Хрустальная пирамида

Новый Орлеан, Америка — 4

— Леона [14], это дом человека по имени Мандинго, — сказал Ричард Алексон своим специфическим хрипловатым голосом.

Они расположились на заднем сиденье «Кадиллака Флитвуд Элеганс».

Под пасмурным небом возвышались руины большого особняка с шестью огромными каменными колоннами. Окна его были разбиты, крыша провалилась, входная дверь за грязными колоннами отсутствовала.

— В период расцвета от въездных ворот к особняку вела дорога длиной в километр. А сейчас, как видите, через двор проложили шоссе, и на дом можно посмотреть из окна машины. Сто лет назад в усадьбе Мандинго был целый город, здесь стояли хижины множества чернокожих рабов. Сейчас этого уже невозможно представить.

Сказав это, Ричард Алексон неторопливо поднес зажигалку к своей сигаре.

— Вы позволите? — спросил он, хотя зажигалка была уже в сантиметре от кончика сигары.

— Я это не очень приветствую, но вы, кажется, большой любитель сигар, так что — пожалуйста.

— Извините, но я без сигар «Фигаро» жить не могу. У меня крепкие легкие, и даже мой доктор Дилейни разрешает мне курить. Все-таки японки привыкли считать терпение достоинством. Вот и вы, знаменитость, такая же… Это меня просто трогает. Именно поэтому у вас в стране могут делать такие чудесные полупроводники. Ваша страна — угроза моей компании.

Ричард выпустил в окно струйку дыма от своей «Фигаро».

— Это была не главная дорога, которая проходила через скромное поселение африканцев, а конная аллея, ведущая от ворот к главному входу с колоннадой в греческом стиле. Сейчас усадьба, как видите, обветшала. Ее растаскивают, по колоннам вьется плющ. Это труп. Труп еще одной цивилизации.

— А что с потомками этой семьи?

— Потомков нет. Все умерли. Из-за того события.

— Что за событие?

— Это получится долгий рассказ. Ник, выпусти нас… Здесь все ее знают. Коротко говоря, белая жена родила черного младенца. Молодой муж разозлился и убил того негра, бросив в котел с кипятком. Увидевшие это другие рабы попытались его остановить, и началась резня. Отняв у молодого господина ружье, из которого он стрелял без разбора, рабы застрелили и его, и старого хозяина, а потом и нескольких белых охранников. Местный отряд самообороны не мог смириться с этим бунтом, и всех чернокожих перебили. Вот такая жуткая история.

— А что стало с младенцем?

— Черного младенца убили сразу, как только он родился. Молодая хозяйка после этого исчезла, и семья Мандинго перестала существовать. Но остатки славного дома дотянули до сих пор.

— Младенцев смешанной крови всегда убивали? В книжках, которые я читала, об этом почти ничего не сказано.

— Убивали, когда белая госпожа рожала черного ребенка. Если наоборот, то такого не было, — улыбнулся Ричард. — То есть если черная женщина рожала белого ребенка.

— Но ведь так или иначе, рождался ребенок смешанной крови?

— Леона, дело не в том, кто родился. В то время невозможно было найти хоть немного симпатичную черную женщину старше пятнадцати лет, которая не забеременела бы.

— От кого?

— Конечно, от белого хозяина. Белые хозяева, покупая рабынь, обычно делали их сожительницами.

Леона вздохнула.

— Невероятно.

— Да, тут особо восторгаться нечем.

— И все эти дети появлялись на свет?

— Появлялись.

— И росли они на полях, принадлежавших их отцам?

— Нет, их куда-нибудь продавали.

— А мать как же?

— Мать тоже продавали. Зачавшие этих детей продавали их из уважения к своим белым женам. Ведь если их не продать, им пришлось бы бить кнутом на своих фермах своих собственных детей, а их белым детям — бить своих кровных братьев и сестер.

— Какой ужас, кошмар! — произнесла Леона с презрением.

— Сто лет назад тут это было обыкновенным делом. Еще с тех пор, когда это место называлось по-французски Нувель Орлеан и принадлежало Франции, в городе было огромное количество чернокожих рабов. Говорят, что белые женщины даже страдали от того, что белые мужчины не хотели на них жениться, поскольку могли иметь сколько угодно черных рабынь. Они просто не знали, как обращаться с гордыми белыми женщинами. А в Японии как было с рабами?

— Их просто не было.

— Леона, нет такой страны, в истории цивилизации которой не было бы рабов.

— Но в Японии рабов не было.

— Так ли это? Я не могу поверить. Вам стоило бы повнимательнее почитать учебник истории.

— Таких ужасных фактов не было. Такого издевательства над женщинами. Того, о чем вы только что рассказали. Японцы избежали соблазна использовать рабов, чтобы облегчить себе жизнь. Вот почему мы смогли создать превосходные полупроводники.

— Получается, что они превратили в рабов самих себя.

— Нет, это не так.

— Ладно, Леона. Это не та тема, которую стоит обсуждать с такой красивой женщиной, как вы. Давайте сменим предмет разговора. Как насчет Хрустальной пирамиды на Бич-Пойнт? Вас заинтересовала эта история?

— Гораздо больше, чем крушение семьи Мандинго и наследие работорговли.

Ричард Алексон усмехнулся.

— Ну что ж, для меня большая честь вызвать у вас интерес.

— Красивое здание. Очень поэтичное. Отблески заходящего солнца на стеклах, запах моря, рыбки в оставшихся после отлива заводях, буй с колоколом, раскачивающийся на волнах, и иногда доносящиеся звуки этого колокола… Здесь даже зимний ветер будет казаться теплым. Это все реквием по тяжелому прошлому.

— Ах да! Я вспомнил, что, прежде чем стать звездой, вы писали стихи… Ваши слова прекраснее, чем пейзажи Бич-Пойнт.

— А кто построил эту пирамиду? — спросила Леона.

— Мой старший брат, Пол Алексон.

— Он был художником?

— Как вам сказать, — резко ответил Ричард. — Художники всегда малость сумасшедшие, и в этом смысле ему подходит такое определение. Но он был эксцентричен, при смене настроения становился нелюдим, не находил общего языка с другими.

— Вот как, это же мой любимый тип! — сказала Леона с веселым смехом и посмотрела в лицо Ричарду.

— Тогда жаль, что он больше не появляется ни на Бич-Пойнт, ни в Филадельфии. С тех пор как он исчез, прошло уже два года. Были слухи, что он перебрался в Египет, а может, его уже и нет в живых…

— Значит, он был ученым?

— Он был одним из самых умных людей в нашей семье. Сначала. Но постепенно сдулся. Окончив старшую школу в Англии, обосновался в Гарварде, где занимался археологией, проигнорировав совет отца продолжать учебу по линии химии или экономики.

— Он был, видимо, увлеченный человек.

— Это была просто фанатичная одержимость. Наверное, вы тоже такая?

— Одержимой я не была. Но знаменитой стать хотела.

— А как сейчас?

— Сейчас я чувствую себя как танцовщица кабаре. Хочется поскорее спрятаться за кулисы.

— Брат был не такой. Он совсем спятил на пирамидах. Твердил, что обязательно разгадает их тайну. Его за уши невозможно было оттянуть от книг и документов. Во Франции и Англии много хороших материалов по пирамидам, вот он и уехал в Европу или Египет, и связь с ним прервалась. Потом неожиданно вернулся и начал строить эту самую пирамиду на Бич-Пойнт. Как раз в это время он получил наследство.

— Он что-нибудь говорил, для чего строит пирамиду?

— Особенно не распространялся. Говорил, что это эксперимент.

— Эксперимент? Какой?

— Не знаю; нам, нормальным людям, не понять. Но для этого ему нужна была копия пирамиды в Гизе, точно соответствующая ей. И еще он говорил что-то о широте и долготе. Больше об этом здании я от брата ничего не слышал. Мы с ним никогда не были особенно близки.

— Говорят, что пирамида внутри совершенно пустая, а пол засыпан песком. Этому есть какое-то объяснение?

— Не знаю.

— А зачем рядом с ней здание в виде трубы?

— Это дело рук сумасшедшего, откуда мне знать… Построил он это дурацкое громадное здание наподобие гаража, а спать ему было негде. Наверное, нужно было место для сна.

Услышав это, Леона задумалась. Они почти подъехали к Бич-Пойнт; за окнами не был видно жилых домов.

— Вы интересуетесь архитектурой?

— Интересуюсь. Хотела бы быть архитектором. Но сейчас уже поздно.

— А женой архитектора?

— Женой… — Леона задумалась. — Все-таки нет. Я хочу сама работать.

— Если вы станете женой такого человека, то и сами сможете проектировать здания.

На эти слова Ричарда Леона ничего не ответила.

— А как насчет съемок? Не начали еще? — сменил тему предприниматель.

— Пока только готовлюсь. Еще ни минуты не сняли.

— Это будет что-то о Египте?

— Некая фантазия. Действие происходит в Америке в наши дни. Вы ведь знаете знаменитую оперу «Аида»? Это, собственно, ее современный вариант. Название — «Аида — восемьдесят семь».

— А какой сюжет? Расскажите, если можно. Или это коммерческая тайна?

— Нет никакого секрета. Сам сюжет вполне банален. Вы знаете сюжет «Аиды»?

— Помню, что видел ее, но сюжет подзабыл.

— Это будет музыкальный фильм о несчастной любви между летчиком — героем вьетнамской войны и дочерью лидера Вьетконга.

— Дочь лидера Вьетконга — это вы?

— Да. Война во Вьетнаме начинается, когда я учусь в американском университете и за мной начинает следить ЦРУ. Но еще до этого у меня был любимый, военный летчик. А он по настоянию родителей помолвлен с дочерью крупного политика.

— То есть с вашей соперницей.

— Да. Мы верили, что эта война скоро кончится, но она затянулась, завязла в болоте; его в конце концов сбивают, и он попадает в плен к вьетконговцам. Вот такой сюжет.

— Получается, что ни Египта, ни пирамид там не будет.

— В Америке я училась балету и эстрадным танцам. В качестве выпускного спектакля мы должны были ставить оперу «Аида» в современном прочтении. Танцы были поставлены в эстрадном стиле, музыка — фьюжн. Поэтому для фильма мне пришлось много заниматься танцами. С января почти все время на это уходит. Поскольку я из вражеской страны, реакционеры чинят мне всяческие препятствия, но, несмотря на враждебность соперниц, я получаю роль главной героини, а когда поднимается занавес и начинается представление, на сцене все меняется и древнеегипетские персонажи превращаются в реальных современных американцев. Такая вот сказка. Я понятно рассказала?

— Интересный сюжет, обязательно пригласите меня на премьеру.

— Продюсер будет рад вас пригласить. Но интересно, понравится ли это публике.

— Прозаически настроенный предприниматель жаждет мечты… — Ричард высунулся в окно и посмотрел на небо. — Ветер теплый; похоже, будет дождь. Может быть и ураган, надо поторопиться.

— Вот для этого меня и позвали. Нужна сцена с бурей.

— Мощный ураган, обрушивающийся на пирамиду на юге Соединенных Штатов, построенную сумасшедшим археологом, — весьма драматическая картина.

— Я тоже очень хочу на это посмотреть.

— Премьера в начале следующего года?

— Да.

— Это будет самый обсуждаемый фильм года.

— Хочу на это надеяться. * * *

Отправив машину в Филадельфию, Леона и Ричард вдвоем шли по скалам Бич-Пойнт к Иджипт-Айленд. Тучи становились все мрачнее, и, хотя не было еще и четырех часов, стало сумрачно, как перед закатом. Задул ветер, и пробивавшиеся кое-где между скал стебельки травы трепетали под его порывами.

В темном небе слышались завывания ветра, казавшиеся рассерженными окликами богов, а когда они подошли к берегу моря, уже вовсю звонил колокол на буе, предупреждая о приближающейся опасности.

— Это колокол на буе звонит? — спросила Леона, перекрикивая ветер и прижимая растрепанные им волосы.

— Да, в открытом море. При сильном волнении он звонит. — Ричард вынул носовой платок и вытер пот.

— Кто его установил?

— Скорее всего, брат его заказал и поручил установить в море.

— А как он устроен?

— Устройство совсем простое. На верхушке буя подвешен колокол, а вокруг него — четыре молоточка. Если буй в покое, то молоточки до колокола не достают, а если буй качается, они по нему ударяют. Чем сильнее волнение, тем сильнее удары по колоколу. Таким образом, по этим звукам можно понять, насколько силен шторм. Если колокол трезвонит, как сейчас, значит, на море буря… Смотрите.

Они как раз взошли на небольшой холм, откуда все море было как на ладони. Широко разведя руки, он указал Леоне на море. Ей была хорошо видна его бушующая под навесом туч поверхность. Море дыбилось, выбрасывая высоко вверх гребни волн, которые под порывами ветра моментально покрывались белой пеной. И только в одном месте, вдалеке от берега, луч солнца падал на бушующую воду.

На дальнем конце тропы, виляющей между скал вдоль моря, виднелся Иджипт-Айленд, омываемый высокими волнами. На вершине его стояла стеклянная пирамида, которую наверняка постоянно обдавало морскими брызгами, и башня из белого камня.

Был полный прилив, и вокруг Хрустальной пирамиды и башни яростно плясали увенчанные пеной волны, словно окутывая их белым дымом. То же самое творилось под так называемым японским мостом. Там, под мостом, волны, должно быть, разбивались сейчас со страшным грохотом. При одной мысли о том, что нужно пройти над этими взбесившимися волнами, охватывал страх.

Дальше, за островом, то появлялся, то скрывался между волнами бешено раскачивающийся во все стороны буй. Звон его колокола звучал, как крик ужаса. Леона почувствовала сострадание к его взывающему о помощи одиночеству.

— Когда съемки?

— Мне сказали, что завтра. Но, может быть, и сегодня вечером. Все зависит от готовности, от режиссера и от погоды.

Ричард несколько раз кивнул.

— Жесткие у вас условия работы. Очень жесткие. Может быть, даже тяжелее, чем у нас, предпринимателей.

И это говорил президент одной из трех крупнейших оружейных компаний США.

По мере приближения к острову звон колокола и грохот волн достигли апогея. От этого становилось еще страшнее. Они перешли через японский мост, выбирая момент, когда опустится волна, совсем так, как ловят нужное положение скакалки, чтобы прыгнуть через нее. Вымочив льняные брюки и сандалии, Леона добежала до восточного портала пирамиды и постучала в дверь.

Поскольку ее стук не произвел никакого эффекта, Ричард еще раз от всей души стукнул кулаком. Но в перекрывавшем все вокруг шуме этот удар был почти неслышен.

Вокруг пирамиды царила пустота, не было заметно никаких признаков присутствия съемочной группы из Голливуда. Господствовали завывания ветра и грохот волн, предвещавшие, казалось, приближение конца света. Истерический звон колокола на буе добавлял беспокойства в душе Леоны. Не попав в пирамиду и слыша грохот, напоминающий о гневе морского бога, она испытывала ужасный страх, как будто ее саму собираются принести в жертву.

Актриса взглянула на небо. Низко нависали тяжелые тучи. Все вокруг заполнила своим грохотом начинающаяся буря, но еще не упало ни капли дождя.

Кажется, открывается дверь… Там, за большой дверью, точно есть люди. Выдвигают засов. Беспокойство, державшее Леону в напряжении, отступает.

Одна из двух больших створок входной двери открылась вовнутрь. И их взорам предстала странная картина. Прежде всего в глаза бросалось безграничное пустынное пространство, засыпанное песком. Внутри пирамида походила на огромный спортивный зал.

Покрывавший пол песок в некоторых местах отливал золотом. Такой эффект создавал падавший на него свет прожекторов.

В дальней от входа стороне песчаной пустыни возвышался колоссальный алтарь цвета слоновой кости. По сторонам алтаря помещались большие каменные скульптуры со слегка раздвинутыми коленями, сидящие на скамьях. Между ними располагалась каменная сцена, на которой стояли два толстых столба. Скульптуры уставились на вошедших своими широко открытыми глазами.

Алтарь, похоже, был вырублен в естественной скале. Скульптуры и оба столба были испещрены иероглифическими надписями, и между столбами открывался темный вход в глубь алтаря.

Леона и Ричард подошли к алтарю. Под ногами у них расстилался песок.

Каменные стены, окружающие с четырех сторон рукотворную пустыню, устремлялись в небо. Над головами вошедших нависали скалы.

Изнутри пирамида представляла собой огромную пещеру, вырубленную в скале. И пол ее выглядел как огромное пространство пустыни, от размеров которого захватывало дух.

Огромные деревянные двери закрылись за спинами вошедших. Судя по светлому цвету досок, они были сделаны совсем недавно.

Как только двери плотно закрылись, сразу же не стало слышно шума волн и страшного завывания ветра снаружи. Они как будто оказались в совершенно другом мире. Ветра не было, чувствовались тепло прожекторов и запах нагретого песка. Можно было подумать, что по туннелю в каком-то другом измерении они попали в Египет.

Входные двери за ними закрыли трое мужчин в костюмах. Они поклонились Ричарду Алексону.

— Ну как, господа, какие впечатления от Голливуда, приехавшего к нам в гости?

С этими словами предприниматель обратился к троим своим охранникам, которых он отправил на Иджипт-Айленд, чтобы остаться вдвоем с Леоной.

На песке, рядом со скалами, уже смонтировали высокую конструкцию из железных труб, на самом верху которой установили множество прожекторов. Из-за этого пирамида изнутри стала похожа на крытый стадион для бейсбола. Повинуясь движениям пальцев мужчины, который управлял компьютером, стоявшим прямо на песке, множество прожекторов одновременно поворачивались то в одну, то в другую сторону, словно хорошо натренированные солдаты. Их яркий, как полуденное солнце, свет поочередно освещал то скалистые стены в вышине, то каменный алтарь посередине, то сцену у его подножия с каменными скульптурами по сторонам.

Ричард Алексон остановился на песчаной поверхности и посмотрел вверх. Свод помещения образовывали грубые скалы, но его прорезали две слегка изгибающиеся параллельные трещины. Через них можно было разглядеть стекла, обрамленные стальным каркасом, а за ними — на глазах темнеющее неспокойное вечернее небо. В погожие дни, когда здесь не было такого мощного искусственного освещения, сквозь эти трещины на сумрачный песок падал солнечный свет.

— Сколько же народу здесь работает, — сказал Ричард, глядя на мужчин, деловито снующих по песку и железной башне, — целый завод!

— Ничего подобного, это минимальное количество персонала для натурных съемок. Если б снимали в студии, было бы в разы больше людей. И все же вы правы, это завод по производству целлулоидных грез.

— О, Леона! Вернулась? Ты же без охраны, я уже волновался… — К ним подошел улыбающийся мужчина в светло-коричневой куртке из оленьей кожи и в очках в черной оправе.

— Привет! — ответила Леона, и все, работавшие на песке и на башне, на минуту приостановились и посмотрели на исполнительницу главной роли.

— Твоя уборная за алтарем. Вагончик сюда не затащишь, так что получилось слегка скромновато. Как вам, мистер Алексон, понравилось быть гидом у величайшей звезды Америки?

Режиссером фильма был Эрвин Тофлер. Обращаясь к Алексону, он взял его за руку.

— Это редкое везенье. Я будто прикоснулся к истории американского кино. Завидую тебе.

— Не стоит, в нашей работе много своих сложностей. Готов в любой момент с тобой поменяться. — Он подмигнул Леоне, ища ее поддержки. — Как тебе декорация алтаря?

— Прекрасно. Как будто с небес сюда спустился. Даже дверь резную заказали… Ты не собираешься потом снять ее и увезти обратно в Голливуд?

— Не волнуйся, оставлю ее тут. Как здесь прекрасно! Это лучше любых декораций, придуманных самым отчаянным мечтателем. Словно специально для нашего фильма. Увидев все это на экране, никто в мире не поверит, что это реальный пейзаж. Это мир мечты, появляющийся только в воображении. Само существование этого здания — фантастика.

— Приятно слышать, что оно понравилось лучшему режиссеру мюзиклов в Голливуде. А если понравится и исполнительнице главной роли, то это двойная честь.

— Конечно, мне здесь нравится. Я первый раз буду работать в таких прекрасных декорациях.

— Шеф-повар нашей группы скоро подаст скромный ужин. Уже семь часов. А до этого можете здесь понаблюдать за нашей работой или отдохнуть в вашей комнате в башне.

— Я бы предпочел приятную беседу с исполнительницей главной роли.

— Я немного устала… Эрвин, сегодня будем снимать?

— Если ветер будет все так же усиливаться, как сейчас, и польет дождь, ну, а самое главное, если ты согласишься, сегодня могли бы снять сцену сто двадцать три, в которой ты вбегаешь сюда снаружи. По прогнозам синоптиков, такой бешеный ураган с дождем будет только сегодня вечером. Ответственного за небесные трюки подождать не попросишь.

— Видите, мистер Алексон, мне сейчас надо читать сценарий и учить роль, приводить себя в порядок и гримироваться… Так что расстаюсь с вами до ужина.

— Обидно слышать, но посторонним придется удалиться. Побуду здесь немного, а потом позволю себе пойти в свою комнату в башне.

— Тогда до ужина!

— Ужин будет прямо здесь, на песке. Столики поставим перед алтарем. Ну, увидимся!

Распрощавшись с предпринимателем, Тофлер обнял Леону за спину, и они пошли к алтарю.