Горят огни

Глава 16. А мы не ангелы, парень

— Завтра в четыре приходи по этому адресу, у нас будет совещание, — Жилинский передал мне листок. Пробежав глазами по названию улицы, я удивленно подняла взгляд на Леонида Викторовича.

— Это ведь не ваш офис. Судя по адресу, то и вовсе почти МКАД. Что это за место?

— Придешь — узнаешь, — был ответ. — Пароль — пасхальный кролик.

— Звучит, эээ… весьма необычно. Это чтобы никто не догадался? — да уж, с такой защитой точно никто чужой не проникнет: просто никому не придет в голову, что пароль может быть настолько дебильным.

— Пароли меняются. Каждую встречу кто-то по очереди придумывает новый.

Я смазанно кивнула, попрощалась с вежливой улыбкой — а что еще было делать? — и вышла из машины. Мать моя женщина, во что я ввязалась… Пасхальный кролик, е-мае.

Насчет того, можно ли кому-то рассказывать, я не уточняла: естественно, что никому чужому, но Таля была вроде как своей и вовсе не ее вина, что тетя Лена вот так запросто лишила ее возможности вести семейные дела. Может быть, мне разрешат ее привести, если я всё объясню? Хотя Леонид Викторович вроде бы не дурак и всё понимает, но ему по сути нет дела до того, у кого из нашей семьи какая доля в бизнесе, главное, чтобы всему бизнесу в целом ничего не угрожало. Нет, насчет Тали надо говорить с дядей Игорем, как-нибудь уладим, он ведь наш дядя, а пока что придется целые сутки держать всё от сестры в секрете.

Собираясь на следующий день, я раскидывала вещи по всей комнате так, будто там орудовал ураган. Ситуация была классической: шкаф ломится от одежды, а надеть всё равно нечего, а я еще и не знаю, в каком виде принято приходить на подобные мероприятия. Наверное, нужно одеться максимально удобно, мало ли что, но ведь не хочется выглядеть, как чумной бомж: хоть обо мне все слышали, но уж точно не о моих заслугах, и мне нельзя облажаться хотя бы на первом собрании. Примеряя кофту за кофтой, я и не заметила, как прошло время, и теперь мне придется бежать до метро со скоростью света. Чтобы не опоздать совсем, пришлось надеть первые попавшиеся вещи, которые я толком и не рассмотрела, кроме колготок: не могла же я пойти в порванных.

Только потом, по дороге к метро, то и дело поправляя падающую с плеча черную бретельку, я поняла, что к майке стоило присмотреться и выбрать хотя бы не настолько открытую. Меня спасала только красная рубашка в черную клетку, которую я для надежности завязала на талии узлом: теперь майка точно не сползет сильнее допустимого. В надежде не встретить никого из знакомых, черные ремни вокруг ног — а я выцепила из шкафа кожаные шорты как раз с такими ремнями — я застегивала уже в метро, стараясь при этом не отдавить никому ногу своими мартинсами на конской подошве. Глупый способ казаться выше и старше, но зато хотя бы не переломаю ноги, как это можно запросто сделать на каблуках.

На выходе из метро я проверила содержимое рюкзака: телефон и деньги не вытащили; косуха, сложенная в три погибели, на месте. Я начала наконец учиться предусмотрительности: если сейчас тепло, то к вечеру обязательно похолодает, не май месяц всё-таки, а начало сентября, а я теперь не могу рассчитывать, как весной, что Костя довезет меня в теплой машине хоть на край света. Оставалось только найти нужный дом, и поскольку никто вокруг не знал ни такого адреса, ни как туда доехать, то пришлось идти от метро на своих двоих. Выходило далековато, либо же просто я до сих пор не привыкла к таким расстояниям: чем ближе к центру, тем ближе друг к другу всё расположено. И почему Ник ничего мне не рассказал даже теперь? Было бы здо́рово, если бы он подбросил меня, но засранец-брат уже вторые сутки не появлялся дома, заставляя бабушку переживать, а меня — топать сейчас пешком лишних полчаса.

Я уже начинала жалеть, что не купила себе навигатор: можно было бы просто написать адрес, а устройство показало бы маршрут на карте и еще вслух объяснило бы, куда и как лучше пройти, а то от прохожих ничего не добьешься. Пока я плутала по частному сектору, время на часах уже перевалило за четыре, но зато я уже издалека угадала, какой именно дом находится по нужному мне адресу. Таблички с названием улицы и номером дома, конечно же, не было видно, и я подошла ближе. Нет, на ограде не было абсолютно никакой информации, но соседний, восьмой, дом, указывал на то, что я угадала верно.

На калитке, по своей мощности сравнимой с забором «Черного дельфина», я не без труда отыскала крохотный звоночек. Может, его сделали таким маленьким тоже для того, чтобы чужие не могли сразу же найти? Нет, бред какой-то, у Елисеева тоже работают не полные идиоты, да и вряд ли эти ребята предупреждают о своем визите. Прождав с минуту, я уже собиралась позвонить еще раз, но тут калитка отъехала в сторону. Правда, я так и не смогла рассмотреть ни дом, ни то, что его окружает, потому что весь проход занял собой охранник, по своим габаритам не сильно уступавший охраняемому им дому.

— Что вам нужно? — угрюмо спросил он. Я вздохнула. Либо его забыли предупредить, либо он очень хорошо выполняет свою работу, либо Костин отец решил устроить для меня еще какую-нибудь дурацкую проверку.

Поправив черные солнечные очки в толстой оправе, я ответила:

— Пасхальный кролик.

Никогда в жизни я еще не чувствовала себя настолько по-дурацки. Ну почему, почему никто не мог придумать какой-нибудь нормальный, адекватный пароль? Теперь я точно выгляжу полной дурой, втолковывая громадине-охраннику про милых маленьких праздничных кроликов. Если бы на улице были сейчас другие люди, то точно вызвали бы санитаров, и я даже не стала бы с ними спорить; интересно, а Ник сегодня тоже произносил тот же пароль? Было бы неплохо над ним поиздеваться.

Охранник посмотрел на меня с подозрением, и мне пришлось снять очки. Видимо, тогда он всё же узнал меня — ему показывали фото? — и отошел в сторону, давая мне дорогу.

— Первый этаж, третья дверь налево по коридору.

— Спасибо, — я улыбнулась в знак благодарности, однако, совершенно бессмысленно: грозный страж этого дома уже отвернулся.

Далее я уже беспрепятственно зашла внутрь и решила от греха подальше перевести телефон в беззвучный режим: еще не хватало, чтобы во время собрания мне позвонила Таля или бабушка. Отключая звук, с ужасом для себя отметила, что уже четверть пятого, и лучше, наверное, вообще не приходить, чем настолько сильно опаздывать, — по крайней мере, в школе я всегда руководствовалась этим принципом. Правда, сейчас у меня не то чтобы большой выбор, и я должна хоть расшибиться, но прийти; что-то мне подсказывает, что я не в том месте, где прокатывают отмазки про бабушку на дереве или котенка на дороге, и Леонид Викторович будет недоволен, а про дядю и говорить нечего. Забыв обо всём остальном, я стремглав понеслась к нужной двери, думая о том, как бы не перепутать: налево по коридору, третья.

Забыв о хороших манерах, я рывком распахнула дверь сразу же, как только к ней подлетела. Я даже толком не успела оценить обстановку помещения, в которое попала: только очень большой овальный стол, всё в коричнево-розовых тонах, и примерно сорок пар глаз, обладатели которых сидели за столом на многочисленных стульях. Во главе стола должен был сидеть Костин отец — я заметила его пиджак на спинке стула — а вот два места рядом с ним пустовали: видимо, с одной стороны должна сидеть его жена, с другой, там где еще одно соседнее место свободно — дядя Игорь и тетя Кристина, но их сейчас почему-то не было.

Сразу за их местами на своем стуле восседал Ник. Я заметила, что стул напротив него пустовал, — почувствовала, что там обычно сидит Костя. Дальше вдоль стола расположились наши люди, которые, как я поняла, не имели доли в бизнесе, но работали с нами: я выцепила взглядом Диму, который тут же мне подмигнул. Куда податься мне, я не имела ни малейшего понятия.

В зале повисло неловкое молчание: слишком неловкое, чтобы оставить его без внимания, тем более, что мне всё равно даже присесть было некуда. Интересно, а Леонид Викторович уже сказал, что я возвращаюсь, или решил сделать не самый удачный сюрприз? Наверное, стоит хотя бы со всеми поздороваться.

— Эм… Здрасте, — произнесла я, стараясь не трусить и улыбаться пошире. Готова поставить на что угодно, улыбка получилась дебильной.

— Да уж, здрасте, — передразнил меня сидящий за столом молодой человек лет тридцати. — Вот только не говорите мне, что новый член семьи — баба.

— Не баба, а девушка, — буркнула я, отгоняя подальше грустные мысли. Уже произошло достаточно событий, перед которыми я не сдалась, так почему меня должны задеть слова человека, которого я впервые вижу? — Следи за выражениями, мальчик, — с насмешкой я выделила последнее слово.

Мужчина покраснел, затем сразу же побелел и сжал кулаки; он поднялся, собираясь сказать, видимо, еще что-то нехорошее. Заметив это, привстал со своего места Ник, и я с трудом поборола соблазн плюхнуться на его стул, пока тот пустует, и лишь наблюдала за развернувшейся немой сценой. Интересно, мужчинам кто-нибудь говорил, что бо́льшую часть времени они ведут себя как идиоты?

— Думаешь, легла под акционера компании и теперь имеешь право сюда приходить?

— Воу, полегче, пацан, — я нахально улыбнулась, в глубине души надеясь, что братские чувства Ника дадут ему сил и мозгов в случае чего меня защитить. — Между прочим, я тоже акционер компании, чего не могу сказать о тебе.

— Нет, никто из наших не мог передать тебе проценты, — влез в разговор еще один молодой мужчина. — По условиям договора можно что-то передать либо супругам, либо близким родственникам. Если бы члены семьи женились на каждой, кто им даст, то уже давно были бы банкротами.

Ситуация начинала выходить из-под контроля, если она вообще там когда-нибудь была, но вместе с этим всё происходящее меня очень смешило.

— Никто здесь ни при чем, доля моя по праву рождения. Так можно здесь где-нибудь присесть?

— Это, между прочим, моя сестра, — с угрозой сказал Ник, не дав никому больше даже рта раскрыть. — Идем сюда, — брат отодвинул свободный стул рядом с собой. — Кристины сегодня всё равно не будет, а к следующему собранию поменяем рассадку.

Никто не успел ничего сказать, потому что как раз тогда, когда я заняла законное место на стороне своей семьи, Леонид Викторович вернулся в зал — я назвала его залом переговоров — через другую дверь. Надеюсь, он не будет против, что я заняла место его сестры, ведь именно она была женой дяди Игоря уже лет так пятнадцать или около того. Но Костин отец вовсе не возражал, а наоборот, кажется, был рад меня видеть.

— О, Джина, ты быстро добралась.

— Извиняюсь за задержку, но горячо любимый брат даже не подумал предложить мне помощь.

Ник успел только открыть рот, но его снова опередил Леонид Викторович.

— Он узнал о твоем приезде буквально за десять минут до него, так что не злись, — затем он обратился ко всем присутствующим: — Рад спустя долгие годы отсутствия представить вам Джину Александровну Снегиреву-Грейсон.

В этот раз молчание продлилось не больше пары секунд, а потом помещение взорвалось гулом голосов. Я не считала нужным встревать в обсуждение себя самой, тем более, что мне, пожалуй, нечего было сказать, кроме своего имени. Вряд ли кого-нибудь впечатлит мое бурное лето, особенно есть учесть то, что Костин отец мигом меня рассекретил, а в том, что он никому обо мне не рассказал, нет моей заслуги. Когда в зале стало совсем уж шумно, Леонид Викторович поднял руку в утихомиривающем жесте, и сидящие за столом стали понемногу успокаиваться. Как бы мне ни хотелось блеснуть перед Ником еще чем-нибудь, кроме обретенной доли в компании, — например, знанием дела — блистать было нечем, и пришлось прибегнуть к помощи старшего брата.

— Чего они так расшумелись? — я наклонилась к нему поближе. — Или вы и им тоже заливали, что я погибла?

— Откуда ты…

— Таля рассказала, — я издевательски улыбнулась. — Вы бы еще в башне меня заперли, как Рапунцель, чтобы я там точно померла.

— Поговорим после, — шепчет Ник и начинает слушать Костиного отца так внимательно, как будто меня и вовсе нет рядом.

Собрание проходит так быстро, что я не успеваю ничего понять. В голове только догадки, что дело с самого начала было не совсем так, как я представляла: я-то думала, что дедушка тесно связал нашу семью с криминалом, чтобы обезопасить открытую им фирму, а впоследствии и весь остальной бизнес, но похоже, что было ровно наоборот. Дедушка основал фирму только для того, чтобы чем-то прикрывать бандитские дела, которыми он стал заниматься.

Я снова чувствую себя самой тупой на планете, поэтому отмалчиваюсь, всеми силами стараясь вникнуть в курс дела, но пока что не получается ничего уловить даже в общих чертах. Все вокруг так много говорят, что-то бурно обсуждают, а я просто радуюсь, что сижу рядом с Ником и через пустой стул от Костиного отца: они меня не дергают, давая замечательную возможность пока что просто слушать. Дядя Игорь приезжает только под конец собрания, когда я выгляжу уже не настолько уверенной в себе, но, кажется, уже ничего не боюсь. Он видит меня, цокает языком, затем что-то спрашивает у Леонида Викторовича, качает головой примерно так же, как моя бабушка, и наконец занимает свое место за столом.

После совещания ко мне подходит грозного вида и немалых габаритов девушка, я ловлю себя на мысли, что не хотела бы повстречаться с такой в темном переулке.

— Добро пожаловать в семью, — она протягивает мне руку.

Пожимая широкую ладонь, громко шучу:

— Говоришь так, будто здесь собралась местная мафия, — только почему-то никто не смеется.

Значит, мои догадки оказались верны.

Поговорить с Ником тогда, когда он обещал, мне не удалось: брат сразу же уехал, сославшись на какие-то дела, а дядя Игорь и вовсе сказал, что «заехал только на минуточку, узнать, всё ли в порядке». Мне было не по себе от того, что до аварии я могла знать всё это и даже больше; нет, конечно, я не знала ровным счетом ничего, но какие-то воспоминания могли бы пригодиться, причем не только мне, но у меня не осталось воспоминаний, и я снова чувствовала себя маленькой и бесполезной.

Дима вызвался проводить меня до дома: понемногу начинало темнеть. Я была рада и этому, ведь всё-таки мне тоже хотелось пообщаться с другом, от которого я не получала вестей уже больше месяца. Да, после возвращения домой я так и не связалась ни с кем из ребят, и в этом была только моя вина, но я не находила в себе сил общаться вообще с кем-либо, кроме Тали, и то не понимала, как она меня терпит до сих пор.

К метро мы вышли гораздо быстрее, чем я ожидала, из чего я сделала вывод, что Дима уже бывал в доме, где проводились собрания: он не отличался умением находить короткую дорогу с первого раза, как, впрочем, и я сама. Соответственно, у меня сразу же возник вопрос:

— А ты неплохо знаешь район. Часто тут бываешь?

Дима ловко уклонился от бабули, которая запросто могла отдавить ему ногу своей тележкой.

— Уже больше месяца, сразу после того, как Жилинский принял нас к себе на полноценную работу. Обычно мы собираемся где-то раз в неделю, но иногда бывают экстренные совещания, если происходит что-то из ряда вон, — он нервно усмехнулся куда-то в сторону. — А вообще мы раньше жили здесь неподалеку.

— Тогда ты точно знаешь, что это за дом? — я прошмыгнула поближе к стене, чтобы не разминуться с другом во время спуска по лестнице.

— Что-то вроде штаб-квартиры. Как я понял, всё, что не касается непосредственно рабочего процесса компании, обсуждается здесь: Жилинский и Снегирев боятся прослушки в своих офисах, — Дима оттащил меня подальше от людского потока. — Так может быть, ты всё-таки расскажешь о своей роли во всем этом?

Я вздохнула. Ребята хоть и знали, кто я такая и с кем связана, но в детали наследования бизнеса я их не посвящала: я и сама тогда была не в курсе. Пришлось рассказать Диме всё, что я знала сама, добавив, что всё равно ни черта не понимаю. Как ни странно, друга эта ситуация очень забавила, и это позволило мне немного расслабиться.

— Ник обещал всё объяснить по-человечески, но я даже не знаю, когда он появится дома: например, до сегодняшней встречи я не видела его два дня. Слушай, — я постаралась перекричать шум подъезжающего поезда, — а что Жилинский успел обо мне сказать до моего прихода?

Дима наигранно задумался.

— Ну, он начал издалека. Сказал, что в семье новый человек, — выждав паузу, чтобы я сгорала от любопытства, друг продолжил: — А потом ему позвонили, он вышел и не успел больше ничего сказать, а может, хотел сделать всем сюрприз. Но в последний месяц слухи разные ходили, сама понимаешь, — невесело добавил он.

— Я до сих пор не возьму в толк, почему мое появление вызвало такую бурную реакцию, — я снова вздохнула. — Надеюсь, мой горячо любимый брат всё-таки снизойдет до объяснений.

Проводив меня до самой калитки, Дима сразу засобирался домой: ему еще предстоял неблизкий путь, а дома ждала наша Зоя по кличке Пересмешница: после детства с пьющими матерью и отчимом она боялась оставаться одна. Я хотела спросить, не вместе ли они, — Зоя показалась мне не тем человеком, которого можно напугать пустой квартирой, и я подозревала, что она напросилась к Диме совсем не поэтому — но друг сам поспешно объяснил:

— Ты только ничего такого не подумай. Она мне как сестра, очень уж напоминает характером меня в ее возрасте, — мне оставалось лишь вздохнуть и пожелать Пересмешнице удачи.

Ник дома так и не объявился, а вот в понедельник в школе меня ждало не только трудное объяснение с одноклассниками, но и еще одна весьма неожиданная новость. Конечно, вечером воскресенья я перестала игнорировать Талины звонки — я боялась сказать лишнего, поэтому решила просто не отвечать, но под конец взяла себя в руки — и выслушала более-менее правдоподобную версию произошедшего в больнице. Якобы наши с Костей семьи общаются, что было сущей правдой, и его отец попросил меня приезжать почаще, потому что сам вынужден ненадолго уехать по работе, а в знак благодарности подвез до дома. Звучало не то чтобы очень убедительно, но лучшего вранья в этой ситуации всё равно было не придумать, и даже если класс не до конца поверил в эту историю, то не будут же ребята за мной следить, в конце концов?

Но главной новостью дня стал новый учитель английского и немецкого, который так неожиданно пришел в нашу школу почти в середине сентября. Немецкого у нас в школе, в общем-то, никогда и не было, но директор воодушевленно обещал сделать выбор языка с младших классов, а всем остальным предложил факультатив. У меня даже были мысли записаться, пока я не увидела, кто будет нашим новым учителем.

— Никита Игоревич, молодой и очень талантливый специалист, очень любезно согласился выручить нашу школу, — вещал директор, светясь неподдельной радостью. — Теперь я сниму с Кристины Антоновны лишние часы, а вся нагрузка Константина Леонидовича перейдет новому преподавателю. Ну что же, — директор посмотрел на часы, — оставляю вас знакомиться, вместо урока можете провести классный час, всё-таки ребята у нас, а теперь еще и у вас, Никита Игоревич, непростые, — и, улыбнувшись напоследок, Николай Петрович заспешил по своим делам.

И если в случае с Костей я долгое время знала далеко не всё, что нас на самом деле связывает, то Ник был нашим с Талей братом, и этого было уже более чем достаточно. Кажется, наступало время рассказать подруге о вчерашнем: она ведь уже знала, что смерть моих родителей не была несчастным случаем и что Костя устроился к нам школу по большей части ради того, чтобы следить за моей безопасностью. У Тали возникали вопросы, почему никогда ничего не случалось с ней и ее мамой, тем более, что они находились гораздо ближе и были намного более уязвимы, но ответов мы с ней так и не нашли. Теперь-то я знаю, что всё дело в том, что тетя Лена вышла из бизнеса еще тогда, когда нам с Талей не было и двух лет.

Демонстративно игнорируя горе-учителя весь урок, мы с Талей подошли к нему только после звонка. Наверное, во время занятий всё же стоит соблюдать субординацию, но одна фамилия на двоих выдала то, что Ник — мой брат, еще до того, как я успела бы произнести его имя и отчество.

— Ну и как это понимать?

— Сестренка, ты и так целую неделю ходила в школу без присмотра, это слишком опасно. Знаешь ли, я тоже не в восторге по полдня торчать здесь и охранять тебя.

— Я сама могу за себя постоять! — взвилась я.

— А у меня, веришь, полно других дел, вот только большинство голосов в лицах наших с Костей отцов решили иначе, — брат выдавил злобную улыбку.

Я закатила глаза, старательно демонстрируя пренебрежение.

— Ладно, я просто надеюсь, что хотя бы на уроках ты не будешь трогать ни меня, ни Талю, — сестра согласно кивнула. — Спроси пару раз за месяц, чтобы было из чего ставить четвертную оценку, и хватит.

Я не думала, что братец согласится так просто, и оказалась, в общем-то, совершенно права.

— Тогда вы обе организовываете хэллоуинскую вечеринку к тридцать первому октября. Запишем это на мой счет как приобщение к традициям англоязычных стран.

— Ладно, подавись, — угрюмо ответила Таля. — Но тогда ты как классный руководитель будешь время от времени отмазывать нас от уроков.

— Хрен с вами, но сегодня чтобы не вздумали прогуливать, — Ник пытался казаться строгим, но с нами этот фокус никогда не проходил. — Я серьезно, сегодня прикрывать вас я не собираюсь, это мой первый рабочий день! — для убедительности брат даже прикрикнул.

Помахав на прощание, мы с Талей упорхнули на следующий урок. Ладно, упорхнули — это громко сказано, ведь в моих тяжелых ботинках это вряд ли представлялось возможным, но мы хотя бы ушли красиво. Досидеть до конца уроков стоило хотя бы для того, чтобы Ник отвез нас домой, и тогда мы бы наконец могли с ним поговорить о том, о чем собирались еще вчера, только еще и в присутствии Тали: в конце концов, я не нашла лучшего способа всё прояснить, а играть в сломанный телефон мне уже надоело.

Стоило нам затащить Ника в дом, как я набросилась на него с вопросами. Оставив попытки отмахнуться от младших сестер, Ник прошел в столовую и плеснул себе коньяка.

— Ты же за рулем?

— Как видишь, сегодня уже нет, — ответил брат, делая глоток. — Ну, и чего ты еще не поняла вчера?

— Почему мое появление вызвало у всех такую реакцию?

Ник задумался, подбирая слова для ответа.

— Понимаешь, некоторые всё-таки не поверили в то, что ты погибла, но из всех присутствовавших вчера о твоем приезде до этого дня знали только акционеры компании, то есть только наша семья и Жилинские. Остальные, ммм… не ожидали, что ты вернешься, а некоторые рассчитывали на то, что ты и вовсе откажешься от своей доли в пользу нас с отцом.

— Какая им выгода?

— Тогда пара человек могла бы рассчитывать на то, чтобы за сравнительно небольшое вложение влиться в бизнес в качестве не просто начальников, а владельцев. До твоего отказа твоя доля была неприкосновенной, и хотя, в общем-то, теперь ничего в этом плане не поменялось, тебе стоит быть осторожнее: никогда не знаешь, что у других на уме, даже если это наши люди. Да и вообще советую тебе не рваться в управление, пока мой отец тебя всему не научит.

Старательно переваривая информацию, я задала еще один волновавший меня вопрос:

— А Таля?

— А что Таля?

— Моя доля, — пояснила она.

— Но твоя мама отказалась от всего, когда вы обе и разговаривать-то едва умели. У тебя нет никакой доли, разве не так?

Я улыбнулась, так, как улыбалась всегда, собираясь позлить старшего брата.

— Наверное, ты не понимаешь, но вскоре ваши с Костей отцы передадут руководство вам, это вопрос нескольких лет. А вы двое запорете дела примерно так же, как умудрились проебать меня в мае, и я одна объективно не смогу вытащить всё на себе.

— Слушай, может вы обе не будете лезть в договоренности, которым лет столько же, сколько вам самим? — не скрывая раздражения, скорее утвердил, чем спросил Ник. — Мой отец и так был против того, чтобы тебя, Джи, ввязывать во всё это, но Леонид Викторович решил иначе, и между прочим именно ты стала причиной их единственного разногласия за столько лет.

— Ладно, тогда я сама поговорю с дядей. Если не получится, просто перепишу на Талю часть своей доли, и у вас просто не останется выбора, — Ник злобно посмотрел на меня, понимая, что я всё равно его не послушаю и сделаю так, как сама захочу: это было моей постоянной практикой.

Всё это время сестра молча слушала наш разговор, увлеченно потягивая коньяк, про который Ник уже напрочь забыл. Она хотела присоединиться и смертельно обиделась на маму, которая лишила ее выбора ради ее же безопасности. Оставалось только надеяться, что они всё прояснят друг с другом и в семье больше не будет разногласий. Когда Ник вышел на улицу покурить, Таля спешно засобиралась домой, аргументировав это тем, что Стаса нужно пораньше забрать из садика, а потом и тетя Лена вернется с работы, а им есть о чем поговорить.

Меня до жути бесило то, что никто так толком и не посвятил меня в курс дела, и оставалось лишь гадать, снова ли это проверка, устроенная Жилинским, — а мне без конца казалось, что он постоянно на чем-нибудь меня проверяет, — или же нежелание Ника и дяди видеть в семейном бизнесе кого-либо, кроме их самих. Но не успела я толком подумать, что мне делать дальше и как во всём разбираться, если никто не планирует мне ничего объяснять, как в дом ввалилась Таля с огромной спортивной сумкой.

— Е-мае, что там? — я сразу же вскочила с кровати. — Если ты притащила бомбу, чтобы взорвать Ника, то от меня большое спасибо, — уже спокойнее добавила я.

— Не против, если я пока поживу тут? Думаю, бабушка тоже возражать не будет, — сестра огромным усилием водрузила сумку на диванчик. — Ну что ты смотришь, просто я поговорила с мамой, и после этого разговора жить с ней в одной квартире я больше не намерена.

— Твою мать…

— Очень верно подмечено. Есть пожрать?

Бабушка еще не вернулась с работы, и мне оставалось лишь гадать, как мы с Талей будем выкручиваться, когда она вернется, а пока что, полюбовавшись на почти совсем пустой холодильник, я заказала доставку продуктов и заодно доставку обеда из KFC: было ужасно лень готовить. В это же время сестра выудила из моего беспорядка чистый лист бумаги и принялась усердно рисовать на нем какие-то кружочки с цифрами.

— Что ты там чертишь?

— Смотри, — Таля подтолкнула бумагу ко мне. Ее кружочки оказались диаграммами, поделенными на несколько частей. — Это компания, основанная дедом, — она обвела круг по контуру. — Потом дед поделил ее поровну между своими детьми, — сестра обвела линии, делящие круг на три части, как пирог на куски, затем указала на пустой круг: — А это бизнес Жилинского, его пока что не трогаем. Потом моя мать вероломно отказалась от всего, и теперь ее доля принадлежит дяде, — вслед за этими словами Таля стерла одну из линий в круге и написала внутри «66 %», в оставшейся части — «33 %». — Зная то, каким предусмотрительным был наш дед, я не верю, что он вообще не оставил внукам наследства: стоит полагать, что где-нибудь что-нибудь по этому поводу написано.

— Где и что, Таль? И как ты собираешься это искать?

— Ну у тебя ведь есть теперь доступ ко всем документам и архивам, — пожала плечами сестра, примеряясь укусить яблоко, найденное на столе. — Смотри дальше, — она снова склонилась над своими кружочками. — Твоя мама передала свою долю дяде Игорю во временное управление и сохранила твои права на нее, теперь ты заявила об этих правах, и доля твоя, — она стерла с диаграммы мамино имя и вписала мое. — Хотя нет, не так, подожди, — и Таля нарисовала посередине листа огромный круг. — Вскоре после каких-то там давних событий дядя и Костин отец объединили бизнес в единое целое, и у каждого оказалось поровну: по пятьдесят процентов, если условно считать твою долю под управлением дяди — частью его доли, — Таля разделила круг пополам. — Тогда, если рассматривать половину, принадлежащую нашей семье, то у дяди тридцать три процента от общей доли, у тебя — семнадцать. Но дядя передает половину своей доли Нику, и у вас у всех получается по семнадцать процентов. Это условно, — пояснила она, — потому что такие числа не делятся без дробей, а они сейчас только всё запутают. У Жилинских всё просто: Леонид Викторович поделил свою часть пополам между собой и единственным сыном, и у каждого из них сейчас по двадцать пять процентов.

— И зачем нам эти цифры?

— Я думаю! — воскликнула сестра. — Понимаешь, должна быть какая-то лазейка и для дедушкиных внуков. К тому же, если все перессорятся, то начнется полный балаган, и даже если ты перепишешь на меня несколько процентов, в сумме у нас с тобой их останется столько же: это невыгодно.

— И что ты предлагаешь?

Подруга сощурилась.

— А мебельная компания твоего папы, кажется, процветала?

— А причем здесь она?

— Ни за что не поверю, что дедушка упустил бы возможность сотрудничества или партнерства с зарубежной фирмой. Нужно поискать информацию, вдруг и вовсе компания твоего отца давно присоединена в долю нашей семьи. Но мы не знаем, сколько процентов она занимает и понятия не имеем, так ли это в действительности, так что придется всё-таки поискать.

Расправившись с прибывшей наконец доставкой и разложив все продукты по полкам, мы с Талей схватили увесистые бумажные пакеты и торжественно потащили их ко мне в комнату: есть фастфуд на кровати было гораздо приятнее, чем в столовой. На этот случай у меня не было цитаты из книги или фильма, но были живые доказательства в виде меня и сестры.

Ника мы не видели нигде, кроме школы: вероятнее всего, если он и ночевал дома, то приезжал тогда, когда все, включая бабушку, уже спали, а уезжал еще до нашего первого будильника. Разумеется, мы с Талей и не думали ни про какой Хэллоуин в школе, тем более, что до него было еще целых полтора месяца, а у нас — целая куча гораздо более срочных дел.

Получив у Костиного отца легальный доступ на закрытый сайт компании, а заодно немного информации касаемо доли моего отца и личное разрешение Жилинского полностью ввести Талину в курс дела, я смогла выяснить, что после свадьбы родителей фирма моего отца действительно присоединилась к семейному бизнесу, причем по объему она была равна доле моей мамы, то есть трети компании. После объединения получились четыре равные части: дяди Игоря, тети Лены, мамина и папина. Перед отъездом в Лондон папа переписал свою часть на маму и тоже отдал ее под временное управление дяди Игоря, а уже в Лондоне продолжил развивать ту часть своей фирмы, которая осталась независимой.

Я словила себя на мысли, что мне стоит связаться с лондонским управляющим, поскольку полгода назад я не глядя подписала какие-то бумаги, что было по меньшей мере безответственно, и больше ни разу не интересовалась вопросами фирмы, довольствуясь получаемой на счет прибылью. К тому же, до этого момента я и знать не знала о том, что доля была еще и у папы: мало того, что об этом нигде не было ничего написано, так еще и Леонид Викторович как-то об этом умолчал. Может, опять ждал, пока я сама что-нибудь выясню? В любом случае, мне было пока что не до мотивов его поступков: здесь и сейчас я разбиралась с другим.

— Может, съездим еще и в архив? — предложила Таля.

— А там нам вынесут всю информацию на блюдечке с голубой каемочкой, — съязвила я. — Уверена, что то, что нам нужно, находится с государственными учреждениями в разных вселенных.

— Ладно, если так подумать, то у Жилинских половина бизнеса, половина — у нас. По двадцать пять процентов у Кости и его отца, — Таля снова пустилась в рассуждения, — у тебя, как мы выяснили, получается половина от нашей половины, то есть тоже двадцать пять процентов плюс не зависящая от семейного бизнеса мебельная фирма в Лондоне, которой ты можешь распорядиться как угодно, — сестра мечтательно улыбнулась. — У дяди Игоря и Ника в сумме двадцать пять процентов, по отдельности — по двенадцать с половиной.

— И что?

— И то, что во-первых, мне позарез нужно урвать у дяди хотя бы один гребаный процент, а тебе ни за что в жизни нельзя ссориться с Костей.

— Да я и так не собиралась, но в чем дело?

Таля посмотрела на меня как на маленькую и, вытащив невесть откуда клочок бумаги, снова принялась рисовать свои кружочки.

— Если твой Костя поругается с отцом, а их мнения и без того часто расходятся, то у вас двоих будет ровно половина. Но его отец может объединиться с Ником и дядей, и ваши голоса касаемо того или иного решения будут пятьдесят на пятьдесят. Так нельзя. Если у меня будет хотя бы один дядин процент, я смогу стать на твою сторону в случае чего. А когда Костин отец отдаст ему свою долю, то тебе вообще нельзя будет с ним ссориться, потому что тогда у твоего Кости будет ровно половина, и даже если Ник поддержит тебя, а не его, голоса тоже будут пятьдесят на пятьдесят.

— Боже мой, Таля, как ты вообще это всё понимаешь?

Подруга сделала страшные глаза.

— А ты сама не думала, что без этого никуда? Или тебя лично устраивает просто получать деньги и молча соглашаться со всем, что решат остальные? А вообще пока Костя не может заниматься делами, его доля находится под управлением его папы, значит, тебе лучше пока что во всем с ним соглашаться.

— А если я буду не согласна?

Таля пожала плечами.

— Тогда останешься в меньшинстве.

Когда на следующем совещании я слышу знакомую фамилию, то сразу как будто оживаю: я снова в теме, которую понимаю и уже успела прочувствовать на себе. Я, конечно же, в курсе, что сейчас я не работаю на нашу компанию: в какой-то степени я среди тех людей, на которых работают другие, но этот факт меня не сильно волнует. Это Таля каким-то волшебным образом разбирается во всех этих долях, процентах и лучших решениях, хотя ее, как и меня, этому никто не учил. За лето я уже успела привыкнуть к опасности, привыкла рисковать собой для достижения результата, так кто мне запретит делать это сейчас, если мне принадлежит — сколько там говорила Таля? — аж четверть бизнеса. К тому же, я знаю, что Костя с Ником неоднократно делали разные опасные и рискованные штуки, значит, и в случае со мной никто не может возразить: может быть, хоть так я проявлю себя.

Внимательно слушаю объяснение поставленной задачи: проникнуть в дом Елисеева — на такое решится только самоубийца — и выкрасть несколько важных договоров, подробности которых я благополучно пропустила мимо ушей еще в самом начале. Желательно еще разведать обстановку и составить приблизительный план здания: на всякий случай, мало ли что может случиться потом. Если бы нужно было пронести к Елисееву бомбу, чему я лично очень симпатизировала, то получалась бы настоящая диверсия. Оставалось решить одну маленькую, совершенно пустяковую проблему: если охрану и камеры в офисах еще было возможно обойти, хоть и не без труда, то у него дома это было приблизительно невозможно.

На ум услужливо приходят слова Ника о том, что лучше всего прятаться у врага под носом, и чем ближе, тем надежнее. Выходит, миссия всё-таки выполнима? В то время, пока все наперебой предлагали различные идеи, чтобы выманить самого Елисеева из дома, а Дима по громкой связи транслировал в зал рассказ нашего гениального техника Васи о том, как в это же самое время только им с Димой, видимо, понятным способом обойти охрану, в моей голове начал медленно созревать план, достойный Штирлица.

В какой-то момент размеренный гул голосов прервали мои слова:

— Если мы не знаем, как проникнуть к Елисееву незаметно, то что нам мешает прийти к нему открыто? Это ведь так просто!

— А потом он так же просто нас всех прикончит?

— Нет, вы не поняли, — объяснила я. — Мы наведаемся к нему домой так, чтобы он даже заподозрить не мог, кто мы. Устроим маскарад: переоденемся, примерим на себя другие образы, образы тех людей, которых он наверняка сам с радостью пустит в дом.

Теперь всё внимание в переговорном зале было обращено на меня. Возможно, моя идея многим показалась безрассудной, но лучше уж маскарад, чем попытки стать ниндзя, а вскорости переквалифицироваться в самураев: если окажешься пойманным у Елисеева, то тебе поможет только харакири.

— А это мысль, — произнес кто-то из окружавших меня людей. — Но лучше всего, если открыто пойдет один человек, а остальные будут на подстраховке: так меньше риска.

— В этом что-то есть, — прервал Жилинский, — но это слишком опасно.

— Да, — согласилась я, но тут же снова пустилась в объяснения: — Если провалимся, то будет еще хуже, чем пытаться пройти незаметно. Но если всё пройдет хорошо, то получим гораздо больше, разве не так?

Ник почесал затылок.

— А если сделать наоборот? Отправим несколько человек, которые буду отвлекать Елисеева и охрану, а в это время кто-то тайком проникнет в дом и заберет нужные документы?

— Нет, это то же самое, что и первоначальный план: запорем с самого начала. Но даже если Елисеев заметит, как какая-нибудь журналистка или оператор что-то ищет в его столе, можно хотя бы оправдать тем, что хотелось сделать необычный сюжет, — теперь на меня смотрели, как на идиотку. — Нет, но конечно же, это совсем уж на всякий случай, по плану никто не должен увидеть, что мы копаемся в Елисеевских бумагах, — уверенно добавила я.

На самом деле уверенность была показательной: я и сама понимала, что моя идея держится на чистом везении, как, впрочем, абсолютно любой план по проникновению в дом Елисеева, но тут снова заговорил Дима:

— Есть вариант понадежнее, но риск окажется еще выше.

— И что же это? — с недоверием спросил Ник.

— Нужны дети либо кто-то, кто в загримированном виде может сойти за детей или подростков.

— У нас таких нет, — сразу отозвался дядя. — Даже девушки, работающие на нас, слишком, как бы так сказать…

— Габаритные, — подсказал Ник. Мне было сложно представить, что он имеет в виду. — У нас есть Вася, — Дима удивленно вскинул брови. — Не этот Вася, — добавил Ник, обращаясь к нему. — Но Вася программист и стопроцентно не справится.

Я перевела взгляд на Диму.

— Какие именно дети и подростки тебе нужны?

— Например, такие как ты, — воодушевленно ответил он. — Помнишь, летом ты часто переодевалась в парня? — я утвердительно кивнула. — В идеале нужны парни-подростки, но хрупкие девчонки тоже сойдут.

Костин отец хмурится.

— Таких мы обычно никуда не посылаем. К тому же, Джина только вернулась в компанию, как ты себе это представляешь?

— Да, но только она всё лето вытворяла такое, на что решились бы далеко не все мужчины, — не унимается Дима.

— Я пойду, — тихо говорю я, но все меня слышат.

— Тебе бы в куклы еще играть, — презрительно фыркает мужчина, который подначивал меня еще в прошлый раз; я выяснила, что его фамилия Аникеев. Ну ничего, он мне тоже сразу не понравился, еще когда я смотрела его фото со слежки: даже удивительно, что я не узнала его при первой встрече здесь.

— А ты, я смотрю, хочешь стать моей марионеткой? — я вижу, как он приходит в ярость буквально со скоростью света, но грозный взгляд Ника заставляет его оставаться на месте.

Дима задумался.

— В принципе, можно загримировать Джину и Зою, — в ответ на удивленные взгляды он пояснил: — Пересмешница. Наш человек. А еще было бы неплохо достать цыган, они, случайно, на нас не работают?

— Нет, — процедил дядя Игорь сквозь зубы; в радиусе метра вокруг него чувствуется недовольство.

— А я как раз собиралась поступать в актерское, — послышался радостный голос. На пороге зала стояла запыхавшаяся Таля, которая отчего-то очень широко улыбалась, подобно Чеширскому коту. — Я могу сыграть кого угодно, правда.