Хрустальная пирамида

Иджипт-Айленд, Америка — 7

Неторопливо поев, члены группы разбрелись по своим местам и принялись за работу. Трое охранников, слегка подкрепившись, вышли наружу и, выбрав место так, чтобы в поле зрения попадал верхний этаж башни, уселись на камни и стали смотреть на спокойное море.

В отдалении покачивался красный буй. Громыхавший вчера колокол сегодня молчал.

В августе на юге Америки солнце всегда печет сильно, а сегодня, когда после урагана на небе не осталось ни облачка, было вообще как в Африке. Время перевалило за два часа, и еще недавно блестевшие там и сям лужи на глазах исчезли. Влажные камни высохли и теперь сверкали белизной.

Главному художнику Эрику Бернару оставалось еще договориться с исполнительницей главной роли Леоной о сегодняшней вечерней сцене. Никак не получалось свести к общему знаменателю мнения трех разных людей — его самого, Леоны и режиссера — о том, каким должно быть ожерелье героини, чтобы гармонировать с декорациями каменного алтаря, и какой использовать грим.

Расхождения во взглядах на эту сцену, появлявшуюся в видениях героини, обозначились еще при запуске картины, но еще больше обострились после того, как Эрик построил каменный алтарь. В такие моменты Леона становилась страшно упрямой, поэтому режиссер Тофлер сдался и заявил, что подчинится решению, которое примут они вдвоем.

— Смотри, цвет моря — синий, — говорил, показывая на море, Эрик Леоне, которую специально вытащил из пирамиды. Разговаривая, они шли в сторону башни. — В цивилизациях Древнего Востока, так же как и у нас, синий вызывал самые яркие цветовые впечатления. Отталкиваясь от этого, я изготовил многие предметы реквизита и декорации, в первую очередь сам алтарь. Элизабет Тейлор, играя Клеопатру, обильно накладывала голубые тени. В искусстве Древнего Египта обязательно использовали яркий синий.

— Но Эрик, наш фильм — фэнтези. Нет необходимости делать точную научную реконструкцию, с которой согласились бы египтологи. Я хочу создать свой Египет. Мне не идет синий.

— Леона!..

— Знаю, что я эгоистка. В других вещах я иду на компромисс. Но меня надо показать красивой, насколько возможно. Это ведь главное?

— Одно никак не связано с другим.

Эрик замолчал и, отведя взгляд от Леоны, посмотрел вокруг. Он заметил охранников Ричарда Алексона, которые сидели на основании кладки пирамиды.

— Подневольным всегда тяжело. Я — это те три человека, сидящие на камнях, ты — бизнесмен, храпящий в башне. В итоге и мне, и режиссеру придется согласиться с твоими требованиями…

— Но наши с тобой отношения длятся гораздо дольше, чем у них. Ричард только что их нанял. Поэтому им приходится вот так ждать его, как сторожевым собакам.

— А почему он нанял их лишь недавно?

— У Ричарда скверный характер, и он меняет телохранителей одного за другим.

— Вот оно как!

— Он как тиран Нерон. Поэтому они, бедные, не успев попасть на службу, каждый день трясутся, как бы их не уволили.

— Наверное, поэтому-то они ничего не знают о своем боссе.

— Про Ричарда они знают только, что он хорошо платит — и что вспыльчив, часто увольняет своих охранников. Поэтому они еще не знают его привычек. Пока только точно исполняют, что им сказано, и учатся понимать босса.

— Зачем он их так часто меняет? Что, к нему на работу попадают только какие-то бандиты, которые ему не по нраву?

— Да нет же! Он не хочет, чтобы становились известны его секреты и скандалы, поэтому и меняет телохранителей, когда придет в голову. Если о них кто-то узнает, велика вероятность шантажа, понимаешь? Это общая черта всего рода Алексонов.

— Речь о женщинах?

— В случае с Ричардом это важное соображение. Он остается начеку даже с женщинами, и даже когда идет с ними в постель, сажает охрану в соседней комнате, а в результате телохранителям известны все его скандальные истории.

— Понятно. Все его связи с актрисами и моделями оказываются на виду. Но когда у него было свидание с тобой, свою охрану он оставил здесь.

— Он считает, что в Новом Орлеане безопасно. Но его беспокоят не только скандалы, связанные с женщинами. У клана Алексонов и сейчас много секретов, о которых неизвестно в мире.

— Гм…

— Как бы то ни было, отношения между нами совсем не такие, как между Ричардом и охраной. У нас нет никаких секретов. Вот сейчас мы немного столкнулись, но только из-за того, что хотим сделать хороший фильм. Это как мать и дочь спорят, кто из них будет печь пирог на день рождения, — сказала Леона.

— Пирог на день рождения, да, — поддержал Эрик.

Они пошли к входу в пирамиду, а трое охранников продолжали смотреть на башню, не двигаясь, словно каменные изваяния.

В четыре часа вечера, весело напевая, прибыли танцоры. Их было ровно сто человек. Три четверти из них были женщины, а мужчин было только двадцать пять. На острове был всего один туалет. После начала съемок у Эрика Бернара и двоих его сотрудников дел было немного, поэтому им поручили составить для прибывших график посещения туалета.

Всем танцовщикам выдали по бутылке питьевой воды, которую в большом количестве завезли на остров, включили стоявшую до сих пор без дела систему громкого оповещения, зазвучала, наконец, музыка, и под руководством постановщика танцев началась массовая репетиция.

Из-за быстрых танцев, которые развернулись по всей площади песчаного пола, внутреннее пространство пирамиды моментально наполнилось пылью.

Чтобы три камеры могли полностью зафиксировать все движения танцовщиц, несколько раз проверили очередность исполняемых па. Шесть человек, работавших с камерами под руководством главного оператора, в пыли и поту отрепетировали все несколько раз.

Эрик Бернар поскорее сбежал из пирамиды наружу. Там постепенно темнело. Небо над западным горизонтом окрасилось в цвета заката.

Усевшись спиной к морю на скалу у входа в пирамиду таким образом, чтобы видеть происходящее внутри, Эрик смотрел, как движутся тела танцующих в оранжевых лучах прожекторов. В этот момент они были еще в шортах из обрезанных джинсов и футболках, без съемочных костюмов. Исполнительница главной роли Леона пока не присоединилась к танцам, оставаясь в своей уборной за алтарем.

Эрик наслаждался прохладным ощущением ветерка на своем лице, когда кто-то позвал его: «Господин Бернар!» Из-за доносившейся из пирамиды ритмичной музыки было трудно разобрать, что именно сказал этот тихий низкий мужской голос.

Эрик обернулся и увидел в сумерках массивную фигуру Рикки Сполдинга.

— Что случилось? — спросил Эрик.

— Нет ли у съемочной группы молотка и лома? — неожиданно спросил Сполдинг.

— Молоток есть, а насчет лома не знаю, — ответил Эрик.

— Длинная железная труба тоже подойдет… — Голос охранника звучал печально.

— Что-нибудь произошло? — снова спросил Эрик. Его немного раздражало, что Сполдинг говорит таким неразборчивым тихим голосом.

— Видите ли, с мистером Алексоном что-то не так. — Охранник говорил, упорно глядя на носки своих ботинок.

— Что значит «не так»?

— Да вот… — Он замолк. Потом приблизил лицо к Эрику, и его стало лучше слышно. — Мы стучим, но он не отвечает. Конечно, может быть, он спит, но никакого храпа не доносится. Стало темнеть, а керосиновую лампу в комнате не зажигали.

— Может быть, он крепко уснул? А раз спит, то и свет не зажигает.

— Уже пять вечера. С тех пор как мы ходили его будить утром, прошло уже шесть часов. Даже если он крепко уснул, это слишком долго.

— Это правда, но…

Бернар, работа которого проходила отнюдь не по размеренному графику, не сразу согласился с сомнениями охранника. У него самого часто бывало, что, проработав всю ночь, он не просыпался даже в пять вечера.

— Совершенно непонятно, почему он не отзывается, когда мы его зовем. Не знаем, что делать, как горничная у тугоухой старушки, — самоуничижительно сказал он. — Но ведь нельзя оставить все как есть.

— Поэтому вы хотите взломать дверь молотком и ломом? Если мистер Алексон прекрасно себя чувствует, то он здорово разозлится.

— Тогда что же делать? Ждать до утра, ничего не предпринимая?

— Может быть, он принял снотворное и спит?

Когда Эрик говорил это, силуэт черной каменной башни отчетливо вырисовался на фоне заката. Никакого света в окне на седьмом этаже действительно не было. На винтовой лестнице у седьмого этажа виднелись сидящие фигуры двоих подчиненных Сполдинга.

— Ладно, представим, что он все еще спит, но ведь если попросить Леону позвать его, то он может и проснуться, — сказал Эрик с шутливой интонацией.

Поднявшись на нижнюю площадку винтовой лестницы, он стал неторопливо подниматься наверх рядом с Рикки Сполдингом.

С каждым витком лестницы вокруг башни они оказывались все выше. Когда они удалялись от каменной кладки пирамиды, их взглядам открывалось розовое небо на западе и колыхавшиеся в темноте воды Мексиканского залива. Неподалеку в море виднелся черный силуэт буя с колоколом. А потом за спиной снова, но теперь уже ниже, появлялось сложенное из камней строение.

По мере того как они поднимались, солнце уходило за горизонт, и морской ветер становился все прохладнее. Ветер, казалось, усиливался. Вместе с ним и волны становились выше, временами позванивал колокол на буе. Появился шум от набегавших на остров волн. В нем тонули доносившиеся из пирамиды звуки современной ритмичной музыки и топот сотни танцевавших в такт людей. Над головами Эрика и Рикки через верхнюю стеклянную часть пирамиды пробивались отсветы оранжевого света, заполнившего все помещение.

Наконец они добрались до места, где с удрученным видом сидели на ступенях и поручнях двое охранников.

— Ну как, ничего нового? — спросил Эрик.

— Ничего, — ответил один из них, помотав головой.

Протиснувшись между ними, Эрик Бернар подошел к железной двери седьмого этажа и дважды сильно стукнул по ней кулаком. Удары отозвались глухим звуком. Эрик подумал, что так звучал бы проржавевший гонг.

— Мистер Алексон! — несколько раз громко позвал он.

Ответа не было. Эрик обернулся на Сполдинга, стоявшего у него за спиной. В сумерках было видно, как здоровенный охранник пожал плечами.

— Мистер Алексон, мистер Алексон! — крикнул он снова еще громче. Еще раз сильно постучал кулаком по железной двери. Пока они так стояли, солнце все глубже пряталось в Мексиканский залив, и окрестности на глазах скрывались под ночным покрывалом.

На винтовой лестнице не было света. Но через стеклянный верх стоявшей рядом пирамиды проникали отблески освещавшего танцоров на первом этаже яркого света, который окрашивал в желтый видневшуюся под прозрачным колпаком вершину скалы и всю четырехгранную стеклянную конструкцию. Этот свет достигал и до лестницы и подсвечивал дверь в комнату Алексона.

— Вот, разве не странно? — сказал Рикки Сполдинг. Эрик, не говоря ни слова, дважды кивнул, выражая свое согласие.

Он взялся за круглую ручку двери и попытался ее повернуть. Ручка легко повернулась, но дверь не шелохнулась, будто ее приварили.

— Закрыта на задвижку изнутри, — сказал Сполдинг, — поэтому не открывается. Когда вчера вечером я проводил мистера Алексона до этого места, то попросил разрешения осмотреть комнату, и все хорошо помню. На двери был огромный засов.

— А как мистер Алексон выглядел вечером? Не заметили в нем чего-то необычного?

— Да все было нормально. Не в настроении немного, это да, но не слишком. В общем, как всегда.

— Который был час?

— Он перед этим все смотрел, как снимают кино, так что ближе к двум.

— Вы все втроем его провожали?

— Втроем. Двое держали над его головой виниловую пленку, с зонтиком здесь неудобно.

— Два часа, говорите? Самый разгар урагана…

— Да уж, лило как из ведра. Я такой жуткой бури в жизни не видал. Даже эта каменная башня дрожала.

— Точно, ураган был что надо. И вы тогда не договаривались, во сколько его разбудить утром?

— Шел вроде разговор, что съемочная группа собирается вставать часов в десять. И мы, и мистер Алексон это слышали, и само собой получилось, что назначили это время. Мистер Алексон сам так и сказал.

— Ясно… До чего прочная дверь! Как в банке, — сказал Эрик.

Из пирамиды время от времени доносилась веселая музыка.

— А в комнатах, где вы ночевали, такие же надежные двери?

— Нет, только в его комнате. На всякий случай, наверное.

— Уж очень толстая. И нигде ни щели, куда бы хоть отвертка пролезла… Дело непростое. Чтобы сломать ее, придется попотеть, — поделился Эрик своими впечатлениями после того, как обстукал и ощупал всю дверь сверху донизу. — Так просто ее не взломаешь. Но Алексон действительно там внутри? Вы не ошибаетесь? Может быть, он сейчас где-нибудь там, идет в нашу сторону и машет рукой? — сказал он, показывая пальцем в темноту у основания башни.

— Не ошибаемся. Куда ему идти? Это точно, мистер Алексон там внутри.

— Тогда почему не реагирует? — спросил Эрик.

Охранники не ответили.

Поведение Рикки Сполдинга стало странно ленивым и заторможенным. Это означало, что он был действительно расстроен. Этот человек хорошо знал темные стороны американской жизни — и предполагал самые непростые возможности развития ситуации. Но Эрик, привыкший к мирному течению жизни, с сомнением относился к возможности того, что за этой ситуацией, когда Алексон уже целый день как находится в запертой изнутри спальне и не отвечает зовущим его людям, таится что-то кроме шутки или глубокого сна.

— Так что, молот и лом?.. Не выйдет; чтобы взломать эту дверь, нужен газовый резак. У нас нет ничего подобного. Придется поехать в город и одолжить в какой-нибудь авторемонтной мастерской. А окно? Хотя бы внутрь заглянуть…

— Окно выходит в сторону моря, футах в пятнадцати над лестницей. Даже жираф не сможет туда заглянуть, — сказал Сполдинг, поднявшийся по лестнице чуть выше.

Эрик изо всех сил ударил по двери.

— Как же это меня бесит! Узнать бы только, внутри мистер Алексон или нет…

Музыка в пирамиде прекратилась. Сейчас танцовщики переоденутся в костюмы, готовясь к съемке. Но перед генеральной репетицией должен быть еще ужин.

— И нам тоже, мистер Бернар. Да только уже ничего не выйдет. Солнце зашло, и в комнате полная темнота.

— Да, это верно. — Эрик Бернар скрестил руки на груди и подумал, что в любом случае об этом надо рассказать Тофлеру. * * *

Обеденный стол был впечатляющим и шумным, как толпа на Манхэттене. Ведь к съемочной группе присоединилась сотня танцовщиков. Количество ужинающих сразу же увеличилось втрое. Танцоры — видимо, по профессиональной привычке — вели себя очень оживленно и шумно. Они то пели, то покатывались от смеха, громко шутили, аплодировали шуткам коллег, топали ногами. Шуму было вдвое больше обычного, словно пространство внутри пирамиды разом превратилось в актовый зал школы.

Но и в этом шуме они время от времени смотрели на сидевшую в центре стола Леону Мацудзаки и понижали голоса, словно школьники, то и дело украдкой поглядывающие на лицо директора школы.

— Эрвин. — Эрик наклонился к режиссеру и заговорил с видом, будто хочет сообщить какой-то секрет. Но он тут же заметил, что нет никакой необходимости понижать голос. Танцоры так шумели, что, даже обсуждая секреты, надо было кричать друг другу.

— В чем дело? — спросил режиссер, поднося ко рту кусок хлеба. Рядом с режиссером сидела Леона, а с другой стороны от нее стул оставался незанятым.

— Это касается Ричарда Алексона…

Начав так, он бросил взгляд на Рикки Сполдинга. Тот держался необычно тихо. На этом острове, отрезанном от цивилизации, не было телефона, и он ничего не мог поделать, так что при любом развитии ситуации ему ничего не оставалось, кроме как готовиться к увольнению.

— Что, головная боль Алексона обернулась тяжелой болезнью? — спросил режиссер.

Пропустив мимо ушей эту фразу, Эрик стал рассказывать о событиях, в которых он только что принимал участие. Командующий отрядом в сто с лишним человек прекратил есть и, сдвинув брови, стал внимательно слушать.

— Нельзя заглянуть вовнутрь через окно?

— Никак. — Эрик медленно покачал головой. — Окно расположено слишком высоко над лестницей. К тому же солнце село. Даже если б у нас на спинах выросли крылья, или шеи были длинные, как у жирафа, в комнате совершенно темно и ничего не видно.

— Эрик, слушай внимательно, — режиссер приблизил к нему лицо и понизил голос, — никому об этом не говори.

— Но, Эрвин… Я как раз хотел посоветоваться, сообщать ли полиции, потому и начал этот разговор…

— Эрик, ты слышал, что я сказал? — Режиссер, подняв руку, прервал главного художника. — Ни полиции, ни кому-либо еще.

— Но дело ведь может быть очень серьезное. Если на самом деле произошло то, чего мы опасаемся, мы сами…

— Эрик, Эрик… — Эрвин снова с раздражением прервал его поднятием руки и продолжил с нажимом: — Не заставляй меня повторять одно и то же. Я здесь за все отвечаю. Главное — пока не сообщать полиции. Приедут десятки полицейских, начнут распоряжаться: «Эдвард, отойти от камеры! Боб, положи хлопушку на землю! Всем построиться вдоль стены в шеренгу! Выходить по одному по вызову для допроса». Это не шутки! Ты представляешь, все сцены со сто тридцатой до сто сорок первой, которые мы так тщательно отрепетировали, пойдут прахом. Задержка натурных съемок всего на один день обойдется в двести тысяч долларов. Ты готов вместо меня объяснить это руководству студии? Из-за того, что зевака по имени Ричард Алексон немного проспал, мы вызвали полицию и сорвали съемку сцен? Гарантирую, что следующие два года работы у нас не будет.

— Но все-таки…

— Займись сам этим, вместе с охранниками. Осмотрите комнату Алексона.

— Каким образом? — Эрик широко развел руки, но говорил по-прежнему приглушенным голосом. — Ты видел эту мощную дверь? С молотком и ломом там делать нечего. Нужно проделать дыру газовым резаком.

— Тогда делайте дыру. Отправляйся за резаком.

Эрик молча смотрел в лицо режиссера.

— Поезжайте в Новый Орлеан, там у моего знакомого есть авторемонтная мастерская. Когда выйдете на шоссе, увидите телефонную будку и оттуда сразу ему позвоните. Мы с ним давние приятели; сошлитесь на меня, и резак с баллоном ацетилена он вам одолжит. Да, имей в виду: нашим радиотелефоном воспользоваться не получится — сломался.

— Ты в своем уме? А если окажется, что это убийство? Ответственность ляжет на нас.

— Пожалуй… — Режиссер задумался. — Тогда займись и поисками преступника.

Эрик подавленно молчал. Кинорежиссеры — особая порода людей, они не в состоянии думать ни о чем, кроме фильма, который сейчас снимают. Даже если на съемках погибнут один-два человека, они могут не обратить на это внимания. Но без этих качеств стать крупным режиссером невозможно.

— К тому же нет гарантии, что Алексон там внутри. Может быть, он вспомнил о срочном деле и уехал ночью в Филадельфию…

— Бросив тут охрану?

— Или просто забыв выдать реплику «уволены»? У него же нет режиссера. Решил, например, что в Филадельфии наймет других, лучше этих…

— Хорошо, можно прямо сейчас пешком отправиться к шоссе, а там на машине съездить в город и доковылять сюда с резаком и газовым баллоном, если их удастся заполучить. И что дальше? Здесь нет электричества. Притащить еще и генератор?

Режиссер молча кивнул.

— Надо затащить баллон и генератор на крышу, а оттуда протянуть провод; если не дотянется, придется делать удлинитель.

— У нас есть мастера по реквизиту.

— Потом с ходу запустить двигатель и зажечь резак? Так мы доберемся до спальни мистера Алексона только утром.

— Наконец ты сказал что-то дельное, — сказал режиссер. — А теперь слушай внимательно. Это приказ режиссера. Во сколько бы вы ни управились, ни в коем случае не открывайте дверь, пока мы не кончим снимать сцену сто сорок один. Мы должны за сегодняшнюю ночь кровь из носа снять весь десяток сцен.