Хрустальная пирамида

Каир, Египет — 10

После этого мы заглянули в сувенирную лавку, стоящую на том самом месте, где когда-то протекал Нил, и посмотрели, как делают папирус. Затем, вернувшись в «Мена Хаус Оберой», пересели в «Мерседес», который достала Леона, и отправились в Каир.

Вела машину Леона. Она утверждала, что любит управлять автомобилем больше, чем играть в кино.

Время у нас было, поэтому мы решили посетить Каирский музей. Это было пожелание Леоны. Митараи, видимо, там тоже что-то интересовало, и он не возражал.

Когда видишь кварталы Каира, освещенные солнечными лучами, создается впечатление, что и улицы, и люди пропитаны сухой белой пылью, но дома выглядят так, будто, ни разу за долгие годы не омытые дождем, они целиком покрылись темной маслянистой копотью. Только стоящие в разных местах мечети почему-то кажутся новенькими.

Через громкоговорители этих мечетей иногда доносится странное пение, которое мы слышали и около сфинкса. Для японского уха оно звучит похоже на всем известную мелодию, которую поют продавцы бамбуковых шестов. Оказалось, что это стихи знаменитого Корана.

Если знаешь об этом, то в пении становится слышен глубокий молитвенный настрой, вызывающий чувство благоговения. Люди исламского мира, слушая эти строки Корана, пять раз в день возносят молитву, обратясь в сторону Мекки.

Сегодняшний Египет ничем не напоминает об эпохе фараонов. Когда общаешься с местными жителями, складывается впечатление, что современный Египет без слов настаивает на отсутствии у него чего-либо общего с пирамидами и фараонами. Поэтому древние руины — это для ученых и туристов, а живущим здесь сейчас людям достаточно одного Аллаха.

— Здесь как будто две страны — Египет Древний и Египет сегодняшний, — сказала Леона, что совершенно совпадало с моим впечатлением.

Как я понимаю, история Египта делится на три слоя. Древняя эпоха фараонов, затем — получивший крещение от Греции и Рима непродолжительный период близости с христианской церковью и, наконец, нынешняя эпоха в составе исламского мира. Задача Каирского музея — рассказать нам об этих эпохах.

Экспозицию Каирского музея можно охарактеризовать единственным словом — величественная. Чтобы подробно осмотреть ее целиком, понадобится несколько дней. И это всего лишь остатки того огромного количества добытых на раскопках предметов, которые были вывезены в Англию, Францию, Германию.

Проходя по двору музея, видя падающие сквозь окна на пол залов солнечные лучи, я все время чувствовал, что вокруг стоит лето.

Здешнее лето совершенно не такое, как в Токио. Конечно, под солнечными лучами потеешь, но стоит зайти в тень, как кожа сейчас же остывает. Воздух сухой. Я сентиментально подумал, что это экзотическое лето со временем превратится в болезненное воспоминание, от которого будет сжиматься сердце. Точно так же, как хранящиеся в этом здании реликвии оплакивают невозвратные времена своей былой славы…

Прекрасен самый притягательный экспонат музея — золотой саркофаг Тутанхамона, который я много раз видел на фотографиях. Стеклянную витрину, в которой хранится эта знаменитая реликвия, окружает толпа туристов. Замечательны и парные фигуры воинов, охранявших саркофаг. Их тела покрыты черным лаком, набедренные повязки и ремни сделаны из золота.

Красота искусства фараонов — это красота золота. Фараоны всегда окружали себя неподвластным времени золотом, чтобы сохранить в веках свое великолепие. А с другой стороны, в этом могло отражаться и осознание бренности своего земного тела. По иронии судьбы получилось, что вечным оказалось только их искусство, хранящееся в стеклянных витринах ХХ века.

Мы вышли в светлый коридор. Я негромко вскрикнул. Ноги отказались идти дальше.

Каменная скульптура Египта, в отличие от восточной, очень реалистична и производит большое впечатление даже на наших современников. В коридоре стояла каменная скульптура фараона, превосходящая красотой все, что я видел до сих пор.

Фараон изображен стоящим во весь рост, правая нога на полшага выдвинута вперед. Наверное, метра три высотой. Грудь расправлена, подбородок слегка приподнят. Лицо тоже смотрит немного вверх. Руки отсутствуют, так же, как и часть подбородка. Но красота скульптуры поражает.

Я невольно замер. Красивые большие глаза, высокий нос, немного полноватые, красиво очерченные губы. Грудей нет, так что изображен, наверное, мальчик, но лицо, скорее, женское. Я первый раз в жизни видел такую красивую скульптуру.

Среди египтологов своим царственным достоинством славится бюст Нефертити, но мне он почему-то не кажется красивым. А эта скульптура покорила меня своей необъяснимой силой. Я не мог сделать ни шагу, как будто мои ботинки намертво приклеились к полу. Постепенно я пришел к убеждению, что моделью для этой скульптуры служила женщина.

В чертах ее лица читалось что-то восточное. Глаза и брови широко расставлены, и форма лица была не совсем европейской. Может быть, это из-за того, что она очень молода. Лицо тинейджера. Я в который раз вспомнил свой сон. Эта девушка немного походила на ту, из сна.

Леона и Митараи смотрели на мою замершую фигуру с удивлением. Я посмотрел на табличку у ног скульптуры и прочитал, что ее обнаружили во время раскопок в Гизе, но никаких подробностей на табличке не было.

— Что случилось, господин Исиока? — спросила Леона.

Я пришел в себя.

— Эта скульптура настолько реалистична… Не знаю, как правильно сказать…

Я не мог подобрать слов, чтобы выразить свои мысли.

Сейчас, пытаясь спокойно вспомнить свое состояние, я думаю, что, наверное, тогда должен был сказать следующее: «Эта скульптура наполнена живыми эмоциями ее создателя. В ней отчетливо читается стремление автора создать такое выдающееся произведение».

Можно утверждать, что почти все древнеегипетские скульптуры спокойны, формальны и сдержаны. По многим из них видно, что они создавались по заказам архитекторов для украшения зданий. А эта — совершенно иная. Мне казалось, что она — порождение ничем не сдерживаемого воодушевления художника.

Занимаясь раньше коммерческим искусством, я очень хорошо научился распознавать эмоции автора. Хорошо помню, как приходилось мучиться, пытаясь совместить пожелания заказчика и свое видение создаваемой картины.

Но говорить об этом тогда не было никакого смысла, и я сказал только, что скульптура очень похожа на Леону. В ней действительно было что-то такое. Леона, ставшая немного ребенком.

Мы пошли дальше по коридору. Оглянувшись, я вновь увидел удаляющийся профиль фараона, похожего на девушку. Я не понимал, почему такую скульптуру выставили в коридоре. Может быть, ее считали не таким уж важным памятником? Но меня просто поразило осознание того, что в Древнем Египте существовало настолько реалистическое искусство. Интересно, при каких обстоятельствах создавалось это произведение?

В конце коридора мы повернули в зал направо. В отличие от других залов, он оказался невелик. Стены были покрыты лаком, на полу в углу помещения лежало квадратное пятно падавшего из окна солнечного света.

Казалось, Леоне мешает кольцо на левой руке. Похоже, оно причиняло ей боль. Взглянув на нее, я увидел кольцо с синим камнем, которое подарил ей накануне.

Здесь в витрине были выставлены сравнительно небольшие предметы, обнаруженные при раскопках: украшения, оружие, разнообразные сосуды. Леона с заинтересованным видом внимательно разглядывала их, двигаясь вдоль витрины. Кроме нас, посетителей в зале не было.

Митараи, похоже, это было неинтересно, и он быстро пошел вперед, но, дойдя до угла комнаты, обернулся и громко сказал:

— Смотрите, тут «Книга мертвых».

Я подошел к нему. Леоне не захотелось менять маршрут, и она осталась на своем прежнем месте.

— Вот, папирус с описанием страны мертвых.

Под стеклом, куда указывал Митараи, лежал длинный папирус с жуткими картинками. Получеловек-полуживотное с волчьей головой, женщина с лицом и руками зеленого цвета, животное с головой крокодила и тому подобное.

— Когда мертвец попадает в подземный мир, эти слуги ведут его к богу Осирису. Его допрашивают, правильно ли он вел себя при жизни. Это своего рода суд. Верили, что такого суда не может избежать даже фараон. На суде, естественно, все отвечали, что вели себя правильно. Тогда из тела, которым они пользовались при жизни, извлекали сердце и клали на одну чашку весов. На другую клали перо страуса, и если чашки уравновешивались, это доказывало правильность поведения покойника при жизни и ему даровалась вечная жизнь. Но если сердце оказывалось тяжелее и чашка весов с сердцем перевешивала, то считалось, что покойник солгал, и его тут же отдавали животному, похожему на крокодила, которое его сжирало.

Я кивнул.

— А этот, с зеленым лицом, — Осирис?

— Да.

— А этот жуткий? — Я показал на фигуру получеловека-полуживотного, управлявшегося с весами. У него были огромные глаза, нижняя часть лица с носом выдавалась вперед, разрез пасти шел через все щеки от уха до уха. Но уши были не человеческие, а волчьи, стоявшие торчком по обе стороны головы.

За моей спиной раздался короткий вскрик. Я вздрогнул и обернулся.

Там стояла Леона с побелевшим лицом.

— Простите! — сказала она. — Но… той дождливой ночью на Иджипт-Айленде я видела это…

В изумлении я снова уставился на «Книгу мертвых» в витрине. Там было изображено животное с телом человека и головой волка, которое сейчас просто не могло существовать.

— Это Анубис, Исиока. Его имя Анубис, — сказал Митараи.