И так же падал снег

ЯШКА

Ишачок бежал легкой рысцой по тропе в нашу сторону, неся притороченную к седлу станину немецкого пулемета. Здесь его и перехватил Семен Зарубин.

— Гляди, ребята, дезертир! — смеялся Семен, оглядывая со всех сторон плотного, сбитого, как бочонок, ишачка. Он снял с седла тяжелую станину, скинул ее в пропасть и стал примериваться к седлу: идти не было сил — ноги уже чувствовали каждый камешек на тропе, каждый выступ. Но смущал маленький рост ишачка — не верилось, что на нем можно ездить верхом. А ведь сколько раз он видел в кино, как старый горец в лохматой шапке сидел на таком вот ишачке да еще погонял его прутиком. Но там все было натурально, естественно, а вот приступись-ка к нему, когда он в живом виде!..

— Стоп, Яшка-пулеметчик! — решился наконец Семен и, усевшись поудобнее в седле, тронул ишачка: — Но-о!

Однако оказалось, что ноги касаются земли, и, понукая ишачка, Зарубин стал отталкиваться каблуками. Потом вытянул ноги вперед и проехал так метров пятьдесят, не переставая удивляться, что Яшка все бежит и тонкие ноги его не подкашиваются от тяжести человека.

Но на повороте, за выступом темной, замшелой скалы, куда уже слабо доносился грохот пулеметных очередей, Яшка вдруг остановился, словно впереди выросла стена.

— Вот те раз! — развел руками Семен и опустил ноги.

Яшка выскользнул из-под его ног и потрусил вперед.

Зарубин пошел за ишачком, прикидывая, сколько можно дать ему отдохнуть, чтоб потом опять забраться в удобное кожаное седло, из которого вышло бы с дюжину великолепных подметок…

Впереди тропа расширялась и как бы вползала в густой кустарник, который прицепился с самого края пропасти. Возле зеленых кустов Семен решил сделать перекур и снова оседлать Яшку. Обычно в таких местах бьет из горы родничок, и можно утолить жажду из целебного источника.

Яшка, завидев зеленые кусты, прибавил ходу, и Зарубину пришлось сойти с мягкой стежки на середину тропы, чтоб поспеть за ишачком.

А когда выбрались на эту широкую дорогу, Яшка вдруг нырнул в густой кустарник, сделал петлю и запутал поводок. Вытащить его из кустов не было никакой возможности, и Семен решил взять солдатской хитростью. Он вынул из вещмешка пачку галет, выданную старшиной на весь этот длинный путь, и повертел ее в руках, как бы говоря упрямцу: «Видал?»

Яшка с минуту глядел на Зарубина круглыми коричневыми глазами, потом отвернулся, оторвал с ветки листик и стал его жевать с тем равнодушием, в котором ясно угадывалось: «А мне все равно!»

Тогда Семен вытащил одну галету из пачки, откусил не сдержавшись половинку, а другую протянул ишачку:

— На! Без обману…

Яшка мягкими губами прихватил с ладони Зарубина половинку пресной лепешки, прожевал ее не торопясь и потянулся за следующей.

— Не-ет, так, брат, не пойдет! Давай — услуга за услугу… Ну-ка, вылазь, вылазь! — и он манил Яшку открытой коробкой галет, то поднося ее к носу ишачка, то отставляя на расстояние шага, чтобы при случае можно было схватить Яшку под уздцы. Но тот был себе на уме и на провокацию не поддавался.

— Вот уж действительно, упрямый как ишак! — в сердцах проговорил Зарубин и вдруг услышал говор людей. Из ущелья выезжали конники арьергарда полка.

«Здорово я отстал», — подумал Семен, разглядев в первом всаднике комбата-три.

Офицер пристально всматривался в солдата, который стоял на дороге и не двигался с места.

Неожиданный толчок в спину вывел Зарубина из оцепенения, и он вскрикнул от радости, увидев рядом с собой Яшку:

— Гляди-ка, смышленый, чертяка!..

Сесть верхом на ишачка Семен постеснялся и повел его на поводу. Вплотную к Яшке подступал конь комбата-три и, ворочая багрово-черным глазом, норовил ухватить ишачка за гладкий круп своими длинными желтыми зубами. Чувствуя яростную неприязнь коня, Яшка постоянно оборачивался, прибавлял ходу и заставлял Зарубина идти быстрым форсированным шагом. Хотя ноши никакой у Семена не было, кроме карабина, который давно прирос к спине и стал неощутим на вес, «форсировать» тропу было нелегко. У Зарубина на ногах — одна видимость ботинок: сверху — вроде ничего, а вместо подметок — только стелька. И ноги чувствуют каждый острый камешек. А здесь этого колючего щебня видимо-невидимо. Будто кто нарочно насыпал, чтобы испытать солдата на выдержку и крепость.

Наконец ущелье расступилось, открылась даль, и стал виден весь лагерь как на ладони.

Заметив табунок сородичей, Яшка радостно затрубил и своим душераздирающим ревом возвестил приход линейного надсмотрщика Семена Зарубина в роту связи.

В этот же день командир роты «навечно» закрепил Яшку-пулеметчика за Семеном, чтоб бесперебойно снабжать питанием батальонную рацию…

И вот они снова поднимаются на перевал. Лагерь остался позади, только столетние каштаны провожают их, вяло покачивая ветвями, с которых уже осыпались коричневые плоды.

Стройные точеные ноги Яшки мелькают, как спицы: из-под маленьких, игрушечных копыт выскальзывают щебень и галька. Тропа как тропа: с одной стороны — стена, глыбы гор, с другой — пропасть. Все уже знакомо, знай иди, поднимайся все выше и выше, к небу. Яшка-пулеметчик несет на себе две пары аккумуляторов, а ефрейтор Зарубин шагает сзади, посвистывая.

Зимнее солнце быстро скатилось за хребты гор, свет вечерней зари не достигал ущелья — и сразу потемнело. Семен, намотав на руку повод, повел Яшку за собой, приглядываясь к тропе. Светлые капли звезд нависали над ними так низко, что казалось, минута-другая — и можно будет дотянуться до какой-нибудь из них рукой. Но потом они стали меркнуть, эти звезды, расплываться в разливе багровой зари, которая разрасталась в небе как отблеск пожарища, охватившего пол-земли. Зарубин остановился, еще не понимая, отчего такой странный свет в горах, но скоро из-под щербатой вершины показался раскаленный докрасна бок луны, и все стало ясно.

Семен не раз поднимался на перевал, хорошо знал эту дорогу и чувствовал, что скоро они выйдут на прямую открытую тропу, которая днем методически обстреливается немцами, а ночью по ней можно провести хоть целый караван — не услышишь даже выстрела…

От лунного света в горах уже было светло, как днем: можно камушек от камушка отличить, и Зарубин прибавил шагу.

Неожиданно пахнуло холодом, настоящей зимней стужей. Впереди вместо каменистой тропы Зарубин увидел сплошной снежный наст: не угадать, где твердая тропа, а где навес над пропастью. Единственный выход — держаться поближе к стене гор…

Вспомнились слова командира роты: «Надо во что бы то ни стало пробиться на перевал». А он тогда еще усмехнулся: «А чего пробиваться? Десять раз ходил!» Видно, знал старший лейтенант, что говорил…

Яшка-пулеметчик боялся переступить черту: снег его пугал, как ловушка, расставленная на дороге, и Зарубин ничего не мог поделать с упрямым ишачком.

Снег блестел, искрился под лунным светом, лежал каким-то косым пластом вдоль тропы, и надобно было набраться духу, чтоб ступить на этот наст, проложить первый след.

Утопая по колено в снегу, Семен сделал несколько шагов, потом возвратился с полной уверенностью, что идти можно, только надо держаться поближе к горе, чтобы не ступить мимо тропы.

— Пошли, милок, — потянул он за повод Яшку. — Сам понимаешь, иначе нельзя…

Но тот не шел. Он смотрел на Зарубина и мотал головой: «Нет, ни за что!»

— Скотина ты, вот что! — проговорил в сердцах Семен и стал снимать с седла Яшки аккумуляторы.

Он перевесил их через плечо, глубоко вздохнул, еще раз тронул Яшку за повод и сказал ему на прощанье:

— Ну и стой, оболтус. Чтоб тебя волки съели!..

Семен Зарубин сначала вымеривал каждый шаг, пробуя каблуком твердый грунт под снегом, а потом пообвык, пошел быстрее, но все считал: «Раз, два, три…» На четвертом немного замедлял шаг. Потом начинал счет сначала. Стало жарко, он распахнул шинель и вытер фуражкой пот со лба.

«Может, перекурить?» — он полез было за кисетом, как вдруг услышал неистовый рев Яшки.

Решив, что, может быть, и в самом деле напали на ишачка волки, он снял с плеча аккумуляторы, подхватил винтовку и бросился назад по ущелью.

А Яшка-пулеметчик шел навстречу. Он вдевал свои тонкие точеные ножки в следы, оставленные Зарубиным, тянулся всем телом вперед…

Они еще только выбирались на перевал, а их уже заметили солдаты, замахали руками. А потом цепочка людей устремилась вниз, и радисты саперными лопатками стали расчищать перед ними тропу.

И тут еще раз Яшка-пулеметчик затрубил. Его зычный, прерывистый голос покатился по ущельям, дробясь и разрастаясь в белой пустыне скал…