Глаза войны

Глава 15

Мы выехали на «коп» рано утром, сейчас время приближалось к десяти часам, июльское солнце начинало припекать, лес и тень от деревьев не сильно спасали от жары. Военные раскопки — тяжёлый и монотонный труд. Я на деле убедился почему любопытные и случайные «пассажиры» быстро отсеиваются. Так рыть и регулярно ворочать лопатой кубометры грунта, могут только идейные, упёртые и даже одержимые люди. Ну или солдаты, которые постоянно обустраивали позиции на новом месте, потому что хотели выжить.

Я не собирался следовать совету банкира и как плантатор стоять в стороне и безучастно взирать на работу «своих негров». Приехали вместе, значит и работаем вместе. Через пару часов, от близкого общения с лопатой, мои рафинированные руки, которые давно привыкли дружить с клавиатурой и не поднимали ничего тяжелее моих гениталий, были сбиты, а кожа на ладонях начала пускать пузыри.

Поначалу, нам попадались месте где до нас уже кто — то был, причём относительно недавно. Об этом говорили несколько взрыхлённых канав, да висящие на ветках находки, которые копатели решили не забирать с собой. Нам попался полуистлевший противогаз, да советская ржавая каска, которая представляла из себя полусферу, так как большой кусок, почти половина, был оторван.

Мы же раскопали окоп и одну ячейку, ничего толком не нашли. В окопе явно гужевались немцы, там был всякий бытовой солдатский мусор: осколки пластиковой мыльницы, ржавые крышки от консервных банок с маркировкой, да несколько горстей немецких винтовочных патронов, некоторые были даже обёрнуты в остатки какой — то бумаги, может упаковка, которая сразу же рассыпалась в труху, стоило только взять её в руки.

В метрах двухстах, поодаль, в ячейке, нашли эмалированную советскую кружку, которая отлично сохранилась, подошву от армейского ботинка и сапёрную лопатку, на которой, благодаря структуре местного грунта, хорошо сохранился деревянный черенок, а металл сильно проржавел и «ушёл». Никаких останков не обнаружили.

Когда время перевалило далеко за полдень, Юра предложил прерваться на обед. Мне особо есть не хотелось, жара и усталость глушили аппетит. Дамир настоял, чтобы мы протопали ещё пару километров, хотел проверить одно место. Сказал — если сейчас поедим, то разморит, вообще задницу никуда отрывать не захочется и считай — накрылся на сегодня «коп».

Это место он взял на карандаш, когда готовился к сегодняшнему рейду. Списался с кем — то из «старой гвардии» копателей, которые ещё были в деле. Они дали ему верную наводку, как минимум, гипотезу, которую стоило проверить. Сопоставив советские боевые донесения, немецкие журналы боевых действий и протокол допроса одного пленного — вырисовывалась определенная картина. В ходе боёв, которые здесь вёл один из полков советской 178-ой стрелковой дивизии, немцы отрезали в этом лесу почти целый батальон этого полка. Батальон немцами был частично рассеян, а частично уничтожен. По воспоминаниям одного из взятых в плен бойцов батальона: немцы заставили пленных выкопать яму и вместе с «хиви» (добровольные помощники из числа пленных и перебежчиков) стащить в неё тела погибших красноармейцев и закопать.

Вот предполагаемое место этой братской могилы мы и шли проверять. Человек, с которым общался Дамир, сказал, что он со своими товарищами даже начал её копать, зашурфились, сняли слой грунта, но не хватило времени, был поздний вечер и они уехали домой. Потом зарядили дожди, а дальше товарищам стало некогда. В общем, как — то всё руки не доходят, решил сделать широкий жест и «подарить» этот раскоп Дамиру.

Пока шли до места, я всё думал — почему ни Юра, ни Дамир ничего у меня не спрашивают? Они знают про кольцо? Знают про бредовое задание, на которое я подписался? Знают истинную причину, почему их пристегнули ко мне? Нужно уточнить, может им вообще другую сказку рассказали, и они думают, что мы ищем что — то конкретное и материальное?

Знакомец Дамира не обманул, похоже, что место было — то самое. Начатый раскоп был не в лесу, а в поле, неподалёку. Мы приступили к делу, стали расширять и углублять уже начатый раскоп. Минут через пятнадцать из земли полезли первые признаки того, что здесь лежат бойцы: истлевший, но ещё узнаваемый кусок шинели, бакелитовый мундштук, ложка и кусок маленького зеркала, с которого уже слезла амальгама. Следом пошли и фрагменты человеческих костей: рёбра, берцовые, плечевые и другие…

Я отложил лопату, нащупал в кармане кольцо, уже собираясь озвучить свой крайне дикий и бредовый вопрос, но меня опередил Дамир:

— Давай, Олег, надевай. Провели инструктаж? Знаешь, как работать с кольцом?

От неожиданности, я даже осел на край окопа. Его вопрос звучал так непосредственно, словно речь шла о чём-то совершенно обычном, будничном.

— Так вы в курсе? Я боялся спрашивать и показывать кольцо, раньше времени, думал — покрутите пальцев у виска, соберёте вещи и свалите. Получается, что я один, из присутствующих, не верю в эту побрякушку?

Дамир с Юрой переглянулись и мне показалось, что в первый раз за день они улыбнулись и поняли друг друга без слов.

— Да в курсе, в курсе… Давай, надевай кольцо на любой палец, тут не принципиально какой. — сказал Юра и махнул рукой, будто объяснял мне что — то элементарное, как например, поменять батарейки в пульте или перевести время на ручных часах.

— Всё верно, надевай и коснись поверхностью кольца останков, прижми его к любой из костей, а потом всё должно начаться… — всё также спокойно сказал Дамир.

— Что должно начаться? Как это вообще будет, мужики? — я будто услышал свой голос со стороны и понял, что он выдаёт не только моё волнение, но и страх.

— Если начнётся, то сам поймешь… Не бойся, может быть не совсем приятно, но физически с тобой ничего не случится. Давай, Олег, все вопросы после дела. День уже к вечеру катится, не тяни резину, иначе всё в холостую и завтра опять сюда ехать. — Дамир, видя мою нерешительность, пытался успокоить и ускорить процесс, а Юра кивал «гривой».

Я надел это чёртово кольцо, склонился над переплетёнными, перемешанными останками двух бойцов, что, судя по положению ног, лежали валетом и коснулся металлом кольца их костей. Почему — то не к месту вспомнилась «Битва экстрасенсов», всегда смеялся над ними, а сейчас занимаюсь такой же нелепицей, и тоже, как и они, за бабки. Прикоснулся к останкам одного, потом другого, даже прижал палец с кольцом к черепу красноармейца и… Ничего! Ничего не происходило. Абсолютно. Что и требовалось доказать! Стою, как идиот, по пояс в яме и тыкаю пальцем в кости павших солдат, а вокруг меня два сектанта, которые употребляют те же тяжелые наркотики, что и этот Валентин из банка.

— Олег, можешь пока больше не трогать. Не всегда и далеко не со всеми срабатывает. Это ещё не о чём не говорит. Не смотри так, скоро сам всё увидишь. Если бы не знали, то сами бы не поверили. — ответил Дамир на мой немой вопрос.

— Ну и что вы предлагаете? Домой поедем? — спросил я, с нескрываемой надеждой в голосе, не желая больше копать с этими «сектантами».

— Предлагаю немного отдохнуть, перекурить, а потом снять ещё слой. Я думаю, под этими солдатами и другие лежат. Вот с ними и попробуешь… — не хотели сдаваться мои горе — помощники.

Пока они курили и переводили дух, а я продолжал гадать, что за массовое помешательство и мистический психоз накрыл взрослых, с виду адекватных мужиков, Юра решил продемонстрировать — зачем потащил с собой на «коп» гитару.

Он затянул старую песню Марка Мермана — интересного и талантливого барда, который давно уехал из страны, сначала в Израиль, а теперь в Штаты. Творчество Мермана некоторые даже сравнивали с Булатом Окуджавой. Оно и понятно, обоих считали патриотами, но в перестройку оба, вдруг, осознали себя антисталинистами и народ — Победитель для них стал «безвольным пластилином в руках тирана». Талант — тоже оружие и оно может стрелять в разные стороны.

Пел и играл Юра хорошо, что есть, то есть…:

— Вот скажи, Юрец, а у тебя все песни с «душком»? — недобро посмотрел на него Дамир.

— Какой такой «душок»? Вон! — кивнул Юра в сторону раскопанной ямы. — Те бедолаги, разве не подтверждение? Им хоть какая — никакая могила досталась, не сожгли в печи и не утрамбовали бульдозерами, а так положили, почти по-людски. Спичками так не разбрасывались, как людьми, твои «маршалы победы». Впрочем, как знаете, могу и другую спеть — духоподъёмную, победную…

Его «победная» песня — была скорее, как издёвка. Я тоже её знал, из репертуара всё того же Мермана:

— Хорош уже! — рявкнул Дамир. — Войны и победы без потерь и инвалидов не бывает! Ты бы это понимал, если бы чаще башкой думал, а не гадал каким шпателем твои любимые немцы наносили циммерит на броню танков, что давали наших пацанов…

— Ага, конечно. Только вот тебе, как и мне, известно, что вся работа поискового движения нашей страны за год — не покрывает и потерь фронта за один только день! Один день, Дамир! Сколько ещё лет поднимать твоих пацанов будут? Нас уже с тобой не будет и детей наших не будем, а в России будут продолжать по костям, оставшимся с той войны, ходить! — Резко ответил и поддержал заданный тон гитарист.

— Мужики, хватит лаяться, давайте за лопаты, поработаем. — я не хотел их разнимать, не собирался встревать в спор, хотел только быстрее закончить на сегодня раскопки, устал с непривычки и торопился наконец — то поставить точку в вопросе с этим кольцом…

Подействовало, оба продолжали бубнить себе что — то под нос, но взяли в руки лопаты, и мы продолжили.

Дамир был прав — под этими двумя бойцами были ещё, и не мало. Не нашлось ни одного медальона с личными данными, только химический карандаш и пустой сгнивший бумажник.

— Давай, пробуй ещё, Олег! — Дамир перестал копать, второй тоже положил лопату, теперь они вдвоём выжидательно на меня смотрели.

Господи, когда же этот цирк закончится? Лучше выкопать всех этих бойцов и перезахоронить нормально, без всей этой мистической шизни! Если сейчас не получится, то пошлю их… — подумал я и снова надел кольцо, надеясь, что в последний раз. Склонился над бойцом, прикоснулся к костям его грудной клетки и…

Ноги обдало холодом, обожгло, ощущение, как если выйти из бани и ступить босиком в снег. Я рефлекторно посмотрел вниз, может промочил, может вода пошла, ключ какой подземный? Хотя откуда ему взяться в этой яме? Хотел уже снять обувь, посмотреть и тут передо мной, близко, незнакомый голос спрашивает шёпотом:

— Дядь, ты чего здесь ползаешь?

Я вздрогнул и упал спиной плашмя на дно ямы.

— Ты кто такой, спрашиваю? Ты из этих, из психических что — ли? — голос уже громче, уверенней. Сначала я не видел говорящего, только нависшую надо мной тень, закрывшую свет уже заходящего солнца. Я боялся поднять голову, не решался смотреть вверх. Про холодные ноги уже и не думал, стало вообще холодно, зябко. Потное, разгоряченное жарой и работой тело колотил озноб от страха и холода.

— Мужики, началось!? Это — то самое? Дамир? Юра? — кричал я, лежа в яме, вжав голову в плечи и вдавив подбородок в грудь, как ребёнок в ожидании Бабайки, выпрыгнувшего из шкафа. Никто на мои крики не отозвался. Неужели бросили? Убежали, как только поняли, что началось…? Я сильно зажмурился и открыл глаза, смотря перед собой. Тень никуда не исчезла, даже больше — увидел, что у этой длинной тени есть вполне себе человеческие ноги, в стоптанных грязных ботинках с обмотками.

— Дядь, ты рехнулся? Чего орёшь? С деревни сбег что — ли? Так там местных давно уж нет, одни трубы печные торчат, да коровник сгоревший — стены только остались. — продолжала сыпать вопросами «тень в ботинках».

Я собрался с духом, поднял голову и посмотрел вверх. В голове пульсом стучало: «Так не бывает, не может быть, не может…». Моим глазам было не важно, что говорил мозг и они совсем не жалели, заходящегося стуком, сердца, показывая мне целиком фигуру того — кого просто не должно быть. Надо мной стоял молодой, высокий парень, в грязной, с жёлто — бурыми пятнами, солдатской шинели. С неё всё ещё падали комьями грязь и глина, будто он только что вылез из-под земли. Ещё от парня пахло… Да пахло, странно так. Не мертвечиной, не разложением, а чем — то другим. Не мог понять, все запахи знакомые и в тоже время несочетаемые. Много запахов ударили разом в нос: пыль, железо, табак, горячий суп, кровь, дым, копоть — всё и сразу через обоняние вкрутилось в мозг. Будто нюхал сразу всё, что встретилось этому человеку в последние сутки его жизни.

Я унял дрожь, опёрся об стенку ямы, встал на ноги, огляделся. Действительно, не показалось — вокруг стало темно и сыро, краски приглушённые, как если смотреть вместо фото на негатив. Только стоящий напротив солдат выглядел отчётливо. Вокруг была таже местность, только тускло всё и кроме нас — никого вокруг. Ни Дамира, ни Юры, только я и парень этот. Молодой, почти мальчишка, может потому меня и «дядькой» кличет, я для него совсем взрослый мужик, а может у него просто присказка такая.

Теперь я мог разглядеть его получше: лицо не обезображено, чистое, но бледное, с сероватым оттенком. Коротко острижен, худой, волосы светлые, глаза большие, любопытные, а главное — живые! Каску держит в руке и как — то по-детски ей болтает из стороны в сторону, перебирает пальцами ремешок, сам нервничает, не уверен. Может чувствует, что происходит что — то неправильное, но не знает, как выразить? Другие детали чуть не заставили меня заорать в голос, едва сдержался, стиснул зубы. Сбоку, на шее у парня рваная рана, было видно окровавленное мясо и как болтается лоскут кожи, а внутри раны — пульсирует и бьётся жилка, как канарейка в клетке. На шинели тоже, почти вся правая сторона в неровных дырах, из которых течёт кровь или сукровица. Парень ничего этого не замечает, смотрит на меня — изучает.

— Дядь, ты как тут, а? — продолжал допытываться мёртвый паренёк. Надо что — то отвечать, познакомиться с ним или что… Интересно, а можно мёртвым своё имя называть? Чёрт, что за каша в голове. Всегда такой находчивый, а сейчас впал в ступор, как дебил.

— Меня Олег зовут… — наконец — то я выдавил из себя хоть что — то членораздельное.

— О, а ты, дядь, говорящий оказывается! Я уж было подумал, что контужен или язык отрезали. Давеча видел такого дурачка местного, ему немцы, смеха ради, язык отрезали, так он всё — «ме», да «бе» … Так-то славный был малый, всё картоху нам с Яшкой таскал, подкармливал, пока мы в обороне стояли. Где интересно только брал её, куркуль этот? Слушай, точно! Яшка! Яшку не видал, дядь? Здесь должен лежать, дружок мой Яшка… Похоронить бы его надо.

Нужно что-то придумывать, так не пойдет, заподозрит неладное, попробую импровизировать. — Так похоронил Яшку, уже… — как-то неопределённо сказал я, а сам подумал: «и тебя, братик, закопали давно».

— А где все? Когда бой закончился? Почему так тихо, где канонада? Не наша же позиция, не наш окопчик? Ничего не понимаю, дядь. Меня присыпало, я только очнулся… Может наши здесь были, да забрали Яшку, а меня забыли, не нашли меня, так выходит? Где ротный, где ребята? Ты тоже чудной какой — то, дядь, не пленный, не со стороны немцев прибег? — парень выглядел растерянно, почти обиженно, ещё сильнее размахивал каской на ремне и смотрел на меня, ища в моём лице ответы.

— Да какой я тебе, дядька! Олег Иванович я, корреспондент я! — что я несу, что несу, ничего лучше в голову не пришло…

— Из газеты, из дивизионной, из той что «Вперёд на врага»? — мальчишка улыбнулся, так что даже ямочки на щеках появились и открыл рот. Картина выглядела бы умильно, если бы не рана на шее и струйки крови, текущие из-под шинели и капающие ему на ботинки.

— Так точно, из неё самой. Хотел про тебя написать, про роту вашу, про бои последние… — врал я и не краснел.

— Дядь, ой извините, Олег Иванович, я это самое… немца убил! Много убил, они из леса вышли, так я его — стерву из винтовки, потом кричу Гольцману — номер мой второй, Яшка, который… Кричу ему, чтобы пулемёт готовил, а там всего два диска, а наши ушли… — парень начал, захлёбываясь тараторить, почти с детским задором, хвастливо и в красках описывая бой.

— Да погоди, не спеши, дай запишу всё. — сказал я и хватился, что нет у меня ни блокнота, ни ручки с собой. — Ладно, всё запомню, память хорошая, рассказывай всё напишу, отменная статья будет…

Мальчишку звали Игорь Бахарев, рядовой 2-го батальона 386 — го стрелкового полка 178 — ой стрелковой дивизии. Не знаю сколько прошло времени, мне казалось, что очень долго. Вокруг отсутствовало привычное ощущение времени, а тусклое солнце будто замерло и всё не желало садиться за горизонт.

Парень всё говорил и говорил. Говорил о себе, о товарищах, о том ка было до войны, как было на ней. Иногда я прерывал его, спрашивал, уточнял. Заметил, что он как бы видит меня, а как бы и нет. Он не замечает во что я одет, пропустил мимо ушей, что нет у меня блокнота и карандаша и всё повторял постоянно, боясь, что упущу важные моменты его рассказа: «пишите, пишите, Олег Иванович, и вот про это не забудьте и про это». Я и не стал напоминать, что писать мне нечем и некуда… Дабы не расстраивать парнишку, я водил пальцем, как карандашом, по своему колену, изображая будто пишу на бумаге.

Мелькала мысль, а как с ним распрощаться, если что? Кольцо снять с пальца, и он исчезнет? Но прощаться не хотелось, парень был — мировой. Добрый, душевный — настоящий. Ребёнок, что слишком рано повзрослел. Рассудительный и наивный, непосредственный и серьезный. Вот такой вот был этот Игорёк. Когда он рассказал мне всё что хотел и что вспомнил, то сказал:

— Вы про Яшку, тоже хорошо напишите, не гоже чтобы его братишка прочитал, что смалодушничал он мальца. По-геройски сражался, напишите.

— Обязательно, Игорь, обязательно так напишу.

Потом он спросил с досадой: — Вам, наверное, уже нужно идти? Ведь не один я тут воюю, ребята тоже, каждый день «костлявую» обманывают. Только вот думаю, что я не обману… Думаю, убьют меня здесь. Хоть бы деревню эту взять, а другие может и Ржев возьмут…

Мне хотелось его чем — то обрадовать, приободрить. И я возьми да ляпни:

— Так взяли Ржев, Игорёк! Не только Ржев, всё взяли, всё вернули! Победили, давно уже! Много лет уже как Победу отмечаем! Не зря всё было, не зря…

Парень сморщился, губу нижнюю так по — детски прикусил и заговорил рывками:

— Как победили? Быть не может… Как же? Почему же? А я, почему я… Я почему здесь? Дядь, я не хочу…Не хочу так… — он скуксился, как от обиды, отвернулся и стал таять, распадаться на частицы прямо на моих глазах, как пепел, оседать на землю и вот не осталось и следа.

— Стой, Игорёк, стой!!! Прости, братик, прости! — я упал на колени, на дно ямы, рыдал в голос, трясся в истерике. Зачем сказал??? Какой же я дурак…