Глаза войны

Глава 17

Юру высадили по пути, на одном из городских перекрёстков, где у него была припаркована машина. Он бегло, без церемоний, пожал нам руки и выскочил на светофоре пока горел красный.

Когда Дамир завернул джип в мой двор, я понял, что не хочу оставаться один на один с вопросами, на которые мне никто не ответит, пока не наступит «следующий раз». Я вообще не хотел оставаться один.

— Дамир, когда ты узнал про кольцо? Кто до меня этим занимался, ты сам?

— Был до тебя парень — Валера, у него получилось, но быстро соскочил, не смог, психологически тяжело. Я тоже пробовал, только вот двух слов на бумаге связать не могу, не умею правильно выразить в связный рассказ, то что говорят погибшие, да и вопросы, наверное, не те задаю. Немца не устроила моя работа. Стали искать того, кто сможет. И вдруг, ты сам появился. Судьба, Олег. — сказал он с невеселой улыбкой.

— Юра пробовал? — было сразу понятно, что Дамир юлит и многое не договаривает, всячески старается уйти от разговора. Я же старался вытащить из него побольше.

— Нет, мёртвые вообще с ним не хотят разговаривать, сколько бы не пытался, они к нему не приходят. Скорее всего, тут от человека зависит.

— С ним бы только мёртвые власовцы согласились беседовать. — Сказал я, понимая, что мне, как и Дамиру, будет очень непросто работать с этим Юрой.

— Точно. Он мне тут недавно попытался цитировать фон Паннвица и Кононова, так я ему чуть морду не расхлестал. Может зря сдержался, ему бы не помешало, в воспитательных целях.

— Я многое не понимаю, Дамир, не уезжай…

— Не могу, жена ждёт, сам всё слышал…Это по началу так, не парься, втянешься. Всего сразу не объяснить, много нюансов, дойдёт в процессе. Ну а в остальном, живи, как раньше, не рви связи.

— Было бы что рвать…

— Да это понятно, они таких и выбирают…

— Каких?

— Отщепенцев.

Дамир переминался с ноги на ногу, всем видом показывая, что торопится. Докуривая сигарету, он сказал: — Олег, я имею ввиду, что не нужно совсем выпадать из жизни. Маячь в социальных сетях, выкладывай фотки, делай вид, что всё хорошо, как раньше.

— Думаешь, у меня раньше хорошо было?

— Мне без разницы, если честно. Сейчас, Олег, тоже будет не мёд, но по-другому…

— Понял. Главное сэлфи поудачней щёлкнуть и напомнить, что я где — то есть и ещё дышу.

— Ну да, типа того. Ещё есть нюанс, на случай если тебе раньше не сказали — с работы тебе нужно уйти — это важно.

— Уже сделано. Заявление написал задним числом, съезжу завтра — трудовую заберу и стану официально безработным.

— Ну и отлично, будешь, как сейчас модно говорить, самозанятым. Самостоятельность не обещаю, а вот занятость — гарантирую. — сказал Дамир и протянул мне ладонь через открытое окно машины, — прости, Олег, действительно надо ехать. Я с тобой свяжусь, наберу, — он крепко пожал мою руку и запустил двигатель.

Я смотрел вслед выезжающей из двора машине. Загорелись стоп-огни, мелькнула слабая надежда — он передумал, сейчас сдаст назад, вернётся и всё скажет. Нет, не скажет, джип только притормозил перед тем как выехать на дорогу. Машина скрылась за поворотом, и я почувствовал, как сильно устал. Хотелось лечь, нет — хотелось упасть, уснуть, а потом проснуться и понять, как с этим всем дальше жить. С трудом переборол желание заползти в прохладу подъезда и подняться в квартиру.

От жары и пережитого болела голова, пульсировало в висках, затылок раскалывался на части. В домашней аптечке нет обезболивающих, а в холодильнике пусто. Собрался с силами, поковылял в сторону аптеки и супермаркета.

Две таблетки спазмольгетика проглотил сразу же в аптеке, запил, купленной там же, минералкой. Пока ходил по магазину думая — какими полуфабрикатами отравить организм, даже не смотрел на спиртное. Не утихшая и поднявшаяся от затылка к темени боль, вызывала отвращение к знакомым бутылкам с яркими этикетками.

Таблетки и пятнадцать минут в прохладе, обдуваемого кондиционером, магазина вылечили голову, и я всё-таки вернулся к ярким этикеткам. Бутылка коньяка не излечит душу и тело, но поможет уснуть.

Подходя к дому увидел добродушные улыбки соседок — пенсионерок. Для них я не был ни наркоманом, ни проституткой, а вполне достойным существом, имеющим право наслаждаться красотой дворовых клумб и вообще находиться рядом со столь прекрасными особами. В последнее время жил так скучно, что даже у бабушек — «лавочниц» был на хорошем счету. Не обольщался, знал — их любовь ветрена и даже за «неправильный» взгляд можно попасть в опалу.

— Здравствуй, Олежек, постой минутку, — остановила моё продвижение тётя Люся, одновременно сканируя краем глаза содержимое моего прозрачного пакета. Жаль, не удалось отделаться вымученной улыбкой и дежурным — «здрасьте», быстро прошмыгнув в подъезд. Придётся послушать её истории, иначе — заслужу клеймо нелюдимого алкаша.

— Слушай, Олежек, мы тут с тётками совещаемся, так что пыль столбом, никак не сойдёмся. Нужно мнение неравнодушного человека.

— По поводу, тёть Люсь? — постарался изобразить заинтересованность.

— Да смотри, что делается то — вся помойка вверх дном, бичи и птицы мусор растащили, ветром раздувает по всему двору. Глянь — качели на детской площадке все скрипят, и песочница облупилась — крашена ещё при царе Горохе. Понимаю, ты без рябетёнка пока что, да и сам на качелях не качаешься, но всё же… Вон в соседнем дворе, всё как у людей: площадка мусорная огорожена, с навесиком сделано — по уму, детская площадочка — прелесть, всё выкрашено, всё блестит, ребятишкам в радость. Всё как у людей, а у нас тут…, — пока тётя Люся возмущалась, бэк — вокал из батальона бабушек за её спиной во всю подпевал, дополняя картину новыми эпизодами дворового апокалипсиса, не забывая восхищаться «райскими садами Эдема» из соседнего двора.

— Ближе к делу, тёть Люсь. Субботник намечается?

— Да не, был же в мае, — махнула она рукой, — тут другое совсем. Мы посовещались и решили, что нечего больше деньги этим бездельникам платить.

— Каким бездельникам? — нить разговора от меня стала уплывать, и я даже не пытался её ловить.

— Ну как это каким? — удивилась соседка, — этим из УК «Комфорт». Ничего же не делают, ироды, только денежки исправно с нас дерут.

— Ну да, ну да, — закивал я, бросая взгляд на открытые двери спасительного подъезда, пока соседка продолжала звать на баррикады, — собрание вечером хотим провести, нам другую управляшку предлагают, УК «Восторг» называются, у них Бахарев директор — хороший мужик, хозяйственный, слыхал про них?

От фамилии и этого совпадения меня передернуло, я чуть не толкнул тётю Люсю плечом, отстраняя от входа в подъезд, — подписи за меня поставьте! — бросил я на ходу, уже поднимаясь по лестнице, чем наверняка заслужил репутацию неадеквата и грубияна, на ближайший год. Ладно, пусть. Просто тяжелый день и просто совпадение.

Завалившись в квартиру, бросил под ноги неразобранный пакет с продуктами, скинул обувь, штаны вместе с трусами, футболку, носки и сразу пошёл под душ, в надежде смыть с себя этот день.

Получилось только помыться, день ещё продолжался, превращаясь в поздний вечер. Прохладный душ немного снял физическую усталость и её место сразу занял голод. Закинул грязные вещи в стирку, надел домашние шорты и футболку. Пока разбирал пакет с продуктами, поставил воду на пельмени. Хотел включить телевизор, для фона, передумал, в голове творились вещи поинтересней.

Смотрел в открытое кухонное окно, наблюдал ту же картину, что видел годами: соседки на лавочке у подъезда, местная ребятня летает по двору на скейтах, самокатах или просто носится, пиная мяч. Двор заставлен машинами, с хозяевами которых знаком лично или хотя бы знаю в лицо. В хрущёвке — напротив опять кто — то орёт, смешивая русский с матом и блатной феней, и этот крик пытается заглушить другое окно, где подростки «на вписке», врубили на полную мощность Басту и по третьему кругу гоняют «Сансару».

Всё как раньше, всё как всегда, с незначительными изменениями. Та же квартира, те же дома, двор, машины, люди, город. Только сегодня я шагнул за грань между миром живых и миром мёртвых, а значит — всё не так.

Пока гипнотизировал взглядом улицу, вода на плите закипела и стала выплёскиваться через край кастрюли. Вспомнил про пельмени. Да уж, «достоевщиной» лучше заниматься на сытый желудок.

С едой расправился быстро, ни вкуса, ни удовольствия. Поставил тарелку в раковину, потом помою. Вытащил из морозилки бутылку коньяка, пошёл в прохладу и полумрак зашторенной гостиной. Плеснул в стакан янтарную жижу и залпом выпил. Пододвинул к дивану журнальный столик из «Икеи» и поставил на него бутылку. Вспомнил, как в прошлом году покупали его с Ирой.

Я тогда, как обычно, кривил морду и бурчал, что — то про ненужное барахло, вздыхал, смотрел на часы, намекая, что не хочу тратить свой выходной, таскаясь по торговому центру. Ира фыркала, тянула меня за собой, — Ясенков, ты дурацкий бирюк, успеешь ещё к своим книгам, играм и телевизору. Иногда нужно гулять со своей женщиной и покупать «барахло». Через неделю ты сам поймешь, какой столик удобный, такие вещи незаметно создают уют, они становятся частичкой твоей жизни, к ним привязываешься, — разбивала она об колено мои аргументы, своей женской хозяйственной логикой.

Я не хотел ни к чему привязываться, но вслух тогда это не сказал. Хотя, она была права, столик и правда удобный. Жаль, что кроме «барахла» мы так ничего общего и не нажили. Интересно, если бы у нас с Ирой сложилось всё по-другому, может я бы и не залез в эту мутную и, как показал сегодняшний день, страшную историю.

«Стали искать того, кто сможет. И вдруг, ты сам появился.» — сказал мне Дамир, а ведь точно, меня никто в это не тянул, я сам к ним пришёл. Была ли эта история Бирхоффа, на том форуме, наживкой или просто так вышло? Эти двое — Дамир и Юра, зависимые, один отрабатывает деньги на операцию сыну, другой возвращает долг, а я что? На меня у них ничего нет, никаких рычагов давления. Я влез в эту историю, потому что мне самому это нужно. Забавно, почему они подобрали настолько противоположных людей для этой работы, с настолько разными взглядами? Может для того, чтобы не было между ними доверия, каждый будет следить за своим напарником, а может и стучать на него.

Что это за кольцо? Как такое вообще возможно? Наследие «Туле», «Аненербе»? Дамир не знает, банкир, и уж тем более этот фриц Бирхофф — мне не скажут, точно.

Мои мысли прервал телефонный звонок:

— Да, слушаю…

— Добрый вечер, извиняюсь за поздний звонок. Валентин беспокоит.

— Уже узнал, по голосу.

— Олег, не спрашиваю о том, как прошёл первый раз. Даже не буду злорадствовать на тему того, кто из нас в итоге оказался прав. Понимаю, что тяжело и необычно всё это… Хочу лишь напомнить, что раскопки — только часть работы. Главное, правильно интерпретировать увиденное, записать и направить господину Бирхоффу. Прошу с этим не затягивать, он ждёт. Надеюсь на твоё понимание.

— Я помню, Валентин. Отдохну немного и приступлю.

— Благодарю. Надеюсь, что сможешь привыкнуть и перестанешь воспринимать это как работу, а научишься получать от происходящего профессиональное удовольствие. Деньги, помимо того аванса, что тебе уже был выдан, поступят на твою карту в течение суток, после того как вышлешь господину Бирхоффу письмо с историями, что привёз из своей первой поездки.

— У меня пока только одна, скоро начну писать.

— Для начала, уже неплохо. Конец связи.

Я не стал рассусоливать с этим Валентином, не стал рассказывать о своих впечатлениях и том, что творилось в моей душе и голове, спрашивать тоже не о чём не стал. Всё равно ничего мне не скажет. Поспать, видно, мне не судьба. Нужно озвучивать голос мертвеца, для старого нациста, нужно писать. Да и не смогу я уснуть, нужно как — то осмыслить, то что произошло сегодня со мной и с тем парнем осенью сорок второго. Лучший способ выразить это в тексте. Только как, что этот немец хочет от меня узнать? Рассказать, что пацан умер геройски? Так я ему расскажу, пусть хавает. Расскажу Бирхоффу, как простой парень Игорь Бахарев, метко стрелял по его немецким камрадам. Ещё расскажу какой это был парень, какой это был чертовски хороший парень. Пусть знает, какие люди у нас были. Пусть знает, какие ребята, ценой своей жизни, не дали им победить.

Я столько написал обзоров и статей, а тут было трудно, раньше писал — со стороны, отстранённо, а тут история из первых уст. Ничего, справлюсь, попробую. Напишу от первого лица, напишу всё, как говорил мне рядовой 178-ой стрелковой дивизии Бахарев Игорёк:

«Не знаю, как так получилось, что я – девятнадцатилетний пацан, который был на фронте или около него почти с первых дней войны, к осени 1942 года так и не убил ни одного немца. Никто не мог назвать меня трусом или человеком, который бегает от передка (передовая), прячется за спинами других.

Я был как все, делал тоже самое, старался быть полезным, расторопным, отзывчивым к своим боевым товарищам, вместе с ними и со всем фронтом отступал - драпал от фрица, вместе с ними наступал, брал высотки, бугорки и сараи на щедро политой кровью Ржевской земле.

У меня - недавнего школьника, уже была копна седых волос, я не убил ни одного врага, но люто его ненавидел. Я не имел наград и не открыл свой личный счёт, но знал о войне почти всё, хлебнул её сполна. Видел, как в щепки разлетаются железнодорожные вагоны с людьми, видел под бомбежкой, как от тяжелых многотоннок (авиационные бомбы повышенной разрушительной силы) паровозы и тягачи подпрыгивают как мяч, а с неба, словно дождем, выживших окатывает кашей из останков тех, кто был в поезде.

Я видел молоденьких девочек - санинструкторов, которые, едва закончив школу, попали на фронт. Про поцелуи и любовь читали ещё только в книжках, но за считанные месяцы их лица осунулись, они постарели. Видел, как одна такая девочка просила пристрелить её, потому что у неё было ранение в живот.

В тылу, на переформировке, видел детишек, которых чудом смогли эвакуировать из блокадного и умирающего города по ледяной нитке Ладоги, дети, которые мечтали не об игрушках и сладостях, а о хлебе, и чтобы немецкие дяди прекратили бомбить. Детки, которые смотрели пустыми глазами, видевшими больше мертвецов, чем кладбищенский сторож.

Я всё ещё помню, как тащил Сашку Сомова, с ничейной полосы, где он подорвался на мине, как лежал с ним в воронке, выжидая, когда немец начнёт менять ленту в своём пулемёте и можно будет перекатиться в другую сырую воронку. Помню, как скручивал Сашке самокрутку, а другой рукой пытался запихнуть его оторванную ступню в карман шинели.

Войну я видел, чувствовал всем нутром, а вот с немцами у меня не задалось, ни одного не шлепнул, думал так и усну вечным сном от пули Ганса, не успев отдать им должок, за всё что видел.

Но день 7-го октября 1942 года всё изменил. Холодное, дождливое утро на Калининском фронте не предвещало ничего хорошего, как и все остальные. Мы - простые солдаты ничего не ведали о замыслах командования и штабных карт мы не читали, но солдатский телеграф и фронтовая чуйка нам подсказывали, что всё паршиво.

Наступление захлебывалась в крови. Не даст нам фриц ворваться в многострадальный Ржев, не взять его нам. Мы все хотели рвать фрицу глотки, так хотелось, что хоть волком вой, но понимали, что лучше бы наступление остановилось, оно завязло в грязи, костях и мясе. Людей выбивало каждый день, у нас в роте осталось всего два десятка активных штыков. Но у командира батальона был свой приказ, а у ротного свой, нужно было взять деревню Голощапово, где засели немецкие наблюдатели и наводили миномёты, которые секли каждый день нашего брата. Деревня то - на три дома, одно название, на карте даже не отмечена, ротный называл её высота 25.83.

Рано утром, в сумерках, поредевшая рота, встала пошла на высоту 25.83. Солдаты шли молча, как немые тени. Ушло двадцать мужиков, дай Бог чтобы хоть половина вернулась. Мы с моим вторым номером – Яшей Гольцманом остались в прикрытии, в дзоте.

Дзот - одно лишь название, обычная яма, которая сверху была накрыта жиденьким перекрытием из бревен, так, для бравады. В шутку, невесело, называли мы эту яму-могилу, на куске ничейной полосы, дзотом и дежурили в ней попарно. Расчету огневой точки полагался ДП с двумя дисками (пулемет Дигтярёва), винтовка, да несколько гранат.

Мы не знали с Яшей радоваться ли нам или жалеть, что не пошли на смерть, вместе с ротой, а остались держать фланг в относительно безопасной яме. Ожидание и неизвестность, тоже та ещё мука. Через полчаса, впереди, сначала взмыли вверх немецкие сигнальные ракеты и началась пальба, потом всё стихло. Мы с Яшей подумали, что вот и всё - кончилась наша рота, но нет, опять стрельба. Видимо зацепились мужики за деревню, держатся, ведут бой.

Мы курили по очереди, приседая на самое дно ямы, чтобы не маячить с огоньком в амбразуре. Бой всё ещё продолжался, не затих, а кажется разгорался всё сильнее. Надымили так, что в нашей яме стало нечем дышать, я решил выползти на минутку на воздух подышать и увидел то чего не ожидал…

Немцы (я насчитал человек двенадцать) выходили из небольшого перелеска, со стороны нашего тыла, пригнувшись, перебежками и шли по тропинке. Тропа выходила к той же деревеньке, куда ушла наша рота. Атаковать с той стороны деревню неудобно, а вот стрелять нашим в спину из кустов, вполне. Случайно или это такой маневр, мы не знали, но сути это не меняло, прикрыть роту могли только мы с Яшей.

Ситуацию усугубляло ещё то, что амбразура нашей ямы выходила в другую сторону и бой нам вести придется в открытую. Тут ещё случилось то чего я вообще не ожидал, Яша Гольцман запричитал:

-Игорек, может не надо, их много, я жить хочу, давай тихо сидеть.

-Что ты несешь, шкура, бери винтовку и стреляй, нас двое их двенадцать, нормальный расклад, стреляй или я за себя не ручаюсь, сам тринадцатым станешь.

-Игорёк, я не могу, руки дрожат». Я забрал у него трехлинейку и дал ему «Дегтярёв», - на стреляй короткими, я буду с винтовки одиночными лупить-.

Пока мы шептались и Гольцман брал себя в руки, немцы уже стали удаляться. Ещё немного и они скроются из нашего вида. Я втянул в ноздри сырой и холодный воздух, чуть нагреб под себя комки земли и глины, чтобы было сподручней и удобнее лежать, упёр приклад в плечо, задержал дыхание, совместил прицельную планку и мушку, выцеливая спину одной из удаляющихся серых фигур.

Резкий звук выстрела разорвал тишину над моим ухом, фигура упала ничком, - первый, первый!!! Мой, мой!!!, - кричал я про себя, но вовремя успокоил мстительный восторг, было ещё как минимум 11 фигур, которые сразу же упали на землю и стали озираться по сторонам. Пулемет Яши заработал, но очереди уходили выше. «Яша, не чисти, береги патроны, короткими пристреливайся» - крикнул я ему.

Мне не было страшно, меня увлек процесс: вытер пот со лба, выстрел, выдохнул, задержал дыхание, щёлк, упал ещё один, перезарядка. Яша пристрелялся, пули стали ложиться ближе, кучнее к переползающим фигурам. Пристрелялись и немцы, фонтанчики земли, стали появляться то справа, то слева от нас.

Тут Яша обернулся, полез в мешок за вторым диском от пулемета и истошно заорал: «Игорь, сзади, ещё, холеры!!!». Я увидел, как из того же перелеска выходит ещё одна группа немцев, по виду такая же, считать не было времени.

«Ничего, Яша поживем ещё» … - не успел я договорить, как увидел, что Гольцман катается по земле, держась за горло, а из-под его ладоней бежит кровь, мне она почему-то тогда показалась неестественно темно красной и густой как варенье. Я один, я один – пульсирует в голове…а фрицы повсюду. Я подобрал пулемет, выщелкнул из него диск и вставил новый, завязал перестрелку со второй группой немцев.

Они что-то кричали, стали веером рассыпаться по полю, расползаться по кустам, я не мог всех контролировать и держать на прицеле. Второй диск очень быстро и как-то незаметно опустел, я взял снова винтовку, после каждого выстрела, когда видел, что пуля как пчела впилась в тело я шептал: «за Таню сестричку, за детишек, за Саньку Сомова», я стрелял, а они всё были ближе и ближе…

Я увидел, что одна группа немцев начала бой с кем-то другим, оказалось, что наши возвращались обратно. Видимо не смогли закрепиться в деревне и взять её. Впервые я был рад, что наши, что-то не смогли взять. На трехлинейке осталось два патрона, не считая того что в стволе и в этот момент я услышал характерное шипение (так шипит немецкая граната за секунду до взрыва, неужели так близко подпустил, неужели докинули??? Промелькнула последняя мысль). Взрыв, пустота…».

Так умер Игорь Николаевич Бахарев, так он убил своего немца (и не одного), так отдал им свой должок, отомстил за всё поганое, что видел, по их вине, в свои юные девятнадцать лет.

Читай, Людвиг Бирхофф, «кушай с булочкой», не подавись. Я сохранил файл и кликнул мышью на — «отправить письмо».