Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии

8 Судьба англичан: от завоевания до колонизации, 1066–1084

Весной 1068 года Вильгельм получил тревожное известие: Эдвин и Моркар, единственные английские эрлы, пережившие нормандское завоевание, подняли флаг восстания в Уэст-Мидлендсе и на севере. К ним стекалось местное население, а вскоре присоединились правители Гвинеда (в Северном Уэльсе) и Шотландии. Появились также слухи о вторжении датчан. Объединились все враги Вильгельма, и в их ряды ненадолго вошел даже Эдгар Этелинг.

Вильгельм ответил со свойственной ему решительностью: он двинулся прямо на Уорик и застал повстанцев врасплох, не дав им соединиться с валлийскими союзниками. Одержав первую победу, Вильгельм приступил к строительству замка – жест столь же символический, сколь и стратегический. Ситуация начала меняться. К этому моменту (если не раньше) Эдгар Этелинг отправился в изгнание ко двору Малькольма III в Шотландии. Графы Эдвин и Моркар теперь уже искали мира. Как и в 1066 году, они присягнули королю в обмен на помилование. Сам Вильгельм направился на север, закрепляя за собой земли восставших, и начал строительство замков в Ноттингеме и Йорке. На обратном пути на юг он сделал то же самое в Линкольне, Кембридже и Хантингдоне. Медленно, но верно замки становились символом власти нормандцев и ключом к управлению новой колонией. Ведь замок могла защищать всего лишь горстка обученных людей, что позволяло немногочисленной нормандской элите с относительной легкостью удерживать под своей властью население Англии.

Завоеватель устранил угрозу, но и только. Если бы он промедлил, если бы Эдвин и Моркар встретились со своими валлийскими союзниками, если бы датский флот прибыл раньше, результат мог оказаться совершенно другим. Завоевание Вильгельма все еще висело на волоске. Он обнаружил, что землю, добытую мечом, столь же легко можно и потерять.

О том, что власть Вильгельма в первые годы находилась в опасности, свидетельствует его обращение с Эдгаром и другими английскими феодалами. Эти люди принесли ему клятву верности в Беркхэмстеде в декабре 1066 года, а следующей весной, возвращаясь в Нормандию, Вильгельм забрал многих из них с собой. Он опасался, что англичане не станут поддерживать его, если останется достойный трона кандидат, – и эти опасения вскоре подтвердились. На самом деле по-настоящему удивительно не то, что Вильгельм удерживал Эдгара, Эдвина и Моркара, а то, что он вообще оставил их в живых. Когда Кнуд завоевал Англию, он быстро разделался с оставшимся сыном Этельреда (Эдвигом Этелингом) и то же самое сделал с несколькими крупными английскими владетелями. Нормандский герцог занял иную позицию.

Действия Вильгельма отражают развитие представлений о рыцарстве в континентальной Европе. В донормандской Англии, как и в большей части раннесредневековой Европы, убийство или порабощение восставших и противников, захваченных в бою, было нормой. Однако к середине XI века ситуация на континенте стала меняться. Знать теперь предпочитала щадить противника в бою и брать за него выкуп (хотя такая любезность не распространялись на воинов, не принадлежавших к аристократии){122}. С этой точки зрения хладнокровное убийство Эдгара было для Вильгельма глубоко бесчестным деянием. Оно также не сильно помогло бы ему: Вильгельм, возможно, и обещал своим людям богатства Англии, но новому королю приходилось иметь дело с местными аристократами – по крайней мере, поначалу. Мешала казнить Эдгара и природа притязаний Вильгельма. В отличие от Кнуда, он считал себя законным преемником Эдуарда Исповедника и, убив Эдгара, рисковал признать, что король-то голый. Современники хорошо понимали, что Вильгельм идет вразрез с традицией, и его панегирист Гийом из Пуатье подчеркивал разницу между милосердием Вильгельма и жестокостью Кнуда{123}.

Если угрозу со стороны Эдгара Вильгельму поначалу удалось нейтрализовать, то подавить противников поближе к родине он не смог. Вскоре после его отплытия Евстахий Булонский воспользовался возможностью нанести удар по Дувру на побережье Кента. Евстахий не был нормандцем, и его отношения с Вильгельмом не раз менялись. Он сыграл важную роль в завоевании Англии, заслужив восхваления от Ги Амьенского, но, возможно, потом его разочаровало предложенное вознаграждение. Можно также предположить, что Евстахий взвешивал свои собственные перспективы занять трон: будучи вторым мужем Годгифу, сестры Эдуарда Исповедника, он имел как минимум не менее серьезные генеалогические основания, чем Вильгельм. Но каковы бы ни были причины, предприятие Евстахия провалилось из-за жесткого противодействия со стороны Одо, епископа Байё (нового графа Кентского), и он был лишен владений в Англии. Однако к 1071 году Евстахий снова сражался на стороне Вильгельма и, согласно «Книге Страшного суда», был одним из самых богатых магнатов Англии{124}.

Другая угроза, возникшая в Англии, была серьезнее. В конце 1067 года началось восстание в Уэст-Кантри. Матери Гарольда Гите принадлежали богатые земли в Эксетере – самом важном городе к югу и западу от Уинчестера. В отсутствие Вильгельма она и ее соратники начали отстаивать права на престол сыновей Гарольда, которые отправились в изгнание в Ирландию – совсем недалеко от северного побережья Девона. Такую угрозу король не мог проигнорировать. Узнав о восстании, он рискнул пересечь Ла-Манш и начать военную кампанию посреди зимы.

Уже в начале декабря Вильгельм прибыл в Англию и вскоре выступил на Эксетер. Однако, когда началась осада, Гита сумела бежать. Теперь Вильгельм пытался заставить город сдаться, опустошая окружающую сельскую местность и ослепив английского заложника на виду у защитников на стенах. Но Эксетер оказался крепким орешком, и осада затянулась еще на три недели. Когда город наконец сдался, он сделал это на определенных условиях{125}. Жители Эксетера согласились принести Вильгельму клятву верности при условии, что налоги и сборы останутся на том же уровне, что и до нормандского завоевания. Тот факт, что горожане могли диктовать условия, показывает, насколько непрочным было положение Вильгельма. В тот момент, когда Гита оставалась на свободе, а сыновья Гарольда вернулись на политическую сцену, король не мог позволить себе обидеть главный город (и ключевую крепость) юго-запада. Это сближение между правителем и городом нашло выражение в указе для епископства Эксетера, изданном в следующем году. На первый взгляд он очень похож на одну из грамот Исповедника. Так и было задумано, ведь благодаря этому Вильгельм представал истинным наследником Эдуарда. Однако кроме явной преемственности были и важные различия: окружение короля теперь состояло в основном из нормандцев, причем в списке свидетелей, заверивших документ, имя Одо оказалось выше имен всех местных английских епископов, а Роберт де Мортен свидетельствовал первым среди графов. Как и в «Книге Страшного суда», это были перемены, замаскированные под их отсутствие{126}.

Пусть Вильгельм и пошел на уступки, он одержал важную стратегическую победу. Король заручился поддержкой Эксетера, а отсюда можно было распространять свою власть на остальную часть юго-запада страны. Чтобы ускорить этот процесс, он начал строительство крепости в стенах старого города. После этого Вильгельм вошел в Корнуолл – показательная демонстрация силы в регионе, не привыкшем к королевским визитам, – а затем вернулся в Уинчестер, где отпраздновал Пасху. И на Пятидесятницу (Троицу) король отправился в Лондон, где официально короновали его жену Матильду.

Однако угроза его власти не миновала. Летом сыновья Гарольда попытались высадиться на берег, поднявшись вверх по эстуарию реки Северн к Бристолю. Получив отпор от горожан, они продолжили совершать нападения на северное побережье Сомерсета, пока не потерпели сокрушительное поражение от Эднота, одного из немногочисленных английских феодалов, связавших свою судьбу с новой властью{127}.

Тем не менее новые нормандские повелители не могли скрыть реальность завоевания. Проблемы назревали также в центральной части и на севере страны, где, как мы видели, теплый прием вскоре нашли Эдвин и Моркар. Проблема Вильгельма заключалась в том, что он не мог вечно держать в заключении Эдгара Этелинга и главных английских магнатов. Но как только им предоставили свободу, они начали сеять раздоры. Заводилами были братья Эдвин и Моркар. Обоим не понравились навязанные им в прошлом году «каникулы» в Нормандии. Но более серьезным поводом для недовольства стало появление множества новых нормандских графов и шерифов в их прежних владениях. Эдвин и Моркар номинально оставались графами, однако крылья им подрезали{128}.

Как только Эдвин и Моркар решили сопротивляться новой власти, мятеж быстро распространился. Они сумели воспользоваться уже накопившимися обидами, поскольку землевладелец из Уэст-Мидлендса Эдрик Дикий поднимал бунт еще в 1067 году. Теперь к мятежникам присоединились и Эдрик, и валлийский правитель Гвинеда Белетэн ап Кинвин (давний союзник Эдрика), а вскоре за оружие взялся весь Уэст-Мидлендс и север. Это выступление оказалось намного масштабнее, чем мятеж Эдрика или Годвинов, и оно представляло прямую угрозу власти Вильгельма – не в последнюю очередь потому, что бунтовщиков поддержал шотландский король Малькольм III, при дворе которого Эдгар в какой-то момент искал убежища (к сожалению, мы не знаем, было ли это до или после восстания){129}. Осознавая опасность, Вильгельм сумел подавить мятеж в зародыше, отправив войска к Уорику.

Решительные действия в очередной раз помогли кораблю выровняться. Но если ситуация и казалась стабильной (а Вильгельм и Матильда чувствовали себя в достаточной безопасности, чтобы осенью 1068 года вернуться в Нормандию), эти иллюзии вскоре рассеялись. В конце года Вильгельм отправил на север фламандца Роберта де Комина, чтобы он заменил Госпатрика в качестве графа Нортумбрии. Госпатрик участвовал в прошлогоднем восстании, а теперь вместе с Эдгаром находился в изгнании при шотландском дворе. Однако то, что должно было ознаменовать конец восстания, вызвало его возобновление. Вскоре после прибытия, 31 января, Роберта убили в Дареме. За этим фактически последовало повторение прошлогоднего мятежа. Ситуацию усугубляли волнения в Мэне. Вильгельм благоразумно решил сосредоточить усилия на подавлении более серьезной угрозы. Он снова действовал быстро и в феврале появился в Йорке, где местный нормандский военачальник укрылся в замке, построенном прошлым летом. Застигнув осаждающих врасплох, Вильгельм нанес поражение мятежникам, а затем приступил к разграблению города, осквернив (как рассказывают) при этом собор. Поражает контраст с милосердным обращением с Эксетером годом ранее. Вильгельм, имея дело с англичанами, начал терять терпение.

Завоеватель подавил северное восстание, однако ситуация продолжала быть нестабильной. Это, вероятно, объясняет возвращение Матильды в относительно спокойную Нормандию на Пасху, в то время как Вильгельм остался в Англии, где ему пришлось разбираться уже с летним мятежом. Сыновья Гарольда снова вернулись, прошли по Бристольскому заливу и на этот раз высадились в Северном Девоне, однако потерпели поражение от войск Вильгельма, вероятно, недалеко от Нортэма. Волнения происходили и близ Уэльса: английские повстанцы в Уэст-Мидлендсе снова обратились за поддержкой из-за границы{130}. Власть Вильгельма явно выглядела шаткой, и многие стремились воспользоваться плодами ее свержения.

Летом ситуация осложнилась еще больше, поскольку у берегов Англии появился большой датский флот. Повстанцы обратились за поддержкой к датскому королю Свену, который, будучи потомком Кнуда, также имел притязания на английский престол. И вот угроза со стороны Дании наконец материализовалась. Командовали датчанами Осбьорн (брат Свена) и два (или, возможно, три) его сына. Сначала они нанесли удар по Дувру, Сэндвичу, Ипсвичу и Норвичу, а затем отправились на север. Здесь они соединились с повстанцами прошлых лет, и объединенные силы двинулись на Йорк, где гарнизон принял бой, но потерпел сокрушительное поражение.

Как и прежде, Вильгельм отреагировал решительно, отправившись на север. Столкнувшись с силами Завоевателя, захватчики решили, что без осторожности нет доблести, и отступили из Йорка. Это было уже третье восстание на севере за короткое время, и теперь Вильгельм занялся утверждением своей власти в регионе. Он снова позволил своим войскам разорить Йорк, нанеся еще больший ущерб, чем в начале года («Книга Страшного суда» сообщает, что на момент ее составления две трети домов там все еще пустовали). На Рождество – в третью годовщину своего помазания в Вестминстере – Вильгельм затребовал себе корону, и можно представить, каким триумфатором он выглядел в ней посреди разрушенного города. Это была демонстрация силы.

Именно в те зимние месяцы Вильгельм совершил наиболее печально известное свое деяние – «Опустошение Севера». Его целью было затравить врагов после восстания, но также и показать свою мощь. Воины Вильгельма систематически разоряли местность, стремясь нанести максимальный ущерб. Разрушения потрясали даже сторонников короля. Уильям Мальмсберийский, писавший полвека спустя, сообщает, что во многих регионах почва остается бесплодной{131}. Это замечание заставляет предположить, что, помимо гибели людей и скота (весьма масштабных), огромный ущерб был нанесен и экологии региона. От голода умерло еще больше людей, чем от мечей нормандских рыцарей. Это была политика террора, скоординированная попытка подавить волю к сопротивлению{132}. Кроме того, это был стратегический ход: средневековые армии зависели от возможности запасаться провизией на месте, и Вильгельм позаботился о том, чтобы повстанцы не могли найти себе на севере пропитания. В политическом плане «Опустошение» возымело желаемый эффект: большинство восставших сдалось в начале нового года, и больше уже север не брался за оружие. По человеческим меркам это была катастрофа, от которой регион оправлялся еще десятилетия.

Несмотря на подавление англичан, датский флот остался цел и невредим. Поначалу, в декабре, Вильгельм откупился от датчан, сосредоточив усилия на английских повстанцах. Однако это обеспечило ему лишь временную передышку: вскоре сам Свен покинул Данию, чтобы присоединиться к своему флоту. Впрочем, без местной поддержки позиции датского короля пошатнулись. Он хотел связаться с оставшимися повстанцами, которые начали объединяться в районе Фенских болот. Именно здесь Херевард Уэйк, вдохновитель многих более поздних легенд, выступил против аббатства Питерборо. В прошлом году Вильгельм снял с поста аббата Бранда – ведь тот был назначен Эдгаром Этелингом. Теперь Бранда должен был заменить нормандец Турольд де Фекан. Однако не все приветствовали такой шаг, и Херевард и его люди начали грабить аббатство до прибытия нового прелата.

Именно для того, чтобы присоединиться к этим повстанцам, Свен отправил Осбьорна на юг, в Или, ставший вскоре главной базой восстания. Однако Херевард и его небольшая вольница едва ли способны были обеспечить подходящий лагерь, из которого могли бы действовать датчане. Когда позже Вильгельм предложил Свену договориться (что вполне могло предполагать денежный откуп), тот с радостью согласился. Вильгельм был настолько уверен в ситуации, что даже отправился на Рождество в Нормандию. После почти двухлетнего пребывания в своих британских владениях – оказавшегося самым продолжительным – король готов был вернуться домой.

Однако восстание в Или продолжалось. Благодаря хорошо защищенному расположению – в то время это был остров посреди болот – селение оставалось угрозой для нормандцев. А вскоре оно стало громоотводом для дальнейшего сопротивления. Зимой 1070/71 года Эдвин и Моркар подняли последнее восстание. Когда оно не увенчалось успехом, Эдвин бежал на север, в Шотландию, а Моркар – на восток, чтобы присоединиться к Хереварду в Или. По пути трое людей Эдвина предали и убили своего господина, а вот Моркар успешно добрался до повстанцев с Фенских болот. И он был не единственным, кто сделал такой выбор. На юг из шотландского изгнания двинулся и Этельвин, епископ Дарема, участвовавший в предыдущих северных восстаниях. То, что началось как региональный мятеж, грозило перерасти в нечто большее. Поэтому в 1071 году Вильгельм вернулся в Англию и лично возглавил нападение на остров Или. Этельвин и Моркар сдались и доживали остаток своих дней в плену. Однако не всем так повезло. Некоторым – надо думать, простолюдинам – отрубали руки и выкалывали глаза. Как и в Йорке, Вильгельм утверждал свою власть.

После всех этих конфликтов положение Вильгельма значительно укрепилось. Никто не мог утверждать, что восстание в Фенских болотах окажется последним, однако направление движения теперь было ясно. Случавшимся позже беспорядком не удалось сравниться по масштабу с восстанием 1068 года, и, поскольку Свен сошел со сцены, непосредственной угрозы для Вильгельма больше не было. Да, какие-то проблемы возникали и в более поздние годы правления Завоевателя – например, один из немногих оставшихся английских графов Вальтеоф участвовал в так называемом мятеже трех графов в 1075 году, а Одо, по-видимому, что-то замышлял против Вильгельма в 1082 году; однако больше уже никто реально не оспаривал его власть над Англией. Корона, которую нормандский герцог вопреки всему заполучил в 1066 году, осталась за ним. Но если власть Вильгельма устояла, это не означает, что произошедшее не повлияло на него самого. В действиях Вильгельма в 1069 и 1070 годах заметны гнев и разочарование, в отличие от хладнокровия прежних лет, – и это объясняет ряд других событий того времени.

Именно в эти годы мы начинаем замечать постоянные попытки сменить английскую правящую элиту. В какой-то степени это отражает естественный ход завоевания. Вильгельм не мог надеяться перераспределить все земли мятежных англичан за три месяца между его помазанием на Рождество 1066-го и возвращением в Нормандию в марте следующего года. Было понятно, что грядут дальнейшие конфискации. И тем не менее всеобъемлющий характер нормандского заселения во многом объясняется событиями 1067–1070 годов. К 1070 году все английские графы переметнулись на другую сторону; так же поступили и многие менее заметные фигуры. Нетрудно понять, почему Вильгельм теперь стремился заменить таких людей нормандцами и фламандцами. При этом он убивал одним выстрелом двух зайцев: вознаграждал верных и наказывал тех, кто продолжал угрожать его правлению. Уже после первого возвращения Вильгельма в конце 1067 года мы видим, как нормандцы сменяют англичан на средних и мелких должностях, а в последующие годы этот процесс только усиливался{133}. Одним из главных оправданий Завоевания была безнравственность англичан; теперь имелись удобные обоснования для того, чтобы начать все с чистого листа.

Таким образом, английское сопротивление и нормандское заселение шли рука об руку. Чем больше бунтовала местная аристократия, тем решительнее Вильгельм ее искоренял. Результатом стала наиболее массовая смена правящей элиты в британской истории. Результаты можно увидеть в «Книге Страшного суда»: к 1086 году в руках местных уроженцев находилось в лучшем случае 8 % земли – грандиозная перемена. Однако дело было не просто в замене одних другими: в ходе этого процесса изменился сам характер землевладения{134}. Родилось представление, будто вся земля принадлежит королю. Именно победивший Вильгельм теперь раздавал владения и должности своим людям (или – реже – закреплял их за англичанами). Отныне он был властелином всего. Точно так же появились новые востребованные формы военной службы. Хотя обязанность состоять в королевском войске существовала в Англии издавна, теперь она изменилась, поскольку нормандцам требовалась тяжелая кавалерия (для рыцарской службы). Значительно расширились владения короля. Щедро вознаграждая своих людей, Вильгельм также позаботился о том, чтобы никто не мог соперничать с ним самим. Действительно, теперь в руках правящей элиты сосредоточилось больше богатств, но ее численность выросла, так что в среднем собственность нормандских графов оказывалась меньше, чем у их английских предшественников. Больше не было супермагнатов вроде Годвина и Гарольда. В целом богатые стали еще богаче, а бедные и умеренно состоятельные – беднее. Для англичан, которые теперь относились только к двум последним группам, это были действительно очень плохие новости.

Если структура «Книги Страшного суда» утверждает преемственность, то ее содержание раскрывает суровую реальность завоевания и колонизации. На практике все обеспечивалось грубой силой, и подтверждения этому видны по всей стране. На каждого нормандского аристократа или прелата, утверждавшего, что истинным наследником Исповедника является Вильгельм (а Гарольд – мятежник, нарушивший присягу), приходилось множество тех, кто просто считал, что получил свои земли по праву завоевания. Это определенно относилось к роду Вареннов – одному из многих нормандских семейств, которые теперь ворвались в круги правящей элиты Европы. Когда в конце XIII века Джона де Варенна спросили, на чем основаны его притязания на землю, он, как известно, достал старый ржавый меч и воскликнул: «Смотрите, милорды, вот мое право! Ибо мои предки пришли с Вильгельмом Бастардом и добыли себе земли мечом; и я буду защищать их мечом от всякого, кто захочет их захватить!»{135} Смысл слов Джона был прост: победитель получает всё. Так в итоге вышло и с Вильгельмом: если в Вестминстере в Рождество 1066 года он изображал наследника Эдуарда, выглядя больше англичанином, нежели сами англичане, то три года спустя в Йорке можно было увидеть совсем другую картину. Он потребовал свою корону, чтобы с вызовом носить ее среди руин англосаксонского города. Мало какие сцены лучше отражают суть завоевания Англии. Йоркский собор превратился в тлеющие развалины, а остальная часть английской церкви, затаив дыхание, ожидала своей участи.