Хрустальная пирамида

На корабле — 2

В воскресенье 10 апреля 1912 года «Титаник» вышел из английского порта Саутгемптон и, зайдя вечером того же дня во французский Шербур, 11 апреля прибыл в Куинстаун в Ирландии. Отсюда началось его первое плавание через Атлантику, в Нью-Йорк. Уже четыре дня оно проходило без каких-либо происшествий. Командовал кораблем капитан Эдвард Смит, ветеран, за плечами которого были сотни трансатлантических рейсов.

Писатель Джек Вудбелл не торопясь поднялся по роскошной главной лестнице в носовой части корабля. Верхняя часть лестницы, выходящая на палубу А, вызывала совершенный восторг. Сверху ее накрывал белый купол, спроектированный таким образом, чтобы днем пропускать свет снаружи. Стены и колонны изготовлены из самого лучшего дуба. Поручни и портал лестницы покрывала искусная резьба, с часами в центре. Ажурная нижняя часть поручней выполнена из металла. На первой ступени лестницы стояли бронзовые скульптуры мальчиков с фонарями в поднятых руках.

Такое роскошное убранство вряд ли можно встретить даже в самых дорогих домах Лондона. В будущем, когда этот корабль отслужит свой срок, все эти скульптуры попадут в Британский музей как выдающиеся произведения британского искусства первой половины ХХ века. Так думал Вудбелл, поднимаясь по лестнице.

Курительный салон первого класса тоже напоминал о самых привилегированных клубах лондонских богачей. Резные стеновые панели в стиле Георгианской эпохи из красного дерева с искусной инкрустацией перламутром, в центре — замысловатые витражи и зеркало в раме с богатой резьбой. На полу линолеум с арабесками, белый потолок украшен лепниной, к нему подвешены люстры замысловатого дизайна.

По всему салону группами расставлены кожаные диваны и столики на искусно сделанных металлических ножках; нарядные мужчины и женщины, куря трубки и тонкие сигареты, о чем-то оживленно болтают. Из променада первого класса доносятся легкие мелодии Коула Портера в исполнении оркестра.

Джек Вудбелл обошел зал, ища Уолтера Уайта, но того нигде не было. Да и салон был так искусно декорирован, что он не столько думал о поисках археолога, сколько любовался лучшими произведениями английского искусства 1912 года.

За спиной Вудбелла вдруг раздались аплодисменты и громкие восклицания. Они предназначались двум джентльменам, вошедшим в салон. Один из них, весьма симпатичный мужчина, выглядел довольно молодо. Но обоим было уже за сорок. Первый был инициатор строительства «Титаника» Джозеф Брюс Исмей; второй, симпатичный, — конструктор корабля Томас Эндрюс. Исмей носил закрученные вверх черные усы, у Эндрюса лицо было гладко выбрито. Где бы ни появились на «Титанике» эти двое, их неизменно встречали аплодисментами и рукопожатиями. В королевстве под названием «Титаник» они были героями, воплощением гордости Британии.

Вокруг них моментально образовалась толпа, женщины осыпали их восторженными восклицаниями. Обмен знаками уважения продолжался еще долго. Вудбелл наблюдал за этим со стороны, но потом ему стало интересно, о чем идет разговор. Разумеется, раздавались банальные комплименты, но между ними могли звучать и остроумные шутки по поводу зенита британского процветания.

Когда он подошел поближе, ему удалось увидеть лица этих двоих мужчин, рассыпающих улыбки в окружении восторженных леди. Знакомая картина напомнила ему появление популярного американского киноактера в лондонском клубе.

— Мистер Исмей, вам известен роман американского писателя Моргана Робертсона «Глупость» [3]? — спросил откуда-то из толпы голос, показавшийся знакомым.

— Простите… повторите, пожалуйста.

Исмей повернул голову в направлении говорившего. Толпа чуть расступилась, чтобы не мешать диалогу между Исмеем и человеком, задавшим вопрос. Уолтер Уайт, переодевшийся в костюм, держал под мышкой толстую книгу.

— «Глупость» Моргана Робертсона. Издана в Америке четыре года назад.

— Простите, это роман?

— Роман.

— О чем там? — спросил, улыбаясь, Эндрюс.

— Значит, вы не знаете… Жуткий роман. Надо быть сумасшедшим, чтобы говорить о его содержании в присутствии леди.

— И все же, прошу вас, — приветливо сказал Исмей. — Здесь собрались солидные люди, которых так просто не смутишь. Даже если вы расскажете, как Англия тонет в водах Атлантики, они воспримут это как забавное представление.

Раздался смех.

— Там говорится о роскошном английском корабле под названием «Титан».

— Я где-то слышал это название.

Снова смех.

— Этот корабль в апреле выходит в свое первое плавание по Атлантике. Там он сталкивается с айсбергом и тонет.

— Надо же!

— Но это еще не все. На этом «Титане», строительство которого обошлось в огромную сумму, спасательных шлюпок оказалось недостаточно, чтобы разместить всех пассажиров и команду. И хотя корабль, на котором плыли больше двух тысяч человек, уходил под воду очень медленно, из-за этого больше тысячи человек оказались на дне морском. «Титан» имел больше восьмисот футов в длину, восемьдесят футов в ширину и около ста футов в высоту, его строительство обошлось в полтора миллиона фунтов — точь-в-точь наш «Титаник». И по количеству спасательных шлюпок тоже.

По курительному салону первого класса прошел ропот.

— На нашем корабле — тоже на две тысячи двести двадцать пассажиров — шлюпок только на тысячу человек.

— Очень интересная история, — весело сказал Исмей, — только наш корабль отличается от того, что описан в романе. Прежде всего тем, что «Титаник» не тонет.

— Но я слышал, что айсбергов и правда много. Говорят, что от проходивших рядом судов нам по радио поступило несколько предупреждений об айсбергах, — сказал писатель; он узнал об этом от знакомого члена команды.

— В апреле айсберги не такая уж редкая вещь. Сообразительному романисту проще всего придумать столкновение именно с айсбергом, — все так же весело ответил Исмей.

— Принципиальная разница в том, что «Титаник» не утонет от какого-то столкновения с айсбергом, — уверенно вмешался в разговор конструктор. — Корабль спроектирован таким образом, что, даже если в случае прямого столкновения с препятствием его носовая часть окажется вмята на пятьдесят футов, течь будет остановлена. На нашем корабле имеется шестнадцать отсеков, разделенных водонепроницаемыми переборками. Конструкция предусматривает многоступенчатую систему блокирования воды в случае течи, и если вода попадет в первый отсек, она будет остановлена во втором, в крайнем случае в третьем. И даже если окажутся затоплены четыре отсека, корабль не утонет. В случае столкновения с айсбергом вода попадет максимум в первый отсек. Именно поэтому я не стал бы оспаривать распространенные среди моряков слухи, что «Титаник» непотопляем. К тому же мы не единственный корабль, плывущий через Атлантический океан. Вокруг много других судов. Мы постоянно поддерживаем с ними связь по радио. И если представить, что в корабле образовалась пробоина и он начал тонуть — имейте в виду, мы говорим о случае, вероятность которого не более единицы на миллион, — корабль сразу не утонет и нас спасут проходящие рядом суда. Так что тысяча человек никак не может оказаться на дне морском, как вы выразились… Хорошо — если что-то произойдет, я до последнего останусь на корабле и после спасения расскажу этому романисту, как трудно утопить корабль, спроектированный для двух тысяч человек. Наверное, этому американцу вскоре придется переписать свой роман.

Послышался смех.

— Да и Господь никак не может допустить, чтобы такое количество влиятельных людей, представляющих целую эпоху и олицетворяющих вершину цивилизации, просто так оказались в опасности посреди Атлантического океана, — твердо заявил владелец корабля, — и я благодарю вас за забавную историю, так соответствующую духу нашего приятного плавания. А у нас есть еще кое-какие дела, так что разрешите на этом откланяться.

Судовладелец и конструктор, обнявшись за плечи, неторопливо покинули курительный салон первого класса. Другие пассажиры неприязненно поглядывали на Уайта и Вудбелла, и им не оставалось ничего другого, кроме как отправиться за самый дальний столик курительного салона.

— Ох-ох, опять опозорился… Никак не могу привыкнуть к великосветскому этикету. В мире науки не нужны ни комплименты, ни предупредительность.

— Отлично вас понимаю. Клеопатре тоже не было нужды притворяться и скрывать свой возраст перед Цезарем.

— Вот именно. Но меня особенно заинтересовал этот корабль, потому что один человек навел меня на эти мысли. В Саутгемптоне произошла следующая история. Утром десятого апреля я вместе с женой ждал посадки на корабль в пассажирском зале, когда туда вошла бедно одетая старая женщина. Она внимательно огляделась, и, заметив меня, направилась прямо в мою сторону.

— Ваша знакомая? — спросил писатель.

— Совершенно неизвестный мне человек. Загадка, почему она выбрала меня, а не кого-нибудь другого. Возможно, почувствовала в моем облике что-то общее по духу с собой… Поняла, что говорить будет проще, чем с людьми из высшего света. Так или иначе, она подошла ко мне и сразу спросила, не собираюсь ли я плыть на «Титанике». Я ответил, что собираюсь, и тогда она сказала, что от плавания надо отказаться.

Мы с женой удивились и ответили, что сейчас это сделать уже невозможно. Женщина с выражением глубокого сожаления на лице повернулась, чтобы уйти. Меня заинтересовали ее слова, и я ее остановил. Попросил сесть на свободное место рядом с нами и поинтересовался, почему она так думает. На что она спросила, знаю ли я об астрологии. Астрология зародилась в междуречье Тигра и Евфрата, и иметь о ней представление необходимо для моих научных исследований, поэтому я кое-что о ней знаю. Когда я сказал ей об этом, женщина объявила, что, с точки зрения астрологии, этот корабль обречен.

— Вот как! — Заинтересовавшись, писатель подался вперед. — Женщина, значит, гадала по звездам?

— Именно.

— Она выглядела достойным человеком?

— На мой взгляд, ей вполне можно было верить. Выглядела она довольно потрепанной, но свет в ее глазах и твердое выражение лица не вызывали подозрения, что она пытается заработать своими выдумками.

— И что она сказала про «Титаник»?

— Сказала, что этот корабль подвергнется суду Божию за гордыню человеческую.

— Ничего себе!

— Можно было бы посмеяться над этим пророчеством, но я, опираясь на опыт своей работы, услышал в них отзвук истины.

— Что именно?

— Всю свою жизнь я занимаюсь изучением достижений цивилизаций междуречья Тигра и Евфрата, Аравийского полуострова, Египта. Большая часть этого региона сейчас находится под властью Османской империи. Наша Британская империя строит крупные планы в отношении этих арабских территорий.

Писатель кивнул. Он уже давно заметил то, о чем сказал собеседник.

— Наша империя пытается отобрать этот регион у Турции. Залить его кровью, завладеть землей, где родились все безграничные научные достижения, которыми мы сейчас пользуемся. В ближайшем будущем там может начаться большая война. Наша цивилизация гордится тем, что оскорбляет арабскую нацию. Гордость, не уважающая никого. Бог принадлежит не нам одним, как полагает, судя по его словам, владелец нашего корабля. Эти мысли порождает самонадеянная уверенность, будто мы — главная движущая сила истории. Слова той женщины совпали с этими моими давними мыслями, и я с ней внутренне согласился.

— А конкретнее она ничего не объяснила?

— Объяснила. По ее словам, в момент спуска на воду «Титаника» со стапелей судостроительного завода компании «Хартлэнд и Вулф» тридцать первого мая одиннадцатого года Марс был в оппозиции к Асценденту, а Меркурий в соединении с Сатурном образовали оппозицию к Юпитеру.

— А что такое оппозиция, соединение и прочее?

— Оппозиция — это наихудшее взаимное расположение звезд, на сто восемьдесят градусов. Соединение — когда звезды расположены совсем близко или даже накладываются друг на друга. Асцендент — восходящий знак на восточном горизонте; здесь это сам корабль.

— Понятно.

— Кроме того, в полдень того самого десятого апреля, в момент, когда «Титаник» отошел от Британии, Асцендент (само судно) был в оппозиции к Урану (резкие перемены) и в оппозиции же к Луне. Нептун, правитель моря, стоял в двенадцатом доме (неожиданное несчастье и скрытый враг) в квадратуре с Солнцем (опасный аспект для Асцендента).

— Так-так.

— К тому же в гороскопе капитана корабля Эдварда Смита Нептун в восьмом доме смерти, а Уран (катастрофа) — в девятом доме, означающем долгое плавание. Уран в точной оппозиции к Луне и в соединении с Солнцем.

— Я не знаю астрологию, так что не очень понимаю… — сказал писатель. — Но, похоже, это не предвещает ничего хорошего?

— Не просто ничего хорошего, это очень плохое предзнаменование.

— Ясно.

— Есть несколько фактов, подтверждающих это плохое предзнаменование. До последнего дня Смит был капитаном «Олимпика», корабля такого же класса, что и «Титаник», но гораздо более скромного. Так вот, двадцатого сентября прошлого года этот «Олимпик» столкнулся с крейсером «Хок» британского военно-морского флота.

— Правда?

— Это факт. Из-за его ремонта назначавшееся на двадцатое марта первое плавание «Титаника» перенесли на десятое апреля.

— Ничего не скажешь, непростые мысли все это навевает… И вы, несмотря на совет гадалки, все-таки сели на «Титаник»?

— Слова жены о том, что деньги, заплаченные за билет, уже не вернуть, звучали гораздо трезвее. Я убедил себя, что такие разговоры — не редкость. Должно быть, множество судов пришли в порты, несмотря на такие же мрачные предзнаменования, и, наоборот, немалое число людей и кораблей, которым звезды предсказывали светлый путь и удачу, ожидали несчастье и смерть.

— Вы так считаете?

— Да, я так думал. Я не специалист по таким проблемам. Но был уверен, что дело именно так и обстоит. Однако скоро пожалел об этом.

— Что вы имеете в виду?

— Не знаю, известно ли это вам, но когда в полдень десятого апреля «Титаник» точно по расписанию отдал швартовы в Саутгемптоне и буксир отвел его от причала, волны, поднятые громадным кораблем, оборвали швартовый трос стоявшего рядом судна «Нью-Йорк», корма которого, двигаясь по дуге, прошла от «Титаника» всего в каких-то четырех футах. Буквально в волоске! Из-за этого отплытие «Титаника» задержалось еще на час.

— О, я не знал.

— Какое символичное название! Кораблю, отплывавшему в Нью-Йорк, пытался помешать другой корабль с именем этого города.

— Да уж…

— Что-то я опять о грустном… Хорошо, если со смехом вспомним об этом в каком-нибудь нью-йоркском кафе, — усмехнулся археолог.

Но писатель даже не улыбался и, казалось, погрузился в собственные мысли. Заметив это, археолог меланхолично продолжил:

— На борту этого корабля мне встретился примечательный человек. Обитатель каюты первого класса Роберт Алексон. Английский богач, живет в Америке, подозрительно мрачный персонаж. Казалось, что его очень утомляет постоянно находящийся рядом друг Дэвид Миллер, который, как он сказал, насильно затащил его на этот корабль.

— И что?

— Когда я встречаю Роберта Алексона, он всегда пьян, как будто у него каждый день несчастье. Распространяя запах дорогого виски, он пытался пригласить меня к себе в каюту.

— В каюту? У него что, жены нет?

— Он всегда был один. На мой вопрос он ответил, что жена тоже тут, но всегда куда-то сбегает. Судя по его виду, мотивы ее поведения нетрудно понять.

— Так вы были у него в каюте?

— Был.

— И что? Алексон вам что-то показывал?

— Несколько стеклянных бутылей. Узкие, плотно закрытые сосуды. Заспиртованные препараты, какие не редкость в университете или в школьном кабинете биологии.

— Что за препараты?

— Сначала я не понял. В желтоватой жидкости плавали какие-то непонятные тела, очевидно, животных. Когда я спросил, он сказал, что это мышь. И морская свинка.

— То есть у него были препараты мыши и морской свинки?

— Вроде бы да. Но выглядели они совсем не так. У этих животных была… как бы получше сказать… какая-то пугающе искаженная форма.

— Искаженная?

— То, что он назвал мышью, совсем не было похоже на мышь. Глаза чуть не вываливались из орбит, правая и левая стороны рта были расположены относительно друг друга не по прямой линии, справа и слева от носа видны какие-то выступы. Разрез рта гораздо больше, чем у обычной мыши, расходясь далеко вправо и влево, зубы расположены странно. Лапы с одной стороны короче, чем с другой, в некоторых местах на теле нет шерсти.

— Какая-то деформация в процессе развития?

— Я тоже так думаю. Морская свинка тоже представляла собой нечто подобное. Среди препаратов, которые он столь бережно взял с собой в путешествие на «Титанике», не было ни одного, выглядевшего как известные нам животные… Это единственный раз, когда я был в каюте Алексона. На столике из красного дерева играл луч вечернего солнца, падавший через иллюминатор. И в свете этого луча он, совершенно как ребенок, радостно хвастающийся своими игрушками, расставлял большие бутыли с препаратами, которые извлекал из черного чемодана, где они лежали, укутанные в толстый слой марли.

— Да, довольно странное увлечение. Действительно, подозрительный человек, — сказал археолог, явно заинтересовавшись рассказом.

— Выставив в ряд препараты, он взял в руки один из них, которым, видимо, особо гордился, и показал мне. Это была самая большая бутыль, содержимое которой меня поразило.

— Что там было?

— Алексон сказал буквально следующее: «Это человек будущего».

— Человек будущего?

— Да. «В будущем человечество будет выглядеть именно так, — изрек он уверенно, как мессия, обращающийся к

пастве. — Наша проклятая цивилизация будет бесконтрольно развиваться — и в конце концов создаст таких людей».

— И что это было?

— Препарат младенца. Человеческого. Препаратов «людей будущего» у него было много, побольше и поменьше. Видимо, и только что родившиеся, и еще находившиеся в утробе матери.

— Но это были не обычные младенцы?

— Они совсем не походили на людей. У них были руки и ноги; они находились в привычной позе младенца, но выглядели как гротескные, болезненно искаженные куски плоти.

Археолог оставался все с тем же напряженным выражением лица.

— У некоторых младенцев были расколоты черепа, так что мозги вышли наружу. У одних они занимали почти весь объем бутыли, как раздувшийся воздушный шарик; у других, наоборот, в середине головы был провал, и лица не были похожи на человеческие. Глаза навыкате, губы странно вывернуты, будто растянуты в стороны, словно в не слышном нам крике.

— Где же он все это взял?

— Я спросил, но он не стал говорить. Только твердил, что это люди, что это истинный облик людей.

На этом писатель прервал свой рассказ.

— Да, люди собирают не только марки и старинные монеты, но и еще много чего.