Глаза войны

Глава 16

Не знаю сколько прошло времени, после того как меня привели в чувства, счёт ему я потерял. Не помню, как шли обратно, не помню, что мне говорили, не помню кто из них двоих, тащил меня за собой.

Более — менее начал себя осознавать, когда уже сидел в тени от машины, навалившись спиной на заднее колесо и лил на голову минералку из пластиковой полторашки.

Обратно ехали молча. Мысленно благодарил — никто не достаёт и не о чём не спрашивает. Интересно, мои вынужденные попутчики с пониманием относятся к моменту или каждый молча вспоминает свой «первый раз»? То, что они видят это не впервые — несомненно, возможно и сами использовали кольцо, но что — то пошло не так. Немного приду в себя и начну выпытывать у них информацию.

Спустя какое — то время затянувшееся молчание стало напрягать. Поймал паранойю, начал себя накручивать и в без того максимально странной ситуации.

Накативший приступ шизы и страха развеял Дамир, точнее включенное им радио:

«…индекс московской биржи упал на два процента. Теперь коротко о мировых событиях: Агентство «Рейтерс» сообщает, что министр иностранных дел Российской Федерации Сергей Лавров счёт оскорбительными слова спикера Госдепартамента США…». — Да выключи ты уже эту политоту, — Юра резко, рывком убавил громкость магнитолы на ноль. Дамир демонстративно, не обращая внимания на нервы напарника, вернул магнитоле голос. Только мы успели узнать о том сколько сегодня стоит баррель нефти, как Юра опять заткнул рот ведущей новостного эфира, выключив звук.

— Смотрю, что любите друг друга и взаимопонимание налажено. — сказал я, с целью разорвать тишину и гнетущие мысли.

— Да, очень, — первым отозвался Юра, — Всегда мечтал колесить по дорогам с этим «ватником», смотря в пыльное стекло на унылые пейзажи нашей необъятной. Олег, он же — дундук, с ним неинтересно разговаривать, абсолютно не о чем, — кивнул он на Дамира, — почему меня поставили с ним в один экипаж? Сам попросил, наверное.

— А ты давно с ним ездишь? — задал я вопрос, не дававший покоя.

— Недавно, — обтекаемо ушёл Юра от прямого ответа, — да дело даже не в этом. Самое обидно, что чутка не хватило, билеты были куплены, виза готова, не успел свалить…

— Хаха, — захохотал в голос Дамир, — сейчас начнёт жаловаться, завёлся Юрец, только не заплачь. Дело в том, что у этого «хозяина жизни», весь бизнес отжала более крупная акула капитализма — в лице «Райшайзенбанка», не отдал вовремя ссуду и они его обанкротили. Продавили свои условия, он подписал договор и отдал им весь свой бизнес под внешнее управление. Пообещали — вернут небольшую часть бизнеса, если отработает. Им, неожиданно, понадобились его старые навыки «чёрного копателя». Не думал, не гадал Юрец, что на четвёртом десятке лет будешь не в джакузи отмокать с ботоксными и грудастыми сосками, а ползать на карачках с лопатой?

— Не скалься, Дамир, ни черта не нажил, кроме этого в хлам убитого «Паджерика», да старой двушки на окраине города, в которой третий год собираешься сделать ремонт. А у меня всё было на что тебе три жизни пахать, от зари и до зари, или только мечтать. Производство было, два филиала, франшиза, людям работу давал, в бюджет налоги отстёгивал, машины и хаты вообще не считал…

— Олег, загибай пальцы, с каждым разом его «коммерческая империя» и заслуги всё больше. Сколько в этот раз перечислит? Главное, чтобы ничего не забыл, — продолжал подкалывать и распалять напарника, повеселевший Дамир.

— Нет, ну а что я не так сказал? Ты просто другой жизни не видел, Дамир. Остановился на одном уровне, заменил личное развитие на патриотизм, так ведь удобней. Теперь тебе в кайф, мы с тобой в одной упряжке, несчастный случай нас временно уровнял.

— Ты пыжишься из-за того, что моему сыну до операции осталось две недели, потом курс реабилитации и всё! Тебе же ещё неизвестно сколько свой долг отрабатывать! — огрызнулся Дамир.

— Нет, меня раздражает, что такие «лубочные патриоты» могут закрывать глаза на первобытный уровень медицины в стране и без зазрения совести брать деньги на операцию у немцев, но при этом бить себя в грудь и осуждать других! Ещё меня поражает, что в этой стране всё и всегда случается не вовремя, даже банкротство. Тебе нравится, чем мы вынуждены заниматься, удовольствие получаешь? Мой долг закончится, когда-нибудь, и я всё равно отсюда свалю. Улечу далеко, буду смотреть на океан и пить. Много пить и смотреть на океан, пока не забуду эту страну. А ты, проклятый «совок», вылечишь сына и попрешься в военкомат — подписывать контракт. Попросишься в самое пекло и будешь уже там заниматься любимым делом, прикрываясь благими целями.

Смекаешь? Улавливаешь разницу? Думаешь я не вижу, как ты запоем глотаешь эти новости? Готов спорить — у тебя в голове нарисована карта с линиями фронта и красными стрелами. Разве не понимаешь, ты рубишься за страну, которая строила БАМ и запускала человека в космос, но это другая страна, почти ничего не имеющая общего с той. Старые и чужие заслуги натянули на себя, как одеяло и рады. Ты в своей стихии, но избавь меня и других от своих загонов. Дай мне домучиться, дай доделать то, что меня заставляют и улететь навсегда из этого морока. Позволь хотя бы сейчас немного отвлечься, не нагнетай чернухи своими тошнотворными новостями. Не хочу войны, не хочу политики. Не делай мой крест ещё тяжелее…

— Уфф… — , тяжело выдохнул Дамир. — Думал сегодня не уймёшься. Льётся, как из фонтана, только жаль — не вода. В конце, что характерно, обязательно аллегорию про крест ввернул.

— Ты безбожник. Тебе, что Бог, что чёрт — всё едино. Давай больше не возвращаться к этому вопросу, Дамир. Смотри свой зомбоящик дома, слушай новости, но другим не навязывай. Я улечу отсюда к тёплому климату, пальмам и нормальным людям. Мы с тобой никогда больше не увидимся и постараемся друг — друга забыть, я уж точно, — сменил с возмущенного на примирительный тон Юра, как бы подытоживая сказанное и закрывая тему.

— Так значит, говоришь, будешь сидеть у океана и хрустеть французской булкой? — по улыбке и насмешливо — уничижительному тону Дамира было понятно, что если Юра закончил разговор, то Дамир даже ещё не начинал.

— Да хоть бы и французской, тебе то что? Жаба душит, что есть свободные люди, кто вопреки непроходимым препонам дремучей бюрократии полицейского государства, смогли построить здесь бизнес, заниматься любимым делом, а когда тошнотворный комок подступил к горлу, нашли в себе силы бросить нажитое и уехать отсюда? Свободного человека даже смерть не остановит, Дамир. Понимаешь? Хотя, куда там, сиди в своих цепях, закончится одно ярмо, так ты в военкомате другое наденешь.

— Да уймись ты — страдалец малахольный. Подпишу контракт, не сомневайся. Раз за эту страну дерутся, значит не умерла она, значит живут в ней отголоски тех «Атлантов», что могли и Гагарина в космос отправить и эскимо за одиннадцать копеек выпускать! Не завидую, было бы чему. Борец с ветряными мельницами, всё у него вопреки и через силу. Задохнулся он, затошнило вдруг. Стало не вкусно мазать сливочное масло и класть «Ламбер» на русский хлеб? Французской булки захотелось? Я вот, как раз нормальный — твёрдо на своей земле стою. Тебе, Юра, никогда не понять, что хруст французского багета всегда отдаётся хрустом костей простого русского человека. Нас с тобой объединяет один вопрос — мне тоже интересно почему мне в пару подсунули такую дрянь, как ты?

— Это ещё почему я — дрянь? — искренне удивился, или только сделал вид, Юра.

— Потому что я не понимаю, как можно жить, дышать и ненавидеть свою Родину в любом её проявлении. — отрезал Дамир.

— Я люблю Родину, но не такую…

— А какую ты любишь?! — Дамир так рявкнул, что резануло уши, — была Родина мать — рабочей и крестьянкой, но Горбачёву, Ельцину и таким, как ты, показалось что она выглядит кондово — «по — совковому»! Тогда Родину одели в импортные колготки, напоили колой, накормили бургером, поставили на колени и поводили по губам капитализмом… Родина всё ещё отплёвывается и никак не встанет с колен. Изуродовали мать, опошлили, унизили и теперь она им снова не нравится, они называют её пренебрежительно — «страна — бензоколонка».

Если тебе поперёк глотки сам факт — что я вижу цель и смысл в этой, не всегда приятной, работе, а для тебя наше дело — персональная Голгофа и крест, то — это твои сложности.

Юра в ответ возмущенно булькнул что-то нечленораздельное, но Дамир сразу его оборвал, не позволив звукам превратиться в слова, — Только не начинай крутить свою шарманку о том, что довело страну до ручки московские зажравшиеся барсуки. У них может работа такая — страну до ручки доводить. Меняются вывески, работа неизменна. Ты лучше о себе подумай, чем ты, в целом неглупый мужик, можешь помочь стране, людям? Если не можешь и не хочешь, то вали, бросай мать, что тебя выкормила. Родина найдет на кого опереться. Только вали тихо, Юра, не отсвечивай, не воняй напоследок и главное — не смей сволочить тех, у кого дух есть, а не только счёт в банке…

Дамир хотел сказать что — то ещё, а Юра готовился к контратаке, подбирал аргументы, но раздался телефонный звонок…

— Тихо, жена звонит! Если что, я в рейсе. — серьезно, с долей волнения в голосе, сказал Дамир.

— Ну, ну…в рейсе он. Дальнобойщик без фуры, — пробубнил Юра.

— Тихо! Заткнулись все! — крикнул Дамир и снял трубку, — да, мой пирожочек, слушаю. Устал, жара в кабине, по спине бежит ручьем. Да не, глаза не слипаются, болтаю с ребятами по рации, пацаны бодрят — не дают зевать. До дома двести пятьдесят км. осталось, скоро приеду. Загоню фуру на склад под разгрузку и сразу к тебе. Не буду ждать пока разгрузят, они сами тягач запаркуют на стоянке. К тебе хочу, котопуська, соскучился. Целую.

Из последующего разговора я понял — для того, чтобы свободно мотаться по стране и «копать войну», Дамир для домашних «нашёл себе работу дальнобойщика», чтобы можно было объяснить жене своё регулярное отсутствие, потные вещи, чёрные руки, а главное — не малые деньги, на оплату операции в Германии, для тяжелобольного сына.

Слушая разговор, трудно было принять такой контраст — совместить жесткого, бескомпромиссного Дамира с этим ласковым, сюсюкающим с женой мужиком. Хотя, ничего странного, всего лишь ещё одно подтверждение того, какими разными бывают люди на работе и дома.

Псевдодальнобойщик закончил разговор, положил смартфон на панель и снова стал прежним Дамиром. Сказанные, при посторонних, нежности его не смущали. Даже Юра не пытался язвить и не подавал виду. Видимо привык. Вместе с телефонным разговором угас и спор между напарниками, в машине снова воцарилась тишина.

Судя по дорожным указателям до города действительно оставалось около двухсот километров. Было ещё время подумать о вопросах, которые волновали. Вопросах, что необходимо успеть задать, пока мы не доехали. Думал и о том, как же так получилось, что два настолько разных по характеру, жизненному укладу и взглядам человека оказались вынуждены вместе делать эту специфическую «работу»?

Из раздумий меня вывел Юра, повернулся ко мне и спросил, — Слушай, Олег, а ты за кого?

— В смысле за кого? — я удивился, что он вспомнил о моём существовании, последние полчаса они трепались и выясняли отношения, так будто меня здесь вообще нет. Опешил и от неопределенности его вопроса, — Что ты имеешь ввиду? За «белых» я или за «красных»? Я за наших, кем бы они не были. — попытался я отшутиться.

— Нет, ну а всё — таки? Ты поди тоже из этих, коммунист — социалист? — Не унимался Юра.

— Юра, я — реалист, который очень устал, хочет домой и помыться.

— Да это понятно. Извини. Ты в целом как? Не сильно рефлексуешь, после первого раза?

— Держусь, не рефлексую. Вот домой только приеду и сразу начну…

— Молодец, держись. Нам не до шекспировских: «быть или не быть», дома всё обмозгуешь, сейчас все устали, — согласился Дамир.

С этим Юрой, мне было всё предельно ясно, такой же потрох и гниль, как Карпенко и его шакалы, но я был не в том состоянии, чтобы лезть на баррикады и доказывать что — то этому конченному. Жизнь его накажет, ещё не раз, и не важно, останется он в стране или свалит. Мне с ним предстоит ещё работать, да и устал я.

Опять едем молча, солнце уже почти село, но кажется, что асфальт всё ещё плавится под горячими шинами машин летящих по трассе.

— Есть хочется. — заныл Юра.

— Тут до города осталось — всего ничего. Ладно, сейчас до перелеска доедем, тормознём и перекусим. — сказал Дамир.

— Нет, уволь, давай до кафе доедем, нормально поедим, — сказал Юра. — Не хочу жрать твой заваренный из термоса «Доширак» и резиновые сосиски.

— Значит голодай. Хотел на пять минут остановиться, набить кишки и дальше ехать. Кафе — это время: пока выберешь, пока приготовят, пока принесут. Хочу к жене под бок и к «зомбоящику». Так что, либо «Доширак», либо терпи до города и иди потом куда хочешь.

— Согласен, «Доширак» — химия и «привет» язве, давайте быстрее домой. — перспектива давиться горячей лапшой на жаре, когда ты сам весь потный и мокрый, как мышь, меня не прельщала.

— Кто тебе сказал, что химия? Что за заезженный штамп, Олег? — поинтересовался Дамир.

— Мама в детстве говорила.

— Твоей мамы здесь нет, а значит некому нас остановить, — сказал Дамир, и мы устало рассмеялись, — ладно, шучу, скажем язве — «не сегодня». Едем домой.

В подтверждение своих слов он сильнее утопил педаль газа в пол, а «Паджеро» вышел на встречную полосу, обгоняя настоящие фуры с настоящими дальнобойщиками.