Гроза

ВЕРШИТЕЛИ СУДЬБЫ

Да, Сахиба-саркора Хатам знал хорошо. Верой и правдой служил этот Сахиб-саркор еще Маматбаю, будучи управляющим делами. После смерти хозяина он сумел жениться на хозяйке и стал, таким образом, обладателем всех богатств. Конечно, вместе с вдовой и ее богатствами достался ему еще и Додхудай, ставший его пасынком, но калеку он не очень-то принимал во внимание. Он знал, что весь у него в руках и поэтому заботился о приумножении его богатств, как если бы это были его собственные богатства. Тем самым он вошел в безграничное доверие к Додхудаю.

Но вот кто второй мужчина, вошедший сейчас в дом, Хатам не знал. Разные подозрения закрадывались к нему в душу.

Додхудай не сегодня сделался беспомощным калекой. Парализовало его еще в младенчестве. Не оставалось ни знахарей, ни исцелителей, ни заклинателей, ни снадобий, ни зелий, которые не были бы использованы Додхудаем. Ничто не исцелило его, и он перестал надеяться.

Однажды Сахиб-саркор, будучи в поездке по делам хозяйства, остановился на ночлег у своего приятеля-горца. Беседуя за вечерним дастарханом, он — к слову пришлось — рассказал о болезни пасынка. Приятель-горец рассказал ему, что в кишлаке за горой живет очень сильный табиб. Прибегающие к нему с убеждением и верой в исцеление излечиваются от своих недугов.

— Не надеются лишь покойники, — сказал тогда Сахиб-саркор, — надо показать Додхудая прославленному табибу. Но только не волочить же калеку в такую даль. Нельзя ли табиба пригласить в дом больного?

На другой день Сахиб-саркор увиделся с лекарем и подробно рассказал ему о больном и его болезни.

Этот табиб оказался неказистым на вид человечком, маленьким, сморщенным, безбородым, курносым. Можно сказать, что он был уродцем. И первый же вопрос его озадачил Сахиба-саркора. Он спросил, женат ли его пасынок.

— Куда же ему жениться, — едва не рассмеялся Сахиб-саркор.

— И не было никогда желания?

— Уж не знаю. Желание-то, может, и было, но не годится он в женихи.

— Большая ошибка, что при его желании вы его оставили холостым. Как же это получилось, что, заменив ему отца, вы не попытались его женить? Или, может быть, у вас не было на примете подходящей невесты?

Вдруг Сахиба-саркора как осенило. Он вспомнил о Турсунташ.

— Есть, есть такая девушка!

— Девушка для него — лучшее и единственное лекарство. Вы должны его женить и немедленно.

Эта мысль о женитьбе Додхудая отвечала и тайным помыслам Сахиба-саркора. Ведь как только девушка появилась у них в доме, он сразу же, что называется, положил на нее глаз. «Зеленовата, сыровата, — подумал он тогда. — Пусть немножечко дозреет. Никуда не денется. Теперь же получается как нельзя лучше. Додхудая, как мужчины, опасаться не надо. Он не сможет нанести девичеству Турсунташ никакого ущерба, будет только числиться ее мужем, а на самом деле… У Сахиба-саркора даже слюнки потекли при мысли о том, что будет на самом деле. Этот нераспустившийся бутончик, этот лакомый кусочек сам плывет к нему в руки. Теперь дело стояло лишь за тем, чтобы этого лекаря, предлагающего столь странное лекарство, пригласить в дом и чтобы он сам рассказал и внушил больному, что ему необходимо для исцеления. Почему бы ему не пойти к Додхудаю домой? Конечно, жаждущих исцеления много и около его собственного порога, но чего не сделают деньги? Разве Додхудай поскупится на десяток овец? Ведь говорил же он: «Ничего не пожалею, половину богатства отдам за излечение от недуга». Так и быть, — думал Сахиб-саркор, — со своей стороны, подарю этому лекарю коня. И тогда все получится как нельзя лучше: у Додхудая будет жена, у старухи помощница, работящая невестка, а у меня утешение — девчонка, не целованная даже матерью. Буду называть ее доченькой. «Доченька моя, доченька милая, доченька, моя красавица!» Растает она от моих ласковых слов, в которых нуждается больше, чем нищий в куске хлеба. Приручу ее, приласкаю, станет она послушной… О, цветочек моей души! — мечтал про себя Сахиб-саркор, — не знаю, средство ли ты исцеленья немощного калеки, но — средство моего омоложения. Если допустит аллах быть мне жертвой твоих прелестей: твоей белоснежности, твоей хрупкости, подобной раннему цветку, твоего красивого подбородка, твоих длинных ресниц, черных бровей, больших глаз, нежной шеи… О, услада моей души и утешение тела, о, моя юная, не целованная даже матерью! С тобой возвратятся ко мне мгновенья молодости…»

И вот лекарь уже осматривает больного. Он уколол ему палец иголкой и спрашивает: «Больно? Что-нибудь чувствуете?» Додхудай отрицательно покачал головой. Когда были перепробованы уколы в пальцы и в руки до локтей, табиб попросил, чтобы больного раздели. Сахиб-саркор ловкими движениями снял с калеки яхтак[65], а также рубашку. Обнажилось желтовато-белое рыхлое, вялое тело. Табиб начал трогать, нажимать, щипать; растирать грудь, шею, плечи, спину, живот больного и все спрашивал: «Больно? Что-нибудь чувствуете?»

В тех местах, где больной ничего не чувствовал, он отрицательно качал головой, но иногда вскрикивал, морщился, ежился, словно от щекотки.

— Есть мудрое изречение, — говорил Сахиб-саркор. — Если дело идет к выздоровлению, то табиб сам появляется на пороге, теперь-то, бог даст, вы избавитесь от недуга.

Табиб, между тем, взял руку больного, приложил пальцы к запястью и начал шевелить губами. И Додхудай и Сахиб-саркор уставились на него и затаили дыханье, думая, что он читает молитву или, по крайней мере, какое-нибудь заклинание.

— Одышка у вас, слабое сердце. Во всем виновата бездеятельность, неподвижность. Нужны движенья. Ну-ка поднимите руку…

Додхудай попытался поднять ее и не мог. Едва-едва лишь пошевелил ею, лежащей поверх одеяла.

— Бисмиллах-ир-рахман-ир-рахим, я излечиваю не своею рукой, а рукой моего непревзойденного учителя Лукмана-хакима, — сказал табиб, как бы помогая больному. Он взял руку Додхудая и несколько раз поднял ее вверх и опустил. — Где нет влаги, там ничего не растет. Почему быстро принимается и развивается дерево, посаженное у арыка? Потому, что обильно питается водой. Вода — кровь земли, жизнь для растений, для деревьев. И человек, представьте себе, некое дерево. И дерево живет водой и солнцем. И человек жив кровью, солнечными лучами. Если тело человека неподвижно, то кровь начинает густеть. Вот в чем причина того, что ваши руки и ноги перестали работать. От вас требуется движение! Побольше движения! Движение и еще движение! Вот что вам следует делать. Не ленясь, двигайте ногами, руками, телом. Это не дело одной — двух недель или года. Существует поговорка, что недуг прибывает мешками, а убывает золотниками. Но не теряйте надежды. Если будете выполнять мой наказ, то излечитесь. Очень жаль, что вы не женаты. Но и это еще не поздно. Вы должны жениться, не откладывать этого дела надолго, но только непременно на девушке, которая сама согласна выйти за вас замуж. Да, жениться вам надо не на вдове какой-нибудь, а на молоденькой девушке. С одной стороны, она еще ни в чем не осведомлена и будет делать все, что вы ни скажете, она пойдет по тому пути, на какой ее направит мужчина. С другой стороны, чтобы оживить ваши онемевшие члены и привести их в движение, нужна девушка, на которую смотреть — уже наслаждение. Юная девушка передаст вашему телу своей огонь, свою силу. Да, юная красавица, не целованная даже родной матерью, — вот залог вашего исцеления.

— Да-где же найти мне такую красавицу?

— Деньги помогут решить эту трудную задачу.

— Какое богатство сравнится со здоровьем? — вмешался в разговор Сахиб-саркор. — А нецелованная девушка есть и не надо далеко ходить.

— Кто же она, не целованная даже родной матерью, — прикинулся ничего ие понимающим и ничего не знающим Додхудай.

— В наших руках она, живет под этим же кровом.

— Красивая? — поинтересовался табиб.

— Она и сейчас уже красавица, хотя еще не раскрывшийся бутончик. А что будет, когда расцветет…

— Сколько ей лет?

— Груди у нее еще маленькие, не очень заметны, таксыр…

— Еще лучше, на первых порах ей большого ума не надо. Облизывая ее, как кошка котенка, приучите ее к своим ласкам, приручите к себе, она будет вам и лекарством и усладой. И не надо с этим делом тянуть. Бог даст, еще она вам родит и наследника.

Додхудай не удержался и расплакался. Лекарь положил его голову к себе на колени и гладил ее, приговаривая:

— Все будет, как я сказал, успокойтесь. У вас сразу же изменится душевное состояние. Если ежедневно утром и ночью перед сном вам будет производить растирание юная красавица, если она будет гладить вам руки, ноги, плечи, спину, живот, то во всем теле у вас начнется движение крови и соков, и вы постепенно будете оживать. Закон мусульман позволяет каждому мужчине время от времени обновлять жену, если у него есть средства ее содержать. Сам наш пророк женился четыре раза. А вы, дожив до такого возраста, еще ни разу не женились! Ай, ай, ай, сколько хорошего вы пропустили в жизни. Вон поглядите на отчима своего Сахиба-саркора. Не тот лекарь, который лечит, а тот, который все испытал на себе. Мужчина, который питается казы[66] и кумысом, никогда не стареет. Посмотрите на него, он хотя и сед, но резвый, как рысак перед состязаниями.

Мужчины расхохотались, и Додхудай сквозь слезы присоединился к ним.

— Чтобы к добру был наш смех, — сказал Сахиб-саркор, — ничего, я не жалуюсь. Могу даже и поделиться.

Снова все рассмеялись.

— Наш смех, это и есть благословение аллаха рабу, его Додхудаю.

— Благословение исходит от пророка, а не от меня. Если не будем следовать пророку, то будет это с нашей стороны богохульство.

— Отложить дело на завтра, означает погубить его. Сможете ли вы, таксыр, прочитать молитву бракосочетания?

— Если Додхудай дает согласие и если девушка готова, то не принять участия в таком благодеянии просто грех.

— Вот спасибо. Девушка готова, она ведь живет тут же, в этом же доме.

— Согласны ли вы взять в жены девушку по имени Турсунташ? — обратился табиб к Додхудаю.

— Согласен.

— Тогда зовите сюда скорее девушку и старуху.

— Бисмиллах-ир-рахман-ир-рахим… Да исполнится то, чему должно исполниться…

Сахиб-саркор вышел из комнаты.