мой взгляд не ускользнул от Петерса. Монах похлопал меня по плечу: «Держись, отец! Всё самое трудное только начинается. Бар Хевгуун Шувууны ещё ребёнок и не понимает своей силы. Его легко обмануть и использовать». «Петерс! – тут же мелькнула мысль, пронзив сердце мучительной ревностью. Отныне я должен был делить своего ребёнка с наставником. И тут же вспомнил минуты Лёнечкиного отрешения, и мне стало смешно. – Ну уж никак не «отныне». Я улыбнулся Петерсу: «Брат!» – «Брат!» – ответил монах. Мы пожали друг другу руки и обнялись.
– Женщинам не обязательно знать мужские тайны… – шепнул я ему на ухо.
– Удивляюсь твоей наивности и слепоте при твоей прозорливости и слышании – усмехнулся Петерс.
Я упёрся взглядом в Фруми, ощутив себя обиженным остолопом: «Как она могла?! – но тут же во мне пробудилась совесть. – А ты сам всё ей рассказал?! А сейчас ничего ли не собирался скрыть от неё?!»
Находясь на верхней площадке, мы видели с какой быстротой мчится вода, создавая ветровые вихри и ревя, как двигатель реактивного самолёта, но только здесь, внизу, у подножия водопада, смогли частично оценить его мощь. Потоки и скала закрывали нам часть обзора, но и то, что открывалось взору, было грандиозно. Метров в десяти-пятнадцати от нас висела огромная, слегка выгнутая, стена движущейся воды, сияя белыми барашками, золотом, радугами и перемежающимися плотными участками, отливающими тёмно-зелёным и синим. А под нашими ногами и за нашей спиной, сияли изумрудами камни скалы, изрезанной многочисленными гротами, покрытые водорослями, папоротниками и всевозможными ракушками. Если к этому добавить, плещущихся у ног рыб и массово гнездящихся птиц, то вы сможете понять наше восхищение. Скользящие водные струи завораживали. Невозможно было отвести взгляд от этой нерукотворной красоты. Единственным недостатком был оглушающий шум, мешавший не только говорить, но и мыслить. И я, в который раз, беззвучно поблагодарил детей, обучивших меня знаковой системе общения, и, в который раз, понял, как сильно я по ним скучаю.
Мы вошли в один из гротов, переходящий в неширокий коридор, мерцающий впереди рассеянным дневным светом. Я подумал, что там выход на другую сторону скалы, но впереди оказалось зрелище ничуть не менее прекрасное, чем сам водопад. Огромная пещера, очертания которой терялись в тёмных глубинах, выходила одной стороной на водный поток, подмывший местами стену и образовавший подобие колоннады в виде различных фигур, напоминающих людей, животных, растения, полумифических существ, и тоненькую, почти прозрачную, перегородку красноватых гипсов. Пещера всё понижалась, и вскоре у нас под ногами захлюпала вода.
– Лёнечка, ты любишь плавать? – спросил Петерс.
– Да! – ответил ребёнок. – Только я не умею. Я умею с мамой, когда она меня держит.
– А хочешь я буду тебя держать? – улыбнулся монах.
– Хочу! Но можно папа?
– А нырять хочешь научиться?
– А мне не будет страшно?
– Рыбки же не боятся, и лягушки не боятся, только ты набери в рот побольше воздуха и не выпускай, пока я тебе не скажу, и носиком не дыши.
Лёнечка послушно набрал воздух и Петерс, на мгновение, погрузил его под воду.
– Ну что, не страшно?
– Я не боялся, только немножко страшно было, – честно ответил наш мужественный сынок, похожий в эту минуту на растерянного котёнка чудом избежавшего утопления.
Вода уже почти доходила нам до пояса и Петерс взял Лёнечку на руки: «Ты же веришь мне?! Обними меня за шею, как там, на горе». Он пристегнул ребёнка, и попросив нас подождать исчез в темноте пещеры. Вода была холодная и, остановившись, мы начали замерзать, я поднял Фруми на руки и прижал к себе, отогревая её своим дыханием, и чувствуя, как у меня потихоньку немеют ноги. Наконец появился Петерс: «Извините, быстрее невозможно». Мог и не извиняться, мы и сами понимали, что он не гулял.
Мы шли всё глубже и глубже погружаясь в воду, а потом вдруг резко повернули и попали в стремительное течение тёплого потока. Монах пристегнул нас к себе страховочными тросами и поплыл, приглашая следовать за собой. Было абсолютно темно, и только натяжение верёвки свидетельствовало, что мы рядом. Но вдруг верёвка ослабла и если бы Петерс не подхватил меня, я бы головой таранил его в грудь. Здесь вода едва доходила нам до колен, а вскоре мы и вовсе вышли из подводной реки.
– Сейчас мы опять войдём в воду и нырнём, – пояснил Петерс. – Сначала я с Фрумой, а потом вернусь за тобой. Когда вынырнем с той стороны, плывите на свет и детские ножки.
– Что за дурацкие шуточки?! – подумал я, но промолчал, и услышал, как Монах негромко рассмеялся.
– Держись за мой пояс! – сказал он Фруми и наступила тишина.
Находиться одному в незнакомой пещере, в полной темноте, не самое приятное времяпрепровождение, поэтому я очень обрадовался прозвучавшему голосу Петерса: «Ну, хватайся за пояс и поехали».
Я всегда считал себя опытным путешественником, интуитивно ориентирующимся при любых обстоятельствах, но темень и течения настолько сбивали с толку, что не понятно было даже идём ли мы прямо, или поворачиваем. Наконец Петерс дал знак и мы нырнули. Парное плавание было явно не моим видом спорта. Мало того, что я, сопротивляясь течению, дёргал напарника за поясной ремень, так ещё и несколько раз долбанулся о камни, пытаясь пробить их собственной головой. Кончилось тем, что монах сгрёб меня в охапку, придав моему телу ускорение в нужном направлении, и я, ошарашенный и оглушённый, узрел очередное чудо трудного, но наполненного красотами, дня. Тяжёлая холодная вода, тьма кромешная, вы тыкаетесь то макушкой, то лбом в камень, потом подныриваете под него… и едва не зажмуриваетесь от ясного голубого света, вода тёплая и такая прозрачная, что вы видите болтающиеся ноги сидящих вверху, на другом конце водоёма, детей.