Горят огни

Глава 32. Где никогда не был

Заботы, которые я старательно откладывала, чтобы спокойно провести хотя бы день всех влюбленных, навалились ровно на следующий день, с самого утра. Мы заснули только часам к четырем, а то и ближе к пяти, а вставать приходилось обычно в половине шестого, чтобы успеть и собраться, и позавтракать, и доехать без опозданий, но мы ожидаемо проспали, и нормального завтрака сегодня не случилось.

Пока Костя рылся в шкафу в поисках чистой рубашки, совершенно невыспавшийся, я чувствовала себя на удивление хорошо, но не успевала ровным счетом ничего. Первым делом, еще до того, как ко мне в рот попала хоть капля кофе, я помчалась к будке охраны, даже толком не одевшись, просто закуталась поплотнее в пальто.

— Почему вчера пропустили постороннего в дом? — гневно вопрошала я, уперев руки в бока.

— Так Артем Савельевич велел, они приехали вместе, — оправдывался круглолицый розовощекий охранник Петя, молодой и еще, видимо, не очень опытный.

Я вздыхаю, стараюсь не злиться, но выходит ожидаемо плохо.

— Есть ведь какой-то регламент работы у вас, нет? — уже отчаявшись, спрашиваю я. — В котором написано, что нельзя вот запросто впускать на территорию чужих без одобрения кого-нибудь из членов семьи.

— Есть, — с самым честным видом кивает Петя, — только Артем Савельевич сказал, что это по вашему приглашению.

Издав вопль раненого носорога, я отправляюсь обратно в дом, на прощание напомнив, чтобы впредь всегда уточняли такие вопросы у меня, Кости, Ника или Тали. Чуть подумав, добавляю к списку еще Димаса: ему я верю как себе и он почти что член семьи. Может, и вовсе стоило пересмотреть штат охраны, потому что нам просто повезло, что это Артем провел своего знакомого; на месте Марса мог оказаться агент Елисеева или Синицына, а Артем — заложником, и тогда итог для всех нас был бы наверняка печальным.

Бродяга просится на улицу, и прогулка с ним занимает больше, чем я планировала, потому что пес радостно скачет по лужам и никак не хочет обратно домой. Пообещав ему сладкую булочку, которые по утрам пек Евгений, мне всё-таки удается заманить Бродягу в дом, только отмывать его от грязи уже некогда, и приходится передавать его на попечение Веры, которая очень удачно оказалась неподалеку.

Уже почти семь утра, и я только и успеваю, что наспех одеться и не глядя побросать в сумку косметику, чтобы накраситься хотя бы в машине. Мы и так опаздываем, но минут десять, чтобы по-быстрому хлебнуть кофе, я выкроить смогу.

На кухне Евгений, при виде которого хочется опасливо сжаться в комочек и стать невидимой, объявляет, что кофе закончился, и придется ждать, пока он снова зарядит кофеварку. Сегодня явно не мой день, но может, я успею украсть из Костиной чашки хотя бы глоток?

Мимо меня стремительно проносится Таля, еще в халате и с одним накрашенным глазом. Я почти что бегу в обратную сторону, на ходу жуя бутерброд с курицей, только что позаимствованный с кухни, но оборачиваюсь ровно в тот момент, когда сестра на полной скорости врезается в Костю. Кофе из его чашки расплескивается фонтаном брызг, и парень громко матерится, пока по белой рубашке — нашел всё-таки — расползаются коричневые пятна.

Таля будто и вовсе этого не замечает, даже не притормаживает и мчится дальше, только выглядит еще более взволнованной. Шипя от столкновения кипятка с кожей, Костя пытается одной рукой снять рубашку, и я спешу ему на помощь. Пока парень идет переодеваться, я забрасываю испорченную вещь в прачечную и хочу добыть всё-таки кофе, но натыкаюсь на Ника, злого, как черт, а после меня едва не сбивает с ног Кеша, тут же рассыпаясь в тысяче извинений.

Странно, что за всё утро я не встретила Яну Яхонтову, которая в такое время обычно собиралась в институт, но думать об этом некогда: в таком дурдоме и себя потерять недолго, что уж говорить о других. Взъерошенный Дима со всех ног бежит вниз, перепрыгивая через две ступеньки, но спотыкается о Пуфика, которого я уже успешно перешагнула сегодня раз пять, и кубарем летит вниз, приземляясь на совершенно не вдупляющего Марса.

Мне очень хочется сказать, что от него одни проблемы пока что, но я вовремя вспоминаю, что лучше не портить отношения с самого начала: нам нужна его помощь, как-никак, хотя я слабо представляла его возможности. Завидев меня, наш новый гость моментально краснеет и отворачивается, что кажется особенно смешным после его вчерашней невозмутимости.

— У вас здесь всё не как у людей, да? — угрюмо спрашивает он, отряхиваясь после падения, но уходит в неизвестном направлении, не дожидаясь ответа. — Гребаная Москва, — бормочет себе под нос.

Мне хочется злиться, но мысли скачут в голове бешеным калейдоскопом, и не получается выцепить хоть одну связную. Сконцентрировавшись на цели отыскать если не кофе, то хотя бы Талю, чтобы ее поторопить, я поднимаюсь на третий этаж, слегка заторможенно, потому что утренней порции бодрящего напитка мне так и не досталось, и стучусь в комнату.

Никто не отзывается.

— Это я, открой, — прошу я, — нам пора выезжать.

— Я никуда не поеду, — глухо доносится из-за двери.

Голос сестры звучит подавленно, хотя всего минут десять назад она активно собиралась в школу. Может, и не в школу совсем?

Ключ в замке проворачивается, и Таля впускает меня внутрь, сразу же закрывая дверь обратно. В мои сегодняшние планы не входили посиделки вместо уроков, но сестра и правда кажется обеспокоенной чем-то, и школа сможет подождать.

— Что случилось? На тебе лица нет.

— Тебе тоже лучше не ехать. И Косте, и Артему, — перечисляет она. — В школе небезопасно.

— И ты туда же? — вздыхаю в ответ. — У нас, конечно, не Хогвартс, но нападать на нас среди толпы учеников никто не станет.

— Да даже здесь мы в опасности! — с отчаянием восклицает Таля, заламывая руки. — Господи, как же я раньше не поняла?

— Да что такое? — спрашиваю снова. Бросив беглый взгляд на часы, добавляю: — Давай расскажешь по дороге?

— Нет, — коротко бросает сестра. — Это не для чужих ушей, но ты права, здесь тоже могут подслушать. Ладно, поехали в школу, только разберусь с макияжем.

Не успеваю я подумать, что такие разборки займут весь первый урок, как Таля мастерским отточенным движением смывает тени и тушь с накрашенного глаза; я-то думала, она еще долго будет возиться со вторым. Сестра сегодня одевается на удивление просто, в обычную черную водолазку и светло-коричневые брюки, и я начинаю чувствовать себя неуютно в своей леопардовой блузке и обтягивающих кожаных штанах, но времени переодеваться нет.

— Летом было ровно наоборот, — подмечает Таля, оглядывая наше отражение в зеркале, — идем быстрее.

Костя с Артемом ждут только нас, и мы с сестрой впрыгиваем на заднее сидение джипа. Рядом с водителем оказывается Артем, а я зажата между Костей и Талей, но места нам хватает.

— Где ты откопал этого Марса? — спрашиваю у Смольянинова, когда мне удается худо-бедно успокоить рой мыслей. — Он и правда как будто не с этой планеты, даже именем настоящим не захотел представиться.

В зеркале заднего вида отражаются изумленные глаза.

— Когда вы успели познакомиться? — осторожно интересуется Артем.

— Вчера ночью, — мрачно отвечает Костя вместо меня. — Ты бы хоть предупреждал о таких сюрпризах, что ли.

Смольянинов неловко краснеет, но сразу же берет себя в руки.

— Кстати, Марс — это настоящее имя, просто для краткости удобнее, — переводит тему. — А так он Марсель.

— Необычное имя для наших мест, — констатирую я.

— Сказала Джина, — смеется Темыч. — Какая разница, как его зовут? А еще Марс из Питера, предупреждаю сразу, чтобы никто не принимал близко к сердцу его отзывы о Москве.

Задним умом я понимаю, что Марс и есть тот самый друг, к которому Артем собирался уехать, и совершенно не могу уложить в голове, как они, такие разные, да еще и живя в разных городах, стали при этом лучшими друзьями. Но задавать эти вопросы уже некогда, потому что мы припарковываемся возле школьного двора, а до звонка остается всего две минуты.

— Какой там первый урок? — уже на бегу уточняет Таля.

— Физика, — подсказывает Артем.

Черт, уже звонок, а кабинет на третьем этаже, и приходится ускориться. Мы врываемся в класс минутой раньше физички, которая и сама задержалась немного, поэтому нам даже не влетает за опоздание.

— Что случилось? — повторяю уже третий раз за утро.

— Потом, — отмахивается сестра, сосредоточенно переписывая в тетрадь формулы с доски. Вздохнув, я принимаюсь за то же занятие, впрочем, абсолютно не пытаясь вникнуть в тему: всё равно забуду уже на перемене.

Не получается поговорить ни в столовой, где из-за криков и шума не слышно даже собственного голоса, ни на английском, потому что Костя затеял аудирование на оценку. На перемене перед физкультурой я снова спрашиваю, но Таля делает страшные глаза и шипит:

— Не здесь, — и тащит меня за руку в сторону женского туалета.

— Не самое конфиденциальное место, — скептически подмечаю я.

Сестра вздыхает.

— Другого в школе всё равно не найти: в раздевалке даже во время уроков кто-то трется, а из гардероба эхо доносит до вахтера каждый звук, — с раздражением объясняет она. — Если подпереть дверь шваброй, никто не зайдет, а в коридоре шестиклашки так орут, что нас никто ни за что не услышит.

Совместными усилиями мы запираем дверь; на всякий случай Таля включает воду в обоих кранах, чем начинает еще больше меня пугать.

— Может, всё-таки поделишься секретом? — мне сложно представить, что же за тайна беспокоит Талю, раз она так тщательно заботится о конспирации.

Вздохнув еще отчаяннее, Таля скрещивает руки на груди.

— В особняке живет предатель.

— Что?

В первые секунды я не верю своим ушам, но затем липкое осознание понемногу просачивается под кожу. Пре-да-тель. Господи, как же жутко от одной только мысли. Я ведь была уверена, что всем, кто поселился у нас, можно доверять и не бояться удара в спину, а прислуга прошла столько проверок, что можно сбиться со счета.

Один за одним в голове всплывают вопросы, но Таля подает голос прежде, чем я успеваю задать хоть один.

— Я и до этого замечала странности, а когда окончательно поселилась в особняке, их стало как будто больше, — она нервно теребит в пальцах кожаную ручку сумки. — Вещи в комнатах иногда оказывались не на тех местах, документы в кабинетах перемешаны, — вспоминает она. — Вчера я нашла у себя в кармане жучок, — глухо добивает одной фразой, — и сомнений не осталось. Я думала сначала на горничных, но еще раз сама проверила всех, следила за ними, и они ни при чем, — нервно сглатывает, прежде чем добить окончательно: — Это кто-то из своих.

Такой поворот буквально выбивает почву из-под ног, и мне кажется, что я падаю, бесконечно падаю, и даже ухватиться не за что. Если и подозревать кого-либо, то я и раньше отчаянно отказывалась это делать, но Тале я верю безоговорочно и всегда.

— Ты уверена? — желание курить растет в геометрической прогрессии, но в туалете слишком рискованно, кто-нибудь точно почувствует запах.

— Абсолютно, — кивает сестра, — я даже карты разложила, они подтвердили.

Я даже не пытаюсь спорить и в сто двадцатый раз объяснять, что это всего-навсего психология, и ее подсознание само наложило мысли о предателе на выпавшие карты: сейчас важно совсем не это.

— Мы должны немедленно разобраться и вычислить шпиона, — решаю я, — установим камеры, поспрашиваем прислугу, кто-нибудь точно что-то видел, — принимаюсь перечислять всё, что приходит в голову.

— Ни за что! — вскидывается сестра. — Это будет слишком подозрительно и только спугнет его, пока что ведем себя, как обычно.

— Ты сегодня утром делала ровно наоборот, — напоминаю я, но в конце концов признаю, что Таля права, и лучше не привлекать лишнего внимания. — Ладно, после уроков у нас собрание в офисе, нужно обсудить вопросы с Марсом, — и сдается мне, это будет не самый легкий диалог в моей жизни, — а завтра мы ведь собирались на дачу. Как раз за выходные и продумаем план.

Сестра соглашается, и со звонком мы отправляемся в кабинет английского, чтобы с чистой совестью прогулять там физкультуру. Таля просит ничего пока Косте не говорить, но я и не собиралась: для начала бы разобраться самой. Сил думать уже не остается, и устаканить бы все новости в голове, поэтому оставшиеся уроки я занимаюсь именно этим. На истории, которая была в пятницу последней, я даже получаю замечание в дневник, но этот факт нисколько меня не трогает по сравнению с тем, что я узнала от Тали. Осенью ходили догадки, но мы их быстро отмели: сложно было представить, что кто-то из наших… Да ну нахрен.

Дождь барабанит по машине, и крупные капли стекают по стеклам вниз, а я обвожу их пальцем, пытаясь угадать, какая дойдет до конца первой. На фоне играет музыка, которую в этот раз ставил Костя: что-то зарубежное и мелодичное, смутно знакомое, хотя совсем не рок, но я не очень-то вслушиваюсь, потому что собственные мысли звучат гораздо громче.

Мешки под глазами Ника не сулят ничего хорошего, но я не осмеливаюсь спросить, что вчера было: нужно хотя бы на пару часов абстрагироваться от всего, что не имеет прямого отношения к противостоянию с Елисеевым. Мысли уносят меня во вчерашний вечер, и приходится выныривать из приятных воспоминаний практически силой: дела не будут ждать.

Мы могли бы занять любую пустую переговорную комнату, но кабинет вдруг кажется безопаснее и уютнее, как домик из одеял и подушек в детстве, поэтому я приглашаю всех к себе. Нас не так и много: я, титанически спокойный Костя, нервная Таля, замогильно-мрачный Ник, Артем со своей фирменной дружелюбно-расслабленной улыбкой и сам Марс, ради которого мы все здесь собрались, — думаю, места всем хватит.

Дима задерживался и просил без него не начинать, и мы как раз успели выпить по чашке горячего чая; перекусить тоже не мешало бы, но никто не озвучил такой мысли, а первой превращать приемную в столовую и трескать печенье за обе щеки мне было почему-то неловко. Если бы здесь собрались только свои, то ничего, но перед чужим человеком необходимо было держать лицо: хватило и ночного знакомства.

Когда запыхавшийся Димас, весь в пыли и какой-то грязи, извинившись, присоединяется к нам, Марс смотрит на него с долей враждебности: помнит, как тот утром упал на него с лестницы. Я уже открываю рот, чтобы сказать что-нибудь ненавязчиво-легкое и разрядить обстановку, но Костя, у которого с питерским гостем тоже не задалось, спрашивает сразу в лоб:

— Чем ты можешь помочь нам против Елисеева?

Марс — господи, ну и имя — отвечает ему внимательным, даже изучающим взглядом, молчит, говорить не торопится. Затем, подумав еще с полминуты, наконец произносит:

— Зависит от того, что вам нужно.

У Кости на лбу читается что-то вроде «нужно, чтобы ты не попадался мне на глаза», и я слишком боюсь, что парень действительно скажет что-то подобное вслух, поэтому резво беру ситуацию в свои руки.

— Нужно избавиться от семи-восьми человек и их подчиненных, — Марс отвечает прибалделым свистом, — точное число людей мы не знаем, но выяснить возможно.

— Наняли бы лучше какой-нибудь частный военный отряд, — фыркает Марс, — с таким количеством трупов скрытность исполнителя уже не имеет значения.

— Нет, — спешно заверяю я, — убивать никого не надо, — судя по взгляду Марса, такое для него в новинку. — Просто устранить на время, — мирно объясняю ему, — желательно разными способами, чтобы выглядело максимально естественно.

Скривившись, как от зубной боли, он закуривает, даже не спросив разрешения; из простого упрямства я демонстративно встаю со своего места и открываю окно нараспашку, но наш необычный гость и бровью не ведет.

— Вообще-то, я таким не занимаюсь, — он склоняет голову набок, рассматривая всех нас по очереди, — не мой профиль.

— Набиваешь себе цену? — прищурившись, догадывается Таля. Марс удовлетворенно кивает.

— Не время показывать характер, дружище, — вмешивается наконец Артем, который, похоже, единственный знает, на каком языке общаться с этим чудом света. — Люди всё-таки серьезные, что бы ты там ни думал. Если согласился — помогай.

Марс, наверное, хочет сказать, что он еще не решил и ответа никакого не давал: по его лицу гуляет растерянность, а цепкие черные глаза ищут, за что бы ухватиться, но он бросает только короткое деловое «понял» и просит список его новых клиентов. Выглядит он при этом не сильно счастливым, но хотя бы не спорит.

— Если не нравится, можешь отказаться, — мягко напоминает Дима под хмурым взглядом Ника. — Мы не стали бы тебя заставлять.

— Об этом не было и речи, — вмешивается Ник, — но хотелось бы хоть каплю уважения…

— Достаточно, — жестом останавливаю брата, не даю ему развить тему дальше. — Думаю, все друг друга уже поняли.

Мы договариваемся, что за несколько дней Марс продумает примерную стратегию, чтобы к весне успеть ее отшлифовать и, может, уже начать действовать. Когда они с Артемом уходят в бухгалтерию за авансом, Дима устало смахивает челку с лица.

— Еще один склад уничтожили ночью, я только что оттуда, — с выражением вселенской задолбанности докладывает он.

— Да пошли они нахуй! — взрывается Ник, едва не разбив кулаком стеклянный столик. — Я от прошлого-то еще не отошел, — обиженно ворчит он, как будто у него отобрали любимую детскую игрушку, а не сотни единиц оружия одним махом. — Что-нибудь выяснили?

Димас удрученно качает головой.

— Ни черта не поняли, но ребята продолжают работу, я скоро возвращаюсь к ним, нужно разобраться.

— Да ну нахрен, я с тобой, — Ник решительно поднимается из мягкого кресла, — если не успеем до утра, то езжайте завтра без нас, мы подтянемся.

Видно, как Тале хочется с ними, но у нас с ней есть целая тайна на двоих, которую еще нужно обсудить, поэтому я аккуратно накрываю ладонь сестры своей, напоминая: наши неотложные дела здесь. К тому же, и я, и она мало что смыслим в оружии, и то, что Нику с Димасом будет очевидно, для нас придется разжевывать, тормозя процесс. В конце концов, если ребята задержатся завтра, то единственным нашим проводником к даче останется Таля: я совсем ничего не помню, а Костя наверняка если и бывал там, то от силы раз или два, и то летом, а в заснеженном Подмосковье черт ногу сломит.

— И когда они успели так сдружиться? — задумчиво произносит Таля им вслед. — Помнишь, Ник относился к Диме довольно враждебно, потом просто игнорировал, а теперь они вроде как… поладили?

— Бывают всё- таки на свете чудеса, — улыбаюсь я, — надеюсь, они не забудут перекусить хотя бы в дороге.

В ответ живот отзывается недвусмысленным урчанием: нам тоже не мешало бы пообедать. Маленькой, но уютной компанией в лице меня, Тали и Кости мы решаем не выходить из офиса в кафе напротив, а заказать доставку пиццы, хотя я бы не отказалась перебиться и быстрозавариваемой лапшой, стратегический запас которой хранила теперь не только дома, но и в своем кабинете — как раз на такой случай.

Мы сразу сходимся на карбонаре, но долго не можем выбрать между пиццей с копченой курицей и гавайской и в итоге заказываем все три, чтобы точно было, чем поделиться с Артемом, Кешей и Мартой. Когда Костя спускается в холл встречать курьера, мы с Талей успеваем договориться ненавязчиво проследить за всеми Яхонтовыми; сестра настаивает на том, чтобы кто-то завтра тайком остался дома, но нас и так всего трое, поэтому идея отпадает сразу же.

Таля говорит, что Ник ведет себя странно, и я вспоминаю, что позапрошлой ночью он шатался по особняку, но и я ведь тоже; к тому же, я не могу не верить Нику, он ведь мой брат. Приходится напоминать Тале, что и ее тоже.

Вернувшийся с пиццей Костя списывает наше подавленное настроение на усталость, поэтому из офиса мы тоже освобождаемся пораньше: парень говорит, что лучше выспаться перед завтрашней поездкой, ведь ясная голова там будет как никогда кстати.

Косте невдомек, что мы с Талей еще полночи шаримся по всем этажам в надежде, что предатель сам случайно придет к нам руки, не ожидая засады, но встречаем только пустые коридоры и громкую музыку из гостевой спальни на втором этаже. Не думала, что кто-то из Яхонтовых слушает депрессивно-суицидальный метал.

— Кто вообще додумался поселить Марса на третьем этаже, когда на втором еще полно свободных комнат? — недоумеваю я, пытаясь в темноте не споткнуться на ровном месте.

— Так он на втором, — охотно поясняет Таля, — это же у него музыка орет так, что никакая шумоизоляция не поможет.

Сестра смотрит на меня с таким явным намеком, что я сдаюсь и рассказываю ей, как именно произошло наше внеплановое знакомство. Я чувствую, как краснею от осознания, что мы с Костей настолько были увлечены друг другом, что даже этажи перепутали, и только радуюсь, что в кромешной тьме этого не видно.

Наша вылазка по особняку напоминает детские игры в шпионов, когда мы, выполняя очередную миссию по спасению мира от злодея, пугали бабушку почти до обморока, внезапно выпрыгивая из-за угла и наставляя на нее водяные пистолеты. Однажды бабушка попалась в нашу ловушку, и ее окатило водой из ведра с головы до ног; следующие три дня мы не видели ничего, кроме огородов, но потом опять принялись за старое.

Не успеваю я осознать, что снова что-то вспомнила, как рука уже сама дергает Талю за рукав.

— Нужно установить ловушку, — шепотом сообщаю я. — Как в детстве, только получше придумать, чтобы никто не попал в нее случайно.

— Наши спальни вполне подходят, — подхватывает сестра, — мы же уедем, и там точно никого не будет.

— А горничные?

Сестра пожимает плечами.

— Скажем им, чтобы не заходили в спальни до нашего возвращения, вот и всё. Хотя нет, — задумывается она, — лучше делать ловушку только в моей.

Я согласно киваю.

— К нам ведь Бродяга ходит через собачью дверцу, он может переворошить всё на свете и сам попасться в ловушку.

— Или просто ее сгрызть, — веселясь, добавляет Таля. — Нет, лучше только у меня: как раз забросим с утра удочку, мол, разгадали еще один дедушкин секрет, но займемся им только когда вернемся обратно.

Еще пара часов уходит на придумывание и изготовление ловушек: в самом дальнем углу кухни мы мешаем серо-буро-малиновую бурду из всех красителей, какие только можем найти в доме, потому что оставшаяся после ремонта краска пахнет слишком сильно, чтобы предатель не заметил сразу, и вся слишком густая и светлая для наших целей.

Приходится позаимствовать опрыскиватель для цветов, чтобы наполнить его получившейся жижей, а потом еще долго прилаживать его к комоду так, чтобы при открытии двери он брызгал краской в того, кто захочет зайти внутрь. Стену напротив и внутреннюю сторону двери обклеиваем всеми попавшимися под руку газетами, чтобы не пришлось потом отмывать, и остаемся довольны результатом. Мы даже проводим несколько испытаний, надев на голову пакет, чтобы убедиться: всё сработает как надо.

— Мы даже круче, чем «Тотали Спайс»! — радуется сестра.

Я думаю о том, что у мультяшных героев не бывает недосыпа и мешков под глазами, и им, пожалуй, живется от этого полегче, но мне ли жаловаться? Костя, конечно, никак не возьмет в толк, как мы могли не выспаться, если легли спать на целых два часа раньше обычного, а встали, наоборот, позже, но нас с сестрой пробирает на смех при любой попытке придумать вразумительный ответ, и мы оставляем это дело, только пытаемся доспать в электричке — Таля сказала, что ехать на ней, а не на машине, будет правильнее, — и пьем из большого термоса обжигающе горячий кофе, который то и дело норовит пойти носом из-за того, что нам отчего-то невыносимо смешно.

— От станции пешком километра два, — прикидывает Таля, когда мы спрыгиваем с ледяных ступенек электрички. — Но если через поле, то срежем, здесь всё равно дорога не вытоптана.

Мы послушно шагаем в указанном направлении, проваливаясь в снег — где-то даже по колено — но внутреннее чутье подсказывает, что мы прошли не два километра и даже не три, а дачного поселка всё нет и нет. Остается только поплотнее кутаться в шарф и отогревать руки в карманах, потому что даже через перчатки пальцы уже начинали замерзать. Когда в поле зрения показывается березовая роща, Костя справедливо замечает:

— Да тут не два километра, а все пять, — и выжидающе смотрит на нас с Талей, но больше на меня, как будто это я выбирала, каким путем нам идти.

— Неважно, — отмахивается сестра, — за рощей уже дачи начинаются, совсем чуть-чуть осталось.

Талино «совсем чуть-чуть» растягивается еще на целый час, и мне уже не терпится попасть в домик и растопить печку. Хотя я даже не подозревала, как это делается, отогреться очень уж хотелось. В душу закрадываются сомнения, что Подмосковьем местность называется очень условно, потому что с пригородом столицы такая глушь не имела ничего общего.

— Как-то здесь… — я замолкаю на полуслове, потому что на ум не приходит ни одного, чтобы описать представший перед глазами пейзаж.

— Заброшенно, — подсказывает Костя. — Если я правильно помню, то нам на другой конец поселка?

— Ага, — подтверждает Таля. — Самый крайний участок, оттуда роща ближе всего и речка. Дедушка всегда гордился, что отхватил лучший из всех, что были.

Казалось, что мы попали куда-то за Урал, в богом забытую деревеньку, какие я видела, когда путешествовала автостопом прошлым летом. До меня не сразу доходит, что поселок всё-таки дачный, и зимой тут никто не живет: все приезжают только в теплое время года.

Разжигать огонь в печи не умеет никто из нас, но Костя на правах единственного мужчины берет эту заботу на себя, пока мы с сестрой выкладываем из рюкзаков ледяные бутылки с водой и безвозвратно остывшую еду, которую надеемся разогреть чуть позже.

Костя справляется на удивление быстро, и вот уже мы отправляем первую партию бутербродов разогреваться в чугунной сковороде без ручки. Вся посуда кристально чистая, не закопченная, только покрыта толстым слоем пыли, которая легко просачивалась через шторки на шкафчиках: видно, бабушка тщательно всё перемыла перед отъездом. Нагреть насквозь промерзший дом оказывается сложнее, чем можно было представить, но зато здесь есть электричество — правда, наверняка не работает зимой, когда никого нет. Пока Костя идет разбираться, где его включать, я собираюсь позвонить Нику и попросить привезти обогреватель, но вместо палочек связи телефон демонстрирует мне недружелюбные перечеркнутые круги.

А я и забыла, что связь тут не ловит; для полной идиллии не хватает только монстра из леса, чтобы всё было в лучших традициях ужастиков.

Наскоро перекусив, мы решаем приняться за дело сразу же, не дожидаясь ребят: так будет быстрее. Таля извлекает на свет две книги Маяковского, ставшие уже символом наших поисков, четырнадцатый том из собрания Толстого и потрепанную тетрадь с пометками и шифрами.

— Вроде бы нам тут должен помочь только Маяковский, — замечает Костя. — Остальное уже сыграло свою роль и привело нас сюда.

— Лишним не будет, — отмахивается Таля, — нам ведь нужна хотя бы зацепка, с которой начать.

Мы решаем осмотреть дом в надежде найти хоть что-нибудь подходящее для наших целей. Было бы здорово, конечно, исследовать весь участок, но улица занесена снегом, поэтому приходится довольствоваться помещениями. Костя с Талей разбредаются по ближайшим комнатам; помедлив, я захожу в дальнюю.

Отсюда открывается просто умопомрачительный вид на рощу и речку, по сезону покрытую толстым слоем льда. Открывать старое деревянное окно я не рискую: если даже не развалится на части, то напущу холода, лучше ничего не трогать без надобности. Небольшой сад я видела с другой стороны участка, но из доставшейся мне комнаты можно рассмотреть одинокую березу, совсем близко, как будто специально сажали под окном. Весной, наверное, птицы здесь гнезда вьют и щебечут без умолку — красиво.

— Белая береза под моим окном, — бормочу я, впрочем, дальше первой строчки не помню и замираю в растерянности. Стихотворение кажется смутно знакомым, но память не желает выдавать ничего вразумительного: — Мой дядя самых честных правил… Я к вам пишу, чего же боле… Не то! — от досады я с разбега плюхаюсь на кровать, поднимая в воздух клубы пыли.

Пружины отзываются жалобным скрипом, и я, чуть успокоившись, чувствую себя до невозможности глупо: так разозлиться из-за какого-то дурацкого стихотворения, из-за того, что не помню, что там дальше. Зациклилась ни с того ни с сего, распсиховалась из-за пустяка, даже смешно.

Несколько минут я безэмоционально пялюсь в ковер на стене, даже не фокусируя взгляд на узорах, потом вспоминаю, что у меня здесь важное дело, и не время рассиживаться. Несмотря на очевидную ржавость пружин, кровать оказалась очень мягкой, и вставать с нее сложнее, чем даже на контрольную по физике. Я пока не знаю, как обстоят дела в других комнатах, но эта мне нравится, определенно.

У стены напротив расположился книжный шкаф, доверху набитый разного рода литературой — или макулатурой, я еще не определилась для себя, каким словом будет точнее охарактеризовать полчища старых пыльных книг. Хотя если уж практичная тетя Лена, приезжавшая сюда с бабушкой и маленьким Стасом каждое лето, не выбросила их и не пустила в топку, значит, они не безнадежны.

В углу примостился еще один шкаф, не очень высокий: открыв его, я узнала, что здесь хранится одежда. Выцветшие клетчатые рубашки, невнятные цветастые сарафаны и ситцевые халаты — полный комплект одежды, которая сносилась до той степени, чтобы перейти в категорию «для дачи». На крайней вешалке аккуратно доживала свой век фиолетово-бирюзовая олимпийка, какие были на пике популярности лет двадцать назад, наверное, если не раньше.

Дача как будто застыла во времени, и, пока всё вокруг росло, менялось и двигалось дальше, старый деревянный домик оставался где-то очень давно, с каждым годом всё больше отдаляясь от течения жизни. Может, бабушка посчитала нецелесообразным делать здесь ремонт, а может, хотела сохранить атмосферу ушедшей эпохи — кто же теперь разберет, да и сама бабушка вряд ли станет рассказывать.

В остальном в комнате нет ничего занимательного, разве что большой и не менее пыльный сундук с детскими игрушками. Никаких неприметных на первый взгляд мелочей или, к примеру, записных книжек, которые могли бы дать подсказку: значит, она просто находится не здесь. Может, Таля или Костя уже нашли что-нибудь дельное?

— Ну что у вас тут? — захожу в соседнюю дверь, за которой оказывается Таля.

— Это мамина комната, — сообщает она, — я хорошо помню. Ничего интересного, если честно.

Шальная интуиция нашептывает, что я наугад попала в дачную спальню своей мамы — или же Таля специально оставила мне именно ее. Костя уже успел тщательно осмотреть пристанище дяди Игоря, и оставалась только спальня бабушки с дедушкой. В ней тоже нет ничего особенного, разве что комод с постельным бельем и полотенцами и фотографии на грубо отшлифованных деревянных полках. Кажется, бабушка собрала у себя все, что были в доме, не забыв никого.

— Ехать на дачу в феврале — однозначно плохая идея, — доносится со стороны входной двери. — Надо запомнить на будущее, — ворчит Ник.

Поиски откладываются как-то сами собой: мы решаем сделать перерыв на чай, и, пока греется вода, Таля показывает Диме дом, рассказывая какие-то дачные истории из детства — смех слышен даже на кухне. Я мою чашки и слушаю соображения Ника насчет нового уничтоженного склада, которыми брат делится по большей части с Костей, но мне тоже необходимо быть в курсе дела.

Узнав о том, что мы до сих пор ничего не нашли, Ник приходит в ужас и бросается лично перепроверять каждый уголок.

— Ну вот, — сокрушается он, — в книжном шкафу нужно было получше посмотреть, дед много подсказок спрятал в книгах.

— И как, все пересматривать будем или наугад выберем по одной с каждой полки? — едко интересуюсь я. — Мы пока даже не поняли, что именно ищем, кольцо ведь может быть вообще где угодно: вспомни водосточную трубу.

— Точно, дымоход! — старший брат убегает так стремительно, что до всех доходит не сразу. Костя бросается его останавливать, Дима за компанию, Таля — за Димой. Я уже одной ногой в коридоре, собираюсь к ребятам, как в последний момент мое внимание привлекает выступающая из общего ряда книга без названия на корешке.

Подцепив красную обложку ногтем, несильно тяну ее на себя: на ощупь похоже на плотный картон, как будто прорезиненный, и такой странный материал только подстегивает интерес. Обложка размером с альбомный лист не имеет на себе вообще никаких опознавательных знаков, разве что для книги странно быть горизонтальной, обычно всё наоборот. С трепетом я открываю первую страницу, провожу подушечками пальцев по шершавой желто-серой бумаге и по выцветшему, слегка помятому на уголке портрету. Фотоальбом.

— Смотрите, что я нашла, — присоединяюсь к ребятам на кухне. Чай как раз уже готов, с ним смотреть фотографии будет еще приятнее.

— О, это свадебная фотография дедушки с бабушкой, — радуется Таля, рассматривая первый разворот. — Бабушка рассказывала, что платье пришлось шить из штор, потому что ничего было не достать. Ой, а это маленький дядя Игорь, тут подписано!

Страницы меняются одна за одной, перематывая годы, как на кинопленке. Среди снимков начинает мелькать лицо тети Лены, а затем и мамы. Мятежный дух бунтарства прослеживается в каждом ее взгляде, в каждой улыбке и наклоне головы. Есть и счастливые семейные фотографии на фоне дачи и за столом, есть тетя Лена в школьном платье с белым фартуком, которая обнимается с мамой, а аккуратная подпись гласит: «Лена. Выпуск 1988».

То ли дядя не любил фотографироваться, то ли он уже обзавелся своей семьей и улетел из-под родительского крыла, но он появлялся на фото всё реже и реже — только на общих, и то не на всех. Гораздо чаще позировала для камеры тетя Лена, всегда в разных нарядах, и мама, которую, казалось, такие мелочи вообще не заботили. Она обнималась со всеми кошками поселка, носила рваные джинсы и майки с эмблемами рок-групп и корчила смешные рожи, когда ее фотографировали на фоне цветущих клумб.

Снимок на фоне берез особенно привлекает мое внимание: пока Таля и Ник уже обсуждают свадебные фото дяди, я придерживаю страницу, чтобы рассмотреть получше. Во-первых, это первая цветная фотография с начала альбома, и если вспомнить рассказы дяди Игоря, то неудивительно, что дедушка решил запечатлеть на ней именно маму. Она стоит в той самой олимпийке, что я нашла в шкафу, чуть склонив голову набок, чтобы лучше было видно совершенно хулиганскую бандану с черепами. Длинная толстая коса перекинута через плечо, в руках — томик Есенина.

Маме здесь лет пятнадцать или шестнадцать, не больше, но снимок не имеет подписи, в отличие от всех остальных, и точно сказать я не могу. Поддавшись внезапному порыву сохранить эту карточку себе на память, я аккуратно вытаскиваю ее края из прорезей и незаметно прячу в карман, чтобы не отвлекать ребят и присоединиться к просмотру фотографий с маминого выпускного.

После перерыва и импровизированного обеда из оставшихся бутербродов мы снова принимаемся за поиски. Плохо понятно, у кого больше шансов найти что-нибудь стоящее: у Ника и Тали, которые из детства помнят здесь каждый уголок, или у Кости и Димы, которые могут заметить свежим взглядом то, к чему Таля с Ником привыкли, а потому не видят.

Я была чем-то между, но в итоге результата не добился никто. Я долго обшаривала каждый квадратный сантиметр чердака, для верности подсвечивая фонариком, но интересного было мало: в основном детская одежда в больших мешках, пластмассовые игрушки со сломанными механизмами и коробки со старыми газетами, наполовину разбитыми сервизами и советскими елочными игрушками, сосланными на дачу за ненадобностью.

К дальней стене было прислонено несколько очень старых картин, то ли так сильно покрытых пылью, то ли выцветших со временем. Наверняка это тетя Лена убрала их с глаз долой, ведь на последних фотографиях из альбома, где дедушка был еще жив, картины висели на законных местах в комнатах и коридоре. Была мысль вытащить их на свет, но рама первого же холста зацепилась за что-то внизу, и я бросила это дело: в конце концов, мы не ностальгировать сюда приехали, а с целью отыскать перстень.

В погребе ребята не нашли ничего, кроме закаток, и две большие банки соленых огурцов и бутылка кислого домашнего вина из изабеллы торжественно перекочевали на стол, к ужину. Мы с Талей еще раз осмотрели кухню, но там не было ничего особенного: стол, три стула, печка, раковина и полки с посудой, прикрытые шторками в цветочек. Еще два стула Димас притащил из комнат, и все смогли расположиться с комфортом.

— Когда обратно? — деловито осведомляется Костя, набивая рот картошкой.

— Когда найдем кольцо, — сразу отвечаю я, даже не задумываясь: очевидно же.

— Я в любом случае думал остаться до завтра, — задорно похрустывая огурцом, предлагает Ник, который еще недавно больше остальных был недоволен поездкой в такую глушь. — Даже если задержимся до понедельника, ничего страшного.

Я хочу сказать, что вообще-то страшно, и только у него нет никаких дел: если работу, требующую присутствия в офисе, еще можно перенести, то школу — никак, а еще у нас с Талей установлена ловушка на шпиона, и очень сложно будет оставаться в неведении еще один день, но захлопываю рот, даже не успев толком его открыть. Ник прав, и лично я точно никуда не уеду отсюда без заветного перстня.

Усталость буквально валит с ног, и мы как-то даже не сговариваясь расходимся по спальням. Я еще раздумываю над тем, стоит ли снимать кофту — в домике всё-таки не жарко — но после решаю, что лучше накрыться еще одним одеялом, ведь сменных вещей у меня нет. Костя рассматривает книги в шкафу — всё еще надеется найти зацепку перед сном или просто хочет почитать на ночь, я собираюсь спросить потом, когда уже окажусь в теплой кровати.

Пальцы нащупывают в большом переднем кармане толстовки тонкий картонный прямоугольник. После чердачных приключений я и забыла уже, что позаимствовала из альбома мамину фотографию. В свете фонарика размытый временем пленочный снимок выглядит даже несколько зловещим, но мама по-прежнему смотрит с немым вызовом, по-прежнему улыбается, по-прежнему держит книжку с большими буквами «Сергей Есенин» на обложке и по-прежнему за ее спиной березовая роща вдалеке и одинокая береза — совсем рядом.

— Белая береза под моим окном, — повторяю я, а шестеренки в голове начинают лихорадочно крутиться. — Кто это написал? — спрашиваю у Кости.

Парень не слышит сперва, и приходится повторять погромче.

— Есенин, конечно, — он недоуменно поворачивается ко мне. — Мы про березу эту проходили классе в пятом или в шестом, а в чем дело?

Не в силах произнести хоть что-то связное, я только ошалело тыкаю пальцем то в фотографию мамы, то в дерево за окнами. Что, если дедушка закопал клад где-нибудь здесь, под окнами, или записал подсказку в томике Есенина?

— А в этом что-то есть, — Костя задумчиво потирает переносицу. — Полагаю, нам надо найти ту самую книгу.

— Похоже, сон отменяется, — широко улыбаюсь я, делая шаг по направлению к книжному шкафу.