Гроза

БЕДНАЯ ТУРСУНТАШ

На улице вокруг дома, на дворе — тишина. Все что происходит, происходит в ичкари. Хатам затаился под окошком, стиснув зубы, слушает разговор трех дьяволов, находящихся в доме, стараясь не пропустить ни одного слова. Хохот их обжег душу как кипятком, трудно сдерживаться, но Хатам не двигается, да и что он может сделать в своем положении. Он услышал, что они уговорились немедленно бракосочетать калеку и юную Турсунташ. Если бы нож всадили Хатаму в самое сердце, ему бы не было так больно, как от этого их решения. «А что же Турсунташ? — думает он, — погибла она, гибнет. Теперь все зависит от ее ответа. «Да» или «нет» скажет она? Вдруг она не сможет сказать «нет»? Она ведь одна там в окружении трех коршунов. Или бедняжка промолчит, а они ее молчание посчитают за согласие. Да, она будет молчать со страху, а они ей объявят, что молчание — знак согласия. Они ведь на все способны. Прочитают молитву бракосочетания, как это требуется по законам шариата и — дело сделано. Кто потом будет разбираться? Кому пожалуется бедная девушка, до чьего сердца дойдут ее плач и стоны?»

В это время в комнату ввели Турсунташ и старуху. Воцарилась мертвая тишина. Затем послышался голос табиба.

— Садитесь, вот сюда, бабушка, и вы садитесь, молодая невеста. Не стесняйся, доченька, скажи, как тебя зовут?

Девушка молчала, и Сахиб-саркор обратился к табибу:

— Таксыр, она, видимо, стесняется сразу троих мужчин, ведь она же девушка, не целованная даже матерью. Дозволяется ли при нашем обряде мне произнести имя невесты?

— Дозволяется, дозволяется. Путь открыт. Вполне можете вы назвать имя девушки, но может назвать его и ваша супруга. Кимматпашша не проронила ни слова, тогда Сахиб-саркор взял дело в свои руки.

— Ну ладно, так и быть, я сам назову благословенное имя невесты, ее зовут Турсунташ.

— Очень красивое имя, оказывается, у невесты, — сказал табиб, жадно оглядывая девушку, скрытую под паранджой. — Не стесняйся, доченька, откройся, покажи свое лицо. Мы ведь ровесники твоего отца, а может, и старше. Да будет прочной, как камень, судьба нашей доченьки… Табиб принялся читать молитву бракосочетания. Послышалось бормотанье табиба: «Аузи-биллахи-минашшайтанир-рахим, бимиллах-ир-рахман-ир-рахим…»

Некоторое время в доме царила мертвая тишина, слышалось только бормотанье читающего молитву да всхлипыванья невесты.

— Согласна ли ты быть его женой, — прозвучал наконец строгий голос табиба.

Поскольку Турсунташ ничего не ответила, заговорил Сахиб-саркор.

— Ну, почему же ты молчишь, дочь моя, почему плачешь? Счастье улыбается тебе, не будь неблагодарной, не отказывайся от собственного счастья, не губи своей жизни, скажи же что-нибудь, ответь досточтимому таксыру.

Табиб повторил свой вопрос:

— Девушка Турсунташ, согласна ли ты отдать свою душу и тело Додхудаю, сыну Маматбая?

Еще и в третий раз пришлось лекарю задать свой вопрос, Турсунташ молчала. Опять начал лисой увиваться Сахиб-саркор.

— Уж скажи, что согласна, доченька! Счастье будет у тебя большое, все блага будут твои. Хлеба всегда у тебя будет вдоволь. В очаге твоем всегда будет гореть огонь, а в котле жариться мясо. Нет у тебя соперницы и бояться тебе этого нечего. Сама ты будешь полной хозяйкой всему. Ни одной девушке не довелось стать невестой Додхудайбая, тебе довелось, будь благодарной! Кто бы ни отдал Додхудайбаю не целованной матерью девушки! Оказывается, ты счастливая, доченька, погляди-ка, погляди с улыбкой на своего жениха Додхудайбая! Развеселись и дай согласие. Да, не теряй времени. Одно только слово, что тебе стоит сказать?

— Я согласна быть служанкой, только служанкой! — проговорила Турсунташ, рыдая.

— Благословите жениха и невесту благожеланием, таксыр. То, что она сказала о согласии быть служанкой, означает «да» с ее стороны. Благословите, таксыр, пусть они будут мужем и женой до конца жизни.

— Аминь! — сказал, раскрыв руки для благословения, табиб.