Грааль

Глава 12

Многие считают, что я получила свою силу в обмен на душу. Послушав какого-нибудь болтуна, можно подумать, что тут все просто: обменялась клятвами, и вот уже сила стекает с концов твоих пальцев по первому желанию. Если бы! Великий дар, как правило, никакой не дар, а сокровище, добыть которое стоит неимоверных трудов, оно достается лишь в результате победы над безжалостными, почти непобедимыми противниками.

Истинная сила, которой обладаю я, достижима только с помощью самых суровых и изнурительных практик, и мало кто из смертных имеет хотя бы приблизительное представление о той дисциплине, без которой невозможен путь силы. А путь ведет от одной победы к другой, и каждая прибавляет тебе частичку силы, умения, и так до тех пор, пока человек не становится подлинным мастером.

Первое испытание — это обет молчания. Адепт должен отказаться от всякого общения с кем бы то ни было. Никакая посторонняя мысль или слово не должны вторгаться в твой внутренний порядок; никакой другой голос не должен обращаться к тебе. Адепт должен отказаться от любого общения с другими умами. Это шаг ко второму испытанию. Оно состоит в умении передавать мысли и образы другим существам, строить эмоциональную атмосферу и управлять ею. Потом приходит черед контроля над жизнью животных и способность управлять ими.

Третье испытание состоит в навыках передачи собственного образа на расстояние — иначе говоря, в умении находиться в одно и то же время в разных местах и в разных формах. На четвертом этапе адепт постигает навыки понимания и приготовления растительных составов, что невозможно без глубокого понимания природы и жизни растений.

На пятом этапе приходит умение управлять движениями воздуха, воды и огня. Теперь можно управлять погодой, причем в разных местах. Тот, кто прошел шестое испытание, получает способность переводить состав своего тела в эфирную форму, растворять свое физическое существование в одном месте и собирать целиком и полностью в другом.

Выдержав седьмое и последнее испытание, адепт обретает способность практически бесконечно продлевать физическую жизнь. Для этого необходимо уметь останавливать нормальные процессы старения организма, а когда это необходимо, обращать их вспять. Без этого все прочее оказалось бы просто бесполезным.

Невежды говорят о тайных искусствах, но на самом деле в них нет никакой тайны. Они открыты и доступны любому. Но цена, которую придется заплатить, огромна. Выбор пути для адепта — это на всю жизнь. Так что, возможно, простодушные, в конце концов, правы, считая приобретение власти договором, обменом души на силу и умения. Но другого пути нет.

Оставив людей под защитой уцелевших стен, я пошел за лошадьми и не без труда привел их к развалинам зала. Лошади упирались и не хотели идти, пришлось уговаривать их переступить остатки ворот. Оказавшись внутри, они продолжали вести себя беспокойно, дрожали, били копытами. Я привязал их поблизости и, сняв с седла бурдюки с водой, поспешил обратно к разрушенной стене.

Встав на колени рядом с Лленллеугом, я намочил край своего плаща и приложил к губам раненого. Он не шевелился.

— Умер? — спросил Передур. Он стоял надо мной и внимательно следил за тем, что я делал.

Приблизив лицо к губам Лленллеуга, я почувствовал легкое дыхание.

— Жив, не бойся, — сказал я молодому воину. — Посмотрим, что они с ним сделали.

Я промыл раны, поливая водой кусок ткани, оторванный от туники, смыл грязь и кровь с лица и шеи.

Его сильно избили. Били и по голове, причем довольно жестоко. В некоторых местах кожа была содрана. Левый глаз покраснел и заплыл; кровь запеклась в ноздрях и сочилась из разбитой нижней губы. Плащ и рубашка исчезли, а вместе с ними пояс и оружие. Тот, кому удалось оставить ирландца без копья и ножа, должен был и сам заплатить немалую цену: в этом я не сомневался.

На первый взгляд все оказалось не так плохо. Если не считать синяков на плечах и царапин на руках и запястьях, других ран я не увидел. Судя по всему, нападавшие избили его до потери сознания, прежде чем бросить в железную клетку — иначе им ни за что бы не затащить его туда.

Лошади ржали, и Таллахт, немного придя в себя, встал, чтобы посмотреть, что их беспокоит. Руки еще плохо слушались его.

— Ему готовили жестокую смерть, — Передур содрогнулся. — Мы вовремя его нашли. Еще бы немного… Кто на такое осмелился?

— Когда мы это поймем, других загадок не останется, — ответил я и снова повернулся к Лленллеугу. Пришлось оторвать еще одну полосу от своей туники, чтобы стереть остатки крови с лица воина. Он застонал. На губах выступила слюна с запекшейся кровью. Я стер ее мокрой тряпицей.

— Покашляй, — посоветовал я, — у тебя внутри скопилось много крови, лучше от нее избавиться.

Услышав мой голос, ирландец дернулся, словно собирался вскочить и бежать куда-то.

— Спокойно, Лленллеуг, — сказал я, кладя руку ему на грудь, чтобы он не сделал себе хуже. — Ложись на спину. Все хорошо. Враги ушли.

Он со стоном откинулся на спину и отчаянно закашлялся. Я испугался. Как бы у него ребра не треснули. Зато ему удалось отплеваться от мерзкой черной гадости, причем оказалось ее немало.

— Пей, — я поднес ему бурдюк.

Как только вода коснулась его губ, он забеспокоился и сделал движение, словно хотел встать. Я снова удержал его.

— Отдохни, брат, — сказал я. — Я Галахад. Бояться нечего.

Не сразу, но он меня узнал; перестал сопротивляться и лег на спину, позволив мне напоить его. Он пил жадно, как будто страдал от жажды несколько дней. Когда я решил отнять бурдюк от его лица, он схватил меня за руку и сделал еще несколько судорожных глотков. После этого еще раз откашлялся.

— Эй, полегче! Мы тебя не для того вытащили из огня, чтобы ты захлебнулся. Пей спокойно. Воды хватит.

Он отпустил мою руку и откинулся назад. Губы зашевелились. Он пытался заговорить, но получилось не сразу. По крайней мере, я не сразу его понял.

— Гвальхавад, — прохрипел он сорванным голосом, — ты нашел… меня…

— Мы идем по твоему следу уже несколько дней. Жаль, что не догнали тебя раньше, может, удалось бы не допустить твоих ран.

— Я… — начал он и снова закашлялся, — …ты меня нашел…

— С кем ты дрался?

Он не успел ответить. Его прервал крик Передура, звавшего меня. Лленллеуг вздрогнул и вопросительно посмотрел на меня.

— Не беспокойся, брат. Это один из кимброгов, — быстро объяснил я. — Он меня зовет.

— Сколько… — выдохнул он, — с тобой?

— Двое молодых воинов, — сказал я, вставая. — Если бы я знал, что нам предстоит проехать насквозь весь Ллионесс, я бы привел с собой всю Стаю Драконов. Лежи. Я скоро вернусь.

Я нашел Передура рядом с Таллахтом. Тот стоял, приподняв руки, словно защищаясь от удара. Передур держал его за плечи и мягко уговаривал, время от времени встряхивая. Лошади не переставали ржать, что-то их сильно беспокоило.

— В чем дело? — Меня раздражало то, что воин не справился даже с таким простым заданием.

— Не могу его разбудить, — растерянно ответил Передур.

— Что значит «не могу разбудить»? — Я повернулся к Таллахту. Воин стоял прямо, с широко открытыми глазами, только он ничего не видел и не слышал, словно крепко спал. На лице его застыло идиотское восторженное выражение. Похоже, он видел какой-то весьма приятный сон.

Встревожившись, я взял Таллахта за руку: мышцы твердые, как дерево. Но в фигуре не заметно никакого напряжения. Дышал он спокойно, но на мое прикосновение не реагировал.

— Таллахт! — позвал я. — Очнись!

Похоже, он меня не услышал. Тогда я взял его плечи и как следует встряхнул. И на этот раз никакой реакции. Взглянув на его скрещенные руки, я попытался выпрямить их, надеясь, что хоть это вернет его к жизни. Нет, скорее я мог бы сломать ему руку, потому что иначе разогнуть эту негнущуюся конечность не получалось.

Попробовав другие способы, я признал свое поражение.

— По правде говоря, Передур, я никогда не видел ничего подобного. Это какой-то живой мертвец!

Передур смотрел на меня с открытым ртом.

— И что с ним теперь делать?

— Пока не знаю. Но в таком состоянии оставлять его здесь не стоит. Надо бы его где-нибудь уложить… — Я бросил быстрый взгляд на небо. — Лленллеуг еще не настолько пришел в себя, что отправиться в дорогу прямо сейчас. Придется потерять день. Разобьем лагерь и посмотрим, что принесет завтрашний день.

— Ты собираешься здесь ночевать? — с тревогой спросил Передур.

— А где еще? — сердито ответил я. — Здесь у нас за спиной крепкие стены, есть вода и огонь. В этой проклятой земле лучше места мы все равно не найдем.

Передур не осмелился возражать.

— Давай отнесем Таллахта в зал и устроим его поудобнее, может, потом проснется…

— А если нет?

— Послушай, — отрезал я, — мне все это тоже не нравится, но что еще можно сделать?

Вдвоем мы отнесли Таллахта в зал. Он по-прежнему мечтательно смотрел в небо, и не обращал внимания на наши усилия. С таким же успехом мы могли бы носить дрова. Мы расчистили место и устроили его под одной из стен. Лежа он еще больше походил на мертвеца. Смочив полосу ткани, я положил ее на лоб Таллахту, чтобы скрыть его немигающий взгляд и защитить глаза.

Накладывая повязку, я заметил у него на шее следы укуса — небольшой аккуратный ряд красноватых отметин, где острые зубы проткнули кожу. Если бы я не видел такого раньше, я бы сказал, что это укус какого-то мелкого зверька — лисы или ласки. Но мне уже приходилось видеть подобное: на руке Риса. Рис понятия не имел, кто и когда его укусил, так что яснее случай с Таллахтом для меня не стал. Одно только можно было сказать с уверенностью: когда он пошел смотреть лошадей, следов на шее у него не было.

— Что нам теперь делать? — спросил Передур, когда я закончил.

— Займемся лагерем. — Я не стал говорить Передуру об отметинах на шее Таллахта; незачем зря его пугать. — Надо напоить лошадей и… — Я подумал и сказал: — Нет, давай вместе будем поить лошадей, а потом привяжем их прямо в зале.

Мы так и сделали, и разнообразные хлопоты заняли быстро угасающий день. С моря надвинулась серая пелена облаков, солнце скрылось и в разрушенной крепости стало мрачно и неуютно. Из остатков костра вокруг железной клетки мы достали несколько углей и разожгли свой костерок. Время от времени я отходил, чтобы проверить состояние наших братьев, но не видел, что еще можно для них сделать. Таллахт пребывал все в той же позе, в которой мы уложили его, а перевязанный Лленллеуг спал, время от времени кашляя и ворочаясь, но не просыпаясь.

За простыми хлопотами мы с Передуром переговаривались, просто чтобы нарушить тишину крепости. Когда дневной свет погас и наступила ночь, я ощутил холодок страха, заползающий в душу. Мне стало казаться, что нас окружают враги. Везде мне чудились холодные глаза, наблюдающие за нами. Они чего-то ждали.

Дров у нас было достаточно, чтобы поддерживать костер на протяжении всей ночи. Мы приготовили нехитрую пищу из остатков провизии. Однако аппетит пропал. Ни я, ни Передур не осилили больше двух-трех ложек варева. Так что мы просто сидели перед огнем, глядя на груды щебня и разбросанные вокруг бревна.

Покончив с едой, мы подбросили дров в костер, завернулись в плащи и попытались заснуть. Ночью долину и древнюю крепость окутала тяжелая тишина — холодная, неестественная тишина, в ней гасли все звуки, а каждый наш вдох стал казаться последним.

Дважды за ночь мою дремоту нарушал крик совы. Она сидела где-то в остатках башни наверху. Я огляделся. На небо выползла болезненная луна. В прежние времена крики Мудрой Птицы считались предзнаменованием несчастья для тех, кто их слышал. Некоторые до сих пор в это верят. Я себя к таким людям не относил, но в эту ночь крик заставил меня думать о зиме, могилах и смерти, крадущей свет и жизнь из глаз живых людей.

Сова прокричала еще раз, и Передур проснулся. Я видел, как он вздрогнул, а затем вскочил. Сова, испуганная внезапным движением внизу, снялась с башни, медленно взмахивая широкими крыльями. Передур присел, я видел его напряженные руки, он озирался вокруг, как будто готовый сорваться с места.

— Спокойно, парень, — тихо пробормотал я. — Это всего лишь сова.

Кажется, он меня не услышал. Отойдя на два-три шага, он остановился и неожиданно произнес:

— Нет! Подождите! Хорошо, я пойду с вами!

Он отбросил плащ и пошел прочь, следуя за невидимым проводником. Я хотел окликнуть его, но раздумал и пошел за ним. Передур обогнул стену и вышел за ворота, направляясь к давно засохшему дереву. Потом побежал. Он не смотрел по сторонам, и бежал, прыгая как олень, через лежащие стволы. Быстро бежал, я не успевал за ним. К тому же было темно, света половины лунного диска не хватало, чтобы разглядеть дорогу.

И все-таки я не терял его, потому что слышал треск сухого подлеска, он указывал направление. Я очень старался не налететь на какой-нибудь торчащий сук. В очередной раз поскользнувшись на замшелом стволе, я оперся на руку и наткнулся на что-то мягкое. При ближайшем рассмотрении это оказалась туника Передура. Пройдя еще несколько шагов я обнаружил его штаны, висящие на сучке.

Он что, с ума сошел? — подумал я, на бегу собирая одежду под мышку.

Еще через дюжину шагов я перестал его слышать. Шум резко прекратился. Я не сразу понял, что больше не слышу Передура. Остановившись, я завертел головой, пытаясь уловить хоть какой-нибудь звук. Хотел его окликнуть, но вовремя спохватился и промолчал. Мои чувства, и без того настороженные, чрезвычайно обострились, я стал красться вперед, останавливаясь каждые несколько шагов, чтобы прислушаться.

Кожу уже некоторое время покалывало от предчувствия. Передо мной лежали друг на друге три огромных упавших дерева. Такая своеобразная ограда… Я прокрался ближе и заглянул за эту грубую стену. Там в центре поляны лежал, распростершись, голый Передур. А на его груди сидело маленькое сгорбленное существо.