Горят огни

Глава 4. Маски срывал прочь

Выходные пролетели незаметно, как будто во сне, а утром понедельника я снова перешагнула порог класса. Меня встречали чуть ли не аплодисментами: оказывается, Артем, преисполненный благодарности, поведал о пятничном приключении всему классу, хоть и слегка приукрасил некоторые моменты. В его рассказе, который к середине дня облетел всю школу и оброс такими невероятными подробностями, что писателям-фантастам и не снилось, я представала чуть ли не марвеловской супергероиней, а к последнему уроку историю раздули до таких размеров, что и сам Смольянинов выходил прямо-таки Железным человеком, не меньше.

А после уроков, которые пролетели как один, я в нерешительности переступала с ноги на ногу перед дверью кабинета английского. Нервно одергивала юбку каждые пять секунд в страхе, что она задерется слишком коротко, и проклинала весь мир за то, что надела сегодня блузку с вырезом, будь он неладен. Наконец, набравшись смелости, я постучалась.

Никакой реакции. Подождав на всякий случай еще несколько минут, я решила уходить: зачем мне здесь торчать, тем более, классный, наверное, давно уже забыл о том, что сказал мне прийти. Обрадовавшись внезапно свалившейся на меня свободе, я развернулась и направилась к лестнице черного хода: так будет быстрее. Все равно почти никого в школе сейчас нет, а значит, никто не увидит, как я нарушаю очередное правило всего через пару дней после выговора.

Я почти добралась до заветной двери, но неожиданно возникло одно небольшое препятствие в виде фразы:

— Стоять, — сказанной не кем иным, как Костиком. — Не так быстро, Снегирева.

— Константин Леонидович, не пытайтесь говорить фразами Снейпа, актер из вас никудышный, да и здесь совсем не Хогвартс. А вы за Слизерин, да?¹ — погрустнев, спросила я.

— Нет, Снегирева, мне больше по душе Гриффиндор, хотя и Когтевран тоже очень нравится.

Я застыла в недоумении. Любимую историю я буквально знала наизусть, и никакая амнезия не заставила меня ее забыть, тем более, еще совсем недавно в больнице я успешно перечитала все семь книг.

— Когте-что? — переспросила я. Учитель лишь обреченно вздохнул.

— Рейвенкло, Снегирева, Рейвенкло. Почитай для разнообразия русский перевод.

Где-то в глубине души я обрадовалась, что мучитель не слизеринец. Я сама мечтала бы оказаться в Гриффиндоре, только это и вправду не Хогвартс, а я никакая не волшебница, хотя Гарри Поттер из меня получился бы отменный несмотря даже на то, что мои родители действительно погибли в автокатастрофе, а не были убиты могущественным темным колдуном. Мысленно поблагодарив Костика за то, что он не напомнил про родителей, — он-то все знал — я покорно повернулась и с выражением полнейшей безысходности поплелась в класс. Сразу же села за парту, чтобы не давать учителю возможности лицезреть мои ноги, как всегда почти ничем не прикрытые. Я заметила едва промелькнувшую тень недовольства на его лице и в мыслях злорадно улыбнулась. Так-то, Константин Леонидович.

Я ожидала хоть какого-нибудь задания, например, протереть подоконники от пыли или все-таки полить цветы, больше напоминавшие жертвы Чернобыля, но мучитель, как я уже привыкла его про себя называть, молча уткнулся в свои тетрадки и не дал никаких поручений. Решив не высовываться, чтобы не пришлось еще не дай бог отскребать жвачку от парт, я достала любимый дневник, чтобы было не так скучно просиживать юбку. В этом дневнике, в отличие от школьного, находилось все: от моих переживаний и планов на день до спонтанных рисунков и аккордов к песням, которые я переписывала из интернета или же по памяти на случай, если вдруг забуду. Психологи говорили, что дневник — это очень полезно.

Так и сейчас, открыв тетрадь в твердом переплете на чистой странице, я стала по памяти переписывать аккорды к песне Би-2 «Ее глаза». Эта песня тоже была не из легких, но когда-то я точно умела ее играть, хотя сейчас выходило далеко не идеально. На бумагу ровным строем ложились строчки аккордов, текст же записывать не имело смысла: такие душевные слова запоминаются раз и на всю жизнь.

Представляя, как я снова сижу на крыше, как держу в руках гитару, как стираю пальцы и порядком надоевшие ногти о металлические струны, как ветер путает мои длинные волосы, я так увлеклась, что даже не заметила, как ко мне подошел Костик.

— Би-2? Как интересно. Неплохой выбор. Ты решила вернуться к гитаре? — ну вот. Конечно же, он знал о том, что раньше я играла и в конце концов бросила: наверняка Ник обо мне рассказывал.

— Константин Леонидович, — выдохнула я. Надо бы ненавязчиво попросить его, чтобы никому не говорил, а то точно не отвяжусь от участия в школьных концертах.

Мне вдруг самой стало смешно. Ну кому он расскажет, а главное, зачем? Хотя Костик мог даже просто из вредности настучать директору или завучам, чтобы припахали меня к местной самодеятельности. Так, ладно, надо сделать вид, что сейчас ничего не произошло и меня вообще это не волнует.

— Ты можешь узнать песню только по аккордам? — от неожиданности я даже перешла на «ты».

— Вообще-то, сверху ты сама подписала название, но да, когда-то я сам играл на гитаре и даже немного пел. Меня больше удивляет, как ты эти аккорды помнишь? Некоторые из них здесь не самые простые, да и большая часть играется с баррэ.² Ты теперь стала подпольной рокершей?

Я тихо хихикнула: совсем по-дурацки, но сдержаться не получилось, очень уж смешно прозвучали слова Костика.

— Нет, просто иногда пою, — сказала я, возвращая ровное лицо. — А что, запрещено?

Браво, Джина! Теперь меня точно заставят выступать на всех концертах: попросить классного, чтобы ни о чем никому не говорил, казалось слишком глупым. Было непонятно, что там в итоге подумал Костик, но дневник все-таки отдал.

От внезапно подступившей эйфории я расплылась в улыбке до ушей. Некоторые учителя вообще отрицательно относятся к року, почему-то считая, что из всех увлечений именно музыка мешает образованию, а у меня и так в первую же неделю сложилась репутация не пай-девочки. И хотя лучший друг Ника так думать точно не стал бы, наверное, — черт знает, что там у него в голове. Мне даже было приятно, что мучитель оценил мой музыкальный вкус, но на всякий случай с Костиком следует быть осторожнее.

Отсидев в кабинете английского ровно час, сверяясь с временем на мобильнике, я собралась уходить, но опять у меня ничего не вышло. Кажется, у меня дежавю.

— Разве я сказал, что можно идти?

— Ну Константин Леонидович, — взмолилась я.

— Нет, — прозвучало как приговор.

Это короткое категоричное «нет» для любого нормального человека было бы сигналом спокойно заткнуться и сидеть дальше, но волна негодования, больше похожая на цунами, уже поднималась в моей груди. Черт, кажется, таблетки закончились, и это довольно плохо: теперь мне будет чересчур сложно себя контролировать, пока я не доберусь до дома и не открою новую пачку.

— Почему? Чего ради я должна здесь торчать, у меня и своих дел полно! Здесь же вам не тюрьма, ей-богу!

— Потому что я так сказал, — в голосе учителя послышались нотки металла. — А если тебе нечего делать, то садись проверять тетради.

Пришлось брать себя в руки, сбивчиво извиняться и копаться в коряво написанных сочинениях, черт бы их побрал. Проверяя работы пятиклашек, отметила, что уровень английского у них предельно низок, и что надо что-то с этим делать: например, найти компетентного преподавателя. Я даже отпустила пару шуточек на эту тему, но увы — Костик был не в настроении сегодня и лишь хмурился и кивал, даже не пытаясь меня как-то подколоть или, в конце концов, снова наорать о том, как же я его достала.

Когда мы наконец закончили проверку тетрадей, уже начинало темнеть. Очень странно, что до сих пор я не получила от бабушки ни звонка, ни сообщения: неужели с ней что-то случилось? Нет, этого просто не может быть, это же бабуля. Все равно что-то внутри кричало, что надо домой, и как можно скорее.

— Константин Леонидович! Если вам дома нечем заняться, и вы сидите тут до вечера, то не надо мучать остальных! Вы, между прочим, задали на завтра столько, что за неделю сделать не успеешь, и тут дело даже не в знаниях, а в куче бессмысленной писанины, которую вы так неистово любите. Мне еще собаку выгуливать, да и другие уроки, кстати, никто не отменял. Когда мне все это делать прикажете, ночью? По ночам я, на минуточку, другим занимаюсь! А про свободное время я вообще боюсь заикаться, потому что вашими стараниями у меня его теперь просто нет!

Легко понять, если человек — конченый извращенец. И как только Ник с ним дружит? Пропустив весь проникновенный монолог мимо ушей, из моих слов Костик, видимо, услышал только одну фразу, которая его заинтересовала. Чтобы задать вопрос, он даже оторвался от тетрадей и наконец посмотрел в мою сторону.

— И чем же таким ты занимаешься по ночам, Снегирева? — снова спокойный, сдержанный тон, соблазнительный бархатный голос, манящий взгляд серых глаз. Даже не смей об этом думать, дура. Сюда нельзя.

— Сплю, Константин Леонидович, сплю, — с вызовом ответила я.

— Ну ладно. Отвезу тебя домой, а то еще не выспишься и опять опоздаешь на мой урок, — устало, с нотками скуки в голосе произнес он, потирая переносицу, хотя я ни разу не видела у него очки. Старая привычка?

— Нет, я лучше пешком. Если сяду с вами в один транспорт, то, боюсь, мой сон окажется под угрозой, — скептично ответила я. Без успокоительных я точно не сяду в машину.

Такой самодовольной физиономии, как у Костика сейчас, я еще ни у кого никогда не видела, хотя вовсе не имела в виду ничего такого. Все же, заставив его меня поуговаривать, я согласилась, и он усадил меня, балансирующую на грани истерики, в машину. Даже грустно думать о том, что он всего лишь учитель-мучитель. Если бы мы познакомились при других обстоятельствах и он не был бы нашим англичанином, то можно было бы и влюбиться. Хотя о чем я, тут и влюбляться-то не во что, всего лишь харизматичный, уверенный в себе и дико сексуальный красавчик, который носит симпатичную серьгу в ухе и, похоже, слушает ту же музыку, что и я. Этот блондин даже мог бы быть идеальным, но увы: помимо всех достоинств, он прямо-таки маньяк-извращенец, а по совместительству мой учитель английского и друг моего придурка-брата.

Мы ехали в полном молчании, и остатки приподнятого настроения стали настойчиво сменяться чувством тревоги. Казалось, что вот-вот из-за поворота покажется грузовик и все повторится, будет повторяться снова и снова, каждую секунду, пока я жива. У меня до сих пор не было ни одной зацепки: Таля ничего не знала, спрашивать у бабушки было неловко, а дядю, который, кстати, был моим официальным опекуном, я вообще с момента приезда не видела ни разу. Бабушку-то он навещал, но только тогда, когда я была в школе, как будто чувствовал, что я стану задавать вопросы, и специально избегал встреч.

Можно было бы, конечно, попытаться выведать что-то у Костика, но господи, откуда ему вообще знать.

Стараясь отогнать неприятное холодно-липкое чувство и отвлечься хоть на что угодно, пока я не успела сделать что-нибудь неадекватное, я попыталась завязать разговор.

— Константин Леонидович, а сколько вам лет?

— Снегирева, ты что, дура?

— Просто интересно, — я с безразличным видом пожала плечами. — Если это такая большая тайна, можно и не говорить.

Я посмотрела на учителя непробиваемым взглядом — что бы я ни говорила ему, но в этот раз сдаваться я не собиралась. Классный вздохнул.

— Двадцать три. Да, да, это мой первый год работы в школе, не смотри на меня так, иначе мое учительское самолюбие полетит к черту.

«Совсем молодой», — мечтательно подумала я и столкнулась с вопрошающим взглядом Костика, который даже выгнул левую бровь, чтобы подчеркнуть степень своего недоумения. Вот же… Я что, про молодого вслух сказала? Мне теперь не жить. Блин. Блин.

Отчаянно краснея, я как можно быстрее попрощалась и выскочила из машины прямо посреди дороги, на светофоре, попутно думая, как объяснить бабушке внезапно возникшую необходимость перейти в другую школу, а лучше всего — сменить еще и адрес проживания или вообще переехать в другой город. Брата на всякий случай тоже лучше поменять. Но господь, видно, совсем меня ненавидит: не успела я и шагу ступить, как каблук, подлый предатель, сломался, заставляя меня лихорадочно искать опору. Если бы я вовремя не ухватилась за открытую дверцу машины, то могла бы забыть не только о чистой юбке, но и о целых костях.

Костик мгновенно выбежал из машины и бросился ко мне, пока я силой мысли пыталась поправить растрепавшиеся волосы. Очень жаль, что нет успокоительного.

— Все хорошо?

— Ты издеваешься? Эти туфли были моими любимыми, а теперь каблук испорчен, и его, похоже, уже не починить. Конечно, все плохо! — с надрывом прокричала я, глубоко внутри радуясь, что моя тревога была напрасной, и аварии не произошло.

На самом деле нога жутко болела, но я не посчитала нужным говорить об этом Костику. Ведь здесь нет ничего страшного, наверное, просто синяк, неужели я ни разу в жизни не ломала каблуки, когда мы с Талей сбегали на вечеринки и напивались тайком от родителей? В любом случае, лежать с переломанным в нескольких местах телом было намного больнее, но эмоции рвались наружу прямо сейчас, и мне было просто необходимо их выместить, пусть даже и в дурацком нытье про испорченные туфли.

— Идиотка ты, Снегирева. Радуйся, что жива осталась, — вздохнул классный, а я невольно задумалась, только ли о сегодняшней ситуации он говорит.

Может, он намекает на то, что было два месяца назад? В школу подавали информацию о моих родителях, но, снимая меня с учета в психдиспансерах, дядя Игорь позаботился зачем-то и о том, чтобы нигде не проходила информация, что я вообще была тогда с родителями в машине. Я не сильно сопротивлялась и не вникала в то, зачем дяде могло это понадобиться, надеясь, что так смогу избежать лишних вопросов, ведь даже малейшее упоминание трагедии вызывало у меня болезненные ощущения. В школе ни о чем не знали, но Ник, Ник ведь наверняка рассказывал лучшему другу и про аварию, и про амнезию, и вообще про все на свете. Впрочем, сейчас мне было не так важно, кто и что имел сейчас в виду.

— Это кто, это я, по-твоему, идиотка? — я попыталась замаскировать вновь нарастающую злость непонятно на что за подобием улыбки, но чувство внутри подсказывало, что вышло неубедительно. Шепотом выругавшись, я попыталась встать, наконец, ровно и сразу же поняла, что и в этот раз не отделалась обычным синяком. Мне вообще в жизни не везет с машинами, от них одни неприятности. — Черт, нога…

На глаза наворачивались непрошеные слезы. Физическая боль не на шутку боролась с душевной, родители были мертвы, Бродяга до сих пор не выгулян, я совершенно не помню, какой была я и моя жизнь до, а после складывалось только из неумелого вранья и неудач. К тому же, ситуация была дурацкой с самого начала: мне и вовсе не нужно было спрашивать у Костика про его возраст, они ведь с Ником одногодки.

Я не могла определить полученную травму, но было очень больно: на ногу даже не встать. Костик на удивление тепло обнял меня за плечи.

— Тихо, тихо, маленькая, успокойся. Вот увидишь, все будет хорошо, — наплевав на внешний вид, социальные роли и свои секреты, всего через несколько секунд я уже плакала навзрыд в его объятиях, давая волю слезам. В другой ситуации я бы наверняка возмутилась тем, как он меня назвал, но сейчас было не до того. Сильные руки лишь крепче обнимали и гладили по волосам.

Когда я немного успокоилась, парень затащил меня обратно в машину. Только сейчас я заметила, что телефон разряжен и наверняка бабушка меня уже обыскалась, но Костик, несмотря на мои протесты, вместо дома повез меня в травмпункт. Пока я сидела в очереди, он даже сбегал в кофейню и принес мне дымящийся стаканчик капучино со сладким сиропом и шоколадку. Вместе со мной внимательно выслушал вердикт врача: растяжение связок голеностопного сустава. Звучало достаточно жутко, ведь на деле это самое обычное растяжение, но по настоянию учителя врач выписал мне больничный на целую неделю и замотал ногу эластичным бинтом, показав мне, как это правильно делается.

Пока Костик бегал в аптеку в другом крыле здания за этим самым бинтом, врач с улыбкой отметил, что мой молодой человек очень обо мне заботится и что мне с ним страшно повезло. Если бы он только знал правду, говорил бы совсем не так. Хотя со стороны мы возможно и выглядели неплохой парой, на лице ведь возраст не написан, но в жизни это совершенно неосуществимо.

Я не могла понять внезапной причины такой заботы и хотела настоять на том, чтобы классный отправил меня домой на такси, но даже представить боялась, как бы я сходила с ума от страха одна, в незнакомой машине. Всю дорогу до дома Костик болтал на разные темы, как будто мы просто хорошие друзья, вероятно, стараясь таким образом отвлечь меня от неприятного происшествия. Как ни странно, мне действительно полегчало как физически, так и морально. Когда он понес меня в дом на руках, я снова хотела взбунтоваться, но даже не знала, носил ли меня раньше кто-нибудь вот так, поэтому, обвив руками его шею, молча впитывала новые ощущения.

— Джина, детка, что с тобой случилось? — бабушка встретила нас на крыльце, не дав мне ни малейшей возможности придумать оправдание. Вместе с этим она приветливо поздоровалась с Костиком, которого прекрасно знала, и даже пригласила его на чай.

Видимо, парень, все еще остававшийся моим классным, заметил мою растерянность и сам объяснил бабушке, как я героически помогала ему проверять тетради, умолчав о пятничном инциденте и наказании и заявив, что я планирую поступать в ин-яз. Такого поворота событий я не ожидала, ведь за поисками своего прошлого совершенно не задумывалась о будущем. Пришлось согласиться с версией Костика, по которой дальше все оказалось так, как и было на самом деле, за исключением подробностей в виде моего срыва и кофе с шоколадкой. Бабушка, кажется, поверила в эту версию и вопросов не задавала, только еще раз напомнила про чай, но друг Ника, хоть и наверняка раньше часто бывал здесь, отказался, сославшись на позднее время.

Пока бабушка не видела, он даже обнял меня на прощание, и мне на мгновение показалось, что между нами разрушился непонятный невидимый барьер. Конечно же, барьер в виде его работы, моей учебы, придурка Ника и разницы в семь лет нельзя просто так убрать, но что поделать? Я лишь прошептала короткое «спасибо», а он оставил меня скучать в одиночестве, подмигнув и пообещав зайти проведать на неделе: до следующего понедельника школа мне не грозила.

Бабушка тоже окружила меня заботой, как только могла: принесла из кладовки диски с фильмами, один из которых мы тут же и посмотрели, испекла мой любимый пирог и в качестве утешения даже налила мне немного невероятно вкусного гранатового вина.

— Милая, тебе не кажется, что тот молодой человек к тебе неровно дышит?

— Брось, бабуль, ты чего? Он же мой учитель, — я наигранно скривилась. — К тому же наверняка такой же дурак, как и наш Ник, разве нет?

Было уже за полночь, и бабушка давно уже ушла к себе в комнату, а я все никак не могла уснуть, раз за разом прокручивая в голове сегодняшний день. Было слишком много необъяснимого и непонятного, что никак не укладывалось в голове. Написав Тале смс-ку о том, что я лежу дома с растяжением и появлюсь в школе только после выходных, я твердо решила попытаться заснуть, но непрошеные мысли о Костике не давали мне этого сделать. Я и не думала, что он может быть таким милым и заботливым, но несмотря на это, блондин все еще оставался недосягаем за стеной социальных ролей. Хотя я в свои шестнадцать лет пережила уже столько, что чуть не умерла совсем по-настоящему; разве после всего этого мне не плевать?

Я еще долго сижу на кровати, прижав колени к груди, и рассматриваю кусочек звездного неба, который виден из моего окна. Я рассказываю маме о том, что влюбилась: кажется, совсем по-настоящему — и почему-то уверена, что она меня слышит.

1 — Хогвартс — школа чародейства и волшебства в серии книг и фильмов о Гарри Поттере. Северус Снейп — один из учителей в Хогвартсе. Слизерин, Гриффиндор, Когтевран (Рейвенкло) и Пуффендуй (Хафлпафф) — названия четырех факультетов Хогвартса. Двойные названия использованы, поскольку Джина читала и смотрела «Гарри Поттера» в оригинале, а Константин Леонидович — в переводе на русский язык.

2 — Баррэ — прием игры на гитаре, когда указательный палец играющей на грифе руки зажимает одновременно все или несколько струн на грифе.