Хранитель Рун

Глава 12

День не задался с самого утра.

Накануне я поздно лег спать – читал «Старшую Эдду», с ридера, подаренного Трофимычем.

В принципе, полезной информации там было немного – книга представляла собой собрание мифов о скандинавских богах, которые, казалось, занимались исключительно тем, что ссорились, строя друг другу козни. Особенно отличался этим Локи, достигший исключительных высот в области троллинга богов, точнее – асов.

Однако, от обилия трудновыговариваемых имён и древнего заковыристого слога у меня скоро начала болеть голова, так что, в конце концов, я забросил это дело, но еще долго не мог уснуть, перебирая в голове детали минувшего дня. Всё-таки, зря я сорвался на Аську. Сам виноват – не надо было трепать языком, знаю же, что у неё вода в одном месте не держится. Да еще этот Нильс со своими теориями заговора…

Алиса вела себя все также замкнуто – то ли реально обижалась (кто их знает, этих андроидов), то ли ей перепрошили модуль контроля – не исключено, что влияние Миллера простиралось и на социальщиков.

Тем не менее, водить машину вне утвержденных маршрутов я по-прежнему не мог, так что ехал сейчас в такси.

На улице накрапывал мелкий дождь, отчего моя хандра только усиливалась.

В кабинете Сельдингера меня ждал сюрприз.

– Ежи! – радостно приветствовал меня доктор. – У нас новости!

Я вопросительно поднял брови. – Знакомьтесь! – Сельдингер сделал широкий жест рукой. – Это – Сильвия, ваша будущая, так сказать, партнерша!

– Скорее – напарница! – ухмыльнулся Макс, подавая мне стакан с горячим кофе.

Я кивнул, уставившись на Сильву, ожидая, что та сейчас ляпнет что-то вроде «А мы уже знакомы!», но та глянула на меня, словно видела в первый раз.

– Мы решили, что добавление в проект еще одного участника позволит ускорить процесс развития аватаров, – сообщил мне Миллер, откладывая в сторону свой смартфон. – Будете помогать друг другу, тем более, что у вас сейчас там намечается довольно сложный этап, насколько я могу судить.

Мне захотелось ответить ему, что уж он-то должен был бы знать это наверняка, как представитель студии, разрабатывавшей игру, но сдержался.

– Сильва уже прошла все необходимые исследования, процент совместимости у неё довольно высокий – восемьдесят четыре процента, – рассказывал Сельдингер, счастливо глядя на Сильву, словно та была его дочерью-первоклашкой, получившей первую отметку в школе. – Теперь нам нужно дождаться окончательного результата тестов и подтверждения Логруса – это займет не более получаса – и можем начинать! Вы ведь готовы сегодня приступить к погружению немного позже, пропустив вперед даму, Ежи?

– Конечно, – согласился я.

Сильва сидела на краешке стула, потупясь, и сложив руки на коленях, словно и в самом деле была примерной ученицей. К счастью, сегодня она пришла без своей боевой раскраски и шипасто-металлических нарядов, и выглядела почти привлекательно, расчесав обычно спутанные взлохмаченные волосы на ровный пробор. Из-под рукавов блузки виднелись розовые шрамы на тонких предплечьях.

Было в её облике что-то елейное, пай-девочковое.

Впятером в кабинете Сельдингера было тесновато, и Макс сказал, что пойдет в лабораторию готовить Логрус, и я направился с ним.

– Быстро вы её нашли, – заметил я.

– Да, повезло, в каком-то смысле, – согласился Макс. – Вчера пришла анкета, я уже буквально в числе последних отправил её на скрин-чек паттерна, и тут выдает – восемьдесят четыре! Сельдингер прыгал чуть не до потолка – хотел прямо вечером её вызывать, еле отговорил. С утра с ней возится.

– А у неё что, разве какие-то проблемы с генетикой? – небрежным тоном спросил я. – По виду так не скажешь…

– Ну, это ты просто плохо смотрел, – усмехнулся Макс. – У неё с психикой нелады – это сразу видно. Вон, руки все порезаны, суицидальные попытки, или их имитация, как минимум. Ну, и еще там есть кое-что, но тебе Ежи, извини, не могу рассказать – конфиденциальная, как ты понимаешь информация. Скажу лишь, что там есть что корректировать. Хотя, мне кажется, с таким показателем совместимости, Сельдингер её и совершенно здоровой бы взял…

«Странно», – подумалось мне. Если критерий совместимости играет такую важную роль – получается, наличие генетической патологии вообще вторично. Это неприятным образом перекликалось с тем, что вчера говорил Нильс.

Макс, тем временем, щелкал тумблерами и что-то набирал на панелях.

Серебристые башенки-соты начали издавать тихое гудение, между ними появилось голубоватое облачко.

– А когда я оцифровывался, были красные лучи, – заметил я вслух.

– Верно! – согласился Макс. – Но ты вроде как активировал Логрус, так что теперь это – его постоянное рабочее состояние.

Хм. Значит, я был первый, кто прошел через оцифровку искусственного интеллекта? Я подошел ближе, разглядывая облако, и вдруг в моей голове прозвучало короткое слово: «Нет».

Это было настолько похоже на системное уведомление в игре, что я даже непроизвольно дернулся, но нет – я все еще оставался в лаборатории.

– Осторожнее! – сказал Макс по-своему истолковав мое движение. – Он может фонить статикой.

На лестнице, между тем, послышались голоса, и в комнату, наклоняя головы, вошли Сельдингер, Миллер, и следом – Сильва.

При виде Логруса, ее глаза расширились, она поглядела на меня, и я заметил тревогу в её взгляде.

«Что, страшновато?» – усмехнулся я про себя. А ты думала…

– Ну-с, Сильвия, проходите сюда, садитесь вот в это кресло, – засуетился Сельдингер. – Вот так, да… Можете расслабиться – процедура абсолютно безболезненна, Ежи подтвердит – верно, Ежи?

Я кивнул.

– Вот и отлично! Просто расслабьтесь и дышите глубже… Да? Готовы? Макс, включайте!

Макс лихо козырнул, и, с улыбкой повернул какой-то рубильник.

Сильва закрыла глаза. Голубое облако начало опускаться на её голову, на какой-то момент мне показалось, что Сильва словно исчезла – остался только голубой контур, но потом я понял, что это игра отблесков на электродах – в лаборатории почему-то потемнело.

– Что у нас с освещением? – с неудовольствием спросил Сельдингер. – Макс, в чем дело?

– Что-то не пойму, – с недоумением отвечал тот. – Похоже, скачок напряжения…

Однако, спустя секунду, лампы снова вспыхнули обычной яркостью, и, одновременно с этим, голубое облако пропало.

– Merde! – выругался Сельдингер. – Макс! Что происходит?! Где Логрус?!

Макс лишь пожал плечами – его лицо выглядело тревожным, он снова защелкал тумблерами и лихорадочно набирал на панели какие-то комбинации.

– Доктор, что с девушкой? – Миллер наклонился над обмякшей в кресле Сильвой. – Мне кажется, она не дышит…

– Что?! Не может быть! – Сельдингер довольно бесцеремонно отпихнул его и заглянул в лицо Сильве. – Просто глубокий обморок, видимо, от перепада напряжения… Он приподнял верхнее веко Сильвы, нахмурился, качая головой и коснулся пальцами её шеи. Нервно облизнул губы. Изменился в лице.

Миллер повернулся к Максу. – Реанимационную бригаду сюда! Живо!

Макс, бледный, как полотно, опрометью бросился к дверям.

– Доктор, помогите мне уложить её! – командовал Миллер. – Ну же!

Сельдингер, побелевший, и трясущийся, казалось, не соображал, что от него требуется.

Миллер, досадливо крякнув, подхватил тело Сильвы и положил его на пол.

Опустившись тут же рядом с ней на колени, начал ритмично давить сцепленными в замок ладонями на ее грудную клетку.

– Этого не может быть… Это не могло случиться! Абсолютно исключено… – бессвязно бормотал Сельдингер.

Я приблизился, словно сомнабула, к багровеющему от натуги Миллеру, продолжавшему непрямой массаж сердца.

Глаза Сильвы широкими застывшими зрачками, уставились в потолок. Голова безвольно покачивалась в такт движениям Миллера, и, по её остекленевшему взгляду, я понял, что все усилия Миллера уже тщетны.

В комнату ворвались врачи с дыхательной аппаратурой и дефибриллятором, меня оттолкнули в сторону – один бросился вводить в горло Сильвы силиконовую трубку, другой – сменил Миллера; третья девушка стремительно накладывала на грудь Сильвы электроды.

– Изолиния!

– Адреналин!

– Амбушку!

Замелькали шприцы, потянулись прозрачные трубки, запищала техника.

Макс потянул меня за рукав, и мы вышли в коридор.

– Что случилось, Макс? – еле вымолвил я. – Ведь это… Это должно было быть безопасно!

Макс лишь отрешенно покачал головой и развел руками. – Не знаю! Произошло что-то необъяснимое! Логрус – он словно… взбесился!

– Хочешь сказать, – я понизил голос, – он убил её? Искусственный интеллект?

Макс промычал что-то нечленораздельное. – Нет, – выдохнул он. – Невозможно!

Вышел Миллер, отряхнул брюки, отдуваясь, промокнул лоб платком.

– Скверно, – сказал он.

– Она… – я не договорил, и невысказанный вопрос повис в воздухе.

– Да, – коротко ответил Миллер. Он обвел нас тяжелым взглядом и повторил: – Скверно!

Больше мы не разговаривали, лишь молча стояли у дверей, ожидая финала.

Так прошло, наверное, около часа – это были самые долгие минуты моей жизни.

Наконец, вышел один из врачей, странно глянул на нас, и торопливо ушел куда-то. Через минуту вернулся с каталкой, и последняя надежда, теплившаяся у меня в душе, угасла.

Сильва была мертва.

Мы с Максом сидели в кабинете, избегая встречаться взглядами. Только что мы стали свидетелем сцены, когда Сельдингер, брызгая слюной, кричал на врачей, чтобы везли тело Сильвы в реанимационную палату и подключали к аппарату. Когда один из них попытался объяснить, что они уже констатировали смерть, после почти часа безуспешных попыток реанимации, он сорвался на визг, и, топая ногами, орал, что Сильва не могла умереть.

Не знаю, чем всё это кончилось, потому что Миллер сделал знак Максу увести меня, а сам положил руку на плечо Сельдингера и что-то вполголоса сказал ему, так что тот сразу стих.

Дверь открылась, и на пороге показался Миллер, а за ним, с совершенно опустошенным выражением лица, маячил Сельдингер.

– Кхм, – Миллер опустился в кресло напротив меня. Сельдингер остался стоять, казалось, вообще не замечая никого вокруг.

– Увы, Ежи, – серьезно сказал Миллер. – К сожалению, произошла трагическая случайность. По всей видимости, из-за скачка напряжения, процесс инициации был грубо прерван, что привело к своего рода короткому замыканию в мозгу, и летальному исходу. Нам очень жаль, что вам пришлось быть свидетелем смерти вашей потенциальной напарницы.

На какое-то мгновение, мне почудилась угроза в его словах, но нет – Миллер глядел на меня с неподдельным участием.

– Возможно, после пережитого, вы больше не захотите участвовать в эксперименте – в этом случае ни студия, ни институт, не будут иметь к вам никаких претензий – вы получите оговоренный гонорар и даже, скорее всего, страховые выплаты. В любом случае, на сегодня наши опыты, – он кинул косой взгляд в сторону Сельдингера, – закончены. Отправляйтесь домой, придите в себя, отдохните. А завтра сообщите нам о своем решении. Возможно, вам потребуется больше времени – в таком случае, тоже дайте нам знать.

Он помолчал, похлопал меня по колену. – В науке, к сожалению, так бывает, Ежи, – тихо сказал он.

Поднявшись, сделал знак Максу и тот вышел вместе со мной.

– Тебя проводить? – спросил он неуверенно. – Может, заказать тебе такси?

– Спасибо, я в порядке.

Мы попрощались, и я двинулся по коридору в сторону лифта.

Когда я проходил по коридору, одна из дверей передо мной распахнулась, и на пороге появился невысокий старик в белом халате. Седые вихры воинственно топорщились в разные стороны, из-под толстых стекол очков на меня подозрительно уставились голубые глаза.

– Вы ко мне, молодой человек? – осведомился он.

Я вспомнил его – мы столкнулись в первый день моего участия в эксперименте. Он еще тогда перепутал меня с каким-то сотрудником. Что-то щелкнуло у меня в голове, и ответ вырвался раньше, чем я успел его осознать.

– Да, – сказал я.

Он посторонился, пропуская меня, и, проходя, я успел кинуть взгляд на табличку над дверью:

«Липшиц Лев Маркович. Профессор, заведующий кафедрой нейрогенетики»

– Присаживайтесь, молодой человек, – профессор плотно прикрыл за собой дверь и направился к старомодной кофеварке. – Хотите кофе?

– Спасибо, не откажусь, – стоявший в кабинете ароматный запах будоражил ноздри, и я только сейчас осознал, что зверски голоден.

Пока старик колдовал над чашкой, я с любопытством оглядывался.

Кабинет профессора, казалось, застыл во времени – мебель здесь была старая, деревянная, почти музейная. Рабочий стол завален бумагами, раритетный калькулятор, горшок с полузасохшим растением на подоконнике. Никакой плазмы – допотопный монитор, судя по всему, проводной.

Старик подошел ко мне, поставил на стол дымящуюся чашку с отбитым краем.

– Прошу! Простите, по привычке положил вам столько же сахара, сколько себе… Надеюсь, вы любите сладкий?

Я с благодарностью кивнул, сделал глоток и едва разлепил губы – кофе скорее напоминал патоку!

– Итак, молодой человек, – профессор поправил очки, – чем могу быть вам полезен?

– Лев Маркович, – я отставил чашку в сторону. – Мы встречались с вами на днях – столкнулись в коридоре, помните?

– Разумеется, – кивнул профессор. Его губы тронула легкая улыбка. – Поверьте, я еще не настолько в маразме, как некоторые хотели бы думать.

– Вы тогда перепутали меня с кем-то, кажется, с одним из старых сотрудников, – напомнил я, – назвали меня…

– Вацлав, – опередил старик. Он снял очки, и начал протирать стекла рукавом. – Да, в самом деле…

– Кто такой Вацлав? – спросил я.

Профессор вздохнул. – Я, почему-то, был уверен, что вы придете ко мне с этим вопросом, – сказал он. – Рано, или поздно…

– Расскажите мне про него, – я впился в старика глазами. Вацлав, Вацлав… Почему мне знакомо это имя? Я слышал его где-то еще! В памяти почему-то всплывал Логрус, погружение, переплетающиеся спирали…

Липшиц рассеянно покивал. – Это было давно, – сказал он тихо, – я, действительно, мог ошибиться. Все-таки, двадцать лет прошло…

Двадцать лет! Эта цифра начинала действовать мне на нервы. Такое чувство, что все, происходящее со мною последние дни было как-то связано с теми, или иными событиями тридцатых годов.

– Вацлав был ассистентом кафедры, моим аспирантом, – поведал Липшиц. – Как сейчас помню его лицо, особенно, глядя на вас…

Он замолчал, шевеля губами, по-видимому, погрузившись в воспоминания.

– Чем он занимался? – спросил я.

– Что? А, генетикой, разумеется. Главным образом, прикладными аспектами. Тема его диссертации была: «Особенности анализа кариотипа стволовых клеток при использовании нейронных сетей». Очень одаренный был юноша, хотя и несколько, мм… увлеченный…

– Был? А что с ним стало?

Липшиц сделал неопределенный жест рукой. – Точно неизвестно… Я потерял его из виду в начале тридцатых. Тогда как-раз произошел переворот, у института был сложный период, сокращения бюджета, реструктуризация. В общем, благословенные тридцатые… Мда…

Он нахмурился. – Сейчас принято критиковать Каргатова и его методы, – сказал он. – Но те, которые пришли после него – не лучше, ничуть не лучше, да. Простите, молодой человек, – спохватился он, – я, по-стариковски, иногда теряю нить. Так о чем мы? Ах, да – Вацлав Полански…

– Полански?! – вырвалось у меня. – Его фамилия – Полански?! Вы уверены?

Старик вскинул на меня удивленный взгляд. – Ну, да, разумеется. На имена и лица у меня очень хорошая память. А что, позвольте спросить, вас так удивило?

– Я тоже – Полански! Только меня зовут Ежи! – Я впился руками в столешницу. Как такое совпадение возможно?

Липшиц долго смотрел на меня, изучая моё лицо.

Потом нацепил очки, с кряхтением поднялся с места и приблизился к заваленному кипами бумаг и папок шкафу.

– Где-то здесь была… – бормотал он. – Кажется, я видел её совсем недавно… Куда же… Ах, вот она!

Он выпрямился, держа в руках небольшую картонную коробку с изображением здания института.

Положив её на стол, смахнул пыль и снял крышку. Внутри коробки оказалась пачка старых открыток, какие-то грамоты, вырезки из журналов, и выцветшие фотографии.

– Знаете, всегда предпочитал живые карточки, – поделился он со мной. – Все-таки, все эти цифровые картинки, на мой взгляд, не могут дать тех ощущений, когда держишь фотографию в руках. Это – одни из последних, сделанных на кафедре…

Он протянул мне карточку размером девять на пятнадцать. Снимок был сделан на фоне НИИ – около десятка человек в белых халатах, стоя на ступенях крыльца, глядели в объектив.

– Коллектив кафедры, тридцатый год, – прокомментировал Липшиц. – Узнаете Вацлава?

Я кивнул. Еще бы не узнать – вихрастый парень, державшийся с краю, застенчиво улыбаясь, был удивительно схож с моим отражением в зеркале. Я невольно обратил внимание на его осанку – он чуть сутулился, но явно не носил корсета. Значит, моей генетической проблемы у него не было…

– В центре – это я, – с чуть заметной гордостью подсказал старик.

Липшиц выглядел почти также, только шевелюра была пышнее. А вот стоявший рядом высокий худой парень, преданно глядевший на него, показался мне смутно знакомым – эти характерные залысины… – Сельдингер! – воскликнул я, указывая на него пальцем.

Липшиц косо глянул на снимок. – Да, – буркнул он неохотно, – он тоже был в числе моих аспирантов. Не скажу, что из самых способных, но уж точно из самых пронырливых. Когда-то ходил за мной по пятам, и заглядывал в рот, а теперь… – он махнул рукой. – Изредка здоровается, но чаще делает вид, что не замечает. Ну, он теперь большой ученый, в фаворе у совета директоров…

Вон оно что. Я припомнил, сочувственно-пренебрежительный тон, с которым Сельдингер отзывался о профессоре.

Продолжая изучать снимок, я наткнулся взглядом на девушку, выделявшуюся на общем фоне необычно серьёзным взглядом и скромным видом.

Чем дольше я смотрел на неё, тем больше начинало казаться, что потихоньку схожу с ума.

– Профессор, а это – кто? – спросил я, указывая на неё пальцем.

– Это? – Липшиц взял карточку и вгляделся. – А! Это – Агнесса, умненькая девочка… Она к нам, кажется, по программе обмена приехала, или на стажировку – сейчас уж не вспомню. То ли из Сербии, то ли из Румынии… А чем она вас так заинтересовала?

Он вернул мне снимок, и я снова уставился на девушку. Несмотря на различия в прическе, одежде, и выражении лица, я был готов поклясться, что вижу перед собой Сильву!

– Лев Маркович, – попросил я, – вы позволите мне сделать цифровую копию? Можно, я сделаю снимок на телефон?

Профессор склонил голову набок. – Мне бы не хотелось, чтобы эта фотография попала в сеть, или на цифровой хранитель, – признался он. – Однако, видя, что вам она небезразлична… Знаете, я, пожалуй, её вам подарю.

– Правда? – я удивленно вскинул на него глаза.

– Забирайте, – подтвердил Липшиц. – В конце концов, мне осталось не так уж много, а что будет с моим архивом после смерти? – он вздохнул. – Скорее всего, пустят в утилизатор… Или отнесут в подвал, где он будет потихоньку гнить. Так что, лучше уж пусть эта фотография хранится у вас. Только, пожалуйста, не говорите об этом Сельдингеру. И вообще – не упоминайте о том, что заходили ко мне – так будет лучше и для вас, и для меня… Да.

Я кивнул, бережно пряча фотографию.

– Так что, вам знакома Агнесса? – вывел меня из раздумий голос профессора.

– Н-не совсем, – я заколебался, не зная, стоит ли рассказывать профессору про Сильву и эксперимент.

С другой стороны – кто, как не он мог пролить свет на эти странные совпадения?

– Профессор, – решился я, – вы не знаете, имели ли Вацлав, и, возможно, Агнесса, отношение к проекту «Имир»? Или Логрусу?

К моему удивлению, старик покачал головой.

– Я никогда не слышал о таких проектах, – сказал он. – Впрочем, теоретически, Вацлав и Агнесса могли работать вместе – у них были общие интересы, ведь Агнесса была очень одаренным нейробиологом… Но я, честно говоря, не припоминаю, каких-то конкретных исследований. Имир, говорите? Что это за проект?

Мой рассказ произвел на Липшица чрезвычайное впечатление. Он слушал очень внимательно, не перебивая, лишь изредка задавая уточняющие вопросы. По мере моего повествования, лицо его делалось всё серьёзнее, на лбу залегли глубокие морщины. Когда же я дошел до событий сегодняшнего дня, он побледнел, снял очки и принялся рассеянно протирать их, уставившись на стол перед собой.

– Профессор, – окликнул я его после затянувшегося молчания, – что, по-вашему, всё это значит?

При звуке моего голоса, он вздрогнул, поднял голову и уставился на меня, словно видел впервые, и не мог взять в толк, откуда я взялся.

– Уходите! – сказал он. – Немедленно уходите, прошу вас.

Он поднялся и кивнул в сторону двери.

– Но почему? Что случилось? – я опешил от неожиданной перемены, случившейся со стариком.

– Неважно, уходите, – повторил Липшиц, нетерпеливо подталкивая меня к двери. – И никому – слышите – никому не говорите, что были у меня! И мой вам совет… – Он закусил губу. – Впрочем, нет – я не могу советовать вам в сложившейся ситуации…

– Но как же так! – я был абсолютно сбит с толку. Только вроде наметился какой-то просвет – и вдруг дед отказывается комментировать что-либо! – Профессор, ведь это важно для меня! Что происходит?! Кто такой Вацлав, и почему в нас с ним одинаковая фамилия? Почему погибла Сильва? Что от меня скрывает Сельдингер? – последний вопрос я почти выкрикнул, припомнив, с какой антипатией Липшиц отзывался о бывшем ученике.

При упоминании фамилии доктора, старик на секунду замер. Потом, подойдя к двери, приоткрыл её, опасливо выглянул наружу и жестом велел мне выходить.

– Идите! Пока вас никто не заметил.

Мне ничего не оставалось, как подчиниться.

Уже на самом пороге, профессор ухватил меня за рукав.

– Мне очень жаль, но я действительно, не знаю, чем вам помочь, молодой человек, – жарко прошептал он. – Возможно, вам лучше и дальше оставаться в неведении. Единственное, что могу сделать для вас… – Он сглотнул. – Если дело зайдет слишком далеко, и вам всё же потребуется узнать правду – спросите у Сельдингера, что ему известно о зеркале.

– Зеркале? – переспросил я, но старик только шикнул, и захлопнул перед моим носом дверь.

Окончательно запутавшийся, в полной растерянности, я направился по коридору к лифтовому холлу.