167, октябрь, 28
— Куда прешь! — рявкнул мужской голос.
И мимо пронесся всадник.
Да так, что Миле пришлось невольно отступить… скорее даже шарахнуться. То ли действительно спешил, то ли решил покрасоваться. Хорошо хоть плеткой не огрел — вон как близко к лицу свистнула.
Чуть позже еще.
И еще.
Над ней откровенно издевались. А данный ей сопровождающий не вмешивался. И только посмеивался. На него-то всадники не пытались наехать.
Каждый шаг давался тяжело. Приходилось крутить головой, опасаясь пакости с любой стороны. Но она все ж таки добралась до центрального шатра, стоящего на небольшом холме.
Ненадолго замялась в нерешительности. Сопровождающий же, излишне грубо отпихнув ее в сторону под смешки несколько человек, стоящих неподалеку, и нырнул внутрь — за полог. Но почти сразу вернулся, да не один, а в сопровождении Арака.
— Ну пошли, — едко оскалившись, произнес этот сборщик дани и щелкнул кинжалом на поясе, заметно обнажив его клинок. Провокационно и излишне агрессивно.
Он всю дорогу себя так вел.
Да и здесь, куда ни плюнь — на нее смотрели как на неполноценного человека. Все. И мужчины, и женщины, и дети. Совсем уж открыто не задирали, но позволяли себе очень многое. Слишком многое.
Мила держалась.
С трудом.
Внутри все трепетало то от страха, то от ярости. Но внешне — холодная отстраненность и даже определенная гордость. Вон — нос задирала, стараясь выглядеть в достаточной степени гордой.
Вот и сейчас — проигнорировав подначку Арака, вошла внутрь.
Спокойно оглядела всех присутствующих и поклонилась Сараку. Она его, конечно, лично не встречала, в отличие от покойного мужа, но определить старшего по занимаемому месту, позе, взгляду и одежде не составило труда.
— Мир и здоровье этому дому. — поклонившись, произнесла она.
— Ты Мила жена Гостяты? — спросил Сарак, проигнорировав ее приветствие.
— Она самая.
— Что с ним случилось?
— Его обвинили в том, что он набег навел. Людей под разорение и рабство подставил. И отправил Боряту искать медведя, который, дескать, скотину повадился драть. Но совершенно в другом месте.
— У тех, кто обвинял его, имелись видаки?
— Нет. Просто обвинили и в круг вызвали. Борята это сделал. Он его и убил, вспоров живот копьем.
— Видишь, брат? Как я и говорил — совсем страх потеряли. — заметил Арак.
— Что это у тебя в руках?
— Дары, которые прислал мой зять — Беромир. — произнесла она и, медленно сделав пару шагов, опустилась на колени, начав извлекать подарки.
— Он прислал мне ножи? Он думает, что у меня нет ножей? Хочет меня оскорбить?
— Эти ножи из ниспосланной ему богом индийской стали. Лучшей в мире. Говорят, что она в торг идет на вес золотом.
— Топор из нее же? — намного более добродушно поинтересовался Сарак.
— Конечно. Мой зять прислал тебе все самое лучшее, что у него есть.
— А это что? В берестяном туеске.
— Сладкий песок. Его ему даровал Хозяин леса.
— Это еще кто такой? Почему я о нем не знаю? Он за промысел дань платит или чем он живет?
— Нет, не платит. И платить не будет. Потому что Хозяин леса — это бог, и зовут его иначе Велесом. Он служит только Перуну — брату своему и грозному небесному судье.
— И как понимать твои слова? — напрягся Сарак. — Что значит бог даровал?
— Так и понимать. Мой зять — великий ведун. Боги благоволят ему, разговаривают с ним, порой даруют что-то вроде железа этого дивного или сахара.
— Они настолько ему благоволят, что он возгордился и стал изготавливать оружие да готовиться к войне?
— Дело не в гордости, а в великой печали. Наши земли терзают набеги. Чаша терпения наших богов оказалась переполнена. Вот они и ниспослали нам подмогу и защиту.
— Ваши земли под рукой нашего господина. — прошипел Сарак с явным раздражением. — Разве он не карает тех, кто приходит к вам в набеги? Какой еще вам надобно защиты?
— Мы хотим, чтобы эти люди умирали не после, а до того, как ограбят и разорят наши поселения, а людей угонят в полон. И мы хотим, чтобы люди, угнанные в полон, возвращались домой, а не оказывались на невольничьих рынках.
— Не многое ли вы хотите⁈
— А разве не это обещал нам наш господин?
Сарак нервно дернул щекой.
В принципе здесь находились только верные ему люди. Которые все знали и понимали. Так что вряд ли они побегут доносить. Но сам факт того, что подобные вопросы вообще стали озвучиваться — пугал. Сильно пугал.
С него ведь спросят.
И не потому, что он причинил какие-то значимые неприятности своему господину. Нет. Просто есть масса желающих занять его место. И они охотно воспользуются любым поводом для того, чтобы Сарака потеснить. Много кому хотелось сидеть на сборе дани, приторговывая рабами втихую.
Еще немного поговорили, и Мила удалилась.
— Как быстро этот Беромир укрепляется? — спросил один из сподвижников Сарака у Арака.
— У него уже под рукой два десятка мужчин с копьями, щитами и топорами. И Беромир выковал первый шлем. Не знаю, сколько он времени и сил на это потратил, но не удивлюсь, если к весне все его ученики обретут их.
— Шлем, значит. Угу… — тихо произнес Сарак.
— Да. К весне ситуация будет плохой. Они живут бедно, но все говорит о том, что к концу лета они сумеют до сотни воинов собирать. Пеших. Через год я почти уверен — нам придется проводить серьезный поход для их усмирения.
— И этот поход не удастся скрыть. — заметил один из сподвижников.
— Почему же? — встрял другой.
— Потому что даже сотню воинов не увести в леса тайно.
— Зачем же это делать тайно? — улыбнулся тот, второй сподвижник. — Сообщим, что гёты пытаются их заставить платить дань уже себе. И пойдем их… хм… защищать.
— Проболтаются же.
— Да ну, — отмахнулся он рукой. — Для надежности достаточно сотни всадников. Что их воины против наших? Грязь под ногами. Но этого числа слишком мало — не поверят. Возьмем три сотни. Из наших и дружественных родов. И наведем в лесах порядок, а то распустились. Заодно еще рабов наловим на продажу.
— А платить дань кто будет?
— Скажем, что гёты многих поубивали и мы милостью Его освободили их на десять лет от дани. Ибо не людей, ни еды. Там сущее опустошение.
— И он поверит? — усмехнулся Сарак.
— Продав рабов, мы поднесем ему богатые дары. А оружие Беромира и его воинов станет доказательством наших слов. Он же знает, что лесной народ живет в крайней нужде и бедности. И оружия не имеет железного.
— Только вот… хм… сладкий песок и индийское железо, — кивнул Сарак на подарки, лежащие у его ног. — Если Мила не обманула, то один этот нож стоит больше, чем десяток молодых и красивых невольниц.
— Если Беромира не укоротить — быть беде, — серьезно произнес Арак.
— А если укоротить — быть убытку. — нахмурился Сарак. — Если он будет платить дань в десяток таких ножей, мы через несколько лет с золота есть станем.
— А они?
— А что они?
— Через несколько лет этот Беромир уже сотню кованых воинов будет иметь под рукой. Или больше. Станет он после этого платить тебе дань?
— А почему нет? — усмехнулся Сарак. — Им соль нужна. Перережу торг ромейский — и все. Сразу сговорчивее окажутся. Воевать нам нет резона.
Арак от этих слов нахмурился.
Сарак замер.
Прищурился. И спустя несколько секунд раздраженно воскликнул:
— Вот только не говори мне, что ты уже что-то учудил!
— Я? Ничего.
— Врешь!
— Я просто…
— ЧТО⁈ Говори!
— Я… я в одном поселении просто проболтался о том, что Беромир очень хорошо расторговался. Выкупив все, что было у ромейского купца. И у него сейчас полно соли, железа и прочего.
— Послали же мне небеса брата, — тяжело вздохнул Сарак. — Они до весны подождут?
— Я сказал им, что до весны у него все разберут местные…
Беромир в это же самое время спокойно рисовал.
Сделал большую доску из струганных плах. Ну и пытался на ней изобразить узор для щита.
Получалось плохо.
По вполне банальной причине — рисовать он не умел. Что сейчас, что в прошлой жизни. Чертить — еще куда ни шло. А вот рисовать…
Поэтому он мучал своих учеников и женщин, заставляя их пытаться что-то малевать.
По кусочкам.
Собирая из них, как из аппликации картинку.
Разумеется, привлекал Беромир людей не постоянно. Нет. Да и сам не мог уделять слишком много времени этому занятию. Ученики его по несколько часов в день упражнялись на плацу, учась действовать слаженно. Быстро строиться, передвигаться, поворачивать, атаковать…
Залп двадцати двух плумов[1] производил на них неизгладимое впечатление. Воображения им вполне хватало, чтобы понять последствия для условного противника. Да и методичный обстрел обычными дротиками, запускаемыми атлатлем, тоже внушали. Изготовившись, они за минуту могли выбросить все свои боекомплекты.
Конечно, легкие дротики были неказисты и довольно слабы, но их было много. И на дистанции в тридцать-сорок шагов они давали хорошую плотность обстрела. Причем ведун уже начал опыты с плюмбатами, их аналогом. То есть, брал имеющиеся легкие, короткие дротики и ставил на них утяжелитель.
Поначалу он использовал свинец.
Но его было мало, и он требовался в других делах. Поэтому он пустил в дело отбракованное железо. То самое, которое оказывалось слишком ломким или еще в чем-то проблемным из-за большого количества примесей.
Подобрал подходящий вес. Сделал оснастку. Ну и «лепил» потихоньку. Расковывал небольшие толстые пластинки. Сворачивал их в трубку, ну и осаждал по форме, заодно сваривая кузнечным образом.
Оперения стал ставить. Из сыромятной кожи, то есть, твердое. Разной формы, как прямой, так и закрученной. И экспериментировал… экспериментировал… экспериментировал.
Но даже так было видно, что подобные плюмбаты, метаемые атлатлем, легко улетали вдвое дальше и существенно сильнее били. И это было не пределом. Упираясь во многом лишь в тренированность и слаженность бойцов…
А вот с пращами и бумерангами не упражнялись. Не до того. И так ребята оказались немало перегружены. День за днем уже почти месяц тренируясь до изнеможения. Перед сном. А потом попить водички, умыться и отбой.
Спали как младенцы.
С утра же их ждали дела по хозяйству, возня с рисованием и прочее. А после легкого ужина новая изнуряющая тренировка.
И опять.
И снова.
Зато залп пилумов получался вся слитнее и слитнее. Да и работа дротиками выходила лучше, с возможностью накрывать нужные участки по выбору. Ну и строевая радовала, что и не удивительно, так как на нее шел основной упор.
Пришлось, правда, завести себе барабанщика. Иначе не удавалось действовать синхронно. С помощью «клубов» Перуна подыскали несколько мальчиков-сирот лет десяти. И выбрали из них одного — достаточно здорового, смелого и с чувством ритма. Ну и выдали ему простенькую колотушку. Параллельно делая барабан… ну такой — небольшой. Чтобы он мог утащить.
Вот под этот барабан и ходили.
Учась попадать шагом в ритм. Что в известной степени и защищало строй от разрывов. Поначалу, правда, и это не спасало, ведь у всех людей свой шаг. Вот шеренга и распадалась. Но мало-помалу ученики привыкали. Кто-то старался ступать покороче, а кто-то и подлиннее, подстраиваясь под остальных.
Рисовали.
Добывали еду с дровами.
Возились с ремесленными задачами.
И тренировались.
Тренировались.
Тренировались.
Без выходных и проходных. Натурально поселившись в «дне сурка», только не таком безнадежном. Однако же местные, не привыкшие к таким нагрузкам психологически, натурально «трещали по швам» и подвывали. Скорее даже поскуливая. Настолько, что решились поднять этот вопрос. Хотя после свадьбы и той клятвы была как шелковые. Молча делая то, что им скажут. Но наболело…
— Куда же мы так спешим? — спросил как-то один из учеников на «перекуре». — Словно за нами кто-то ужасный гонится.
— Мы готовимся к отражению нападения.
— Так набежники никогда перед снегом или в снег не приходили. У нас еще о-го-го сколько времени. Зачем так стараться?
— А если нет? — вполне доброжелательно произнес Беромир. — А что будет, если в этот раз Арак поступит иначе? Мы ведь знаем этот обычай и можем подготовиться к нему.
— Почему ему так поступать? — удивился ученик.
— Например, если он опасается, что весной мы окажемся слишком сильными. — произнесла Дарья, вклинившаяся в разговор. — Вы видели, как Арак выглядел при разговоре?
— Словно он боялся, — сказала Злата. — Я страх хорошо чую.
— Серьезно? — удивился Беромир.
— Да. Кажется, словно человек пахнуть начинает как-то иначе.
— Злые языки, — с максимально серьезным лицом заметил ведун, — рекомендуют носить красную одежду, дабы враг не видел твою кровь, и коричневые порты — что не показывать ему свой страх.
Все посмеялись этой простой шутке. А потом Злата, улыбаясь, возразила:
— Нет. Я о другом, не настолько сильном страхе. Понимаешь… страх, он пахнет как-то по-особенному. Не могу объяснить. Просто чую.
— А ложь?
— Да, но слабее и не всегда.
— Все слышали? — обращаясь к ученикам, поинтересовался Беромир. — Она страх почуяла. Я и Дарья его увидели. Один из нас мог ошибиться, но втроем — вряд ли. Это говорит о том, что Арак боится нас. И может ударить тогда, когда мы не ждем.
— Если так будет рваться, то до весны мы и сами можем не дожить. — мрачно заметил один из учеников.
— А до весны и не надо. — мягко и добро улыбнулся им ведун. — Как я пойму, что вы готовы, то и выдохнем. Вон — одежду уже все почти перешили. Прекратим с ней возиться — сразу легче станет. Дальше-то у нас только с железом останется работа да упражнения выполнять. Но уже не так яростно.
— Может, и сейчас не спешить?
— До льда — самая опасность. — покачал головой Беромир. — Я бы и рад передохнуть. Сам устал жутко. Но… понимаете… самый удобный вариант для Арака — отправить набег по воде. Потому и рвусь. Зимой-то по лесам бродить никакого удовольствия. Так что, либо до весны ждать, либо стараться до льда проскочить. Потерпите. Сам вижу — тяжело. Но дадим слабину — нас всех вырежут…
[1] 22 пилума, потому что 21 учение и Беромир.