Хрустальная пирамида

В автомобиле, Египет — 8

В аэропорт Гелиополиса прибыли вечером 27 августа.

Смешавшись с другими пассажирами, прилетевшими тем же самолетом, мы шли по пустому коридору терминала. Воздух здесь был совершенно другой. Приятно ощущалась его сухость, несмотря на жару.

Двигаясь в толпе смуглокожих людей, подошли к таможне. Здесь без проблем продавали визы. Митараи отметил, что приехать в Египет можно запросто, как только это придет в голову.

Пройдя мимо на удивление веселых служащих аэропорта, мы вышли в вестибюль, где царила совершенно другая атмосфера. Были и опрятно одетые джентльмены в костюмах, и люди в белых одеждах до пола. Пахло по2том и одеколоном.

Само собой, у всех был темный цвет кожи. Но негров было немного. Все эти люди оживленно разговаривали, громко и часто смеялись.

При нашем появлении разговоры прекратились, и все уставились на нас — слишком уж мы выделялись в толпе светлым цветом кожи. Перед нами появился мальчик, который, пробравшись через толпу, принялся демонстрировать нам разнообразные бусы и браслеты, во множестве висевшие на его худых руках. Он что-то кричал, очевидно, предлагая нам их купить.

Подошла девочка с ожерельями из множества мелких белых цветов в руках. Оценив наши взгляды, она попыталась повесить их нам на шеи.

Все они были в белых или пестрых балахонах до щиколоток. Видимо, это национальная одежда местного населения, вроде юката [24] или кимоно в Японии. У нас кимоно постепенно исчезает из повседневной жизни, а здесь национальное платье с гордостью носят каждый день. К тому же в этих жарких местах такая легкая одежда очень соответствует привычному укладу жизни.

Я вспомнил первую сцену, с которой начинаются приключения в фильме «Убийство в “Восточном экспрессе”» [25]. Нарядные английские дамы, пробираясь сквозь толпу таких же вот бедных торговцев, гордо идут по платформе вокзала… В таких местах нельзя держаться слишком скромно. Если не демонстрировать должную степень высокомерия, этим воспользуются.

К нам пробрались еще двое-трое мужчин среднего возраста, которые, видя, что я не понимаю их язык, попробовали завязать диалог с Митараи. По-видимому, это были таксисты. Нам нужно было, миновав Каир, ехать прямо в Гизу. Поэтому мы, раздвигая толпу, вышли из вестибюля и направились к выходу из здания аэропорта.

Перед выходом располагалась просторная стоянка. Солнце едва зашло, и расставленные по всей площади фонари включили, видимо, недавно, поэтому они еще только разгорались оранжевым светом.

Было жарко, но когда мы вышли на стоянку, подул ветерок. Сухой воздух был приятен для кожи.

К ветру примешивался характерный для южных стран аромат. От аэропорта не видно было ни пустыни, ни городских домов, но в воздухе ощущался слабый запах пыли.

Фонари слабо освещали территорию аэропорта; это были не ртутные светильники, и горели они оранжевым светом.

Перед зданием аэропорта стояло много машин такси; все автомобили были не первой свежести, грязные, кое-где поцарапанные и помятые. В Японии таких машин уже больше не встретишь.

Видя все это вокруг, мы ясно чувствовали, что преодолели огромное расстояние и попали в мир совершенно не знакомой нам раньше культуры, в место, где зарождалась цивилизация.

— Исиока, поехали! Садись в это такси, как будто только что извлеченное из раскопа.

Даже в веренице неприглядных машин, выстроившихся перед зданием аэропорта, этот «Фиат» выглядел особенно печально. Бока помяты, краска местами облупилась, стекла остались только спереди и сзади. Заднюю дверь удалось открыть с большими усилиями, при этом она отчаянно скрипела, и я был уже готов к тому, что она оторвется и рухнет на асфальт.

После долгого кряхтения стартера мотор проснулся, и, страшно дрожа всем корпусом, машина тронулась.

Оглядевшись внутри, я отметил местами торчащие из сидений пружины и обрывки желтой губчатой прокладки. Внутренняя обивка дверей полностью отвалилась, и ручки для открывания окон, разумеется, отсутствовали. Но это совершенно не создавало неудобств, так как стекол в них все равно не было. Отсутствие стекол никак не беспокоило. Во-первых, в этих местах нет холодного сезона, а во-вторых, здесь никогда не идет дождь. Так что без стекол сухой египетский ветер продувает машину, и ехать так даже приятнее.

Митараи стал посмеиваться.

— Симпатичная машинка. Выставить ее где-нибудь на Гиндзе [26], так все решат, что это произведение искусства… Исиока, на Юге таких машин много.

Я успокоился. Митараи стал понемногу выздоравливать. Для него дурацкие события и люди были лучшим лекарством от депрессии.

Я вспомнил, как протекали его приступы депрессии раньше. Когда у него развивалась депрессия, изо рта Митараи вылетали бессмысленные обрывки слов и чисел; точно так же сломанный компьютер непонятно с чего извергает огромное количество чистой перфоленты. И это приводило меня в дрожь. Я не знал, что делать в такие моменты; оставалось только молиться, чтобы эта отчаянная буря прошла. Каждый раз, когда я видел, как Митараи съезжает с катушек, я думал, что человеческий мозг подобен не имеющему границ механизму. Перед моим внутренним взглядом в такие моменты неизменно возникала картина компьютерного зала, где из точнейшей вычислительной машины, в которой что-то пошло не так, начинает вдруг подниматься белый дым.

Такси энергично миновало Гелиополис, на окраине которого стоит аэропорт. Это довольно ухоженный городок, оставляющий приятное впечатление. По словам Митараи, здесь живет много богатых людей. Насколько можно было судить из окна машины, тут много новостроек. Прохожих на тротуарах мало.

Но когда, проехав Гелиополис, мы въехали в Каир, впечатление резко изменилось.

На улицах начались бесконечные пробки, повсюду раздавались звуки клаксонов. По тротуарам текли потоки не всегда опрятно одетых людей. Некоторые, кто шагом, кто бегом, перебегали улицу впереди и позади нашей застрявшей в пробке машины. Рядом был автобус; в его салоне горели желтые фонари. В их свете было видно прижатых друг к другу пассажиров, держащихся за поручни. И все они смотрели на нашу машину.

Автобус тоже был грязный, но забившие всю улицу и беспрестанно гудящие машины были еще грязнее. Однако грязнее всего были выстроившиеся по обеим сторонам улицы дома.

— Все они построены больше ста лет назад.

Постройки, на которые указал Митараи, представлялись мне какими-то историческими памятниками. Черные, подобные некоей скале. Редко в каких окнах горел свет. В большинстве было темно. Окна в домах где-то разбиты, где-то открыты нараспашку. Они как будто рассказывали мне о тревогах иной цивилизации.

Откуда-то послышался протяжный, как будто присущий самой этой земле звук. Едва я рассеянно прислушалась к нему, как машина бешено помчалась. Ветер засвистел в окнах.

Водитель, как на гонках, стал, резко маневрируя, обгонять идущие впереди машины. Стоявшие на разделительной линии люди, которые собирались перейти улицу, вихрем пролетали мимо вплотную к дверям. Фигуры в долгополых одеждах и тюрбанах исчезали позади.

— Ты когда-нибудь видел дождь? — спросил Митараи у водителя по-английски.

— Дождь? Что такое дождь? — глядя вперед, громко ответил тот. Звук мотора заглушал все.

Митараи подмигнул мне.

Дома в Каире такие до черноты грязные потому, что дождей здесь не бывает. А мы-то не замечаем, что дожди моют наши города…

Раздолбанный «Фиат» мчался, беззастенчиво оставляя позади толпы бедняков на площадях, торговавших чем-то мальчиков и девочек с тюрбанами на голове, придорожные лавки с желтыми огнями, грустные звуки местной музыки. Здесь много пробок, так что, когда появляется возможность ехать, водители мчатся быстро, насколько можно, пытаясь скорее преодолеть максимум расстояния.

— Смотрите, Нил! — сказал водитель по-английски с сильным акцентом. — Октябрьский мост, — назвал он мост, по которому мы проезжали.

Отличный мост. В Каире много таких новых сооружений, разительно отличающихся от старых почерневших домов.

На берегу Нила стоит несколько современных многоэтажных зданий. На крышах сверкают неоном названия отелей.

Может быть, после долгой дороги или из-за того, что мы увидели его протекающим через город, Нил, вскормивший самую древнюю из мировых цивилизаций, показался мне совершенно заурядным. Впечатление от него было не сильнее, чем от реки Сумида в Токио.

— А там что? — спросил я через некоторое время, показав на здание, выглядевшее современным. Его венчала характерная для местной архитектуры луковка, рядом возвышалась стройная башня.

И до этого нам попадалось несколько похожих зданий. У всех них были островерхие крыши, и выглядели они так, будто строительство закончилось неделю назад.

— Это мечеть, — сказал Митараи, — исламская церковь.

Я понял. В этих местах много мечетей, но нет ни одной христианской церкви.

Дома вдоль дороги становились ниже. Стало меньше и придорожных лавок, освещаемых желтоватыми лампочками без плафонов. На тротуарах было все еще много народу, но толпа понемногу становилась реже. Мы выехали из Каира. Скоро Гиза.

Митараи сказал, что отель в Гизе называется «Мена Хаус Оберой». Это известное место, где не один раз проходили важные политические переговоры.

И прямо за этим отелем стоят три знаменитые пирамиды Гизы, которыми я был очарован с детства. Я наконец увижу настоящие пирамиды — это казалось сном. Три дня назад я не мог и подумать об этом. Шанс появился совершенно неожиданно, когда ничто этого не предвещало. Я весь дрожал от возбуждения, не веря до конца в происходящее.

Интересно, каким будет первое впечатление от пирамиды Хуфу? Потрясет ли меня ее величие? Или просто покажется треугольной кучей камней?

Дорога вроде пошла на подъем.

— Смотри, Исиока! — Митараи показал пальцем в окно.

— Ой! — вскрикнул я невольно и затаил дыхание. Передо мной расстилался пейзаж из «Тысячи и одной ночи».

В небе огромным серпом висел молодой месяц. Внизу, казалось, была темная морская гладь. Крыши домов выглядели волнами легкого прибоя. Огней в окнах было немного, и они напоминали мерцание воды.

Дух у меня захватило от вида выглядывающих из этого черного моря мечетей. Их видневшиеся в разных местах характерные округлые крыши с заостренными навершиями создавали особую картину, отзывающуюся в душе путешественника.

Я, несомненно, оказался в мире сказок «Тысячи и одной ночи». Пейзаж, который я в детстве много раз видел в книжках с картинками, овеваемый сухим ветром, тихо расстилался передо мной.

— До чего красиво! — сказал я.

— Да, пейзаж как будто специально создали, чтобы изобразить на картинке, — поддержал Митараи.

— В мире до сих пор сохранились красивые пейзажи. Красивые города, возникающие в результате постоянного соперничества с природой, безмолвные насекомые во мраке ночи, голоса духов. Музыка, стихи, скромные истории, которые когда-нибудь освежат губы людей подобно соку, наполняющему созревшие фрукты. Как, наверное, благосклонно смотрит на это Всевышний, пронзающий взглядом время и пространство. Любое место, охваченное сейчас городской цивилизацией, еще каких-то десять лет назад было лакомым кусочком. Странный вид, Исиока. Остается признать, что он, должно быть, хорош на вкус. Только и лист салата, и кружок помидора на глазах уподобляются пропитанному водой клочку бумаги. Многозначительное вращение, пустое вечное движение… Щенок, что пробегает много километров в погоне за собственным хвостом… Небо нашептывает мне, что абсолютное количество удовольствия, получаемого людьми, всегда постоянно — и во времена, когда люди жили в пещерах, радовались цвету неба и деревьев, наслаждались журчанием ручья, и сейчас, когда у них есть лазерные диски и персональные компьютеры. Количество энергии, вызывающей человеческую радость, почти неизменно.

Митараи говорил с некоторым затруднением. Конечно, он еще не совсем поправился.

Такси на полном ходу спустилось с холма и двигалось теперь по широкой прямой дороге. Временами то справа, то слева за окнами пролетали просторные низкие здания с неоновыми вывесками.

— Что это? — спросил Митараи у шофера.

— Ночные клубы! — прокричал тот в ответ. — Очень дорогие, вам лучше туда не ходить.

Для Митараи это был излишний совет.

— Так кто же туда ходит?

— Богачи из Саудовской Аравии и Ливии.

— На свои нефтедоллары?

Почувствовав в нас единомышленников, шофер живо кивнул.

— Да, господин, дурацкие заведения для типов, не знающих цену деньгам. Их деньги — это не те деньги, которые мы накопили трудом. Они всего лишь нашли их у себя под ногами.

Хотя мы ехали по широкой дороге и пешеходов стало меньше, количество беззастенчиво перебегающих улицу людей не изменилось. Они совершенно спокойно выискивали промежутки между довольно быстро едущими машинами и перебирались на другую сторону. Таксист без тени замешательства проезжал вплотную к их длинным одеждам.

— Вон там справа отель «Оберой», — сказал шофер.

Зная, что это известная гостиница, я ожидал увидеть многоэтажный комплекс на берегу Нила. Но это оказалось приземистое здание, окруженное забором цвета слоновой кости.

— А где пирамиды? — спросил я. По-японски, но шофер уловил во фразе знакомое слово.

— Вон там, — он указал вперед.

Однако впереди, во мраке темной ночи пригорода Гизы, ничего не было видно.

В следующий момент я громко вскрикнул от неожиданного зрелища.

Я не мог себе представить, как будут выглядеть пирамиды. Впереди было только темное ночное небо, и я усердно напрягал зрение. Надо учесть и то, что переднее стекло было крайне грязное.

И вдруг я увидел на фоне темного неба проступающий во мраке плотный серый треугольник громадного размера. Поистине гигантский, он прятался в ночи, как на загадочной картинке. Его невозможно было заметить, не напрягая глаз.

По первому впечатлению пирамида была гораздо больше, чем мне представлялось. Я предполагал, что она окажется намного дальше, и искал взглядом маленький треугольник у края ночного неба. Но в действительности она была в десять раз больше. Поэтому когда я ее наконец разглядел, то удивился совершенно искренне.

Следующее впечатление — треугольник выглядел гораздо более острым, чем я ожидал. Я много раз видел фотографии пирамиды, но в реальности угол его вершины меня удивил. Мне он показался похожим на копье.

— Наконец-то я увидел пирамиду, — пробормотал я.

— Ну как, поедем в гостиницу или будете смотреть? — перевел Митараи вопрос шофера.

— Смотреть! — закричал я с заднего сиденья.

Так что таксист проехал мимо гостиничной ограды и стал подниматься по некрутой извилистой дороге.

Наша машина приближалась к пирамиде Хуфу сквозь приятную прохладу ночи. По остаткам облицовочного камня и по другим признакам я понял, что это именно она.

Пирамида за окном становилась все больше и выше. Когда верхушка скрылась в ночной темноте, машина остановилась в каких-то пятидесяти метрах от ее подножия.

Я, не в силах больше ждать, открыл дверь, навалившись всем телом. Водитель выключил мотор и тоже вышел.

Под ногами у меня была твердая скала без какого-нибудь покрытия. При ходьбе по ней раздавался стук. Но уже совсем неподалеку начиналась пустыня.

Летние ночи в Египте прохладны. Откуда-то доносилось пение. Присмотревшись, я увидел на третьем ряду каменной кладки несколько мужчин и женщин, сидевших рядком. Они пели хором.

Тихо, но величественно возвышавшаяся пирамида встречала нас в приятной ночной прохладе, под пение молодых людей. Как уже давно было сказано, она громадна. В темноте от одного края другого не увидать. Пирамида подавляла своими размерами, но мысли о когда-то занимавших меня многочисленных цифровых загадках вызывали дискомфорт. Может быть, из-за того, что облицовочный камень обрушился, а сами каменные блоки были пригнаны неидеально, создавалось впечатление, что сложены они неожиданно неаккуратно.

Подошедший шофер о чем-то заговорил. Его смуглое лицо с роскошными черными усами тонуло во мраке ночи.

— Он говорит: невероятная работа, — пояснил Митараи.

— Действительно, потрясающая, — согласился я, оглядываясь.

Вокруг было совершенно безлюдно. Пугающая ночная пустыня. Не видно было даже сувенирных лавок. В Японии такую всемирно известную достопримечательность не оставили бы без внимания. Все было бы переполнено магазинчиками с сувенирами и какими-нибудь пирамидальными пирожками. А здесь только ветер разносил по безлюдным просторам песню, которую хором исполняли несколько мужчин и женщин. Наверное, все было так же, как когда сюда пришла армия Наполеона. Нет сомнения, что и тогда, и сейчас пейзаж выглядел совершенно одинаково. Люди, строившие эту пирамиду в глубокой древности, стояли на тех же камнях, что и мы. Хотя иначе и быть не могло, мне верилось в это с трудом.

Послышались шаги по каменистой поверхности, и к нам подошел человек в форме, очевидно, полицейский. Я насторожился, ожидая его расспросов, что мы делаем в этом месте в такое время, но наш шофер окликнул его и начал что-то говорить, похлопывая полицейского по плечу. Полицейский со смехом отвечал ему.

— Идите сюда, — позвал шофер, махая нам рукой.

Мы с Митараи последовали за ним к пирамиде, оставив полицейского. С близкого расстояния стало еще виднее, насколько велики камни, складывающие пирамиду. Так велики, что непросто было бы взобраться даже на один.

— Сюда. — Шофер рукой указывал нам дорогу. Тут при свете луны я разглядел вырубленные в камне ступени.

Он стал подниматься первым. Так мы вышли к горизонтальному проходу. Проход тоже вырубили в каменной глыбе. Поручней не было.

Пение становилось все громче. Мы приближались к людям, сидящим на камнях, и наконец оказались прямо у них за спинами. Они перестали петь, а одна из девушек с большими черными глазами обернулась в нашу сторону и рассмеялась.

— Вот вход, — сказал шофер.

Это был пролом Аль-Мамуна. Когда я сказал об этом, шофер спросил, кто такой Аль-Мамун.

Похоже, египтян не очень интересуют такие вещи.

Лунный свет не проникал в глубину пролома. Мы с жутковатым чувством вошли вовнутрь и, осторожно продвигаясь вперед, уперлись в решетчатую железную дверь. Она была заперта на замок.

— Завтра сможете войти, — сказал шофер.

Снова пройдя за спинами поющих на камнях людей и спустившись по каменным ступеням, на пути к такси я решил обойти камни и пошел по песку. Оказавшись впервые в жизни на африканском континенте, я хотел хоть немного почувствовать прикосновение пустыни. Песок был сухой, совершенно не такой, как на пляже в Эносиме [27].

Я немного отдалился от Митараи и шофера и медленно шел по песку, слыша за спиной пение молодых египтян. Вдруг почувствовал, как чего-то коснулся ногой.

Я поднял этот предмет. Кольцо с большим камнем. Смахнув песок и сдув пыль, я разглядел крупный синий камень, поблескивавший в лунном свете.

Металлическая оправа была исцарапана, но без следов коррозии. Я попробовал примерить его на тонкий мизинец левой руки, и оно точно подошло по размеру. Наверное, его сделали для женщины или ребенка.

Даже если это была просто детская игрушка, мне стало жалко бросать его обратно в песок, и я, не снимая кольцо с пальца, поспешил к стоящему у края дороги такси. * * *

Отель «Мена Хаус Оберой» выглядел красиво. Мы въехали через ворота в ограде цвета слоновой кости и двинулись по дорожке, ведущей к центральному подъезду. Гостиница стояла на просторном участке с тропическими деревьями, растущими кое-где среди газона.

Мы зарегистрировались на стойке администратора, оформленной в национальном стиле. Идти к нашим номерам оказалось довольно далеко, через сад. Нас проводил служащий гостиницы, крупный негр в форменной темно-красной ливрее с желтой оторочкой на воротнике и рукавах. Похоже, это был именно чернокожий африканец, а не египтянин.

Мы вошли в вестибюль флигеля и сели в старомодный лифт, стенки которого изнутри целиком отливали золотом.

Лифт с трудом пополз вверх и очень долго добирался до третьего этажа, где остановился с металлическим стуком. Дверь как бы нехотя отворилась, и мы оказались в красивом коридоре. По обеим сторонам его выстроились покрытые белым лаком колонны, пол был выстлан красивым ковром с арабесками, поверх которого лежала еще и ярко-красная ковровая дорожка. В конце коридора виднелась дверь в арабском стиле, покрытая изящной резьбой, которую на таком расстоянии нельзя было разглядеть в деталях. Двери номеров прятались за белыми колоннами.

В каждом номере был балкон; за увитыми плющом перилами в прохладном ночном воздухе виднелась пирамида Хуфу, у которой мы только что побывали.