Глаза войны

Глава 10

Дни шли чередой. Не заметил, как втянулся в переписку с этим немецким дедушкой. Обменивались письмами каждый день и не по разу.

Меня удивляло с какой оперативностью ему переводят на русский язык такие массы текста, да и судя по тому, как быстро он мне отвечает, то и мои письма, на немецкий, переводят — чуть ли не мгновенно.

Этот вопрос прояснил сеанс видеосвязи. Я сам предложил, хотел убедиться, что веду переписку именно с пенсионером, а не с молодым графоманом. Написал Бирхоффу свой телефон, он сделал видеозвонок по «Вайберу», помахал мне рукой и прервал связь. Правда, тут — же «перезвонил» на ноутбук, и мы продолжили общение через веб — камеру.

Возле него сидел переводчик, который представился Михаэлем, и сказал, что сделает всё, чтобы наше общение было комфортным и мы не заметили языкового барьера. Этот молодой парень, скорее всего, никакой не Михаэль, а Михаил, говорил на русском уж слишком чисто, без акцента.

Я был несколько растерян, рядом с переводчиком действительно сидел Бирхофф, махал мне, улыбался. Он говорил довольно уверенно, бойко, что переводчику с большим трудом удавалось за ним поспевать.

Трудно визуально определять возраст. Несмотря на старческие пятна, которые просматривались даже через искажающее изображение камеру, сморщенное морщинами лицо, всё равно никак не выдавали в этом немце — столетнего старца. Я привык к нашим пенсионерам, среди которых долгожителей особо не встречал. Если старость — это отпечаток образа жизни человека, то последние лет пятьдесят у Бирхоффа были очень даже не плохими, судя по его всё ещё прямой осанке, твёрдом и не дребезжащем голосе.

Дед не бедствовал, мягко говоря. Имеет личного переводчика (возможно и не одного), за его спиной видно дорого и со вкусом обставленный просторный зал, круглый стол, высокие стеллажи с книгами, дверной проём в холл, с лестницей, ведущей куда — то вверх. Это дом, не квартира.

Может байка о том, что его сын — влиятельный банкир, совсем и не байка? Сам информации об Олафе Бирхоффе не нашёл.

Людвиг сказал, что хочет показать мне на камеру свой альбом с армейскими фотографиями, если меня он заинтересует и захочу рассмотреть снимки подробно, то его помощник потом вышлет мне отсканированные фото.

Бирхофф сказал, что видеозвонок вышел несколько сумбурным, не успел подготовиться и вынужден сейчас сходить за альбомом. Ну, да, настолько сумбурным, что у тебя в гостях, случайно, оказался переводчик. — подумал я. Но тут же забыл, так как Бирхофф — пошёл! Не попросил принести Михаэля и не попросил, чтобы тот довёз его на кресле — каталке, нет он сам пошёл! Быстро встал и направился в сторону стеллажей, уверенной и не шаркающей походкой, чего я не ожидал от человека в его возрасте.

Что — то тут не чисто, Олежа, мутно это всё… — сказал я про себя, но пока не мог понять «в какой шляпе прячется кролик».

Когда Бирхофф демонстрировал фото из своей армейской молодости, где он в форме, в учебке, с сослуживцами в фотостудии, то на близких портретных снимках легко угадывалось внешнее сходство. Даже морщины не могут изменить форму лица, носа и многое другое.

Может он мне снимки своего отца показывает, который действительно служил и воевал? — продолжал я прокручивать в своей голове варианты. Ещё мне показались странными его глаза. Они были ярко — карими. У стариков, как правило, выцветают глаза, становятся тусклыми или почти прозрачными, а у этого… Горят, как у молодого. Может операция какая или линзы? Да нет, бред, просто моя мнительность.

Было заметно, что Бирхоффу нравится демонстрировать свои старые снимки, он подносил их к камере с каким — то трепетом и вдохновением. Потом пришла очередь наград и знаков отличия. Даже показал чёрную шерстяную нарукавную ленту с надписью «Großdeutschland» — отличительный знак дивизии «Великая Германия».

Когда, среди наград и памятных знаков, я увидел красно — белый с чёрной свастикой партийный знак члена НСДАП или, в простонародье, «Бычий глаз», который Бирхофф бережно хранил и демонстрировал, то ещё раз убедился — бывших нацистов не бывает.

Я уже подумал, что от прилива ностальгии, дед сейчас поставит граммофонную пластинку и зазвучит «Deutschland, Deutschland über alles» или «песня Хорста Весселя», но старик начал резко сворачивать посиделки у камеры, сославшись на то, что необходимо принимать витамины и, как следует подкрепиться (интересно, что за витамины ты принимаешь, старый нацистский лис, раз чувствуешь себя на таком бодряке?).

На прощание Бирхофф сказал, что уже к вечеру подготовит для меня интересный материал и сразу же направит на почту. Также ещё раз хочет выразить, как он ценит моё внимание и время, что я уделяю нашему общению, и с годами всё чаще приходит понимание, что время — бесценный и невосполнимый ресурс.

Прежде чем отключить связь и камеру, переводчик озвучил слова Бирхоффа: «Олег, ваше время — это работа, а любая работа — должна быть хорошо оплачена. Возражения не принимаются». Не успел я опомниться и ответить, как собеседник нажал — «отбой» и связь прервалась, а менее чем через минуту мне на телефон пришло смс — уведомление о зачислении на карточку денежных средств. Сумма — превышала три моих месячных зарплаты. Откуда он узнал реквизиты? Хотя, карта привязана к номеру телефона, который я ему сообщил, так что — ничего сложного.

Да уж, Олежа, дожил, завёл себе дружка — по переписке… Хотел узнать побольше о своем прадедушке, а в итоге тебе высылает деньги «на мороженое» старый ветеран НСДАП.

Вечером пришли новые тексты, которые вновь окунули меня в самую гущу кровавых боёв и мясорубки великой и страшной войны. Про Самодуровку и бои на этом направлении, по-прежнему ничего не было, но было много другого, что давало информацию и проливало свет на ранее неизвестные детали и информацию была поистине бесценной. Я потерял счёт дням, читал, анализировал, сопоставлял свою информацию с той, что высылал мне немец. В течение одной лишь недели я получил ещё три транша от Бирхоффа. Не малые, для меня, деньги притупили мою подозрительность и постоянное предчувствие, что всё здесь как — то странно.

За эти дни, как — то фоном, незаметно, произошло много событий. Приезжала Ира, чтобы забрать личные вещи и кое-что из бытовой техники, необходимой на новом жилье. Сказала, что сняла себе хорошую квартиру в центре. Даже не уточнял адрес, я был в потоке, был погружён в прошлое, в сороковые. Пока Ира собирала и вывозила шмотки, то время от времени не забывала «вставлять шпильки» и язвительно фыркать. Сказала, что отметила и рада, что я ещё не совсем деградировал в «своём мирке», даже не забываю бриться и менять трусы с носками на чистые. Правда, уверена, что это ненадолго, без работы у меня один лишь только путь — на дно. Мол, пока ещё трепыхаюсь по инерции, но распад личности уже не за горами. Не стал её расстраивать и сообщать, что сумма, которая у меня сейчас лежит на карте, скоро превысит пол миллиона рублей, и эти деньги я получил всего за две недели, пока безвылазно сидел в «своём мирке».

Также за эти дни позвонил следак и сказал, что хотел вызвать меня для дачи объяснений по инциденту в ресторане, но уже не нужно — потерпевшие решили меня простить и забрали заявление. Да и видео — запись с камер в ресторане, с моим «выступлением», куда — то испарилась.

Я сначала даже испугался — неужели тоже Бирхофф постарался и решил эту проблему, чтобы я не отвлекался и продолжал развлекать его общением? Потом понял, что всё более прозаично и никакой «богатый немец» тут не причём.

Скорее всего, Карпенко и его кодла решили ограничиться тем, что уже сделали, а заявление забрали и замяли вопрос, потому как поняли, что огласка в таком деле им самим не на руку. Публику эту у нас не любят, а если ещё на люди вынести такой позор и показать, что им надавал по морде простой человек, за которым никто не стоит, то это может открыть для них «ящик Пандоры». Вдруг, кому — то ещё захочется гасануть и пройтись ботинком по лицу «совестливой интеллигенции» и других иуд. Тем лучше, одной проблемой меньше. С работы не звонили, я туда и сам не торопился.

Поначалу беспокоила мысль, что всё это неправильно. Меня покупает какой — то старый фриц, как моральную проститутку, чтобы излить душу перед старческой смертью, но чем чаще приходили деньги, тем сильнее я чувствовал, как они притупляют совесть.

Дёшево он меня купил — всего лишь за деньги и за истории, которые будят чувство гордости за предков. Рассудком понимал, что у нас, у русских, какая — то врожденная черта или комплекс — ждать похвалы от Европы, ждать признания от прямых врагов. Мол, мы вас тут убивать пришли, а оказалось, что вы так неплохо воевали и у нас не получилось. Как если бы Чикатило на суде рассказывал и хвалил свои жертвы за то, что они уж очень резво трепыхались. Нам не нужно их признание, не нужны похвалы от врагов, даже спустя годы после войны. Лучшая похвала и показатель результата — фото горящего Рейхстага.

Я всё это понимал, но ничего не мог с собой поделать. Признаю, грели душу воспоминания плачущих немцев, для которых «путёвка на восток» стала — билетом в Ад. Одновременно с этим, чувствовал себя героем повести Стивена Кинга «Способный ученик», только там подросток вытаскивал из старого нациста информацию чуть ли не клещами, используя угрозы и шантаж, а «мой немец» сам охотно делился фронтовыми байками.

В последнем ответе на моё письмо Бирхофф написал, что долго думал о характере нашего общения, думал обо мне (я и сам не заметил, как за эти дни, в переписке, очень многое рассказал ему о себе и своей жизни), думал о том какой я человек и что судьба не случайно нас свела. Данные размышления привели к выводу, что я именно «тот, кто ему нужен». Для чего нужен и что вообще он имел ввиду, он не уточнил.

В постскриптуме письма было написано, что он хочет предложить мне «Особенный подарок».