Хранитель Рун

Глава 5

Центр нейробиологии и генной инженерии размерами и площадью напоминал небольшой городок.

Главный корпус я нашел без труда, приехав на полчаса раньше указанного срока, и теперь, как на иголках, сидел в холле, давясь безвкусным кофе из пластикового стаканчика.

Седоусый охранник на мои расспросы лишь равнодушно пожимал плечами.

«Если пригласили – ждите. Придут».

В очередной раз проверил почту – новых писем не было. Что если мой ответ пришел слишком поздно? Может, вообще зря всё это, и не нужно было отпрашиваться у Алекс и морочить себе голову? Да и сомнительно это всё как-то.

Без пяти десять я окончательно решил уходить, но вместо этого взял еще один стаканчик кофе.

Десять ноль-ноль! Ну, всё понятно. Теперь точно пора валить.

– Ежи Полански! – объявил голос репродуктора.

Всё еще не веря в реальность происходящего, я приблизился к стойке. Охранник считал сканнером биопаттерн с моего браслета и кивнул в сторону вращающейся двери.

За ней находился зал поменьше, округлой формы, с десятками лифтов по периметру.

Навстречу мне, сверкая залысинами, двинулся высокий человек в белом халате.

– Ежи Полански? Рад встрече! Марк Сельдингер, старший научный сотрудник кафедры нейрогенетики и молекулярной кибернетики!

Он растянул тонкие губы в улыбке; глубоко посаженные темные глаза внимательно изучали меня из-под высокого лба.

– Мы очень рады, что вы откликнулись на наше объявление, – сказал он, пожимая мне руку. – И спасибо, что пришли.

– Честно говоря, я боялся, что уже опоздал, – признался я. – Ваше письмо вчера я прочитал за минуту до полуночи…

Сельдингер понимающе кивнул. – Это, скорее, дисциплинарная мера. Дело в том, что мы впервые проводим эксперимент такого масштаба, и заинтересованы в максимально оперативной работе с участниками. Способность быстро и четко реагировать в сжатые сроки – одно из требований к кандидатам.

– А что за эксперимент? – вырвалось у меня.

Сельдингер посмотрел на старинные наручные часы.

– Буквально через несколько минут вы всё узнаете. Для начала, давайте поднимемся в мой кабинет.

Мы зашли в лифт, Сельдингер коснулся визатора пластиковой картой, и кабина бесшумно заскользила вверх. От стремительного подъема у меня заложило уши.

– Двенадцатый этаж! – объявил мелодичный женский голос.

Над полупрозрачными плексигласовыми дверями горела неоновая надпись:

«Кафедра нейрогенетики и клеточной патологии»

– У нас тут немного старомодно, – словно извиняясь, пояснил Сельдингер, пока мы шли по коридору мимо белых дверей, окруженных мерцанием защитных полей. – Руководство, знаете, не особенно охотно выделяет средства на ремонт. Хотя здание уже довольно старое, тридцатых годов. Да, в общем-то, с тех пор здесь мало что менялось… С другой стороны – своеобразная атмосфера, словно работаешь в музее.

Кабинет Сельдингера находился в самом конце коридора, в небольшом холле.

– Прошу! – он жестом пропустил меня вперёд.

Двое мужчин в белых халатах, о чем-то негромко беседовавших между собой, прервались при моем появлении.

Белобрысый, стоявший у широкого, во всю стену, виртэкрана, радостно заулыбался. У него были светлые, чуть навыкате, глаза, пухлые губы и несколько одутловатое лицо. К карману халата, несколько небрежно, был прикреплен бейджик, такой же, как у Сельдингера.

Его собеседник, седоватый мужчина плотного телосложения, вальяжно развалившийся в кресле у стола, окинул меня оценивающим взглядом. Белый халат, наброшенный на дорогой костюм, был ему явно мал.

– Знакомьтесь, коллеги! – Сельдингер торжественно взмахнул ладонью. – Ежи Полански, двадцать один год, наш доброволец. Процент совпадения по предварительной оценке биопаттерна – девяносто шесть процентов!

Белобрысый присвистнул. – Девяносто шесть?!

Сельдингер, сияя, кивнул.

– Ежи, это – Максим Лукша, наш младший научный сотрудник.

– Можно просто Макс, – ввернул тот, не сводя с меня восхищенного взгляда, словно я был невесть какой диковиной.

– А это, – Сельдингер слегка поклонился седоватому, – Генрих Рудольфович Миллер, официальный представитель наших партнеров, студии виртуальных технологий «Феникс».

– Можно просто Генрих Рудольфович, – усмехнулся Миллер.

Я пожал мягкую ладонь Макса, едва выдернул руку из стискивающей медвежьей лапы Миллера и присел на предложенный мне стул.

Сельдингер откашлялся. – Итак, Ежи, позвольте еще раз поблагодарить за то, что откликнулись на наше предложение. Откровенно говоря, мы не ожидали так быстро найти кандидата, практически идеально подходящего для наших исследований. Разумеется, нам предстоит еще провести несколько тестов, но, перед тем, как мы продолжим, необходимо ввести вас в курс дела и заручиться вашим согласием.

Он выжидательно уставился на меня, и я кивнул, пока еще не очень понимая, на что именно я должен согласиться.

– Прежде всего, – продолжил Сельдингер, – я хотел бы оговорить, что всё, что вы сегодня услышите, относится к экспериментальному проекту, и одним из условий является неразглашение любой относящейся к нему информации. Вы согласны сотрудничать на этих условиях?

– Согласен, – подтвердил я.

Сельдинегр обменялся быстрым взглядом с Миллером, и, получив от него едва заметный кивок, заторопился дальше.

– Как вы уже знаете из объявления, мы ищем людей с наследственными генетическими заболеваниями нервной системы, к которым относится и ваша спинально-мышечная атрофия. В анкете вы указали, что носите нейрокорсет с восьми лет? Когда появились первые признаки заболевания?

– Сколько себя помню, – я пожал плечами. – В интернате меня сначала возили в коляске, потом социальщики выбили квоту на корсет.

Сельдингер кивал. – Дело в том, Ежи, что ваше заболевание относится к редкой форме. Наверное, вы в курсе, что стандартные методики генной инженерии в вашем случае малоэффективны. Наше исследование, точнее – экспериментальная разработка, предполагает принципиально новый, инновационный подход к лечению таких случаев.

Он сделал знак Максу и тот активировал виртуальный экран.

– Вот смотрите, – Сельдингер ткнул лазерной указкой во вращающуюся, закрученную восьмерками спираль. – Это – проекция вашей ДНК. Вот здесь, – алая звездочка скользнула по спирали, – условно говоря, проблемный участок, со сложным нарушением последовательностей нуклеотидов. На сегодняшний день в арсенале медицины отсутствуют способы коррекции таких повреждений in vivo, то есть – в живом организме, понимаете?

Он уставился на меня так, будто я лично был виноват в отсутствии этих способов.

– Однако, – продолжил он, взмахивая рукой, и Макс переключил слайд, – теоретически, существует возможность, условно говоря, пересобрать неправильный участок, используя виртуальную модель ДНК.

Я разглядывал изображение той же спирали, только в увеличенном масштабе, подсвеченную голубым сиянием.

– И как коррекция виртуальной модели повлияет на проблему моей реальной ДНК?

– Вот! – довольно улыбнулся Сельдингер. – Ключевой момент! Для этого необходимо, чтобы вы сами находились в условиях виртуального пространства, созданного на основе матрицы вашей ДНК. В этом случае, процесс коррекции виртуальной модели, с высокой степенью вероятности, сможет быть транслирован на её физическую структуру!

Я ошалело покачал головой. – Не понял… Что значит – находиться в условиях виртуального пространства? Да еще созданного на основе ДНК?!

– Понимаю, звучит как фантасмагория, – Сельдингер покивал. – Однако, представьте себе, что вы, скажем… играете в виртуальную игру, с высокой степенью погружения.

– Пять дэ эффект?

Сельдингер усмехнулся. – Берите выше! Все десять!

Я недоверчиво уставился на него. Разыгрывают они меня, что ли? Да нет, непохоже.

– Нейроинтерфейс, – видя моё замешательство, Сельдинегр улыбнулся.

Слайд на экране сменился изображением головного мозга, окутанного сетью тончайших волокон, по которым пробегали серебристые вспышки.

– Образно говоря, система оцифровки нейронных импульсов, с датчиками обратной рецепторной связи. Это – технология недалекого будущего, которая выведет виртуальную реальность на качественно иной уровень. Эффект погружения будет достигаться не за счет внешних воздействий, а создаваться самим мозгом, включая полную идентичность ощущений всех анализаторов. Иными словами – альтернативная реальность внутри вашей головы.

– Обалдеть, – только и мог выдавить я.

Сельдингер довольно кивнул. – Да, перспективы завораживающие. Однако же, цель нашего проекта – еще более феерична. Мы пошли дальше, и решили попробовать создать виртуальную реальность с помощью уникального кода, в основе которого – код человеческой ДНК. Собственно говоря – это и есть та самая виртуальная модель, о которой я говорил. То есть, погрузив человека в эту реальность, или, точнее – загрузив её в человеческий мозг, мы получаем возможность воздействия на физический носитель через виртуальный аватар – понимаете?

– Аватар? – переспросил я.

– Именно! Ну, цифровая оболочка, используемая в виртуальной системе.

– И каким образом будет происходить воздействие?

– Правильный вопрос! – Сельдинегр поднял указательный палец. – Для этого необходима цифровая среда, в которой возможно взаимодействие аватара с корректирующей программой. Иными словами – виртуальный мир.

– Виртуальный мир, – эхом откликнулся я.

– Да. Именно поэтому здесь находится Генрих Рудольфович. Студия «Феникс» разработала специальный концепт в рамках нашего совместного проекта – иммерсивная игровая реальность, или, сокращенно – ИМИР.

– То есть, – начал я, осторожно подбирая слова, – хотите сказать, что речь идет об игровом виртуальном мире, созданном на основе моего ДНК?!

– Технически – да, – с облегчением согласился Сельдингер. – Внешне это будет выглядеть, как погружение в виртуальный мир компьютерной игры. Но находясь в этой игре, выполняя… ммм… определенные действия, вы сможете влиять на своё тело, на уровне ДНК. И тем самым – устранить генетический дефект.

– И что именно нужно делать?

Сельдингер вздохнул. – В этом-то, – сказал он, – и заключается экспериментальная часть. Видите ли, Ежи, каждая ДНК, как вам, наверное известно – уникальна. И потому каждый мир, сгенерированный на её основе, в некотором роде, будет терра инкогнита – мы не можем точно прогнозировать, как именно он будет выглядеть, и какие действия необходимо будет в нем совершать, чтобы достигнуть положительного эффекта. В общем-то, это – целиком и полностью зависит от вас.

– Хотите сказать, я погружусь в какой-то рандомный игровой мир, где мне предстоит прокачивать аватару, чтобы вылечить тело? – уточнил я.

– В точку! – радостно воскликнул Сельдингер. – Вы очень верно всё сформулировали!

– И как это будет выглядеть?

– Технически, вы будете находиться в лаборатории. Погружение в виртуальный мир состоит из двух этапов: оцифровка вашей ДНК с помощью специальной технологии, и подключение к серверу с программным обеспечением. В случае успешной оцифровки, при запуске игры вы – точнее ваш мозг – окажетесь в виртуальной среде, в которой вам и предстоит развивать аватар.

– При этом, вы не знаете, как именно она будет выглядеть, и что именно мне придется делать.

Сельдингер развел руками. – К сожалению. Однако, мы будем контролировать ваше состояние, полный мониторинг всех физиологических параметров. В случае каких-либо потенциальных проблем мы успеем вытащить вас оттуда. Да, собственно, и успевать не придется – встроенная система защиты отключит вас от сервера в случае возникновения каких-либо проблем. Подчеркиваю – любых проблем: учащение, или урежение пульса свыше допустимых пределов, малейшие сбои в сердечном ритме, подозрительные очаги активности на электроэнцефалограмме и так далее, вплоть до колебаний уровня глюкозы в крови.

– Кроме того, – подал голос доселе молчавший Миллер, – вы, разумеется, будете застрахованы на весь период участия в проекте, так что, если что-то пойдет не так вам будет обеспечены солидные компенсационные выплаты и пожизненная пенсия. В случае успешного завершения проекта, согласно контракту, вам будет выплачена премия в размере одного миллиона кредитов.

Я неверяще уставился на него. Миллион кредитов?!

Миллер с легкой усмешкой кивнул. – В финансовом отношении для вас расклад беспроигрышный. Ну, а в случае успеха – обеспеченная, и, что самое главное – здоровая жизнь. У вас будет возможность начать всё с чистого листа – любой ВУЗ, любая деятельность, всё, что душе заблагорассудится.

Я ошарашенно переваривал услышанную информацию. Возможность осуществить давнюю мечту, миллион кредитов, и невероятный, фантастический шанс избавиться от треклятого корсета навсегда… Это звучало невероятно хорошо, чтобы быть правдой! Однако же, я здесь, и мне предлагают реальный контракт!

– Ну, так что скажете, Ежи? – нарушил затянувшееся молчание Сельдингер. – Готовы помочь нам?

– Да! – охрипшим голосом сказал я. И, откашлявшись, повторил громче: – Да!

Дальнейшие события проходили, как в тумане. Мне пришлось подписать кучу всяческих документов, как цифровых, так и бумажных, это всё заняло около получаса. Также предстояло еще сдать несколько тестов и пройти обследование.

– Это здесь же, в клиническом блоке, рядом с лабораторией, – потирая руки, сказал Сельдингер. – Все процедуры не займут много времени, так что, если вы не слишком устанете, можем приступить к оцифровке вашей ДНК сразу после получения результатов – это еще примерно около часа. Надеюсь, у вас нет других планов на сегодня?

Планов у меня не было, так что, после еще одной чашки кофе, я направился в клинический блок в сопровождении доктора Сельдингера и Макса. Миллер, пожелав мне удачи, остался в кабинете.

Выйдя в коридор, я едва не столкнулся с благообразного вида старичком, похожим на гнома в белом халате.

– Осторожнее, молодой человек!

– Извините, – я посторонился, пропуская его.

При звуках моего голоса, старик вскинул седую голову, и уставился на меня, подслеповато щурясь из-за толстых стекол очков.

– Вацлав?! – удивленно произнёс он.

– Простите, профессор, – вмешался Сельдингер, деликатно подхватывая его под руку. – Это – один из наших волонтеров. Он у нас впервые, так что еще не слишком хорошо ориентируется в здании.

– Ну да, ну да, разумеется, – растерянно пробормотал профессор. – Разумеется…

Он поковылял дальше, но через пару шагов оглянулся, бросив на меня задумчивый взгляд.

– Наш заведующий кафедрой, – вздохнул Сельдингер, когда мы двинулись по коридору. – Ему уже за девяносто, каждый год провожаем на заслуженный отдых, но дед, мне кажется, всех нас пересидит.

– А что за Вацлав? Ваш сотрудник? – спросил я.

Сельдингер с сомнением покачал головой. – Вряд ли. Во всяком случае – не с нашей кафедры, или отделения. Ну, в таком возрасте – сами понимаете…

Мы миновали просторный, уставленный цветочными кадками холл и подошли к дверям, над которыми светилась надпись «Отделение генетической патологии и наследственных заболеваний».

Здесь коридор был просторнее и светлее, по обеим сторонам его располагались прозрачные двери.

– Тут у нас небольшой клинико-диагностический центр и стационар, – с гордостью рассказывал Сельдингер. – Пациентов немного, в основном – сложные клинические случаи, представляющие научный интерес. Далеко не всем, к сожалению, мы можем помочь, но нейрогенетика не стоит на месте, так что, вполне возможно, ваш визит сюда во многом станет поворотным моментом… Так… Здесь – пульт наблюдения дежурного медперсонала, комната отдыха, процедурный и диагностический кабинеты. Ну-с, Максим, зовите персонал и готовьте аппаратуру, а я пока предупрежу лабораторию. Ежи, посидите пока здесь, Макс вас пригласит – буквально, пару минут.

Я опустился на небольшой кожаный диванчик у стены напротив медицинского поста.

Сестра, проворно набиравшая что-то на клавиатуре, бросала на меня заинтересованные взгляды. Я невольно обратил внимание на её точеную фигурку, достоинства которой лишь подчеркивал плотно облегающий халатик, и вздрогнул, когда над моим ухом неожиданно раздался детский голосок:

– Дядь, угости сижкой!

Светловолосый мальчик, лет пяти-шести, серьезно смотрел на меня ярко-голубыми глазами.

– Чего? – переспросил я, думая, что ослышался.

– Чего-чего – сижкой, говорю, угости, дятел!

Он слегка картавил, произнося «говорю», как «говолю».

– А тебе не рано ещё?! – возмутился я.

Вместо ответа малыш презрительно скривил губы, и выразительно продемонстрировал мне средний палец.

– Эмиль! – откуда-то вырос доктор Сельдингер. – Ты что тут делаешь? Разве у тебя сейчас не процедуры?

– Отменили, – буркнул малыш. – Сказали, сегодня этого вашего кролика крутить будут. Сижку дай.

Сельдингер покачал головой, а затем, к моему изумлению, полез в карман и достал пачку сигарет.

– Держи.

Малыш проворно выхватил из пачки пару сигарет и спрятал их.

– Danke.

Наградив меня косым взглядом, развернулся и потопал по коридору.

– Что это было? – ошарашенно спросил я. – У вас тут что, экспериментальная группа по изучению у детей никотиновой зависимости?

Сельдингер грустно усмехнулся, провожая малыша глазами.

– Не всё так просто, Ежи, – вздохнул он. – Сколько, по-вашему, ему лет?

– Восемь? – предположил я, накинув на всякий случай пару годков.

– Двадцать один, – сказал Сельдингер. – Ваш, между прочим, ровесник. Сложная генная мутация, полностью заблокировавшая рост и развитие организма на уровне семилетнего возраста. При этом, интеллектуальное и психическое развитие соответствует возрастной норме. Хотя, с психикой, конечно, есть определенные сложности. К сожалению, социально адаптироваться к жизни вне стен института пока не выходит.

– Ничего себе, – пробормотал я.

– Увы, – Сельдингер снова вздохнул. – У нас тут чего только не насмотришься…

– Всё готово, док! – крикнул Макс.

Сельдингер пожал мне руку. – Ну, удачи! Мы с Миллером будем ждать вас в кабинете. Держу за вас кулаки!

Прохождение обследования заняло около часа. У меня взяли мазки изо рта, образцы крови, измерили давление, пульс, сняли кардиограмму, заставив перед эти крутить педали. Потом изучали активность работы мозга, облепив голову электродами. Особенно долго проверяли глаза и моторику.

Наконец, когда мы вышли из кабинета, Макс хлопнул меня по плечу.

– Поздравляю! Считай, ты в деле! Официально, нужно дождаться результатов из лаборатории, но то, что я видел, подтверждает предварительные данные. Ты просто идеальный кандидат!

Поскольку, до выдачи заключений нужно было еще ждать около часа, Макс позвал меня в столовую.

Мы как-раз допивали компот, когда на его коммуникатор пришло уведомление.

– Порядок! – обрадовался Макс. – Девяносто шесть и пять десятых процента!

– Что это значит?

– То, что система оцифровки считает твою ДНК почти на сто процентов подходящей для создания виртуального аватара, – он подмигнул. – Понравился ты ей.

– Ты так говоришь, будто она сама выбирает, – заметил я.

– Ну, в некотором смысле, так и есть, – признал Макс. – Там достаточно сложная система на основе искусственного интеллекта, так что – да, он сам решает, кого выбрать.

– Он? – опять не понял я.

Макс махнул рукой. – Не бери в голову. Официальное название системы оцифровки – «Логрус», поэтому мы привыкли называть её «он». Ладно, пошли, там уже Марк с Миллером по потолку, небось, бегают.

– Кстати, а что здесь вообще делает Миллер? – спросил я, когда мы поднимались в лифте.

Макс усмехнулся. – Ну а как же! Их компания финансирует проект. Если эксперимент с погружением и нейроинтерфейсом окажется удачным – у них будет уникальная лицензия, которая их просто озолотит. Вот и крутится, пасёт нас, чтобы информация случайно не ушла на сторону.

Сельдингер встречал нас, сияя. – Грандиозно, Ежи! – воскликнул он. – Результаты тестов превзошли ожидания!

Он схватил мою руку обеими ладонями и энергично встряхнул.

– Ну, готовы попробовать пройти оцифровку прямо сейчас? Не передумали? Нет? Замечательно! Тогда – прошу!

В лабораторию, находившуюся в отдельном крыле, вела бронированная дверь, окруженная защитным полем. Сельдингер, буквально приплясывавший от волнения, обнаружил, что забыл пластиковый ключ, хлопнул себя по лбу, и уже хотел бежать за ним, но Макс, сдержанно улыбаясь, протянул ему свой. Бормоча извинения и неуклюже прикрываясь ладонью, Сельдингер набрал на панели код, и дверь, дрогнув, плавно отъехала в сторону.

За дверью обнаружилась лестница, ведущая вниз, в небольшое помещение, освещенное энергосберегающими лампами. У дальней стены находился виртэкран, под ним – стол с панелью управления, переливающейся разноцветными огнями.

Чуть поодаль стояли три кресла, одно из которых было опутано проводами, тянувшихся к многочисленным системным блокам. Справа и слева от кресла возвышались серебристые башенки, ячеистая структура которых напоминала соты. В глубине ячеек поблескивали контакты микросхем. Каждая башенка заканчивалась антенной, и, от одной к другой тянулись алые лазерные лучи.

– Наша санкта санкторум, святая святых, – с гордостью поведал Сельдингер. – Виртуальная система подключена к серверу института, на котором находится программный клиент.

– А это что за звёздные войны? – спросил я, кивая на кресло с башнями.

– А это, – благоговейно сказал Сельдингер, – Логрус!