Хрустальная пирамида

Лос-Анджелес, Америка — 17

К подъезду подкрался «Роллс-Ройс Силвер Шедоу», швейцар открыл заднюю дверцу, и оттуда показалась Леона в шубе из чернобурки.

Раздались дружные аплодисменты, засверкали вспышки фотографов. Леона с улыбкой во все лицо элегантной походкой направилась к входу в отель. По обеим сторонам короткой дорожки толпились поклонники, старающиеся хоть одним глазком взглянуть на знаменитую звезду.

Мы с Митараи оказались в задних рядах. Моему другу, не большому любителю такой шумихи, было, видимо, скучно, но он все-таки сдался и с саркастической улыбкой аплодировал вместе со всеми. Видимо, «Аида-87» его действительно тронула.

— Дамы и господа, мисс Леона Мацудзаки! — объявили через громкоговоритель.

— Леона, вы довольны своей работой?

Ответ Леоны, усиленный микрофоном, был слышен даже в самых дальних рядах толпы.

— Да, очень довольна.

— В вашей игре как-то отразилась японская культура? — спросил интервьюер.

— Это трудная тема. Наверное, никогда не появится человек, который сумеет отразить японскую культуру, играя в американском мюзикле. Между ними очень большое расстояние. Но я очень довольна, ибо в этот раз сделала все, что возможно. И заслужила похвалу даже от самого придирчивого критика в мире.

— Кто этот критик? Как его зовут?

— Как зовут? Шерлок Холмс.

— Ну-ну, — сказал Митараи.

Вслед за этим подкатил лимузин исполнителя главной мужской роли Майкла Руни. * * *

В банкетном зале мы снова встретились с членами группы Тофлера.

— Привет, мистер Холмс, — сказал Эрик Бернар. — Хотите шампанского?

Мы взяли по бокалу с подноса подошедшего официанта.

Встретились нам и Брайан Уитни, Боб Элоиз, Стивен Олсон, все в темных костюмах. Не видно было только Декстера Гордона из полиции Нового Орлеана и Нельсона Макфарена из ФБР.

— Фильм видели? — спросил Эрик.

— Видели, — спокойно ответил Митараи.

— Леона хороша!

— Она блистала.

— Такой талант, как и у нее, редко встретишь даже здесь, в Голливуде. Познакомьтесь, мистер Митараи, мистер Тимоти Дилейни.

Маленький человек рядом с Эриком поднял шляпу и схватил Митараи за руку. Он носил пенсне, у него был высокий острый нос и борода с проседью от щек до подбородка.

— Вы мистер Митараи? Я слышал, что вы великий детектив из Токио. Для меня большая честь познакомиться с вами. Я слышал, что вы очень быстро раскрыли сложнейшее убийство Ричарда Алексона на Бич-Пойнт. Я был очень близок с ним, когда он был жив, и благодарю вас от его имени, — сказал он писклявым голосом типичной для американцев скороговоркой.

— Он был врачом мистера Ричарда Алексона.

— Очень хотел познакомиться с вами, мистер Холмс. Вы немного напоминаете Холмса в молодости.

— Это он похож на меня, — сказал Митараи. Тимоти Дилейни хрипло засмеялся.

— Может быть, и так. Я люблю старые детективы, особенно с Холмсом и Пуаро. Каждый раз, когда доходит до места, где они театрально раскрывают тайну преступления, это необыкновенно захватывает. Я хотел бы услышать от вас о гениальном трюке преступника, использовавшего эту стеклянную пирамиду Бич-Пойнт. Очень хочется узнать, как вы догадались об этом.

За толстыми очками деловито двигались его добродушные глаза. Я подумал, что люди такого склада встречаются везде, и внимательно следил за выражением лица господина Дилейни. Обычно они хорошо образованы, имеют статус и деньги и просто обожают знаменитостей. Он из тех людей, для которых цель жизни — сближаться с людьми, добившимися хотя бы небольшого успеха, и хвастаться перед другими этими знакомствами. Пока я гадал, что он собирается делать, Митараи, казалось, неожиданно проникся симпатией к этому доктору.

— О, я не возражаю. Расскажу вам все что угодно, — сказал он приветливо.

В этот момент раздались бурные аплодисменты. Под звуки оркестра на сцену поднимался Эрвин Тофлер. Оркестр сыграл несколько тактов и смолк.

На сцене появился ведущий и спросил Эрвина о фильме.

— Не спрашивайте меня, удачный ли получился фильм, — сказал режиссер. — Вон там стоит много страшных критиков, это вопрос к ним.

— Я слышал, что съемки были очень тяжелыми? — продолжал ведущий.

— Я снял двадцать четыре фильма, и каждый раз съемки были тяжелыми.

— Но в этот раз особенно? Я слышал, что тут примешалось дело об убийстве.

— Кто вам это сказал?.. У меня в группе предатели! Найду и срежу зарплату!

— Но все кончилось благополучно?

— Да, когда мы окончательно застряли, из Токио появился Шерлок Холмс и сразу все решил.

— Шерлок Холмс?

— Подозреваю, что прямо сейчас он где-то тут пьет шампанское.

— Да где же он? Мистер Холмс! Меня беспокоит разлад с женой. Покажитесь, посоветуйте, что мне делать.

Барабанщик оркестра застучал дробь, и американцы, заполнившие зал, стали, беспокойно оглядываясь по сторонам, искать Митараи. Тот, похоже, был не в восторге от того, что его называли Холмсом. Он нехотя поднял руку, на него сразу направили прожектор, и барабанная дробь завершилась ударом тарелок.

— Извините, мистер Холмс, вас вызывает Уотсон, выходите.

Заиграл оркестр, людское море расступилось, освобождая путь, и мой друг неохотно пробрался на сцену.

— Прошу вас, покороче, меня ждет следующий клиент, — неприветливо сказал он.

— Возможно, это банальный вопрос, но было ли это дело сложным?

— Вопрос действительно банальный, — сказал Митараи.

Послышался смех.

— Госпожа Мацудзаки спросила меня то же самое. Что сказать: раскрыть его было проще, чем режиссеру поставить «Аиду».

— Впереди какие-нибудь другие сложные дела?

— Разные дела будут.

— Мы хотели бы поподробнее услышать о деле Бич-Пойнт…

— Не стоит об этом говорить — шампанское в горло не польется. Мой друг, вероятно, напишет об этом книгу.

— Она выйдет в Америке?

— Это зависит от американского издателя.

— Если книга будет хорошо продаваться в Америке, я сниму по ней фильм, — сказал Тофлер.

— Это правильно, а Леона исполнит в нем роль танцующего и поющего детектива, — сказал Митараи.

— Хорошая идея, — поддержал режиссер. — Давайте оформим заявку на фильм пораньше, пока идею не похитил Спилберг.

Раздался смех.

— Мистер Холмс, пожалуйста, назовите свое имя.

— Я ждал этого вопроса. Меня зовут Митараи, а не Холмс.

— Мистер Митараи, в чем суть инцидента на Бич-Пойнт, в двух словах?

— В двух словах? Типичный американский вопрос. Залейте его горячей водой, подождите три минуты, и вы увидите полную картину происшествия.

— А-ха-ха! Да, прямо как свежеприготовленные спагетти, не переваренные и не слишком твердые.

— Гибель цивилизации, — сказал Митараи.

— Гибель цивилизации?

— Да. Даже кажущиеся бессмертными цивилизации имеют свою продолжительность жизни. Взошедшее утром солнце обязательно уйдет за горизонт, погаснут сверкающие на небе звезды, упокоится на дне могилы храбрый воин, казавшийся бессмертным. На Бич-Пойнт погибла цивилизация. Как мы знаем из легенды о Ноевом ковчеге, смерть цивилизации всегда связана с затоплением.

В зале стало тихо.

— Я вижу, ваши слова несут много смыслов… Поаплодируем поэту, прибывшему к нам из Токио!

Затем под бурные аплодисменты Митараи сошел со сцены и подошел ко мне и Тимоти Дилейни.

Внезапно началось энергичное представление. И режиссер, и ведущий скрылись за кулисами. Вместо них на сцену выбежала Леона в золотом костюме. Раздались громкие аплодисменты, свист, выкрики. Леона запела песню из «Аиды-87».

— Хорошее выступление, мистер Митараи. В такой краткой речи вы прекрасно показали сущность времени и цивилизации, — сказал Дилейни.

— Это так прозвучало? — сказал Митараи. — Вы меня не так поняли. Я лжец, не заслуживающий прощения.

— Вы говорите что-то странное, — в изумлении сказал Дилейни. Он был слишком прямодушен, чтобы привыкнуть к ядовитой манере моего друга. Доктор медленно показал на сцену. — Эта девушка — тоже лицо времени. Звезда — это фокусник, который превращает обычную целлулоидную ленту в фильм и возвышает его до искусства, просто показав свое лицо на экране. Все они таковы. Мэрилин Монро, Софи Лорен, Кларк Гейбл. Недостаточно быть просто красивым. Надо олицетворять музу. И она такая же. Восходящая муза! — прокричал Дилейни, заглушая пение Леоны.

Митараи кивнул и сказал по-японски тихим голосом, который мог слышать только я:

— Да, но муза несчастная.

К нам подошел Эрвин Тофлер. Он чокнулся с Митараи и поблагодарил его за помощь. Потом обратился к Тимоти Дилейни, и некоторое время они говорили о Ричарде Алексоне. Господин Дилейни, как я понял, был достаточно близок с Алексоном и очень много знал о нем. Знал не только о состоянии его здоровья, но и о том, какие женщины ему нравились и какую марку сигар он предпочитал.

После того как Леона исполнила две песни, на сцене снова появился ведущий и заговорил с ней. Говорили о трудностях, с которыми пришлось столкнуться на съемках, об изнурительных занятиях в танцклассе, об удовлетворении от работы, о желании сняться еще в паре фильмов с песнями и танцами, о Японии. Вспомнили и о поездке в Гизу. Казалось, Леона готова ответить на любой вопрос ведущего. Я подозревал, что, если бы ее спросили, какой тип мужчин ей нравится, она ответила бы, что это Киёси Митараи.

На вопрос, какую следующую роль она хотела бы сыграть, Леона ответила, что, как уже сказал режиссер, лучше всего была бы роль женщины-сыщика, которая поет и танцует. Она говорила, как хороша была режиссура Тофлера, хореография Антона Попоса. И работа художника Эрика Бернара была замечательна. Леона заботилась о том, чтобы не упустить никого из съемочной группы, которая обеспечила ее успех.

Затем появился Майкл Руни, и они спели дуэтом. Я впервые в жизни попал на шикарную голливудскую вечеринку. Поскольку это была редкая возможность, я хотел пробыть тут до конца, но видел, что Митараи вот-вот скажет, что пора домой. Ведь я не знаю языка, поэтому никуда не могу пойти один. Не остается ничего другого, кроме как передвигаться, держась возле Митараи.

Леона и Руни удалились, и на сцену вышли более десятка танцоров и танцовщиц, сыгравших в фильме роли второго плана. Они исполнили динамичный танец в ритме рок-н-ролла. Танцевальное шоу продолжалось долго. Танцовщики были высшего класса, какой только может представить американский шоу-бизнес; таких не увидишь даже в самых лучших ночных клубах Токио. Но Митараи явно заскучал. Было ясно видно, что он думает о том, как бы вернуться в свой гостиничный номер и почитать книгу.

В такие моменты пытаться убеждать его бесполезно. Его чувства не задевают вещи нетворческие, явления, которые он видел раньше. В такие моменты мой друг никого не слушает и быстро переключается на другую мозговую деятельность.

Митараи повернулся ко мне, и как только я подумал, что время уже пришло, подошел служащий отеля в белой униформе и дотронулся до его руки. Он протянул розовый конверт. Тот был мне знаком.

Митараи открыл его. Это, конечно, было письмо от Леоны. Она писала на японском языке. Леона одинаково владеет двумя языками, и на японском пишет очень неплохо.

«Мистер Холмс, я вижу, вы скучаете. Возможно, это не в вашем вкусе, но тут Голливуд. Мне тут тоже скучно, если не считать представления. Выходите скорей и ждите меня на перекрестке Ла Сьенега и Мелроуз. Я скоро приду. Поедем ко мне домой и выпьем хереса. А еще я знаю хороший суси-бар. Не стесняйтесь, берите с собой своих друзей. Леона».

— Прямо как американский солдат, которого переводят с европейского фронта на Тихий океан, — сказал Митараи, передавая мне письмо. — Что ж, господин

Дилейни, поедем, выпьем хереса со знаменитой актрисой?

— Я тоже? Вы уверены? — Глаза бывшего врача Ричарда Алексона загорелись. И неудивительно. Для человека такого типа, как он, это был редкий подарок, запоминающийся на всю жизнь. — Но мисс Леона только вас… — сказал он скромно.

Взяв пальто в гардеробе и выйдя из вестибюля, мы увидели на улице небольшую толпу любителей кино, которые все еще ждали через дорогу, кто стоя, кто сидя на пожарных гидрантах, и смотрели в нашу сторону. Начался дождь, что случалось редко, но на мокром асфальте они все еще чувствовали остатки тепла, разлитого проходившими здесь звездами.

Мы надели пальто и пошли по тротуару. Естественно, никто не обратил на нас внимания. Не было даже провинциала, который перепутал бы Митараи с Майклом Руни и протянул ему листок для автографа. У них есть опыт общения с публикой, и я хорошо знаю, как работает мозг фаната.

— А поклонников еще много осталось. Что Леона собирается делать? Ей лучше сюда не выходить, — сказал я.

— Может, она собирается переодеться и выйти через черный ход? — предположил Митараи.

— У черного входа, наверное, тоже поклонники.

— Тогда, возможно, она убежит на мусоровозе… В любом случае, Леона умеет хорошо маскироваться. Не нам об этом беспокоиться.

Повернув налево, мы двигались вдоль отеля на север, подняв воротники и медленно шагая, сжавшись от холодного ветра.

В это время я случайно заметил, что с Митараи что-то не в порядке. Он был не так энергичен, как обычно, лицо побледнело, а правая рука, которую он сунул в карман, слегка дрожала.

В Лос-Анджелесе в последний день ноября было холоднее, чем в Токио. Такое нечасто случается в этом южном городе. Кое-где над улицами были протянуты гирлянды, попадались наряженные елки, кое-где украшали витрины — подготовка к Рождеству была в самом разгаре. Декабрь начал вступать в свои права, но все-таки холода, которые заставили бы жаловаться Митараи, еще не наступили.

На углу Мелроуз-авеню было здание с вывеской «Коллекция ковров». Перед ним на тротуаре стояла женщина в шерстяной шляпе, простом пальто и в очках, продававшая сборник собственных стихов. Она держала в руках черный пакет с пачкой книг и, переступая с ноги на ногу, явно страдала от холода.

— Хотите купить мои стихи? — спросила женщина пьяным голосом, когда мы проходили мимо. — Десять долларов, у меня прекрасные стихи, — продолжила она.

Мы сделали вид, что не слышали, и направились к пешеходному переходу.

— Ведь их использовали в «Аиде» с Леоной Мацудзаки.

Удивленный, я обернулся и увидел смеющуюся Леону с очками на носу.

— Что-то вы задержались, я уже три сборника продала, — сказала Леона, поправляя очки. — Привет, мистер Дилейни, и вы пришли!

— Как я мог отказаться! Для меня честь встретиться с вами. Я уже уезжаю из Америки, поэтому на прощание хотел бы пообщаться с приятным человеком.

— Значит, вы уже знакомы? — спросил я по-японски.

— Как сказать, видимся всего второй раз. Он приходил ко мне с рекомендательным письмом от покойного мистера Алексона… — Леона продолжила по-английски: — Дождь прекратился, и, раз мы сбежали со скучной вечеринки, давайте прогуляемся до моего дома.

— Мне казалось, вы приехали на вечеринку на машине…

— Я просто немножко шиканула. Здесь легко дойти пешком, — сказала Леона.

Она первой начала переходить улицу. Возможно, из-за холода никто из прохожих не узнавал ее в образе бедной поэтессы.

Леона начала петь. Сначала потихоньку, а потом все громче и громче. Митараи и Дилейни присоединились к ней, а я подпевал без слов, поскольку пели на английском.

Это была длинная и веселая прогулка. Мы поднялись по крутому склону на бульвар Сансет, перешли его и продолжили подъем по Миррор-драйв. Дождь прекратился, и внизу начал открываться вид на Лос-Анджелес. Дом Леоны стоял на холме.

Зелени было много, окрестности походили на лес. Дома вокруг выглядели все богаче. Каменные изгороди цвета слоновой кости, шаровидные фонари у ворот, пальмы, проглядывающие между деревьев, бассейны, в воде которых отражались причудливые садовые светильники. Ни прохожих, ни машин не попадалось. Приятно пахло зеленью. Вся улица была в нашем распоряжении.

— О, какой сегодня приятный вечер… Здесь я свободна. Какое приятное чувство! — крикнула Леона, когда песня кончилась. Большая работа завершилась, и теперь она наслаждалась чувством свободы. — Вот мой дом. Заходите, пожалуйста. Устроим настоящую вечеринку в нашей скромной компании.

— Вы королева, — сказал господин Дилейни на удивление тихим голосом. — Более того, свободная королева. Вы живете во дворце на этом холме и каждый день смотрите свысока на жизнь внизу. В истории было много королев, но они не были такими свободными, как вы.

Леона остановилась на полпути вверх по склону и непонимающе посмотрела на господина Дилейни. Она порядком выпила. В этот момент я наконец понял это.

— Приятно было встретиться с вами, мисс Леона. Это будет хорошим воспоминанием о моей последней ночи в Америке. Удачи вам, мистер Холмс из Токио, и, если не возражаете, и вам, мистер Уотсон. Меня ждут друзья. К тому же надо собираться в поездку. Прощайте!

— Куда вы, вечеринка только начинается! — воскликнула Леона, держа под мышкой пакет с книгами.

— Пожалуйста, наслаждайтесь в компании знаменитостей. Простолюдин уходит. Удачи…

Дилейни повернулся спиной.

— Господин Дилейни, пожалуйста, скажите мне несколько слов на прощание о Ричарде Алексоне, который был вам близким другом, — сказал Митараи.

— Ричард… — сказал Дилейни. Посмотрев некоторое время в пространство, словно ища что-то в своей памяти, он слегка улыбнулся. — Старый друг, но я уже начал забывать об этом… Хороший, богатый был человек. На тяжелую жизнь не жаловался, но… был шутом.

Митараи кивнул. Но вдруг я услышал болезненный вздох, сорвавшийся с губ моего друга.

— А что скажете о Роджере?

— Он — жертва Америки, — пробормотал Дилейни. — Нет, он жертва кризиса либерального общества. Дефолиант… Какой грех… Но это было нужно ради свободы.

Он приподнял шляпу и повернулся спиной.

Затем случилось нечто ужасное. За все долгие годы моего знакомства с Митараи я никогда не был так напуган.

— А как насчет… — начал было говорить мой друг — и внезапно повалился на мокрый асфальт.

— Митараи!

— Господин Митараи!

Мы с Леоной склонились над лежащим. Пакет со стихами полетел на землю. Отошедший уже на несколько шагов Дилейни тут же вернулся.

Митараи изо всех сил сжимал зубы и беспрестанно стонал, обхватив голову обеими руками. Было видно, как он страдает.

— Голова! — бормотал Митараи по-английски сквозь стон. Ноги его судорожно дергались.

Я подумал, что это результат переутомления. Ведь Митараи не был в своей обычной хорошей форме. Не следовало заставлять его заниматься этой работой даже за сто тысяч долларов. Ведь ему так не хотелось за нее браться…

— Доктор! Что с ним? — кричала Леона.

— Голова сейчас расколется! — продолжал стонать Митараи.

— Не надо, господин Митараи, не говорите так! Вы сильный! — плакала Леона, прижимая руки к груди. — Доктор, осмотрите его! Быстрее!

— Но как здесь…

— Несите его в мой дом! Поднимайте! * * *

В другом случае я смог бы описать усадьбу Леоны, вспоминая изящные кованые ворота, прекрасный сад в южном стиле, легкую рябь на поверхности просторного бассейна, а за ним двор с ухоженным газоном, но в тот момент я от отчаяния ничего не соображал и ничего не видел вокруг. Я держал Митараи за плечи, Дилейни — за ноги. Мы несли его вдоль бассейна, мимо белых скамеек, по выложенной камнем дорожке на газоне — и наконец оказались в доме Леоны, похожем на маленький белый дворец.

Мы прошли через прихожую с двумя рядами колонн в греческом стиле. Дальше, когда Леона зажгла свет, за дверью оказался вестибюль, просторный настолько, что в нем впору было бы продолжить вечеринку, с которой мы сбежали.

— Положите его туда! Я сейчас включу отопление.

Бросив стихи на пол и стягивая пальто, Леона указала на роскошную кушетку в стиле рококо. Мы быстро отнесли его туда и постарались положить как можно осторожнее, но все-таки Митараи застонал от этого еще громче.

— Это под голову. — Леона прибежала с атласной подушкой.

Я, приподняв голову моего друга, крепко сжимавшего зубы, подсунул подушку под нее. Дилейни расстегнул на Митараи одежду и ощупал руками его шею и голову.

— Это тоже, — снова прибежала Леона, теперь с одеялом.

Сняв шляпу, очки и пальто, она осталась в изящном золотисто-коричневом трикотажном платье до щиколоток.

— Господин Митараи, может быть, вам приложить холод к голове? Доктор, что еще мне сделать? — крикнула Леона Дилейни, стоя на коленях у кушетки.

— Вызовите «скорую». Это лучше всего. У меня с собой нет никаких инструментов, без них трудно что-нибудь сделать. А сейчас меня ждут друзья, извините.

— Доктор! — закричал я.

Я хотел, чтобы он остался хотя бы до приезда «скорой». Вдруг после его ухода состояние ухудшится? Даже если он ничего не может сделать, нам было бы спокойнее сознавать, что врач рядом.

— Так нельзя, доктор, задержитесь еще немного!

— Лучше быстрее звоните. Я должен идти.

— Доктор, не двигайтесь! Иначе о вашем секрете будут знать не только три человека, господин… Ричард Алексон!

Уже двинувшийся к двери доктор мгновенно замер. Потом он медленно повернулся к нам. Его добрые глаза за стеклами очков округлились от ужаса.

Митараи неторопливо встал с кушетки.