И так же падал снег

ЧЕЛНИНСКИЕ НЕБОСКРЕБЫ

По улице Ибрагимова мы вышли к кольцевой дороге, что огибает северо-восточную окраину нового города, повернули на Московский проспект, где стены высотных зданий, облицованные зеркальной плиткой, отражали свет вечерних огней, схватывали бегущие лучи фар, и у меня было ощущение, что эти великолепные дома перенесены в одночасье из юго-западного района Москвы. И если бы те однополчанин Зия Закирович Закиров, у которого я постоянно останавливаюсь, когда бываю в Набережных Челнах, да не шумный молодой народ, захвативший нас в свой поток у остановки автобуса, блистающие стены домов показались бы мне миражом в непогожей прикамской степи.

Днем, издалека, жилые комплексы кажутся белыми замками, вставшими на плоскогорье, а вечером их свет завораживает, как огни сказочных дворцов, взявшихся невесть откуда.

Шесть лет назад здесь был пустырь. Помню темные силуэты первых двух домов, мимо которых мы проезжали по временным дорогам КамАЗа, да «теплые склады», похожие издали на игрушечные коробочки, кем-то оставленные в неоглядной степи. (Потом оказывались они огромными ангарами, где металось эхо монтажных работ и свободно бы разместился наш Казанский дворец спорта.) В Челны я наведывался часто и все-таки «не успевал» за городом. Начинался он вроде бы медленно, исподволь, и вдруг — целый комплекс домов! Потом еще один и еще: метростроевцы наращивали темпы.

И вот Московский проспект. Столичный вид! И не сразу сообразишь, где ты. Напрягаешь память: «Проспект Вернадского»? Нет. «Мосфильмовская»? Тоже нет… Но какой-то новый уголок Москвы. Не хватает только метро. И «стесняются» некоторые журналисты назвать новый город Набережными Челнами, называют его Автоградом. Конечно, ничего похожего нет на старый районный центр, да и быть не может. Только Автоград — название бесцветное, стертое, и не дай бог прижиться ему здесь. Набережные Челны — вот где поэзия! И, может быть, они дождались своего звездного часа. Триста лет ждали — и дождались!

На семи ветрах встал город, и огни его видны издалека!..

Построить город на пустом месте не просто. И хотя мы привыкли ко всяким чудесам, людей теперь ничем не удивишь, но все-таки уроженцы Челнов, не бывавшие в родном краю лет пять, глазам своим не верят и не сразу могут сообразить, куда они попали: «Чудеса — да и только!»

А я представляю первые деревца, посаженные челнинскими школьниками в скверах Нового города. Деревца не успели подрасти, как рядом вымахнули дома в девять-двенадцать этажей. Теперь надо ждать, когда саженцы — тополя и березки — дотянутся до окон второго этажа…

Я знал, что в Набережных Челнах за день «проходит» неделя, за неделю — месяц, и за строителями разве что телеграммой можно поспеть, а пока пишешь письмо, что-то уже изменится окрест, появится новый штрих, новая деталь на эпическом полотне камазовской панорамы, и Зия Закирович старается помочь мне наверстать упущенное, кивая то на только что сооруженный подземный ход, то на башню высотного здания, которое в прошлый мой приезд еще только закладывалось.

Остановились на перекрестке, у самого начала улицы 50 лет СССР, у дома восемь, занявшего целый квартал, да еще с поворотом направо.

— Вот он — дом на ножках, — сказал Зия Закирович. — Экспериментальный, восемьдесят третьей серии.

Дом как бы парил над землей, опираясь на круглые колонны, и напоминал океанский корабль, не снятый со стапелей: внизу, под ним, сверкали молнии электросварки — достраивался комбинат быта.

— Восемнадцать тысяч квадратных метров жилья. Вот какой пароход! — отозвался на мое сравнение Зия Закирович. — Таких громадных — на целый квартал — домов в Новом городе много: их стены — каменная преграда для ветров, которые не утихают тут, в прикамской степи, и дома строятся так, чтобы поменьше было на улицах сквозняков. Основу Нового города заложили строители из Главмосстроя, а дом на ножках возводила уже челнинская бригада Филимонова. И дом, как здесь говорят, не хуже «московских». Филимоновцы даже улучшили планировку и освещенность квартир, изменив конфигурацию дома: угол поворота составляет не девяносто, а сто двадцать градусов.

Фасад девятиэтажного гиганта на колоннах живописен, и трудно оторвать от него взгляд.

С верхних этажей видны корпуса КамАЗа, они тоже похожи на корабли, вставшие на рейде один за другим в неоглядной, словно море, степи.

За девятую пятилетку бригада Виктора Петровича Филимонова ввела в строй 150 тысяч квадратных метров жилья, три с половиной тысячи камазовских семей получили квартиры в домах, смонтированных филимоновцами, и вот еще — 554 квартиры.

В трудовом календаре бригады много красных дат — и все впервые, впервые… И двенадцатиэтажный дом — первый челнинский небоскреб — на выезде из города со стороны аэропорта Бегишево возведен бригадой Филимонова. Первая победа, первая высота Виктора Петровича…

Как сейчас вижу старые Набережные Челны. Стояла какая-то первозданная тишина, в ней растворялись задумчивые гудки проходящих по Каме судов. Знойными днями в горячей пыли улиц купались куры, и только в уборочную оживал райцентр, когда со всей округи свозили зерно на элеватор. Он возвышался на берегу Камы и был главной приметой Набережных Челнов.

По центральной улице, лузгая семечки, гуляла молодежь. Бульвар этот простирался от столовой до районного Дома культуры. И до той поры, пока не загорались на реке светлячки бакенов, все бродили парочки.

Тогда и в голову никому не приходило, что в этих местах, в глубине России, вдруг загудит земля и тысячи машин взорвут устоявшуюся веками тишину. В семидесятом году стало тесно на улицах от громадных автобусов, которым приходилось кружить и петлять по узким дорогам, шумно от голосов нахлынувшей сюда молодежи, не протолкнуться в столовых, магазинах, парикмахерских. Светопреставление! Сидя на завалинках, деды покачивали головами, а кургузые «стахеевские» дома вздрагивали от проносившихся мимо машин. Как-то сразу все изменилось вокруг, хотя еще только закладывался первый камень Нового города автомобилестроителей. Десятки машин уходили в степь, везли трубы, бетон, цемент, а на рассвете отправлялись с Альметьевского тракта вахтовки с рабочей сменой.

Помню, выдался ясный день тихого бабьего лета. От зеленой рощи летели паутинки с маленькими пилотами-паучками на борту, пригревало солнце, подсушивало землю после затяжных дождей.

Переваливаясь с боку на бок, наша «Кубань» выбралась на временную кольцевую дорогу, и водитель прибавил скорость. Открылся взору неоглядный простор с прожилками траншей, с коричневой гривой отвалов, с ровными пирамидами черной земли. Людей вроде бы и нет. Пустынно в развороченной степи, только разноцветными жуками ползают бульдозеры, скреперы, грейдеры, катки да ворочают шеей экскаваторы, откусывая стальными челюстями куски грунта. Впечатление, будто явились на челнинскую землю инопланетяне и режут холмистую местность, уравнивают, укатывают ее без устали.

Что бы там ни говорили, а традиционное представление о стройке связано у нас с огромной армией людей, которые врываются в землю, готовят площадку, чтоб «посадить» на нее завод и город. Оно удерживается в памяти, несмотря на то, что я видел, как строились в пятидесятых и шестидесятых годах города и поселки нефтяников в Татарии, как поднимались белокаменные Альметьевск и Лениногорск. На помощь строителям пришла тогда техника — краны, самосвалы, бульдозеры. Но оставались еще и палатки, и бараки, и конторы. Правда, не было уже грабарей и телег, как в тридцатые годы, но всюду были люди — на строительных лесах, у траншей, в котлованах. Стройка — это люди, тысячи людей. Без них не обойтись.

А вот в челнинской степи — пустынно. Людей, которые бы долбили и копали землю, нет. Кругом — машины. Сколько написано о научно-технической революции, сколько ярких примеров ее проявления запало в память, а ощутить ее в полной мере довелось только здесь, на строительной площадке КамАЗа.

Повсюду действовали механизмы. Люди — в кабинах машин, и машины, выполняя их волю, становились как бы живыми неустанно работающими существами. Зрелище необычное. У меня захватывало дух, и я стал понимать своих коллег-журналистов, которые все свои корреспонденции начинали с этого индустриального пейзажа, не разглядев порой человека за техникой. Она поражала воображение, запоминалась, прорывалась на белый лист бумаги. У строителей была каждая минута на счету, и репортерам приходилось довольствоваться двумя-тремя фразами, которые они выуживали у занятых по горло людей, в грохоте и лязге металла.

Мы ехали по временной кольцевой дороге от объекта к объекту, и повсюду виднелись указатели: БСИ, МТС, ДСК… Они напоминали мне стрелки с закодированным обозначением воинских частей на фронтовых дорогах: «Хозяйство Иванова», «Хозяйство Сидорова».

Нам расшифровывали: «База строительной индустрии», «Материально-техническое снабжение», «Домостроительный комбинат»…

В поселке КамГЭС, на Альметьевском тракте, мы ходим вокруг каменной коробки высотного здания и не можем отыскать дверь.

— Как попасть туда? — спрашиваем парня в рабочей спецовке.

— Туда? — кивает он наверх. — На лифте, — показывает парень, объясняя, как лифт будет нас поднимать: медленно, болтаясь из стороны в сторону, и все вверх, вверх.

Догадываемся: шутит. Какой там лифт, когда дом еще недостроен!

— Зайдите со стороны крана, — советует он нам. — Там есть дверка, обитая картоном, толкните ее.

Мы нашли дверь, толкнули ее и очутились на дне глубокого каменного колодца. Ни одной живой души, только слышится откуда-то сверху: «Майна — вира, майна — вира».

Словно в старинном заброшенном замке, мы осторожно поднимаемся по каменным ступенькам и на первой площадке читаем на прибитой к стене дощечке: «Не захламляйте помещение, содержите его в чистоте!» Под ногами — щебень, строительный мусор, лепешки застывшего раствора. Видать, ребята здесь с юмором. Пойдем, Танюша, дальше.

Таня работает инструктором горкома комсомола, постоянно бывает на стройках и с отчаянной решимостью поднимается по ступенькам. Я иду за ней, как за поводырем, но уже не хватает дыхания.

— Стоп, Таня! Надо хоть узнать, сколько этажей мы одолели.

— А вот же нацарапано на стене: «Шестой. Еще шесть».

Скажите, пожалуйста, какая забота о посетителях!

На следующей площадке читаем «Семь. До 12-го — пять». Становится весело. «Только восемь и еще четыре». «Девять, а остаются три!» «Десять. Дойдем до 12-го! А чем выше, тем хуже!»

Ну, остряки! А что правда, то правда: перед нами только лестничные блоки, перил нет, и справа — глубокая пропасть. Мы прижимаемся к стене.

Над нами — квадрат голубого неба, мы выбираемся из каменного колодца на последнюю площадку и видим людей. Кто-то подходит к краю и подбадривает нас:

— Ну, ну, смелее!

Мы лезем по железной стремянке, приставленной к последней стене.

— Здравствуйте! Высоко живете.

— А мы всегда на высоте.

Знакомимся.

— Филимонов, — протягивает руку высокий плечистый парень в телогрейке. Молодое, приветливое лицо. Улыбается — и на щеках ямочки.

Я недоуменно перевожу взгляд на Таню: когда я расспрашивал ее о бригадире, она мне сказала, что он уже немолодой.

— Да, — подтвердил Виктор Петрович, — уже тридцать стукнуло.

Видимо, здесь понятия о возрасте несколько иные, чем в обжитых местах страны.

Широкий простор открылся с сорокаметровой высоты. Голубую дугу Камы прихватывали темные осенние леса, а по берегам, как выводки грибов, желтели крыши деревень, и к ним тянулись ленты грунтовых дорог. По желтым полям ползли игрушечные грузовые автомашины. Хорошо просматривались старые Набережные Челны: элеватор, водонапорная башня, школа, горком партии.

— Новый город пойдет вверх по Каме. — Филимонов подвел меня к самому краю. — Во-он там — до села Боровецкого — встанут многоэтажные дома, их отделят от промрайона зеленые зоны шириной в километр.

С высоты далеко видать, а Виктор Петрович, который работал на Казахстанской Магнитке, в Темиртау, мог легко себе вообразить, как «пойдет вверх по Каме» и как «встанет» шестикилометровой полосой вдоль реки город.

— Домики будут, — продолжал он, — что надо. У одних облицовка — естественный камень в виде дробленого гранита, другие будут отделаны под мрамор, третьи — керамической плиткой. Вид! А дороги! Бетон, асфальт! Удобно свяжут город с заводом и рощей, где мы поставим палатки и дачные домики.

К монтажу первой челнинской двенадцатиэтажки бригада приступила в конце июля семидесятого года, побывав предварительно в Москве. Два с половиной месяца челнинские строители, большинство из которых не имело никакого представления о монтаже, учились в столичных домостроительных комбинатах, где сами делали детали для высотных зданий и складывали из них дома.

— Начали мы этот дом на пустом месте, — рассказывал Филимонов. — Надо было добывать и сварочные аппараты, и бетономешалку, и ящик под раствор. Да что там — сами клали пути под башенный кран.

— Ты расскажи, как мы детали собирали, — вмешался в разговор Мартынов.

Бригада помаленьку собиралась вокруг нас.

— Да, ходили на берег сортировать и подбирать детали. А их тысячи. Какие надо сначала, какие потом… Берег-то не был готов. Плавучий кран с небольшим радиусом действия разгружал все подряд и укладывал кучами вдоль берега. Вот и разберись тут. Всякое бывает на стройке. А смонтировали дом за три месяца! Быстрее, чем сами москвичи.

— У нас есть свой факел, — добавил Фаиль Мухаметдинов. — Он всегда нам светит.

— Какой факел? — переглянулись мы с Таней: никакого факела мы на стройке не заметили.

— Факел? — поднял палец Фаиль. — Это наш коллективный задор.

— Мне повезло, — подтвердил Филимонов, — люди подобрались такие, что будет жаль расставаться. — И, когда мы отошли в сторонку, чтобы не отвлекать от работы монтажников, доверительно проговорил: — Набережные Челны — мой третий город. Так сказать, третья высота. Первый — Новокуйбышевск, там я учился в ремесленном училище на каменщика-монтажника и потом работал в комплексной бригаде, которой руководил Петр Иосифович Новицкий. Второй — Темиртау, где в 1957 году начиналась крупная стройка — Казахстанская Магнитка. Мне тогда было семнадцать лет, хотелось мир посмотреть, попробовать себя в большом деле. Всей бригадой поехали мы с Новицким… Достался нам самый трудный дом. Котлован под него был давно вырыт и кое-где даже обвалился. За работу принялись дружно и, всем на удивление, смонтировали дом за короткое время. Потом из Новокуйбышевска пришло подкрепление — выпускники нашего ремесленного училища, только курсом ниже. С одним пареньком я крепко подружился. Вместе на танцплощадку бегали. Здесь и познакомились со своими будущими женами: Саша Слободенюк — с девушкой из бригады каменщиков, ну, а я — с Надей Гусевой, молодым инженером производственно-технического отдела. Я считаю, семейный корабль должен плыть под одним флагом…

В Темиртау Филимонова избрали секретарем комсомольской организации, там вступил он и в партию.

— А Надя таких парней подарила — лучше не бывает! — улыбнулся Виктор Петрович. — Мы переселились в великолепную трехкомнатную квартиру, а когда Новицкий уехал в Тольятти строить Волжский автомобильный завод, меня назначили бригадиром… Наверное, так и остался бы в Темиртау, если бы не КамАЗ. Как только заговорили об этой стройке, ребята по очереди начали впадать в тихую задумчивость и перебираться на камские берега. Закончив вторую очередь ВАЗа, туда устремился и Новицкий, к нему потянулся Саша — они вообще из одной деревни. Тут и я не вытерпел. Списался со Слободенюком. «Давай, — пишет, — приезжай, работы — конца не видно!»

Был февраль семидесятого года. Расцеловал я своих ребятишек — и на поезд. Еду и думаю: их ведь тоже перетаскивать придется. Олежка уже в школу пошел, Костик от детсадика в восторге. Ну, ладно, меня куда-то тянет, а дети-то при чем?

В Челнах меня приютил Саша Слободенюк. Назначение я получил бригадиром. Но вначале мы не столько работали, сколько готовились работать. Здесь в строители записались люди, которые только на картинках видели, как дом собирается, им сначала нужно было обзавестись хотя бы самыми элементарными навыками.

Много хлопот было у нас с этим двенадцатиэтажным домом. Таких в Челнах никто не собирал, к тому же детали привозные — из Москвы, а каждый строитель знает, что значит везти детали за сотни километров. Дом поручили моей бригаде. Я еще подумал: «Надо Темиртау самый сложный дом достался, и здесь то же самое».

Мороки хватили с избытком. Детали поступали неритмично и некомплектно. Идут карнизы, когда еще на подвал не все завезли. Ворочаешь, ворочаешь карнизы в поисках деталей для подвала, сберегаешь их, как хрустальные вазы — чего доброго, треснут в перетасовке, тогда хлопот не оберешься. Плохо, что маркировки на панелях не было, — приходилось полагаться в основном на собственную догадку, тщательно изучать чертежи, чтобы разложить детали по «фамилиям». Например, есть такая деталь — перемычка. Она одна на весь дом. Два дня потратили, чтоб отыскать ее, все переворошили.

Подвал мы месяца два собирали. Смонтируем имеющиеся детали — и снова загораем. Николай Мартынов развлекает разговорами: «Эх, парни, не знаете вы Одессу. У нас в Одессе, когда цветут каштаны, Маруся с Дерибасовской надевает новую юбку в красный горошек и сводит с ума отставного капитана Моню, а Саша Куликовский, не будь я одесситом, задарма раздает бычков в томатном соусе…»

Никакой он не одессит: работал на трассе Одесса — Кишинев, и только-то. Но ребята привыкли к трепу: пусть, мол, язык почешет, повеселит публику.

Кто-то обязательно дежурит на Каме, и как баржа причалит, мы бежим разгружать ее, раскладываем панели.

Ну, а когда прошли два этажа, дело стало подвигаться быстрее. Наша бригада на виду: как-никак собирается первая двенадцатиэтажка, с нее начинается новый облик Набережных Челнов. Несколько раз приезжал секретарь горкома партии Раис Киямович Беляев. Поинтересуется, выслушает, подбодрит — глядишь, кое-что сдвинулось с мертвой точки, и ребята побыстрее начинают работать — понимают, какое значение придают нашей двенадцатиэтажке…

Мы разговорились с Филимоновым о дружности коллектива, и он сказал, что сплачивают бригаду не культпоходы в кино или вылазки за город, не обсуждение прочитанной книги, а сама работа.

— С каких это пор труд перестал сплачивать людей? — спросил он нас в упор. Таня пожала плечами, а я смолчал, надеясь услышать ответ от самого Филимонова. — Нам некогда устраивать сейчас прогулки за город, работаем иногда по двенадцать часов. А некоторые еще учатся, дежурят в БКД… Кстати, строители выдвинули лозунг: «В красивом городе должны жить красивые люди». Так вот, здоровье города начинается с искоренения пьянства, с тишины на улицах. Приезжие удивляются: кого только здесь нет, народу нагрянуло — страсть! А хулиганов не видно. Хозяином улицы стал человек с красной повязкой на рукаве. Строитель, которому дорог покой города.

Был еще один знаменательный день в камазовском календаре: открывалось в Челнах новое здание филиала Казанского инженерно-строительного института.

К двенадцати часам на площадке перед зданием первого вуза в Набережных Челнах собрались представители общественности города, партийные, комсомольские работники, студенты, строители. В толпе я разглядел Виктора Петровича Филимонова — он на полголовы возвышался над окружающими, и я пробрался к нему.

— Как домик — ничего? — спросил он меня.

После двух «небоскребов», что стоят на проспекте Мусы Джалиля (бывший Альметьевский тракт), это было третье великолепное здание бригады Филимонова. Я сказал ему об этом, он кивнул и сообщил, что вторую двенадцатиэтажку они смонтировали еще быстрее, чем первую.

Бригада Филимонова подхватила известный теперь на всю республику почин монтажников Раиса Салахова: перевыполнять задание каждый день, каждую неделю, каждый месяц на каждом объекте и с высоким качеством работ. Филимоновцы дали слово вдвоем трудиться за троих и вызвали на соревнование бригаду Александра Слободенюка. Я спросил Виктора, как он соревнуется со своим другом и кто сейчас впереди.

Филимонов повел плечами, улыбнулся и как бы между прочим проговорил:

— Его Маргарита работает у меня сварщицей и учится на вечернем отделении энергостроительного техникума. Недавно ее избрали депутатом горсовета.

— Интересно, за кого же она болеет?

— Подтягивайся, говорит, муженек (это она Саше), береги честь фамилии, не позорь жену. А вон и наш декан, — кивнул он, заметив Иду Борисовну Ларионову.

— Вижу, — сказал я. — Вы, студенты, многим обязаны ей: сколько она затратила сил и энергии, чтобы в Челнах открыть строительный институт.

— Перед ней-то мне и неловко, — сказал Филимонов. — Один корреспондент написал в газете, что Филимонов такой примерный, и работает хорошо, и учится на отлично… Какое там отлично! Хвосты замучили… А случилось в тот день собрание районного комсомольского актива и выбрали меня в президиум, и декана нашего тоже. Сижу рядом, готов сквозь землю провалиться. А она так хитро на меня посматривает и говорит: «Ты, Виктор, уже кривые научился чертить?» Горел я синим огнем. Впрочем, и выводы для себя сделал.

— Ну ведь правда, что вы работаете здорово. К тому же у тебя в бригаде почти все учатся.

— Да, хоть работы по горло, стараемся закончить кто техникум, кто вуз. Нашего звеньевого Фаиля Мухаметдинова помните?

— Как же не помнить! Его «факел» врезался в память…

— Так вот, — продолжал Филимонов, — после годичного перерыва он снова решил учиться в нашем строительном институте. Со мной в одной группе учится и Галина Филяшина. Фамилии наши в журнале рядом, и даже хвосты одинаковые. Знаете, отделку этого здания вела ее знаменитая бригада. Вот войдем в вестибюль, посмотрите…

— А после здания института что вы делали?

— Наша бригада строила дом на месте, где был старый небольшой парк. Деревья не все вырубили, и мы решили их сохранить. Любовь к деревьям у меня с Темиртау. На голых камнях мы там заложили парк и назвали его «Дружба». И вот здесь делаем фундамент, глядим — обнаженные корни. Переживали мы — вдруг захиреют деревья? Ну, ничего — живы наши клены. Бульдозер петлю дал, только бы их не задеть. Крановщик ругался: сломаю к черту всю эту лирику! Как детали подавать? Столярку протаскивали в окна с другой стороны и уже внутри здания переносили, куда надо. Зато теперь откроет окно новосел, и к нему зеленая ветка тянется.

— Ну, а сам-то как устроился?

— К Новому году дали мне двухкомнатную квартиру. Поехал за семьей, Новый год встречали в дороге, но зато я чувствовал себя щедрым Дедом-Морозом: дарю вам не что-нибудь, а квар-ти-ру.

Подъехал первый секретарь горкома партии Раис Киямович Беляев. Я подошел к нему узнать, кто будет разрезать ленточку.

— Кому же еще? — улыбнулся Раис Киямович и кивнул на Филимонова: — Он строил, он в нем учится, ему и… ножницы в руки.

Вернувшись к Виктору Петровичу, я без всяких обиняков объявил, что ему разрезать ленточку.

— Что вы! — замахал он руками. — У меня задолженность. — И покраснел.

— Перед этим зданием у тебя никакой задолженности нет. Ты же его сдал с хорошей оценкой…

Потом на партийно-хозяйственном активе Виктор Петрович Филимонов говорил о рабочем времени, которому нет цены: «Каждой рабочей минуте — строгий учет». Почин был подхвачен всеми бригадами домостроительного комбината Челнов, и в комбинате перешли на поточный метод строительства.

В 1973 году было создано девять комплексных потоков. Один из них возглавил Филимонов. Его бригада выросла в четыре раза. Сейчас в ней восемьдесят один человек: и монтажники, и сварщики, и герметчики, и штукатуры, и плотники-столяры, и рабочие других специальностей. Резко повысилась ритмичность работы и улучшилось качество строительства: не надо дожидаться, пока субподрядчики сделают свою работу — все операции, за исключением монтажа нулевого цикла, малярных работ и чистовой отделки полов, бригада выполняет сама. Скажем, монтажники перебрались на девятый этаж, а на восьмом уже трудятся штукатуры.

1977 год стал вехой в жизни Виктора Петровича, Филимонова: ему было присвоено звание Героя Социалистического труда.

Была вторая апрельская пятница — будний день, и, как обычно, в шесть утра он вместе с монтажниками из поселка КамГЭС отправился на вахтовке в Новый город. В дороге ему не давала покоя мысль о нулевых циклах, которые не успевают готовить смежники. Переход на комплексный подряд выявил ряд узких мест в материально-техническом обеспечении и работе смежников. Поточный метод строительства логично привел комплексные бригады к переходу на подряд, но нулевые циклы приходилось готовить самим, устранять многочисленные недоделки. Весьма ощутимы стали для подрядных потоков перебои в поставках железобетонных конструкций и столярных изделий. Виктор Петрович решил, не откладывая в долгий ящик, изменить положение — взять шефство над бригадой плотников-бетонщиков, узаконить постоянный контроль над смежниками, которые работают в потоке, но не успевают за монтажниками, и оказывать им всяческую помощь. В этот день как раз намечалось заседание парткома домостроительного комбината и, посоветовавшись с ветеранами бригады, Виктор Петрович собрался выступить. Монтажники поддержали бригадира, наказав твердо стоять на своем.

На объекте не было радиоточки, и никто из монтажников не слышал Указа Президиума Верховного Совета СССР, оглашенного по Московскому радио. Как потом рассказывали, Челны уже гудели, только Филимонов и его бригада не ведали ничего.

В парткоме инициативу филимоновцев поддержали, а после заседания, к радостному удивлению Виктора Петровича, начались поздравления. У членов парткома хватило выдержки довести заседание до конца и закончить его последним аккордом, объявив об Указе Президиума Верховного Совета СССР. Пятница стала праздничным днем и для Филимонова, и для всего домостроительного комбината Набережных Челнов.

И вот передо мной еще один филимоновский дом — на колоннах. Один из самых лучших в Новом городе. На всех девяти этажах горят его окна, и он словно плывет над землей.

— Когда объявили по радио о награждении наших камазовцев, — рассказывал мне Зия Закирович Закиров, — я ехал в переполненном автобусе. Только и разговоров — о наших новых Героях. «Ну, Филимонов — это понятно! — раздавались голоса. — А кто еще?»

Слова: «Филимонов — это понятно», — о многом говорят. Виктор Петрович Филимонов известен в Челнах с семидесятого года, его дома узнают, называют филимоновскими. Присвоение ему звания Героя Социалистического Труда было ожидаемо людьми и встречено с горячим одобрением.

А для бригады он — Петрович, истинный наставник молодежи. Еще до того, как наставничество приняло широкий размах в стране, он говорил: «Бригадир и есть первый наставник молодых. Кто же еще?» Многие, кто работал с ним монтажником, а потом вырос до бригадира, мастера, прораба, называют Виктора Петровича своим крестным отцом.

Филимонов известен челнинцам и как талантливый организатор производства, и как общественный деятель: член Центральной ревизионной комиссии КПСС, член бюро городского комитета партии, депутат городского Совета, человек широкой и отзывчивой души.

И чего греха таить — мне лестно, что одним из первых журналистов я «отыскал» Виктора Петровича Филимонова на высоте и написал о нем.

Новый город Набережные Челны, который возводит Филимонов со своими товарищами, не похож на другие города, вставшие над землей в последнее десятилетие, в нем есть что-то свое, особенное: он вырос на полигоне КамАЗа, где ярко проявила себя научно-техническая революция. Огни города камазовцев горят на ее крутой орбите.