Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии

9 Церковь и государство в завоеванной Англии: роман с камнем, 1066–1087

Мало что лучше раскрывает историю страны, чем ее постройки. И мало какие здания так красноречивы в этом смысле, как религиозные сооружения. Северная Франция выделяется своей орнаментальной готической архитектурой, воплощенной в громадном парижском соборе Нотр-Дам, в сияющем блеске возведенной неподалеку капеллы Сент-Шапель и впечатляющем величии Шартрского собора. Италия, Австрия и Южная Германия поражают своим пристрастием к стилю барокко, примерами которого являются базилика Святого Петра в Риме, кафедральный собор Святого Стефана в Пассау и Зальцбургский собор. В них мы видим оплот против растущего влияния протестантизма. Англии же свойственна элегантная простота романского стиля, разработанного в континентальной Европе в IX и X веках, для которого характерны мощные, толстые стены и большие округлые арки. Если не считать собора Святого Павла, перестроенного после Великого пожара 1666 года, почти все крупные соборы Англии имеют романские черты, а многие являются полностью романскими. Все они были построены в годы после Завоевания и стали частью более широких перемен в Церкви. В 1066 году только четверо из четырнадцати английских епископов происходили с континента; к моменту смерти Завоевателя таких было четырнадцать из пятнадцати.

В наше время завоевание и колонизация могут казаться актами военной мощи и политической сообразительности. Однако в эпоху, предшествовавшую отделению церкви от государства, завоевания неизбежно были моральным вопросом, деянием не только политическим, но и – в не меньшей степени – религиозным. Для Англии после 1066 года это справедливо вдвойне. С самого начала Вильгельм стремился заручиться поддержкой папы, и одним из первых его действий как короля стало основание аббатства Баттл (на месте сражения, состоявшегося в октябре 1066 года)[20]. Это был не только жест благодарности и примирения, но и попытка искупить грехи, совершенные в ходе завоевания.

Такие действия составляли часть более широкой программы религиозных преобразований. Вильгельм и его люди совершили революционные изменения в вопросе землевладения, и точно так же они стали проводниками перемен внутри Церкви. Отчасти это отражает логику доводов Вильгельма при вторжении: в значительной степени он ссылался на коррумпированность, незаконность и ересь в английской церкви. Хотя такие заявления, возможно, и несправедливы, они основывались на реально существовавших различиях между церковными структурами в Англии и у ее соседей на континенте. Английские епископы легко могли иметь сразу несколько епархий (как Стиганд), хотя в других странах эта практика была давно забыта – как противоречащая каноническому праву; необычным с европейской точки зрения было также малое количество и неравномерное распределение английских епархий{136}. В то время в Западной Европе распространялись более строгие представления о церковной жизни, и такие расхождения в какой-то момент должны были стать проблемой. Вильгельм был только рад ускорить этот процесс: он полагал себя метлой, необходимой, чтобы очистить английскую церковь.

Доводы Вильгельма подкреплялись связями, которые сложились у него с папским престолом до 1066 года. Хотя брак герцога с Матильдой из-за не очень далекого родства супругов на короткое время вызвал возмущение в Риме, Вильгельм всегда твердо поддерживал церковь и ее понтифика{137}. Мощная итальянская составляющая в нормандской церкви также помогала герцогу, открывая каналы в Рим. Другой важной точкой соприкосновения стали соборы, проведенные папой Львом IX во Франции и Германии в 1049 и 1050 годах. Они сыграли ключевую роль в распространении новых реформистских идей. Наиболее заметным последствием для Нормандии стал ряд аналогичных соборов (меньшего масштаба), состоявшихся после начала 1050-х годов. Они касались брака священников и продажи церковных должностей (симонии) – тех ошибок, которые папа теперь желал искоренить. Нормандский епископат разделил это устремление с папой.

Как только Вильгельм закрепился в Англии, внедрение этих нововведений стало лишь вопросом времени. Должно быть, замена Стиганда планировалась всегда, конечной же целью была более основательная реформа церкви. Первоначальную осторожность Вильгельма иллюстрирует его коронация. Хотя, как и у Гарольда, ею руководил Элдред, архиепископ Йоркский, Стиганд также присутствовал на ней и, возможно, играл более активную роль, чем сообщают поздние источники. Однако ясно, что Вильгельм не доверял архиепископу – и не без оснований. Стиганд был человеком Гарольда (и Годвина), и вряд ли можно было ожидать, что он искренне поддержит нового короля. После поражения при Гастингсе Стиганд поначалу склонился на сторону Эдгара и принес клятву Вильгельму только тогда, когда победа нормандца стала очевидна. Завоеватель терпел присутствие Стиганда ради преемственности. Но c распространением восстаний в Англии положение архиепископа стало катастрофическим. Под влиянием пропаганды Вильгельма папа Александр II призвал сместить Стиганда с его поста, а король был только рад подчиниться этому требованию{138}.

Возможность представилась при визите папских легатов в 1070 году. Они намеревались изучить ситуацию в новых владениях Завоевателя и приступить к реформированию английской церкви. Стиганд, оказавшийся самым ярким символом всех ее «недугов», должен был уйти. На соборе, состоявшемся на Пасху в Уинчестере, легаты и другие присутствовавшие епископы официально низложили архиепископа. За этим последовал второй собор в Виндзоре в Пятидесятницу{139}. По итогам соборов пострадал не только Стиганд. При поддержке папы – в действительности по его требованию – Вильгельм провел чистку рядов в английском епископате, не менее безжалостную, чем в светской аристократии королевства. Вместе со Стигандом на первом из этих соборов низложили брата архиепископа, епископа Этельмера из Элмхема (в Восточной Англии) и трех неназванных аббатов (одним из них, вероятно, был Бранд). Также для ответа на обвинение в браке вызвали Леофвина из Личфилда, а когда он отказался явиться, его осудили заочно – так освободилось еще одно епископское место. Примерно в то же время был заточен в тюрьму бывший епископ Дарема Этельрик, а брата Этельрика (и его преемника) Этельвина объявили вне закона. К тому времени, когда второй собор низлагал Этельрика из Селси по обвинению в незаконном назначении, принудительно сместили со своих постов уже более трети епископов. Если же добавить к этому двух английских прелатов, умерших после 1066 года естественной смертью (Элдреда Йоркского и Вульфвига Дорчестерского), то окажется, что всего лишь за четыре года в новые руки перешла половина епархий королевства. Во всех случаях английских епископов сменяли континентальные (как правило, нормандские). Этот шаг был столь же политическим, сколь и религиозным.

Вильгельм явно решил начать все заново, взяв за основу лучшие образцы континентальной Европы. Неслучайно из семи оставшихся на своем посту епископов один (Вильгельм Лондонский) был нормандцем, а четверо (Леофрик Эксетерский, Герман Шерборнский, Уолтер Херефордский и Гизо Уэльский) либо происходили родом из франкоязычной Лотарингии, расположенной на западных границах Германской империи, либо учились там. Еще двое – это Вульфстан Вустерский и Сивард Рочестерский. Сивард был стариком, руководившим малозначительной епархией, в то время как Вульфстан, похоже, остался на посту благодаря своей праведной репутации.

Однако нашего внимания требуют не только смещения с постов. Соборы 1070 года инициировали несколько более принципиальных изменений. Вероятно, именно тогда впервые возник вопрос о перемещении многих английских епархий. Первые два установления Уинчестерского собора запрещают владеть несколькими епископствами (то есть совмещение), а также и симоническое рукоположение – нарушения, в которых обвинялись только что смещенные епископы. Остальные установления затрагивали другие реформистские темы, включая рукоположение священников, уплату десятины и регулярное проведение епархиальных синодов (небольших соборов на уровне отдельного епископства). Хотя соборы и синоды существовали на протяжении всего англосаксонского периода (и, вероятно, были более распространены, чем свидетельствуют имеющиеся у нас источники), регулярные местные и общенациональные собрания не были обычным явлением – по крайней мере, с начала IX века{140}.

С начала 1070-х годов было проведено несколько соборов и синодов, пытавшихся разобраться с тем же кругом вопросов, что и нормандские соборы. Планы легатов вскоре были воплощены в жизнь. Возглавил этот процесс Ланфранк, новый архиепископ Кентерберийский. В прежнее время он был одним из светил нормандской церкви. Итальянец по происхождению, но нормандец по выбору, Ланфранк сделал себе имя в недавно основанном монастыре Бек на юго-западе Румуа. Он поселился там в 1042 году и быстро завоевал репутацию одного из ведущих просветителей и интеллектуалов Северной Франции. Ланфранк сыграл важную роль в первых попытках реформ в герцогстве. О нем вскоре стало известно при герцогском дворе. Когда Вильгельм решил найти аббата для своего монастыря Святого Стефана в Кане (основанного вместе с парным женским аббатством Святой Троицы), выбор, что неудивительно, пал на Ланфранка{141}.

Вследствие хороших отношений Ланфранка как с герцогом, так и с папой он – или какой-то его соратник – вероятно, отвечал за то, чтобы обеспечить поддержку со стороны Александра II во время вторжения Вильгельма в Англию в 1066 году{142}. Таким образом, именно ему предстояло взять на себя инициативу по проведению реформ в английской церкви: если Ланфранк убедил папу в грехах англичан, то ему же следовало и наводить порядок. Вероятно, назначение Ланфранка намечалось на Уинчестерском и Виндзорском соборах 1070 года. Смещение Стиганда освободило место на вершине английской церковной иерархии, Вильгельму и Александру требовалось его заполнить. Ланфранк был для этого идеальной фигурой.

Единственная проблема заключалась в том, чтобы убедить Ланфранка согласиться на этот пост. В 1067 году Вильгельм уже предлагал ему самый высокий церковный пост в Нормандии – архиепископа Руана, однако не преуспел. И сейчас ученый-настоятель снова пытался избежать такой ответственности, выражая желание оставаться в уединении в монастыре. Однако на этот раз на стороне Вильгельма оказался папа. Согласно письмам Ланфранка, легат Александра Эрменфрид Сьонский и римский клирик по имени Губерт в конце концов убедили его – от лица понтифика – принять пост архиепископа{143}.

Появление Ланфранка в Англии летом 1070 года было обставлено пышно и торжественно. Официальное назначение состоялось в день Успения Пресвятой Богородицы (15 августа), а посвящение в сан – две недели спустя, в день Усекновения главы Иоанна Предтечи (29 августа). Свидетелями второго события стала вся элита английского епископата: Вильгельм, давно занимавший пост епископа Лондона; Уолкелин, нормандский преемник Стиганда в Уинчестере; Ремигий, монах из Фекана, назначенный епископом Дорчестерским после смерти английского епископа Вульфвига в 1067 году; Сивард, престарелый английский прелат Рочестера; Херфаст, нормандский преемник Этельмера в Элмхеме; Стиганд, нормандский капеллан герцога, назначенный епископом Селси (тезка опального английского архиепископа); Герман из Лотарингии, давно занимавший пост епископа Шерборнского; земляк Германа Гизо из Уэльса{144}.

Ланфранк был полностью готов к новому поприщу. Он состоял в прекрасных отношениях с королем и папой и участвовал в проведении реформ в Нормандии. Он также был опытным церковным администратором, поскольку больше пяти лет настоятельствовал в богатом монастыре Святого Стефана. Там Ланфранк начал строительство новой церкви, за освящением которой ему еще предстояло наблюдать в ходе одного из посещений Нормандии в 1077 году. И тем не менее в Кентербери Ланфранк столкнулся с несколькими проблемами. На момент своего назначения он был по средневековым меркам стариком (вероятно, за 60) и не имел опыта общения с английской церковью и местным обществом. Он также почти наверняка не знал ни слова по-английски.

На посту архиепископа Ланфранк преследовал три основные цели: утвердить положение епископа Кентерберийского во главе церковной иерархии, защитить земельные владения архиепископства и действовать против симонии, браков священников и прочих изъянов английской церкви, как было в общих чертах обрисовано на Уинчестерском и Виндзорском соборах. Все три цели можно считать реформаторскими. То, что Ланфранк воспринимал как исправление, на практике было попыткой привести местные традиции в соответствие с традициями континентальной Европы, в частности Нормандии.

Однако преобразования в английской церкви касались не только персоналий. Новый нормандский епископат Завоевателя был заинтересован не только в реформах, но и в восстановлении национальных религиозных сооружений. В результате первые 75 лет после завоевания стали свидетелями беспрецедентного бума в строительстве соборов. Это был расцвет романского стиля, получившего развитие в континентальной Европе в IX и X веках. Предыдущая церковная архитектура поменялась почти полностью: к 1130 году перестроили или переместили все соборы (иногда и то и другое, а иногда и не раз). Получившиеся конструкции сохранили от своих англосаксонских предшественников в лучшем случае местоположение и ориентацию, а зачастую и вовсе ничего. Многие нормандские церкви стоят до сих пор, и среди них немало тех, что были возведены именно в те годы. Таким образом, смена английской церковной и светской элиты сопровождалась столь же полным уничтожением местной архитектуры. Современным туристам приходится из кожи вон лезть, чтобы найти англосаксонскую церковь, зато они едва ли сумеют избежать встречи с одним (или несколькими) из великих романских шедевров Англии.

Конечно, возведение церкви – гораздо более долгий процесс, нежели замена аббата или епископа. И тем не менее скорость этой перестройки церковного ландшафта поражает. К моменту смерти Завоевателя было начато (а в некоторых случаях завершено) строительство церквей Иисуса Христа и Святого Августина в Кентербери, Йоркского собора, Старого собора в Уинчестере, церквей в Рочестере, Солсбери (в Старом Саруме), Вустере, Линкольне, Сент-Олбансе, Гластонбери, Абингдоне, Или, Бери-Сент-Эдмундсе, Ившеме и Баттле. Ко времени смерти Вильгельма II Руфуса в 1100 году к ним добавились собор Святого Павла в Лондоне и соборы в Чичестере, Дареме, Норвиче, Глостере, Бате, Першоре, Кроуленде и Тьюксбери, не говоря уже о втором, более крупном соборе Иисуса Христа в Кентербери{145}. Этот строительный бум контрастировал с предыдущими годами: если не брать собор Эдуарда Исповедника в Вестминстере, вдохновленный нормандскими образцами, за полвека до 1066 года в Англии построили на удивление мало церквей. Даже если мы перейдем к деятельности монастырских реформаторов конца X века, которые основывали религиозные сооружения в Южной и Восточной Англии, мы не увидим ничего подобного по масштабу и амбициям. В 1066 году почти всем английским соборам и главным церквям в аббатствах было уже несколько столетий; 50 лет спустя все они были новыми.

Отчасти этот процесс стал продолжением нормандского. До 1066 года герцогство вело строительство в Жюмьеже, Руане и Кане. Парные аббатства Святого Стефана и Святой Троицы, основанные Вильгельмом и Матильдой в Кане, представляют собой особенно красивые (но резко контрастирующие друг с другом) образцы раннего нормандского романского стиля{146}. Возведение религиозных сооружений также было частью более широкой европейской тенденции, которую бургундский хронист Рауль Глабер в 1040-х годах выразительно описал как новую «белую мантию церквей», покрывающую ландшафт{147}. Тем не менее масштабы и скорость строительства церквей в Англии после нормандского завоевания были куда более впечатляющими и неистовыми, чем на большей части Франции и Германии. Церковь Иисуса Христа в Кентербери превзошла размерами церковь в Баттле (обе появились около 1070 года), однако тут же уступила первенство церкви Святого Августина (также около 1070 года), с которой сравнялась постройка в Линкольне (примерно 1072–1075 годы). Очень скоро их превзошел Сент-Олбанский собор (около 1077 года), и, наконец, всех опередил собор в Уинчестере (примерно 1079 год){148}. Если не считать Рочестерского собора (около 1077 года), построенного в маленькой и бедной епархии, традиционно зависимой от соседнего Кентербери, то каждое новое сооружение было не меньше, а то и больше предыдущего, и возведенные соборы намного превосходили те, что остались в Нормандии Вильгельма. Фактически они попали в число крупнейших в западном христианском мире.

Однако больше не всегда лучше. По многим из первых англо-нормандских церквей видно, что строители и архитекторы работали на пределе своих возможностей. Возможно, новый собор епископа Уолкелина в Уинчестере и впечатляет размерами (на момент завершения он был самым длинным в Западной Европе), однако это не может скрыть дрянное качество большей части каменной кладки. Точно так же можно заметить явное улучшение качества исполнения в случае двух этапов строительства собора в Или. Для первого (до 1093 года, когда умер аббат) характерна массивность, однако постройка совершенно не впечатляет, на ней отсутствуют декоративные лепные украшения, популярные в то время в Нормандии; зато второй этап после 1100 года демонстрирует такое качество, которого не было нигде в Европе. Однако проблемы заключались не только в эстетике. Всего лишь через пять дней после освящения в 1092 году буря уронила колокольню в Старом Саруме. Еще драматичнее оказалась ситуация в Уинчестере: напоминающий пещеру новый собор рухнул в 1107 году, всего через несколько десятилетий после завершения строительства. Аналогичные события происходили в Абингдоне, Глостере, Или, Ившеме и Линкольне: везде в этих местах рухнули башни{149}.

И все же не вся архитектура и каменная кладка были настолько плохи, да и считать эту архитектуру только лишь продолжением нормандского романского стиля было бы неправильно. Английские архитекторы заимствовали идеи и приемы из Рейнской области и Северной Франции, сочетая их с местными традициями. И если в худших своих проявлениях англо-нормандская церковная архитектура была неказиста и недолговечна, то лучшие ее образчики устанавливали стандарты для всей остальной Европы. Среди самых красивых сооружений – инновационные постройки в Сент-Олбансе и Бери-Сент-Эдмундсе. Однако жемчужиной английского романского стиля по праву считается Даремский собор. Его строительство началось в 1093 году и продолжилось в следующем столетии. Из-за расположения на полуострове, образованном петлей реки Уир, собор не мог соперничать размерами с крупнейшими английскими, французскими или немецкими аналогами, но это с лихвой компенсируется искусностью исполнения.

Новый собор максимально использовал свое уникальное положение. Его длина определяется природной возвышенностью, на которой он построен. Планировка точно соответствует установленным стандартам: сооружение имеет форму креста, обращенного с запада на восток. Трансепт (поперечный неф), идущий с севера на юг, отделяет западный длинный неф от алтаря и апсиды. Моделью здесь послужил собор Святого Стефана, хотя, вероятно, опосредованно – через постройки в Сент-Олбансе и Бери-Сент-Эдмундсе. Неф и апсиду обрамляют арки, определяющие основное внутреннее пространство. Они украшены сложной лепниной – первый пример такого рода в Англии. Столь же новым было использование нервюрных сводов над восточным крылом (а также, возможно, над трансептом и нефом) – это также один из первых случаев на Британских островах (и один из самых ранних в Европе в целом). Новаторскими являются и сложные украшения на арках, колоннах и прямоугольных опорах; их можно отнести к первым (и лучшим) в своем роде{150}. Прежде всего, впечатляет гармония исполнения, и Даремский собор совершенно справедливо называют «высшим достижением нормандской романской школы в Англии»{151}.

Наряду с романским собором ярчайшим и самым долговечным вкладом нормандцев в английскую архитектуру стал замок. Будь то простой деревянный мотт и бейли[21] или реже встречающаяся (но более прочная) каменная башня, эти укрепления становились важной частью нормандизации ландшафта. В значительной степени это были функциональные сооружения: только что навязанная стране новая аристократия нуждалась в надежных убежищах. Но также они имели символическое значение: как правило, замки возводили после подчинения региона (насильственного или иного), и они par excellence[22] воплощали в себе власть короля или аристократа{152}. Когда составитель «Хроники Питерборо» (рукописи E «Англосаксонской хроники») – один из немногочисленных английских авторов, рассказывающих о правлении Вильгельма, – решил написать поэтическую эпитафию королю, он начал с тем фортификации и господства: «Он [Вильгельм] замки создавал / и несчастных сильно угнетал»{153}. О том, что это строительство было нововведением, говорит выбранное поэтом-летописцем слово – франко-нормандское заимствование castelas («замки») вместо английского burig («укрепления»). Появилось не только новое сооружение, но и новое понятие.

Хотя поздние башни англосаксонских феодалов во многом предвосхитили англо-нормандский замок, он стал принципиально новым явлением{154}. Самое известное из этих сооружений – лондонский Тауэр, где по сей день хранятся сокровища короны. Однако гораздо важнее были прозаические деревянные замки – от Эксетера до Дарема и от Кембриджа до валлийских границ. Мало кто жил дальше чем в полудне ходьбы от ближайшего из них, и, по оценкам историков, на рубеже XI–XII веков в Англии и Уэльсе насчитывалось невероятно много замков – 600{155}. Это ярко демонстрирует влияние нормандской аристократии на захваченную территорию. Но неужели, пробудив в себе такой аппетит к завоеваниям, нормандцы остановятся на границах Англии?