Глаза войны

Глава 30

В тот же вечер я рассчитался с хозяином квартиры, забрал свои нехитрые пожитки и уехал из Питера. Снял квартиру в Гатчине.

После того, что я узнал о Бирхоффе, не питал иллюзий, не считал, что я герой, что сможет бороться с его конгломератом финансов и ресурсов. Но и оставить так как есть, не мог. Протяну сколько смогу, сделаю, что смогу. Не видел смысла в том, чтобы особо шифроваться, менять сим карту, выкидывать телефон и сносить почту. Они найдут меня, точно найдут, вопрос времени. Им доступно всё. Если будет нужно, то восстановят снесённую почту, запросят данные «билинга», записи камер дорожного наблюдения. Запросят всё что захотят и найдут.

Я не герой, я — ретранслятор, передатчик голосов погибших героев. Иногда и их посмертный душеприказчик. Лучшая работа, могу гордиться, без иронии. Мне выпал уникальный шанс, возможно это моя миссия, моё призвание. Этим и займусь. Пока у меня есть кольцо, то буду заниматься раскопками один. Буду публиковать всё, что есть. Люди должны услышать голоса прошлого, сейчас они нужны нам, как никогда.

Я разослал истории погибших в бою, и умерших уже на пенсии, фронтовиков, по всем ресурсам, по всем блогерам. Там, где не хотели принимать, где успел накапать на мозги и «наследить» Карпенко, там платил, но всё равно продвигал. Я увидел, как в сеть хлынула информация. Сначала она стала распространяться по профильным и нишевым сайтам, а потом везде. Каналы таскали истории фронтовиков друг у друга, их озвучивали, их зачитывали, их читали… Люди гадали, искали источники, спорили. Люди вспомнили!

Дело пошло. «Бессмертный полк» вернулся с того света, он обрёл теперь не только табличку с фотографиями, но и новые, ранее неизвестные голоса. Голоса людей, что достойно погибли за свою страну, и тех что прошли войну и прожили достойную жизнь после Победы…

Я договорился с лидерами нескольких поисковых движений и профинансировал их работу, чтобы они активизировали перезахоронение уже найденных бойцов и поиск новых. Я тратил деньги Бирхоффа, скопленные мной за несколько месяцев. Тратил активно, бил его, его же оружием. Я никогда не знал зачем человеку так много денег? Зачем яхты и личные самолёты? Ускорять собственную деградацию, тешить амбиции? Мне не понять. Всё что я знаю о деньгах — это то что они должны приносить настоящую пользу людям. Излишества для мещан…

Прежде чем определить новое место для раскопок и уже одному поехать на «коп», я решил доделать то, что обещал Илье Охохонину, разобраться в одной истории, которую он скинул мне на почту, а ещё съездить в Псков к ветерану Гаринцеву Евгению Юрьевичу.

Начать решил с Пскова. Выехав из Гатчины, через три часа уже был на месте. Данная поездка для меня была событием, и я сильно нервничал. Удивительно, но факт, в последнее время я привык больше общаться с погибшими или читать воспоминания людей, которых уже нет с нами. С живыми настоящими ветеранами Великой Отечественной, последний раз общался ещё подростком, когда они приходили к нам в школу, или, когда, в Балашихе на «площади Славы» дарил им гвоздики на 9 мая. Последние годы, я на этой площади почти не встречал фронтовиков, только тружеников тыла и детей войны.

Зря нервничал, зря переживал. Евгений Юрьевич переживал гораздо больше. Когда я приехал в частный сектор, к дому где он жил, он стоял у забора, стоял с открытым ртом, ждал меня, как ребёнок, как мальчишка, что извёлся от скуки. Старикам нужно внимание, для это самая бесценная забота.

Жену Евгений Юрьевич схоронил 12 лет назад, все дети, внуки и правнуки давно переехали в Астрахань, даже на лето не приезжают. Звонят иногда. Вся его компания — это соседки, местные деды — доминошники, да социальный работник. Одно спасает — бойкий не по возрасту. Гонит и самогон свой и наливку, стругает по дереву фигурки, даже продаёт куда — то. Говорит уже столько лет — это увлечение его руки от артрита спасает. Точно сказала Илья, в самом деле, как Судоплатов, память у мужика до сих пор отличная. Всё помнит, места, названия, даты. Точно — уникум.

Вроде я был у него в гостях, а он не знал где место себе найти, да как меня усадить получше, да чем угостить. От спиртного я отказался, очень некстати стала раскалываться голова, но я терпел, не показывал виду. Когда чай с мелиссой и мятой был заварен, а дед плеснул себе домашней сливовой наливки, то под просмотр фотоальбома, Евгений Юрьевич рассказал мне самую удивительную историю, что произошла с ним за годы войны:

Воспоминания рядового инженерной роты 235-ой стрелковой дивизии Гаринцева Евгения Юрьевича о первых боях в июле 1941 года в районе Пскова.

"Долгое время я не рассказывал эту историю даже своим внукам и молчал о том, как в первые недели этой страшной войны, в душные и кровавые дни июля 1941-го мне удалось получить самую ценную солдатскую медаль – «За отвагу».

Все знали только официальную версию, её я рассказывал командиру батальона, а потом и комполка, её рассказывал в особом отделе и корреспондентам фронтовой газеты. Те, кто думают о том, что в армии всегда железная дисциплина и порядок, те либо смотрят слишком много кинокартин, либо ничего не знают об армии. В те июльские дни далеко не везде и не во всех частях был порядок, в полосе нашего отступления царил хаос и неразбериха.

В начале июля дивизия разгружалась в районе Остров-Опочка на Псковском направлении, дивизия — это громко сказано, основные части дивизии были ещё в пути, выгружался полк неполного состава и полк этот за которым была закреплена инженерная рота был брошен в контратаку на город Остров. Часть хоть и была кадровая, но боевого опыта ноль, народ был совсем необстрелянный.

Против нас был авангард 6-ой танковой дивизии немцев. Бои носили хаотичный и очаговый характер, если где-то части действовали слажено и держали свои рубежи, то у нас было всё печально. Даже толком сказать нечего. Как неполный стрелковый полк может противостоять механизированным частям?Да никак.

Ворвались на окраину города, пока прорывались уже половину личного состава потеряли. Связь и организация совсем расстроились, а в вечернем зареве только и видно – вспышка слева, вспышка справа, прямо как на учениях, только люди – твои товарищи, по-настоящему падают и уже больше не встают. Мы половину ночи минировали улицы и проспекты в городе, даже пришлось распотрошить один из городских складов, нам не хватало инструментов и кабеля.

В итоге, к утру выяснилось, что это был «мартышкин труд», немецкая техника по этим улицам не пошла, они пехоту пустили и та стала просачиваться то тут, то там и постепенно вытеснять нас с позиций.

Только оттеснили нас за окраину как сначала налетели немецкие тяжелые бомбардировщики и перепахали всю землю вместе с нами и остатками артиллерии полка (несколько «сорокапяток» ещё оставалось на тот момент), а потом пришло несколько звеньев пикировщиков, те уже точечно бросали свой страшный груз, буквально по головам нашим ходили с надсадным ревом, от которого сердце падало куда-то в пятки.

Не знаю, как удалось вырваться из этого пекла, но наш шофер Леха Тимофеев смог сохранить полуторку (причем она была одна единственная на всю инженерную роту) и собрал всех, кто остался от нашей инженерной роты (я и ещё трое ребят), и вывез нас оттуда.

Приказ у остатков полка был прорваться к станции Вашигино и соедениться с основными силами дивизии, которые должны были уже разгружаться на станции. Нормальные карты местности у нас отсутствовали, дорожных указателей не было (а скорее всего мы их просто не видели настолько быстро драпали), мы очень быстро сбились с пути и уже не знали куда едем.

Алексей гнал как шальной, немецкая авиация могла появиться в небе в любой момент, солнце поднималось и выходило в зенит, вокруг жара и клубы дорожной пыли, меня разморило на жаре, я устал, хотелось пить, глаза закрывались от усталости, но кочки и ухабы не давали уснуть, а ещё очень сильно хотелось в туалет по нужде, так сильно, что сил терпеть уже не было…

Только я собрался постучать по крыше кабины и крикнуть чтобы Леха притормозил, как воздух разрезали автоматные очереди и ружейные выстрелы. Полуторку тряхнуло, занесло, а потом она резко дернулась и остановилась, словно уткнулась в невидимую стену, мы в кузове повалились друг на друга. Водитель Лешка Тимофеев был готов и не подавал признаков жизни.

Те, кто был порасторопнее уже выпрыгивали через борта кузова, но немцы только этого и ждали, срезая ребят очередями и одиночными выстрелами наповал. Я остался в кузове, меня словно парализовало страхом и безысходностью своего положения. Одна из очередей прошила кузов полуторки, пули выбили щепки из деревянного борта, уйдя в сторону, не задев меня. Потом все стихло на какое-то время. Немцы наблюдали и прислушивались. Потом раздалось пару выкриков и команд, я услышал звук шагов, они подходили к грузовику, жить мне оставалось какие-то секунды.

Рядом со мной, на мешках с инструментами и другим барахлом лежал аккордеон, который мужики похоже прихватили в одном из городских домов и забросили в машину. Почему-то я в тот момент смотрел только на него, а не на свою винтовку, которая валялась у моих ног. Может потому, что я ещё с детства умел играть на инструменте и даже какое-то время состоял в школьном оркестре. В голове крутилась дурацкая мысль: «Помирать так с музыкой» …

Тут немец резко откинул задний борт и увидел, что в кузове лежу я. Ариец истошно заорал - «русишь», направил на меня дуло своего короткого автомата и нажал на спуск, но произошло чудо - выстрела не последовало. «Вас ис дас»!! – воскликнул фриц.

Немец продолжал орать и одновременно клацать затвором, позже я понял, что патрон из автоматного рожка при подаче заклинило и поэтому случилась осечка, спасшая мне жизнь. Я же в ответ смотря на немца заорал: «музыка, гармошка, играть!!!» и нервно захохотал, у меня была истерика. По глазам немца было ясно, что он вообще ничего не понимает: автомат не стреляет, в кузове сидит русский и орёт про какую-то гармошку и хохочет.

Пока у немца случилась заминка и не подошли другие я в состоянии толи аффекта, толи помешательства, схватил аккордеон и заиграл первое, что пришло в голову, а пришла мне популярная тогда песня: «У меня есть сердце, а у сердца песня, а у песни тайна…».

Немец перестал мучить свой автомат и уставился на меня вообще ничего не понимая. Подошли и другие фрицы, слушали, смотрели заинтересованно и недоуменно, тыкали в меня пальцем, оружие было у всех опущено вниз. В нагрузку ко всему, я даже не заметил, что напрудил в штаны и сижу в луже, мочевой пузырь больше не мог терпеть и стресс сделал своё дело. Представляю картина была ещё та - в поле стоит грузовик, вокруг лежат тела погибших, а в кузове сидит красноармеец, в мокрых штанах, лыбится, поёт и играет на гармошке в окружении немцев.

Фрицы стали смеяться, уже передумали стрелять, они кричали: «Ivan Dummkopf!» (позже я узнал, что «Думкомпф» - это дурак по-немецки). В такой ситуации было стыдно даже перед немцами, даже перед лютыми врагами. Они решили прихватить с собой такого «талантливого самородка», может ради смеха, а может нужно было отчитаться перед начальством, что хоть кого-то взяли в плен, а не всех покрошили в капусту. Немцы народ пунктуальный, как только солнце повисло над головой они устроили привал, принялись за обед. Застучали котелками, достали свои маленькие раскладные плиточки с сухим топливом, начали мазать на хлеб маргарин.

Всего их было 6 человек, как я понял это была разведка. Трое сели на мотоцикл и уехали, не знаю куда и не знаю зачем. Трое других остались со мной, пока они ели меня заставили выгрузить из кузова всё барахло, собрать у моих погибших товарищей документы.

Потом я словно музыкант в ресторане выполнял их заказы, они насвистывали мелодию, а я пытался повторить её на аккордеоне, если не получалось, то они давали мне подзатыльники и бросали в меня пустые консервные банки, с гоготом и улюлюканьем. Они решили, что я «русский Ваня – дурак», «Думкомпф», как они говорили и уже не видели во мне даже минимальной угрозы.

После еды они привалились под деревом в теньке, их разморило, мне же они сказали убрать весь мусор, что остался после их обеда. Я увидел воткнутый в землю и беспечно оставленный нож, которым один из немцев открывал консервы, я на секунду замешкал, страх был велик, но ещё больше было понимание, что если не попробовать сейчас, то вернуться те другие и второго шанса уже не будет.

Собирая мусор с травы, я всё ближе и ближе подбирался к месту где торчала рукоятка ножа, фрицы не обращали на меня никакого внимания. Я уже был в нескольких сантиметрах от неё, когда надо мной нависал тень, а голос окрикнул: «Иван!». Сердце бешено заколотилось – заметили, наверняка заметили.

За моей спиной стоял один из них, но я всё равно взял нож, одним движением засунул его в руках гимнастерки, когда я повернулся к немцу, то он держал в руках аккордеон и с улыбкой сказал: «Музыка, Иван, играть»! я выхватил нож и ударил резко снизу, прямо между разведенных немцем рук, под меха аккордеона, не дожидаясь пока он упадет или начнёт кричать я метнулся к следующему, который уже заметил неладной и нанес удар по горлу. Третий очнулся слишком поздно, он дремал в теньке, я не дал ему встать, ударом ноги снова повалил его на землю, не успел добить, он истошно завопил (это был как раз тот фриц с перекошенным в стволе патроном), на его глазах «Русский дурак» превратился в чудовище, а точнее в солдата.

Я ещё немного попинал его, вымещая злость, свой ужас и унижение, а потом связал ему руки, вместо кляпа засунул в рот его же пилотку. Загрузил немца в люльку мотоцикла, обыскал других, нашел при них планшет, там были свежие карты движения механизированных колонн в полосе этого участка фронта, ещё какие-то документы, я не разбирался. Завёл мотоцикл и вместе с пленным фрицем проселочными дорогами поехал в сторону станции, стараясь брать ориентир по немецкой карте.

К вечеру выскочил прямо на наш секрет, и чуть не попал под огонь своих, могли ухлопать в два счета, на немецком мотоцикле, да без знания пароля в сумерках, но мне повезло.

Я сдал фрица и документы полковой разведке, а сам рассказал совсем другую историю, где не было аккордеона, песен и мокрых штанов, а был последний оставшийся в живых красноармеец, который не растерялся и геройски положил двух фрицев, а третьего взял в плен.

Я боялся, что пленный немец расскажет другую версию, но он не рассказал, может ему было не до того, а может в дивизии или в особом отделе в этой суете не оказалось толкового переводчика, а возможно просто не стали ворошить, посчитав, что главное результат – документы и фриц.

Я был представлен к «Медали за Отвагу», но я знаю, как было всё на самом деле, я не считаю себя героем, я струсил вначале и мне было страшно всё это время, работали инстинкты, я очень хотел жить и хоть как-то отомстить за ребят…».

Не зря я поехал к Евгению Юрьевичу, ох не зря… Надо будет Илье сказать ещё раз спасибо, что свёл меня с таким человеком. Я не знал, что могу для него сделать, чем помочь. Заменить ему сына и внуков? Вернуть их обратно из Астрахани, уговорить, чтобы не бросали «деду Женю». Нет, нереально это, если люди не хотят, уехали, то никто их не заставит, кроме них самих. Да, думаю, Евгению Юрьевичу и не нужны такие одолжения.

Я попытался дать Евгению Юрьевичу денег, но когда он на меня посмотрел с укором и сказал: «Ты что, сынок, я не возьму, не надо мне», почувствовал, что это выглядит мелко и смешно, как подачка, как откуп ветерану за всё наше поколение и его родню…

Я спросил:

— Евгений Юрьевич, а остались ещё у тебя мечты, есть что — то такое, что всё планировал, да руки не дошли, а может ещё по какой причине не вышло, не получилось?

— Да тут подумать надо, сынок. Вроде всё есть. Разве, что баньку всё не могу справить себе. Была у меня хорошая банька, да сосед алкаш — Колька дурак, спалил мне баньку мою по пьяни. Сейчас уже и не спросить с него, три года уж, как Бог прибрал дурака. Я вот всё не могу с силами собраться, новую себе отстроить. Раньше сын был, так в общественные меня возил. Понимаю, что старый стал, париться вредно для сердца, да всё равно баньку охота. Уж и не постою поди, это же надо ехать материал закупать и прочие заморочки…

— Раз хочешь, Евгений Юрьевич, значит будет баня. Решим вопрос.

— Да брось, сынок, не надо…

На следующий день кран уже ставил баню — бочку из кедрового сруба на территорию придомового участка ветерана. Рабочие приступили к монтажу и наладке. Пока он следил за рабочими и радостно осматривал новую баню, я незаметно зашёл в дом и засунул в карман его пиджака пачку денег, пусть будут, пригодятся. Когда найдет, скажу, что ничего не знаю, прибавку к пенсии получил, наверное. Я пообещал старику, что буду часто его навещать, помогать в хозяйстве, ездить за продуктами и всем необходимым. Распрощались мы очень тепло, как родные люди.

Когда знакомый блогер опубликовал историю Евгения Юрьевича, то ей заинтересовались талантливые ребята из студии короткометражных фильмов. Они захотели снять небольшой фильм по его воспоминаниям и включить его в свой новый цикл про героев Великой Отечественной войны. Свои короткометражки они снимали, как по реальным историям, так и по литературной военной прозе. Я был рад, что данный подвиг оживёт на экране, в этих ребятах был уверен, видел раньше их работы. Всё сделают хорошо, сделают, как надо…