Жизнь за гранью

Переселение

Мы переселились. Дети смеются и радуются свободе, а нам с Фруми совсем не весело. Давит груз ответственности – новые обязанности, в которых мы не имеем никакого опыта, и боль от разлуки с сыночком. Лёнечку пришлось оставить в монастыре, слишком много судеб зависело от Бар Хевгуун Шувууны. Я ревновал его к Петерсу, однако монах был Проводником, Наставниками оказались старцы. Петерс тоже покинул Монастырь Вод и вернулся в Монастырь на Горе.

Но я увлёкся. Воспоминания затягивают, как око урагана, забрасывая мелкими деталями прошлого и затягивая рукопись. С такими темпами я никогда не доберусь до её конца, и не успею рассказать обо всём, что произошло с нами после катастрофы. Жизнь, постепенно, входила в своё русло, принимая новые формы и переводя их, в привычные. Каждый получил индивидуальное прозвище, чтобы иметь больше возможностей голосового общения, и снизить напряжение ментальных полей.

Суровость нового существования не оставляла времени ни на философию, ни на тренинги. Зёрна диких злаков, используемые нами для каш и хлебных лепёшек, в основном были мелкие и твёрдые. Сочных съедобных растений было не так много, а сухие – требовали больших усилий и затрат времени для обработки, которого нам, учитывая отбивания повседневных атак, всегда не хватало.

Диких животных в округе почти не осталось. Их и до того было немного, а после катастрофы истребили на мясо почти всех травоядных, так что рассчитывать на их помощь молоком не приходилось. Огородов и прочей роскоши мы себе позволить не могли, поскольку это привлекло бы ненужное внимание и дополнительные усилия по их охране, что усложнило бы и без того не простое существование.

Мы постоянно меняли выходы наружу из лабиринтов пещер так, чтобы их невозможно было связать единым центром локализации. Для этого нам приходилось преодолевать под землёй значительные расстояния, через скальные и водные преграды, а кроме того выставлять посты на все использованные выходы и соседние проходы. Пищевые запасы цивилизации, в виде твёрдого, копчёного, солёного и сухого, быстро таяли.

Здесь я должен кое-что уточнить, чтобы у того, кто будет читать мои записи, если это когда-нибудь случится, не возникло чувство противоречия между тем, что мы «отбивали атаки» и тем, что «не хотели раскрывать месторасположение центральной базы».

Дети не преувеличивали, говоря, что они – одно целое. Сенситивы, и в самом деле, в ментальном плане, представляли собой весьма необычный конгломерат. Проблема в едином информационном поле. Чем сильней сенситивные способности, тем более тесной становится полевая связь.

Они слышали и ощущали друг друга, как если бы находились за перегородкой из тонкой бумаги, и этого невозможно было избежать, не находясь постоянно в укрытии: под силовым полем, водой, плотным слоем земли или камней, без сквозных трещин. Но силовое поле – уже само по себе знак присутствия, а естественные укрытия мы были вынуждены покидать для поиска пропитания и посещения промежуточных баз, служивших местами укрытия для новых членов общины и переговорными пунктами.

Однако, взаимосвязь холмоградских сенситивов играла теперь и против самого города, поскольку у многих его воспитанников были причины не слишком любить свою alma mater, и даже те, которые не признавали нашего образа жизни, старались, если и не помогать нам то, во всяком случае, поменьше мешать.