Глаза войны

Глава 1

Если он прямо сейчас не заткнётся, то я его ударю и…уже не смогу остановиться. — Пронеслось у меня в голове, за секунды до того, как я начал избивать эти «сливки общества» и своих несостоявшихся коллег.

Лучше было бы встать из-за стола, взять за руку жену и молча уйти. Ещё разумнее было вообще сюда не приходить.

Первые полчаса застолья в фешенебельном московском ресторане «Гондольер» я пытался быть спокоен. Веселил себя мыслью, что ресторан для посиделок они выбрали удачно, в зале нет ни Венеции, ни атмосферы, даже ни одной гондолы, а вот гондольеров вокруг полно.

Находясь в окружении этих лоснящихся и самодовольных ублюдков, представлял, что я слесарь — ассенизатор и просто вынужден, по рабочей необходимости, терпеть дерьмо и как-то с ним работать. Не получилось…

Ассенизатору проще, он работает с обезличенной, молчаливой, пусть и вонючей субстанцией. В моём случае, дерьмо за столом разговаривало, пыталось острить, громко по — лошадиному смеялось, чавкало, хлюпало — втягивая в себя устрицы, тут же запивая пищу изысканным пойлом и снисходительно похлопывало меня по плечу.

Больнее всего было видеть, как блестят глаза у жены, смотреть, как она ловит каждое их слово, смеётся над их шутками, пытается стать для них своей, приобщится к «богеме». Думает, что наконец — то мы вышли в люди, поднялись по социальной лестнице. Я же, как только сюда зашёл и занял место за одним с ними столом — представил, как лечу вниз по лестнице эволюции. Физически ощущал, что чем дольше нахожусь в этой компании, тем сильнее начинаю смердеть, превращаться в такую же бездушную фекальную массу.

Это — не люди, просто аватары, всю жизнь носящие маски, под которыми одна лишь слизь. Вся их жизнь — позерство, нет никаких идеалов, нет нравственных табу, всё напускное, взятое у кого — то и надетое на себя, как плохо пошитый и подогнанный по фигуре костюм. Всё ради того, чтобы вот так — каждый день поглощать устрицы, пить дорогое вино, делать удачные снимки в городах и точках мира недосягаемых для простых смертных, а потом снимать видео или писать об этом в свой блог. Вот и вся их «борьба с режимом». Любой ценой, быть, точнее казаться, не такими как остальная «безвольная масса», эти даже мать продадут, лишь бы возвыситься над окружающими.

Что же это за публика?

Имён многих из присутствующих я не запомнил, даже не старался. Для меня они все просто опарыши и крысы, распространяющие чуму. Себе, за последние без малого тридцать лет, они придумали много эпитетов: «совесть нации», «свободные люди», «настоящая русская интеллигенция» и прочие названия, которые для простого, работающего человека стали плотно ассоциироваться со словами — «крыса» и «коллаборант».

За этим столом не было самых одиозных морд, самые оголтелые, те кто давно на слуху — уже свалили за кордон, туда «где им дышится легче», где можно не бояться ощутить дыхание «товарища майора» и услышать щелчок наручников за спиной. Убежавшие успели обрасти недвижимостью и жирком за пределами «Мордора», им работодатели пообещали «корыто с хрючевом» на новом месте.

Здесь же остались совсем бесполезные или совсем бедные, по их меркам. За большим столом было пару блогеров — либерах, пару помощников бывшего главного редактора какого-то ультра — модного, в их тусовке, онлайн журнала (названия не помню, то ли «Сноб», то ли «Жлоб»), несколько начинающих инфо — цыган и прочие гендеры.

Были даже такие, кто у них находится на «испытательном сроке», кто «замарал» себя работой на государственные медиа и теперь очень обижен на власть, за отлучение от бюджетной кормушки. Из таких получаются самые отвратные «идейные борцы». Им вообще плевать по каким правилам и за какую команду играть, главное быть на виду и у корыта. Все за этим столом мечтали в ближайшее время доказать свою нужность и важность, тем кто свалил, надеялись получить гарантии сытой стабильности. Готового места для эмиграции пока у них не было, а менять локацию, бичевать где — то в Грузии или Прибалтике им не хотелось.

Господи, как я здесь оказался? Как докатился до этого?

Было бы мне лет двадцать, я бы кайфовал и восторгался от того, что меня — менеджера среднего звена и историка — любителя, по совместительству, удостоили вниманием такие серьёзные тёти и дяди. Я бы млел от того, что на мою писанину обратили внимание. Мысли о собственной значимости ласкали самолюбие, а мечты о новых возможностях и грядущих заработках грели бы пустой карман.

Но мне давно не двадцать, в мою костную сформировавшуюся личность уже невозможно впихнуть их гнилую и однобокую картину мира. Даже за деньги и перспективы изменить свой семейный быт в лучшую сторону. Не умел, не хотел притворяться и мимикрировать в эту мерзкую среду. Пусть и дальше моим потолком будет летний отпуск в Турции и Крыму, готов и дальше сидеть у себя в подмосковной Балашихе, менять одну нелюбимую работу на другую и писать, время от времени, исторические статьи на военную тематику.

Историей самой масштабной и кровавой войны человечества интересовался с раннего юношества. Много читал, смотрел, изучал. Даже когда — то состоял в различных поисковых отрядах «Вахтах памяти» — аналог советских «Красных следопытов». Недостатки финансирования в поздние девяностые и ранние нулевые, как правило, рубили на корню раскопки и хорошие инициативы этих энтузиастов, делая коротким век таких движений.

В так называемые, «чёрные копатели» или «чёрные археологи» не подался. Когда были силы и время, рядом не оказалось таких же увлечённых единомышленников, а с незнакомыми и случайными людьми ехать «на коп» не хотелось. Позже — институт, работа, семья и другие более «нормальные», обычные для семейного человека увлечения закрыли для меня тему раскопок.

С детства имел очень неудобную для многих черту характера — желание докопаться до правды. Сейчас понимаю, что для каждого она своя, правда. Тем не менее, старался получить, добыть, изучить как можно больше информации, чтобы составить из этой мозаики свою правду, своё понимание. Кому — то, в юношестве, достаточно было прочитать героические повести Юрия Бондарева: «Горячий снег», «Батальоны просят огня», «Последние залпы» и ему хватало этого для своей картины о тяжёлом и героическом прошлом своих предков. Другим, достаточно было наткнутся на «Прокляты и убиты», чтобы впасть в шок и с пеной у рта бросаться цитатами из книги Астафьева, убеждая своего собеседника в том, что всё именно так и было — «проклятый совок завалил культурных арийцев трупами», ведь такой уважаемый писатель и фронтовик не может врать, не может быть просто обиженным на власть конъюнктурщиком.

Я никогда не бросался в крайности. Читал художественную литературу — «Лейтенантскую прозу» Бондарева, Воробьева, Симонова, Некрасова, Кондратьева. Читал и их противоположности — Астафьева, Никулина, Шумилина и многих других, не брезговал и немцами, воспоминаниями венгров, итальянцев, испанцев, бельгийцев и других сателлитов Рейха, пришедших в СССР убивать. Слушал интервью, ещё живых, фронтовиков, изучал изыскания историков и сухие безэмоциональные документы. Медленно, по кирпичику, сопоставлял данные, выстраивал свою картину этой войны.

Меня не полностью устраивали те картины, что предлагали советские источники, с цензурированными историками и послевоенными мемуарами генералов. Если недостаткам и белым пятнам в советских книгах и документах я ещё мог найти объяснение, то к «рвотным массам», что полились в «эпоху гласности» на головы подрастающего поколения и людей, ещё не отошедших от развала Союза, не было никакого снисхождения. Дело Солженицына быстро обрело своих последователей.

Желание «открыть тёмному народу глаза на правду» моментально превратилось в неприкрытое глумление над прошлым. Грань между антисоветчиной и русофобией быстро стёрлась. Только в самом начале своей ублюдочной деятельности они старались как — то грамотно подкладывать бомбы под общественное мнение, пытались опираться на сомнительные документы, развинчивая мифы советской пропаганды. Потом решили не заморачиваться, открыли вентиль и пустили грязь потоком, не создавая даже видимости каких — то историка — журналистских расследований.

За три десятка лет эти твари испекли большой пирог из мерзких книг, статей, телепередач и густо полили его сверху соусом из таких же помойных фильмов, в которых пьяные «синие фуражки» с перекошенным лицом, гонят в атаку «штрафбаты и сволочей» и на эту вакханалию, с плотоядной улыбкой, сидя верхом на кремлёвской башне, смотрит рябой Сталин.

Тем мальчикам и девочкам, а также взрослым, кто слушал и смотрел эту блевотину раскрыв рот, «дети Солженицына» скормили по куску такого пирога, некоторым даже понравилось, добавки просили. Благо, что тяжёлое постсоветское время не вытравило у всех людей мозги и не только у меня аллергия на тухлые пироги.

И вот, когда мне стукнул четвёртый десяток, а дерьма «про войну» на книжных полках и в кино стало через край, решил, что мне есть, что сказать…

На лавры таких писателей — историков, как Замулин и Исаев, не претендовал, не было времени и возможностей, но вести исторический блог на «Дзене» и писать любительские статьи вполне мог. Чем и занялся.

Писал не для успеха и признания, писал, чтобы не молчать. Писал о чём мало говорили и освещали, поднимал темы специально «забытых» операций, наступлений и боёв местного значения. Выдвигал версии, задавал в статьях вопросы — себе, читателям и таким же неравнодушным к этой такой далёкой и такой близкой нам войне.

Не ожидал, что моя работа получит такой отклик и охват аудитории. Опубликованный мной материал попал в нужное время и место. Знакомый с детства образ советского солдата, будто сошедшего с кадров фронтового киносборника или правильного советского фильма, заместили — вытеснили образом затравленного, грязного скота, сжимающего трясущимися руками трёхлинейку, вжимающего голову в окоп, боясь получить пулю не от высокотехнологичных, профессиональных немцев, а в затылок от своих особистов.

Эти существа знали куда бить. Память о Великой Отечественной, память о жертве и подвиге — стала для нас почти религией, объединяющим фундаментом, почвой на которой стоит народ. Ведь, почти всё остальное у нас забрали. Отношение к войне, своим предкам и роли в этой войне нашей, когда — то, большой Родины стало лакмусовой бумажкой, индикатором — «свой — чужой».

Память эта, как наш последний щит, как македонская фаланга, круг в котором мы держим друг — друга за руку, чтобы не пропасть по одиночке в этом мире, съезжающем с катушек.

Креативные опарыши ещё в девяностые поняли, что тараном и с разбега им этот круг не разорвать. Они стали хитрее, начали медленно и монотонно разжимать наши пальцы, ослабляя хватку, выдёргивая нас по одному из круга, нанося мелкие, каждодневные ножевые удары по нашей памяти, с маниакальным упорством ковыряя своим жалом в раневом канале уставших душ.

Психопатия от диссонанса образа запечатлённого в детстве и того чем пичкают все сознательные годы, вызывала в людях такую усталость, что деда или прадеда, прошедшего эту страшную мясорубку или погибшего в ней, потомки начали воспринимать, как миф, как предмет для спекуляций, а саму войну, как площадку для перепалок между патриотами и либералами.

Так что, отчасти, уроды, захотевшие искоренить добрую память о нашем прошлом решили свою задачу. Не полностью, но решили. Вымирание стариков — ветеранов лишь ускорило процесс. За всеми парадами, медалями, «Бессмертными полками» и вечным огнём, мы очень хотели видеть в советском солдате настоящего человека.

Человека выполняющего тяжёлую, грязную, необходимую и совсем не парадную работу. Человека, который отмораживал ноги в сыром окопе, по колено в ледяной жиже где — то на Волховском фронте, дышал пороховой гарью в одном из Севастопольских дотов, понимая, что успеет дать ещё один залп, до того, как к доту доползут немецкие сапёры. Мы хотели увидеть человека, что сгорел в танке летом сорок первого, где — то под Дубно, так и не успев сделать ни одного выстрела, только выехав на исходную. Человека, видевшего сотни смертей, проползшего на своём брюхе, за несколько лет, десятки километров, целуя землю под летящими над головой трассирующими от немецкого «МГ-42». Человека, который долетел, доехал, доплыл, дошёл, дополз до нацистского Рейха, и сидя у горящих развалин, перезарядив диск от «ППШ», очистив сапёрку от чужой крови и кишок, отдал свой индивидуальный пакет, консерву и последний сухарь — пробегавшему мимо ребёнку.

Меня читали, сначала тысячи, потом десятки, затем сотни тысяч. О моём взгляде на минувшие события и о моих статьях говорили, спорили, растаскивали их на разные сетевые ресурсы. Ещё, я видел, что если для одних — мои исторические разборы стали глотком воздуха и бальзамом на душу, то сторонникам Саши Солженицына я сильно наступил на крючковатый хвост и они под каждой статьёй плевали ядом в комментариях.

Но как бы статьи не были популярны, они всё ещё оставались гласом вопиющего в пустыне. В когда — то самой читающей стране в мире, всё меньше людей хотели читать. Чтобы получить ещё больший охват аудитории мне нужны были популярные видеохостинги. Так как с программами видеомонтажа я не дружил и не имел поставленного голоса, то пришлось найти одного из блогеров на «Ютубе». Он сразу, с охотой, согласился на симбиоз. Я писал тексты, он их озвучивал и монтировал видеоряд. Мы оба были в плюсе. Блогер счастлив от того, что подписчики канала стали расти, как на дрожжах, просмотры роликов превышали миллионы, а деньги за рекламу потекли на его счёт. Я же получил тот охват аудитории, который желал, меня услышали.

В процессе работы, я одновременно вместе с людьми открывал для себя ранее неизвестные страницы этой войны. В комментариях под роликами читал, что смотрят не только сами, но и вместе с детьми, что давало шанс спасти память о предках среди нового подрастающего поколения.

Но как известно, ничто не вечно под луной. Случился февраль 2022 года и «западные партнёры» занялись своим любимым делом, начали гадить, по-крупному и по мелочи. Практически сразу санкциями зацепило и наш «ютуб — симбиоз». Со всех российских каналов администрация видеохостинга сняла встроенную в ролики рекламу, и мой «партнёр» быстро загрустил. Без доходов, которые приносил канал ему стало не интересно им заниматься, озвучивать тексты и монтировать ролики. Материала у меня было много, но ему было уже не надо. Вместо патриотического контента, он стал снимать видео о том куда бы быстрее эмигрировать из «этой обречённой страны», как грамотно вложить заработанные на «ютубе» деньги в турецкую недвижимость и тому подобное.

В этот момент я оказался на перепутье, решал, как продолжать своё дело и каким путём идти. Думал о поиске нового блогера — партнёра или как освоить самому монтаж видео и открыть с нуля свой канал.

Когда был близок к решению, зарегистрировал на хостинге канал и вовсю изучал видео редактор, обнаружил, что на семейном фронте всё стало совсем плохо. Фронт если и не был прорван на всю оперативную глубину, то определённо трещал по швам.

Последние годы всё было и так не особо радужно. Общались с женой всё меньше, да и полноценным общением это вряд ли можно назвать, так, бытовуха. В жизни любой семьи, где обоим уже далеко за двадцать, наступает определённый этап, когда вы знаете друг о друге почти всё, видели свою половину во всех настроениях, адекватных и не очень состояниях. Момент, когда вы друг для друга — давно не тайна, а играть на эмоциях и трепать себе нервы нет никакого желания, то вы упираетесь в стену. Для того, чтобы пробить эту стену я видел два варианта.

Первый — как можно быстрее стать мамой и папой. Родить ребёнка, наполнить жизнь приятными заботами, детским смехом и общей целью, тем самым укрепить нашу истончившуюся с Ирой связь. К сожалению, сколько бы мы не работали в этом направлении, результата пока не было. Мои анализы были в норме, её, увы, нет. Единственным для нас выходом было — ЭКО. Первая попытка была неудачной, что ещё больше усугубило микроклимат в семье и вогнало жену в депрессию. Я ей говорил, что всё обязательно получится, а Ира кричала, что её репродуктивная функция ни к чёрту и она пустой сосуд.

Пока вытаскивал жену из депрессии, не заметил, как сам впал в хандру, провалился как в спячку, только наяву. Ира сказала, что ей нужно время, не будет торопиться и ещё раз тратить деньги на процедуру — без гарантии результата, поэтому встанет в очередь на повторное ЭКО и будет ждать бесплатную квоту. Я не давил, всё понимал.

Если первый вариант по пробиванию семейных стен был под вопросом, то со вторым я напортачил. Активизировать семейную жизнь не получалось. Да, время от времени мы, как и раньше, ходили по гостям и кабакам, но большую часть жизни проводили в «дне сурка». Наше утро — быстрый кофе и сборы на работу, в впопыхах и молча, а наш вечер — два уставших человека, уткнувшиеся каждый в свой телефон.

Мы как-то пытались заполнить пустоту между нами, каждый по-своему. Ира пыталась заместить неполноценность нашей семьи идеей материального благополучия и интересного семейного досуга, а я ушёл с головой в своё увлечение, которое уже давно стало чем — то гораздо большим, стало целью, миссией.

Ира ждала меня в нашей постели, а я был где — то под Ржевом, изучал скан — копию трофейной немецкой карты, искал привязки и ориентиры на местности для статьи. Жена с нетерпением ждала нового концерта «Zivert», а я ждал, когда человек пришлёт мне сохранившиеся, рукописные, ранее нигде не опубликованные, воспоминания своего прадеда о боях под Вязьмой.

Ира с подружкой решили стать промоутерами какой — то «хенд — мейд» косметики, изучала как продвигать её через «Ozon» и другие маркетплейсы, а я изучал последние дни агонии 2-ой ударной армии, уже после того, как Власов свалил и сдался в плен, а разрозненные группы, которые, когда — то были дивизиями и полками его армии, продолжали захлёбываться в крови и гнить в болотах.

По выходным у телевизора, жену интересовало кто же выйдет в финал шоу «Танцы», а меня интересовала судьба того человека, кто нацарапал в июле сорок первого на стене в Брестской крепости, в районе Белостокских ворот слова, которые сейчас знают на всём постсоветском пространстве: «Я умираю, но не сдаюсь! Прощай, Родина!».

Действительно ли их написал рядовой 132-го отдельного батальона конвойных войск НКВД — Фёдор Рябов? Может кто — то другой? Какова судьба этого человека, выжил или погиб в те же дни? Может сгинул в одном из немецких Шталагов — Дулагов?

На работе тоже всё постепенно стало до — лампочки, мысленно уже давно послал начальство в задницу с их показателями эффективности и KPI. Ни раз выполнял все планы и бил все их планки, но ни разу не стал ощутимо богаче, только планка поднималась всё выше и выше. Пусть молодые играют в эти бесконечные игры — ослика, бегущего за морковкой, и белки, что умерла в колесе.

Найдя небольшую подработку с косметикой, Ира всё чаще стала намекать на то, что я занимаюсь никому не нужным делом и пишу о том, что давным-давно написано, известно и разложено по полочкам до меня.

Жена стала считать меня фанатиком, я стал считать её недалёкой. Оказывается, после десятка лет совместной жизни мы всё-таки умудрились открыть себя по-новому, в глазах партнёра.

Когда взаимное раздражение стало нарастать в геометрической прогрессии и наш семейный поезд на всех парах летел в тупик…

На мою электронную почту пришло это письмо.

Письмо первыми строчками напоминало стандартную спам — рассылку и вызывало естественную реакцию — сразу удалить, но что — то заставило вчитаться в текст:

«Добрый день, Олег Иванович.

Спешу сделать предложение, от которого, очень надеюсь, вы не сможете отказаться.

Я и мои коллеги не первый месяц следим за вашими публикациями на различных интернет – ресурсах. Сказать, что находимся под впечатлением – ничего не сказать. На наш взгляд, в своих работах вы очень умело совмещаете точные исторические данные с эмоциональным накалом и слогом лучших представителей жанра военной прозы.

Ирония жизни, Олег Иванович, в её несправедливости, жертвой которой вы стали. К счастью, в наших силах и возможностях изменить данную несправедливость. Считаем, что человек с вашим талантом и подходом не должен публиковаться на местечковых площадках и ресурсах с низким трафиком посещений. Ваш уровень требует более солидных платформ.

Как известно, в таком деле, как публицистика, самостоятельность хороша до определённого момента. По-настоящему массовые и популярные вещи создаются с помощью системного подхода. Историческое просвещение – не исключение.

Мы готовы обеспечить такой подход, готовы дать вам возможность публиковаться в ведущих интернет – изданиях, а также в периодических печатных изданиях страны. А как вы относитесь к тому, чтобы вести свою еженедельную рубрику на популярной радиостанции? Ваше имя, Олег Иванович, станет известным, а самое главное – ваши работы услышат и прочитают миллионы людей.

На всех этапах у вас будет полная поддержка сплочённого коллектива профессионалов из области литературы, истории, журналистики и современной публицистики.

Уверены, что сейчас у вас сложилось впечатление, что данное письмо ничто иное, как очередное коммерческое предложение или новая разновидность агентского договора по рекламе и продвижению. Наверняка, в голове крутится вопрос: «Сколько это стоит?»

Наш ответ – нисколько. Все расходы и организационные издержки берём на себя.

Настоящее предложение нужно расценивать исключительно, как сотрудничество. Даже больше – как предложение трудоустройства, где вы уже прошли все собеседования и формальности, а комфортное, оборудованное всем необходимым рабочее место забронировано за вами.

Да, не удивляйтесь, мы понимаем, что для полноценной деятельности вам нужно время и денежные средства, поэтому готовы предложить вам полную занятость и достойную оплату вашего труда. Поверьте, цифры вас приятно удивят (подробнее о размере вашего оклада поговорим при личной встрече, которая, надеемся, состоится в ближайшее время).

Также, помимо всего вышеуказанного, готовы предоставить вам ресурсы, которыми может похвастать далеко не каждый историк – любитель.

Прежде всего мы имеем ввиду доступ к различным архивам, документам и редким книгам. Даже в этой части работы мы гарантируем для вас максимально удобные условия. Вам нужно лишь сообщить своему индивидуальному консультанту: характер документа, временной период и другие предполагаемые детали. Ваш помощник сам запишет вас в нужный архив, сообщит дату посещения, либо найдёт человека, у которого есть возможности и необходимый допуск.

По согласованию с вами, нужный документ будет отсканирован, сфотографирован или из него будет сделана выписка, с интересующей вас информацией.

Также, мы уверены, что многие необходимые документы и данные для вашей работы уже есть в нашем распоряжении. Будут и в вашем. Нужно лишь ваше согласие и желание работать.

Если данное письмо всё ещё не развеяло ваши сомнения и скепсис, то с удовольствием сделаю это лично в телефонном разговоре (мои контакты будут указаны ниже).

С уважением, Сергей Суфле

Фонд исторического наследия «Логос».

Когда дочитал письмо, почувствовал, что испытываю нервное возбуждение и улыбаюсь, глядя в экран ноутбука, как дурак.

Да уж, Олежа, такой большой, а в сказки веришь. Как в басне Крылова, чуть польстили, красиво проехали по ушам, а у меня, как у той вороны, уже сыр валится из клюва.

Не может быть всё так гладко, в чём-то обязательно есть подвох. Только вот в чём? Попросят сделать первый «членский взнос» в их фонд? Вроде слишком примитивно. Может действительно будут публиковать и просто набирают авторов на свои сайты, чтобы зарабатывать на трафике и рекламе, а все их обещания пустой трёп?

Ладно, какой смысл ломать голову, интернет знает и помнит многое, нужно поискать информацию об этом фонде, прежде чем делать выводы. После сёрфинга по сайтам и работы с поисковиком, решил дать прочесть письмо жене, было интересно её мнение.

Ира читала молча, вдумчиво. Дочитав до конца, отматывала текст вверх, видимо перечитывала определенные моменты.

Вместо того, чтобы высказать своё мнение, задала вопрос — Сам то, что думаешь?

— Думаю, почему этого мужика зовут Сергей Суфле, а не Сергей Пряник или, например, Халва? Уж больно сладко поют, сомнительно это всё.

— Ясенков, давай выключай своего старого нигилиста, не нуди, а лови удачу за хвост. — с трудом скрывая раздражение, фыркнула Ира.

— Не разделяю твоего оптимизма, Ир… Боюсь замарать руки об хвост этот, потом дерьмом будут пахнуть.

— Ты им звонил уже? — по её нетерпеливому тону стало ясно, что готова сама им позвонить и сдать мужа в рабство кому угодно и в качестве кого угодно, хоть рерайтером, хоть литературным негром.

— Не звонил пока, решил сначала «погуглить» эту контору.

— Ну и чего «нагуглил»? Только не говори, что они торгуют бадами и китайским чаем, колл-центр находится где — то в подвале, а пишут с плавающего IP адреса или домен их сайта зарегистрирован в Бангладеш. Угадала, Ясенков? Уже придумал отмазку, чтобы не звонить, не напрягаться? — Ира надула губы, превратив красивое лицо в пренебрежительную моську. Сделал вид, что не заметил сарказма. За десять лет я знал все её «ужимки и прыжки», сегодня настроена на скандал, будет стараться вывезти меня на эмоции. Не буду помогать, пусть бесится от моего напускного спокойствия.

— Да не, ничего такого, Ир. Никакой крамолы не нарыл, наоборот, с виду всё прилично. Юридическое лицо зарегистрировано давно, солидный уставной капитал, даже вроде гранты выигрывают и каким — то боком к Минкульту подвязаны.

— Ну вот, видишь! Чего тебе ещё надо? Наконец — то тебе предлагают заниматься тем, что ты и так делаешь, только не за комментарии и лайки под текстом, а за деньги! Может месяцы твоего невнимания ко мне и высиживания геморроя перед ноутбуком по ночам, хотя бы частично окупятся. Звони быстрее!

— Уже поздно, взгляни на часы. Завтра позвоню.

— Не позвонишь или наврёшь, что звонил.

— Позвоню, Ир. Обещаю.

В ту ночь сон ко мне долго не шёл. Думал о предложении и людях, которые мне его сделали, и не находил ни одной причины, почему бы я мог им поверить.

В последнее время, модно или, как говорится, в тренде — мыслить позитивно, утверждают, что мысли материальны и формируют нашу реальность. Трудно мыслить позитивно в мире, где каждый день тысячи людей думают, как друг друга кинуть или продать другому что — то ненужное.

Несмотря на это, в нас всё ещё живёт вера в людей, как у ребёнка в Деда Мороза.

Сдержал обещание, позвонил.

После набора стационарного контактного номера, указанного в письме, секретарь довольно быстро соединила меня с Серёжей Суфле.

Голос этого типа был таким же приторным, как и его фамилия. Из короткой беседы с ним, понял, что сам он ничего не решает, он вроде менеджера, не больше. Его попросили написать письмо, он исполнил, накатал и отправил по указанному адресу. Тем не менее, на аферу и кидок всё это было не похоже.

Суфле сказал, что всё указанное в письме — истина, без малейших преувеличений. Дальше, он по привычке, попытался по телефону выгодно презентовать свою контору и понёс рекламно — буклетный трёп, о том, что их фонд запускает беспрецедентный, масштабный проект, по предоставлению площадки для работы новых авторов. Их цель в том, что никто не забыт, ничто не забыто, а без понимания прошлого, у страны нет будущего и бла, бла, бла… Всё это, конечно, хорошо и правильно, только из его уст звучало неестественно, как заученная речёвка — слоган.

Суть разговора свелась к тому, что данным направлением руководит и координирует поиск авторов — некто Геннадий Павлович Карпенко и все детали работы, условий и оплаты, он обговаривает с новыми авторами индивидуально.

И конечно же, Суфле безмерно рад мне сообщить, что я приглашён к Карпенко на встречу или творческий вечер, как у них принято говорить.

Вечер состоится в эту среду в ресторане «Гондольер». Я внесён в списки, место за столом также зарезервировано ещё на одного человека, которого могу взять с собой, по желанию.

«Приходите с женой, спутницей или спутником». — Суфле так и сказал. При слове — «спутником» меня аж передёрнуло, сразу поставил мысленно минус этой конторе. Также насторожила их самоуверенность. Они заранее были уверены в том, что приду, не откажусь. Хотя, про индивидуальное приглашение и списки, скорее всего просто апломб. Не я приду, так другие, наверняка, подобное письмо было отправлено не только мне.

В главном они были правы, я согласился.

Жена отнеслась к предстоящему мероприятию более ответственно, чем я. Отпросилась с работы, настояла, чтобы и я взял отгул. В среду, за несколько часов до встречи, порхала по квартире в наушниках, напевая «Лети пташка», всем своим видом излучая оптимизм и предвкушение.

— Ясенков, ты чего такой мрачный? Выбрал пиджак, рубашку и туфли в которых пойдешь? Только умоляю — не надевай то, что таскаешь каждый день, должен выглядеть презентабельно. — сказала она, перебирая платья в гардеробе.

— Ир, мы не на вручение Пулитцеровской премии едем, деловая встреча, вроде, не показуха.

— Перестань, не веди себя, как недоросль, будто первый день живёшь! Как себя презентуешь, так тебя и оценят, столько и будут платить.

— Ну так может мне твои чулки в сеточку одеть, чтобы выглядеть сексуальней? Как думаешь, они будут обращать внимание на крепкие зубы и ноги, как работорговцы на невольничьем рынке?

— Чего…? Ой, всё, не начинай! Одевайся как хочешь, побриться только не забудь.

Ира перестала напевать песенки, ушла наводить марафет и собираться молча, а я не стал добивать её фразой, о том, что деньги не главное.

Пока ехали в такси жена продолжала давать мне «ценные указания» и «полезные советы» о том, как себя вести, как не надо шутить с солидными людьми и вообще, что делать чтобы ей не было за меня стыдно. Мягко закрыл эту тему аргументом, что мне очень жаль наблюдать как она десять лет живёт и мучается с идиотом, которого надо всему учить. Помогло, замолчала.

Если предвкушение и ожидания Иры от антуража и солидности мероприятия оправдались, то я сразу же понял, как жестоко просчитался. Дело даже не в том, что сидящие за этим большим столом больше напоминали разодетые манекены московского ЦУМа или ГУМа, чем людей, а я в своём пиджаке — «made in China» и Ира в платье с «Wildberries» не вписывались в эту компанию. Дело в том, что пафос ресторана и дорогие шмотки не скрывали, а лишь ярче подчёркивали суть сидящих за столом. Все мои шутки про невольничий рынок, вдруг, оказались правдой.

Ира пока ничего не понимала, как Алиса в Зазеркалье, открыв рот восхищённо рассматривала окружение и все эти рожи из околосветской и блогерской тусовки. Пыталась свыкнуться с мыслью, как она — простой бухгалтер из Балашихи оказалась на званном ужине у «селебрити».

Во главе стола сидел, тот самый, Гена Карпенко. Судя по тому, как остальные заглядывали ему в рот, он пользовался глубоким пиететом, занимая высокое место в градации этих червей. Внешне я его узнал, мелькал в интернете, ходили слухи, что его щекотал бородой сам Винидиктов, оттого, наверное, и легендарный статус в этом «террариуме».

Вся эта закомплексованная кодла, привыкшая лебезить перед деньгами и статусами, очень любит помыкать и вести себя по-хамски перед теми, кто, по их мнению, им не ровня. Мерить они привыкли деньгами и поэтому я с женой автоматически подпадал под категорию «унтерменшей». С другой стороны, хорошо, что не стали расшаркиваться и делать хорошую мину при плохой игре, сразу показали всё своё снисходительное пренебрежение к таким как мы.

Ковыряя в зубах зубочисткой Карпенко сказал — Давай, Олег, обойдёмся без прелюдий и взаимных ласк, сразу о деле. Всё что было в нашем послании — правда, полагаю доказывать ничего не нужно. У нас есть возможности, финансирование и ресурсы. Будем тебя публиковать на самых видных и читаемых площадках, а если хорошо пойдёт, то и тиражом издадим, поверь, за этим дело не встанет.

Пишешь ты хорошо, обстоятельно, доходчиво, нечего сказать. Только пишешь не о том и не так. Вот скажи, кому нужна вся эта — «правда»? — Карпенко ухмыльнулся и показал пальцами зайчика — кавычки. — Кому нужна вся эта совковая героизация? Мы кого, Олег, хотим воспитать? Ещё одно поколение — «Можем повторить»?

Я вот думаю хватит! Такими темпами, Олег, мы только новые гробы получим, а не построим успешную страну. Ты же умный мужик, сам видишь, что в мире творится. С этим имперским гонором мы в полной изоляции от мира! — пока Карпенко распалялся, кайфуя от своего монолога, вся придворная тусовка, как китайские болванчики кивали гривой, потягивая брют. Он же продолжал — Старые авторы и соратники делавшие нужное, важное дело себя изжили, исписались. С молодёжью нужно работать, говорить с ними на понятном им языке. Ты пойми, Олег, ведь система, как гидра и она не стоит на месте, какие-то «разговоры о важном» в школах начали проводить, того и гляди Александра Исаевича, других классиков и апологетов из программы уберут.

Только представь в какой мрак мы катимся? Мне нужен человек, что излечит эту болезнь в умах, тех кого мы ещё не потеряли и не даст заразиться другим.

— И, что, Гена, раз мы так по-панибратски, ты хочешь? Мне новую «Зулейху» написать и рассказать, как она закатывала глаза?

— Нет, не утрируй, Олег, я хочу свежего взгляда на старые темы, то чем ты собственно и занимаешься последнее время. Только вода должна падать не на мельницу тех, кто «может повторить», твоя вода должна тушить пожар империалистического угара.

Вот смотри, чтобы ты понял, так на вскидку, несколько тем. Можно поднять и осветить по-новому тему Катыни, мы тебе и материал подкинем и документы, на которые сослаться, тут не переживай, состряпаем так, что будет не подкопаться.

Интересно можно подать и развернуть тему тупого и кровавого сталинского воздушного десанта через Днепр, осенью сорок третьего. Также, своего часа и твоего таланта ждёт статья о тридцать третьей армии Ефремова. Нужно написать пылко, с чувством, с негодованием, как умеешь. Провести параллель со второй ударной Власова, доказать читателю, что всё это не случайность, а система. Подвести к такому выводу, что никакие силы немцев армия Ефремова не сковывала, никакого мужества не было и в помине, в армии царили упаднические настроения, имели место постоянные случаи перехода целых частей к немцам, прямой саботаж и нежелание воевать. Всему виной, естественно, преступная тупость Жукова и вертикаль, выстроенная Сталиным. Можешь же такое навалять? Думаю, вполне!

Под девятое мая нужно накатать большой материал, раздуть тему про Валаам. Пусть те, кто носятся с этими деревянными палками, картинками и своим «Бессмертным полком» утрутся и почитают, как их любимый и справедливый совок сплавлял ветеранов — калек подыхать на далёкий и почти безлюдный остров. Ну ты понял меня, да? С нашей стороны, как ранее говорили, все условия и достойная оплата труда.

Ну так, когда приступишь? — тварь в человеческом обличье закончила свой монолог и посчитав, что дело сделано отвернулась от меня и стала зубоскалить с каким — то маленьким, похожим на хорька типом, что сидел по правую от него руку.

Я ошибся в том, что сюда пришёл, они ошиблись, когда решили, что я им принадлежу, а их деньги и медийные морды что — то для меня значат. Вся эта сволочь смотрела на меня своими пустыми рыбьими глазами, улыбались и не понимали, что каждое слово этого Карпенко для меня, как гвоздём по стеклу. Я почувствовал, как зашумело в ушах, как кровь прильнула к лицу, а кулаки стали сжиматься сами по себе.

В этот момент Карпенко повернул свою самодовольную рожу ко мне и повторил вопрос — Ну так, когда приступишь, Олег?

— Никогда.

— Не понял… — Карпенко немного изменил выражение того что называлось лицом, но мерзкая ухмылка осталась на месте.

— Всё ты понял, Геннадий… Тридцать серебряников себе оставь или прибереги для другого Иуды. — процедил я сквозь зубы.

— Нет, Олег Иванович, это ты не понял. Моё предложение не предполагает отказов и капризов. Может цену себе набиваешь? Так не смеши, она мне известна! Будешь пыжиться, то оклад твой будет только падать. Подозреваю, тебе знакомо такое актуальное и прогрессивное понятие, как «культура отмены»? Учти, оттолкнёшь протянутую мной руку, и я тебя «отменю». Тебя не опубликуют больше нигде и никогда, даже в «Балашихинском вестнике», если такой вообще есть.

— Геннадий Павлович, да чёрт с ним, пусть катится, на то оно и быдло, не ценить возможности — их вечная трагедия и крест. — прошипела маленькая гиена, похожая на хорька, сидевшая по правую руку от Карпенко.

— Здесь я решаю кто и куда катится и с какой скоростью! Я никуда не отпускал эту кремлёвскую мурзилку! — рявкнул Карпенко, достаточно громко, чтобы его услышала моя жена и поняла — вечер перестаёт быть томным. До этого она сидела на другом конце стола в окружении женщин, чьи высокие каблуки контрастировали с низкой социальной ответственностью. Ира беззаботно щебетала, отвечала на расспросы о своей косметике и наряде, воспринимая их язвительный стёб за дружелюбность. Только сейчас она стала прислушиваться к тому, что происходит между мной и Карпенко, и выражение её лица становилось всё более растерянным, обеспокоенным.

Хозяин «творческого вечера» окончательно отбросил все приличия и манеры, на пол полетела и маска доброжелательности, теперь он представлял себя плантатором, наказывающем дерзкого негра. — Так вот, Олег, даю тебе последний шанс засунуть свои принципы туда откуда ты их достал и сделать вид, что ты ещё не давал ответа на мой вопрос. Так, когда ты готов приступить к работе?

— Карпенко, ты слуховой аппарат себе купи или пусть тебе его лизоблюды твои подарят. Угрожать мне не нужно, выглядит нелепо. В твоём цирке не смешно, а от клоунов пахнет мочой и нафталином. Мы с Ириной уходим, зря потратил время. — Я резко встал и показал жене жестом — собираться.

Карпенко и не думал останавливаться и заканчивать конфликт. — Кто сказал, что это угрозы? Скоро ощутишь, хлебнёшь сполна. Справки о тебе навели, знаем где трудоустроен, один звонок и тебя уже завтра выпрут с работы. Долго меня помнить будешь! В магазине за твёрдые принципы хлеб не продают, будешь в переходе мелочь стрелять, можешь уже бежать, метрополитен ещё работает! — Я стоял к нему спиной, а он орал мне вслед. — Если он прямо сейчас не заткнётся, то я его ударю и…уже не смогу остановиться. — Пронеслось у меня в голове. Затыкаться он и не думал, эту тварь откровенно понесло.

— Хотя погоди, Олег, кто оплатит стол? Я угощаю только друзей, так что изволь расплатиться по счёту с официантом! Иначе… совсем некрасиво получается, пожрал на халяву, нагрубил интеллигентным людям и ушёл.

— Да откуда у этого проходимца деньги, Геннадий Павлович? Для него сытно поесть уже событие! — хорьковидная гиена опять подала голос, вынырнув откуда — то из-под мышки Карпенко.

— Ха-ха, Дениска, точно подметил! — осклабился Карпенко. — Ну, в качестве исключения, могу и я оплатить, если жена нашего несостоявшегося историка проводит меня до туалета. Сношать такую замухрышку конечно не стану, а от хорошего минетика не откажусь. Пора привыкать вам с женой за еду работать! Кстати, я даже знаю, что твоя Ирина стоит в очереди на бесплатное ЭКО. Скажи, Олег, ты сам ей ребёнка сделать не можешь или у вас, у нищебродов, фишка такая — своих баб оплодотворять, как кобыл и коров, шприцем? Я вот думаю, что такие совки вообще плодиться не должны, их ещё в роддоме надо пуповиной душить…

К моменту, когда Карпенко выплюнул последнюю фразу, а сидящие вокруг существа стали с повизгиванием хохотать, у меня упала планка и опустилось забрало…

В этот момент стало абсолютно не важно, что я не помню, когда дрался в последний раз, для человека моей профессии и образа жизни, потасовки редкое явление. Стало не важно, что их много, а я один, хотя уверен — большинство из этих существ раньше вообще не дрались, а только получали по лицу резиновым членом, а некоторые, вероятно, и настоящим.

В такой момент, когда трогают за живое, любой кто не забыл, что он мужчина, активирует в себе режим — «убивать», остальное доделает состояние аффекта.

Первым, что попалось под руку была тяжёлая тарелка с паштетом или чем — то другим, я кинул её, как метатель дисков запускает снаряд. Карпенко всё ещё смеялся, когда запущенная мной со стола тарелка своим ребром врезалась ему в переносицу. Слышал, как она разбилась, упав под стол, видел, как из разбитого носа на рубашку Карпенко хлынула кровь. Останавливаться нельзя, только начал…

Чучело, что до этого сидело со мной рядом, попыталось встать и возмущённо потянуло ко мне руки, что было сил дал ему локтем в лицо и он сполз обратно на стульчик. Успел отметить, что расквашенные губы, гримаса боли и всхлипы были ему к лицу. Хорёк — гиена моментально понял, что дело пахнет керосином и сам, без помощи, стал залезать под стол. Пришлось вслепую допинывать его своими дешёвыми китайскими туфлями, ориентируясь только по его крикам на удачные попадания.

Когда добрался до Карпенко, тот даже не пытался сопротивляться, он лихорадочно искал на столе салфетки, чтобы вытереть стекающую по роже кровь. Не стал смотреть на его мучения, а рванул спинку стула под ним на бок и перевернул, Карпенко вместе со стулом упал на пол.

— Жену мою хотел, падаль?!!! — заорал я, поднял стул за ножки и с силой ударил им валяющегося Гену. Целил в пах, но кажется попал по тучному пузу. Но всё равно, его мычание и истеричные крики гламурных проституток, за столом, ласкали слух. Остальные женоподобные «просвещённые интеллигенты» даже не дёрнулись, замерли словно прибитые гвоздями к своим местам. Так и думал, слабаки.

Хорошо, что охрана не стала вмешиваться, видимо решили не лезть в «гендерные разборки» дорогих и денежных гостей. Ещё на входе в ресторан отметил, что выглядят профессионально и солидно, статус заведения обязывает. Если бы они влезли, то я бы быстро уехал отсюда в отделение, опозоренный и без сатисфакции.

Продолжить веселье и дальше пинать этих скунсов мне не дала жена, буквально за рукав вытащив меня из ресторана.

— Что это было, Ясенков?!!! Что ты натворил!!! — кричала она и тащила меня в сторону стоящего у тротуара такси.

— Собеседование пошло не по плану. — сказал я, садясь в машину, мыслями всё ещё находясь где — то в Венеции, среди гондол и гондольеров…