Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии

11 Роберт Гвискар: хитрый граф, ок. 1040–1085

Фамильная гробница Готвилей находится в аббатстве Сантиссима-Тринита (Пресвятая Троица) в Венозе – скромном апулийском городке примерно в 20 километрах к юго-востоку от Мельфи. Это внушительный памятник XVI века в стиле барокко, в котором покоятся останки Вильгельма Железной Руки, его братьев Дрого (умер в 1051 году) и Онфруа (умер около 1057 года), а также их младших единокровных братьев Роберта Гвискара (умер в 1085-м) и еще одного Вильгельма (умер в 1080-м). Построивший гробницу скульптор Агостино Барба хотел подчеркнуть, что нормандское расселение на юге Италии было в значительной степени семейным делом, которым руководили Готвили. Он также хотел подчеркнуть роль Венозы (любимого монастыря рода) в этом процессе. Однако при этом Барба скрыл не меньше, чем показал. Ведь в XI веке Готвили бывали не только союзниками, но и конкурентами, и именно соперничество братьев во многом двигало нормандскую экспансию на юге.

К разочарованию современных историков, после вмешательство Барбы мы уже не узнаем, как изначально выглядели захоронения Готвилей. Нам известно, что аббатство Пресвятой Троицы в Средние века действительно было родовым склепом этого семейства. Однако каждого брата хоронили отдельно, что вполне соответствовало разнице их интересов и жизненного пути. «Улучшения» Барбы не коснулись только усыпальницы Альберады, первой жены Роберта Гвискара (находится в левом проходе напротив новой гробницы). К счастью, благодаря ревнивому интересу Вильгельма Завоевателя к подвигам его южных соотечественников мы знаем кое-какие детали о самой важной из этих утраченных гробниц – той, где был погребен Гвискар. Уильям Мальмсберийский, рассказывая о соперничестве Завоевателя с Гвискаром, сообщает, что на гробнице последнего была начертана надпись:

Это надгробные славословия, и в них, естественно, допустима некоторая поэтическая вольность. Тем не менее такой тон вполне уместен. Из всего клана Готвилей именно Роберт больше всего сделал для установления нормандской власти на юге, и враги действительно не раз трепетали перед ним.

В 1040-х годах Готвили обрели известность в Италии. Мельфи стал важным плацдармом нормандцев на юге, и к середине десятилетия семейство и его соратники подчинили себе значительные территории в Апулии. Здесь Дрого, второй из братьев (которому в 1042 году дали в качестве феода Венозу), продолжил то, на чем остановился Железная Рука. Да, в 1042 году Вильгельм получил полномочия от апулийских нормандцев, однако было совершенно неясно, согласятся ли они на переход власти к его младшему брату. Безусловно, в его пользу говорил тот факт, что Дрого участвовал в недавних походах. Однако имелось много других, не менее заслуженных людей. Прежде всего Петр, сын Амика, один из самых могущественных владетелей, появившихся в 1042 году. Петр все чаще считал Готвилей угрозой своим интересам, и хронист Вильгельм из Апулии сообщает, что вскоре после смерти Железной Руки между Петром и Дрого вспыхнул конфликт. И хотя Дрого одержал в нем верх, центробежные тенденции в новом нормандском политическом образовании не ослабевали.

За те пять лет, что Дрого стоял во главе нормандцев, они добились стабильного, но не впечатляющего продвижения в Апулии. Важнее были события в Калабрии. Именно в этот период на сцене появился младший единокровный брат Дрого – Роберт. Малатерра сообщает, что Роберта заставили отправиться на юг рассказы о подвигах его братьев, и это вполне могло быть так. Роберт был старшим из сыновей Танкреда от второй жены, и, имея шесть младших братьев, в плане наследства он мог ожидать немногим больше, чем Вильгельм или Дрого. Неудивительно, что он поехал в Италию.

Однако если Роберт надеялся на теплый прием, то быстро разочаровался. Отчасти это было вопросом семейных отношений. Вильгельм, Дрого и Онфруа (младший брат Вильгельма и Дрого) вместе выросли и прибыли в Италию уже сплоченной командой. Роберт, примерно на 10 лет младше, не имел общего детства с единокровными братьями и к тому же был сыном второй жены Танкреда, а потому не только союзником, но и потенциальным соперником.

Неудачным оказался и момент, выбранный Робертом. Он появился в Апулии вскоре после смерти Вильгельма (вероятно, около 1046–1047 годов), когда положение Дрого оказалось не особо надежным. Даже если бы тот пожелал предоставить младшему брату земли и титулы – а он, вероятно, не пожелал, – сделать это он не мог. Так что поначалу просьбы Роберта были отвергнуты. Вскоре после этого его отправили в Калабрию, куда Вильгельм и Дрого начали заходить в последние годы. Проблема Роберта заключалась в том, что без земельных владений он не мог привлечь достаточно сторонников, а без людей у него было мало шансов получить землю. Рассчитывать на помощь Дрого, у которого хватало забот в Апулии (и который в любом случае настороженно относился к мотивам брата), он не мог. Понятно, что эта парадоксальная ситуация привела Роберта к разочарованию. По свидетельству Амата, вскоре он вернулся к Дрого и рассказал ему о своей бедности, попросив помощи. Однако Дрого и его люди демонстративно отвернулись от Роберта{168}.

В последующие годы подвиги Роберта в Калабрии обросли легендами. Амат сообщает, что поворотным стал момент, когда Роберт устроил встречу с Петром, одним из знатных жителей города Бизиньяно. В то время нормандец обосновался в местечке Сан-Марко-Арджентано западнее долины реки Крати в Северной Калабрии. Бизиньяно находился юго-восточнее – примерно на том же расстоянии от Крати. Роберт и Петр встретились на восточном берегу реки, ближе к поселению. Однако, выманив Петра за городские стены, Роберт стащил его с коня и увез в Сан-Марко, чтобы получить выкуп. Такой неожиданный куш позволил нуждавшемуся в деньгах молодому Готвилю почувствовать себя значительно свободнее{169}.

Важны были не только деньги, но и репутация, которую Роберт начал зарабатывать. Когда он в следующий раз обратился за помощью к Дрого, тот не больше, чем раньше, был склонен поддержать брата, однако теперь под знамена Роберта начали стекаться другие люди. Прежде всего нужно назвать Жирара Буональберго, предводителя нормандцев, обосновавшихся в Телезе (Телезе-Терме), примерно в 30 километрах к северо-западу от Беневенто. Жирар привел с собой около 200 рыцарей, что, вероятно, в два с лишним раза превышало силы Роберта. Буональберго должен был оказаться верным союзником, и альянс с ним был официально скреплен, когда Роберт взял в жены его тетю Альбераду (младшую сестру отца Жирара)[23]. Дрого согласился на этот союз с большой неохотой. Согласно Амату, именно Жирар, узнав о подвигах Роберта в Бизиньяно, дал ему прозвище Гвискар, что означает «хитрец» или «хитроумный»{170}.

С таким подкреплением Роберт начал добиваться успехов. Но как только дела пошли на лад, сгустились тучи. Многие местные жители начали возмущаться новыми нормандскими хозяевами, и за всем этим с растущей тревогой наблюдали в Риме. Папство давно питало интерес к южным лангобардским княжествам, граничившим с его землями. К 1040-м годам нормандцы стали представлять опасность. Не довольствуясь уже отторжением земель от византийской Апулии, они начали угрожать своим бывшим лангобардским работодателям в Кампании. Решающий момент наступил весной 1051 года, когда жители Беневенто изгнали своего князя и подчинились папе Льву IX в надежде, что тот сможет лучше защитить их от северян.

Лев прибыл в Беневенто в июле и встретился с Дрого и Гвемаром IV Салернским. Оба согласились с тем, что нападения на территорию Беневенто должны прекратиться. Однако на деле выполнить это обещание им было не по силам, особенно Дрого, правление которого оспаривалось с самого начала. Поэтому набеги баронов из Апулии продолжились. Но грабежи, совершаемые нормандцами, беспокоили не только Льва и жителей Беневенто. Местное население Апулии, которое когда-то приветствовало северян как освободителей, теперь считало их такой же негодной властью, как и бывших византийских правителей. Сам Дрого ощутил на себе всю тяжесть этого возмущения, когда летом 1051 года приехал в Монте-Иларо (недалеко от Бовино). Утром 10 августа он, как обычно, отправился молиться в церковь, а там ничего не подозревающего графа поджидал в засаде один из якобы верных его соратников – Рисо. Когда Дрого вошел в церковь, Рисо убил графа. В ходе этого нападения погибли и многие другие люди Дрого{171}. Это убийство стало одним из целой серии покушений на нормандских аристократов.

Формировался масштабный антинормандский альянс. Византийские императоры давно искали подходящих союзников для борьбы с северными захватчиками. Теперь, когда папа Лев находился на стороне лангобардских князей и стремился наладить отношения с Византийской церковью на Востоке, появился шанс на более широкую коалицию. Этот процесс потребовал некоторого времени – отчасти потому, что к нему не решался подключиться Гвемар IV, который все еще поддерживал тесные связи с апулийскими нормандцами. Однако в 1052 году убили и Гвемара, и его брата, и путь для великого союза был открыт. К началу 1053 года к нему присоединились германский император Генрих III, папа Лев, лангобардские князья Капуи и Беневенто и византийский император. Перспективы нормандцев стали выглядеть мрачно.

Оказавшись припертыми к стенке, те решили сражаться. Теперь их силы объединялись под знаменем Онфруа, самого молодого из старшей ветви Готвилей, ставшего в 1051 году графом Апулии после Дрого. Стратегия нормандцев была ясна: не дать папской армии встретиться с войсками византийцев на юго-востоке. Вильгельм из Апулии сообщает, что нормандская армия Онфруа включала 3000 рыцарей, а также полутысячный отряд пехоты. Эти цифры – а они вполне правдоподобны – выглядят впечатляюще. Однако войско Льва было гораздо больше: хотя поддержка со стороны немцев оказалась минимальной (Генрих III смог выделить всего лишь несколько сотен пехотинцев из Швабии), папа набрал внушительную армию в лангобардских княжествах, которые в последние годы сильно пострадали от нормандцев. Командовал войском сам Лев.

Папская и нормандская армии встретились возле Чивитате, небольшого городка у реки Форторе. В силу меньшей численности нормандцы сначала прибегли к переговорам. Они предложили признать зависимость от папы, как сделали жители Беневенто. Но попытки умиротворить Льва не увенчались успехом, и нормандцы, у которых осталось мало пространства для маневра, предпочли вступить в бой. Это было рискованно, но разумно. У нормандцев не хватало припасов, и время играло на стороне Льва. Чем дольше нормандцы ждали бы, тем вероятнее на помощь папе могли прийти византийцы. Сражение же – дело непредсказуемое, где решительностью можно одолеть количество.

Это и доказала битва при Чивитате. Онфруа и апулийские нормандцы стояли на левом фланге армии[24], Ричард (двоюродный брат Райнульфа из Аверсы) и его рыцари – на правом. Первые встретили ожесточенное сопротивление швабской пехоты, зато Ричард сумел обратить в бегство лангобардов, затем развернулся и атаковал немцев с тыла{172}. В результате нормандцы одержали победу – столь же полную, как при Гастингсе. Не менее значимыми были и ее последствия. Папа Лев попал в плен к нормандцам. И хотя они не сразу воспользовались своим выигрышным положением, разногласия внутри византийского лагеря и последующая смерть Льва помешали возрождению антинормандского союза.

После этой победы продвижение нормандцев значительно ускорилось, и быстрее всего оно происходило в Калабрии{173}. Власть Византии на территории Италии была сильнее на противоположном побережье – в Апулии, то есть в регионах, находившихся ближе к центру империи. Там продолжалось ожесточенное сопротивление нормандцам. Калабрия же – ворота на Сицилию – оказалась уязвимее. К 1056 году Роберт подчинил себе всю провинцию к северу от Крати; он также получал дань от территорий, расположенных южнее, включая Бизиньяно, Мартирано и Козенцу. В следующем году Онфруа умер, и Роберт сумел занять его место, став графом Апулии.

Имея в своем распоряжении новые ресурсы, он быстро разобрался с оставшейся частью Калабрии. К началу лета 1057 года Роберт уже успел совершить дерзкий рейд в Скуиллаче, а потом проследовал вдоль восточного побережья до Реджо, византийской столицы региона. Из-за мятежа Петра, сына Амика, Роберту пришлось вернуться в Апулию и оставаться там до конца лета, однако к осени 1057 года он уже снова был в Калабрии, где совершил не увенчавшееся успехом нападение на Реджо.

В этот момент нормандцам снова начали мешать разногласия. Недавно к Роберту присоединился его младший брат Рожер, который стал его наместником в Калабрии. Однако Рожеру, как когда-то самому Роберту, не хватало предложенного вознаграждения. Наш единственный источник, описывающий его обиды на брата, – Малатерра, а он излагает более позднюю точку зрения сицилийского двора Рожера. Неудивительно, что он обвиняет Гвискара в ревности и скупости. Но, как и Дрого ранее, Роберт мало что мог дать брату. Успехи в Калабрии были значительны, однако ситуация оставалась крайне нестабильной. Роберту также приходилось разбираться с Апулией, где византийцы продолжали держаться, а его власть совсем недавно попытался оспорить Петр, сын Амика.

Эти разногласия в сочетании с голодом, поразившим Калабрию, остановили наступление нормандцев. Решение пришло в конце 1058 года: Роберт пообещал Рожеру половину Калабрии – но ту, которая все еще находилась под властью Византии. Это не сокращало собственных владений графа, зато Рожер мог полагаться на будущие завоевания. Кроме того, Роберт женился на Сишельгаите – дочери лангобардского князя Гвемара IV, благодаря которому появилось первое нормандское поселение в Аверсе. Само княжество Салерно пережило бури начала XI века успешнее, чем большинство его соседей, – отчасти благодаря твердой руке князя. Однако после смерти Гвемара и битвы при Чивитате оно вступило в стадию упадка. Как и в Капуе и Беневенто, основные причины были внутренними, но господство нормандцев также не помогало исправить ситуацию.

Брачный союз мог многое дать обеим сторонам. Салернцы получали поддержку новых владетелей юга, обеспечивая себе безопасность; Роберт же узаконивал недавние приобретения и встраивался в местную аристократию (во многом так же сработал брак Кнуда и Эммы в Англии). Важность этого союза подтверждается готовностью Роберта оставить ради него свою первую жену Альбераду. Та была еще жива и здорова и родила Роберту наследника Боэмунда Тарентского. Она также являлась теткой Жирара – одного из ближайших союзников Роберта. Но, очевидно, рука Сишельгаиты стоила того, чтобы отказаться от первой жены[25]{174}.

Уладив внутренние проблемы, Роберт и Рожер сумели быстро добиться успехов в Калабрии{175}. В начале 1059 года Рожер отразил нападение византийцев, а в начале 1060-го в результате совместного удара братьев пал город Реджо. Сопротивление было сломлено, и последний византийский гарнизон в Скуиллаче бежал при приближении Рожера. Победы были одержаны и в других местах. В частности, Ричард, граф Аверсы, захватил Капую и стал князем в этом лангобардском княжестве.

Эти успехи объясняют еще один важный процесс тех лет – сближение с папой{176}. Лев IX и его преемники пытались возродить антинормандский союз, но потерпели неудачу из-за слабости Византии и отсутствия интереса у Германии. В 1058 году папский престол раскололся: в апреле городская аристократия посадила на трон Бенедикта X, а реформаторская партия в Риме поддерживала избранного в декабре Николая II{177}. Если Николай II хотел сохранить влияние на юге, ему требовалось сотрудничать с новыми хозяевами региона. Более того, если он желал обрести союзников – а Николай II, безусловно, желал, – у него было не так много других кандидатов.

Решающий момент настал в 1059 году. Весной архидиакон Хильдебранд в качестве легата папы отправился в только что завоеванную Капую, где заручился поддержкой Ричарда, который послал на север 300 рыцарей, чтобы помочь Николаю II утвердиться в Риме. Взамен Хильдебранд признал Ричарда законным князем Капуи и принял у него присягу на верность от имени папы. Этот новый союз принес значительные выгоды обеим сторонам{178}. Николай обрел военную поддержку, в которой отчаянно нуждался, а Ричард получил официальное папское признание своего статуса. Окрыленный успехом, Николай вскоре обратился к Роберту. В августе 1059 года папа лично отправился на юг и провел собор в Мельфи. На нем Роберт поклялся в верности Николаю, а затем был официально провозглашен «милостью Божией и святого Петра герцогом Апулии и Калабрии, а в будущем, с помощью обоих, Сицилии»{179}.

Как показывает этот величественный титул, заключенное соглашение не просто признавало достижения Роберта, но Николай также дал папское одобрение будущих завоеваний. Сицилия оставалась под властью мусульман, и Николай, очевидно, надеялся, что Роберт и Рожер помогут вернуть ее в западный христианский мир. Едва лишь Роберт захватил Калабрию, как уже появились планы на Сицилию. Но она была не единственным гипотетическим элементом титула: хотя Николай буднично назвал Роберта «герцогом Апулии и Калабрии», значительная часть первой по-прежнему оставалась в руках Византии, да и во второй ситуация еще не стабилизировалась. Как и в случае с первоначальным распределением земель в 1042 году, клятвы в Мельфи давали Роберту права, которые теперь предстояло отстаивать – зачастую силой оружия.

И все же это соглашение было важной вехой в нормандском завоевании Италии. Оно служило официальным признанием того, что Роберт и его люди остаются в этом регионе, и предоставляло им полную власть к югу от Капуи и Аверсы. Это также многое говорит об амбициях Роберта. Мысленно он был уже далеко за пределами Калабрии, где последние оплоты византийцев в Реджо и Скуиллаче падут только в следующем году. Несомненно, существовали прагматические причины для расширения его владений на юг, в Сицилию, – ему нужны были земли, чтобы вознаградить младшего брата Рожера. Однако можно подозревать, что у этой заинтересованности имелась и более глубокая причина. Апулия, Калабрия и Сицилия прежде традиционно принадлежали византийцам, и Роберт, похоже, все больше стремился воссоздать Восточную Римскую империю.

После крупных успехов конца 1050-х годов в следующем десятилетии продвижение нормандцев вновь замедлилось. Размах их деятельности во многом определялся клятвами, данными в Мельфи. Когда в начале 1060 года Реджо пал, Роберт и Рожер, как и следовало ожидать, начали строить планы относительно Сицилии. Кальбитская династия островного эмирата, появившаяся более века назад, уже несколько лет как исчезла. В возникшем хаосе образовались две фракции: Ибн аль-Хаваса и Ибн ат-Тимнаха[26]. Недавно первый начал брать верх, и в начале 1061 года Ибн ат-Тимнах (чьи владения находились на востоке острова, ближе к материку) обратился за помощью к Роберту и Рожеру. Братья Готвиль были только рады такой просьбе. Вторжение началось в мае того же года, и вскоре нормандцы захватили Мессину – самый важный город на северо-востоке острова. Однако после этого дело застопорилось.

Как и в предыдущие годы, проблем у Роберта хватало. Воевать ему нужно было на два фронта – на Сицилии и в Апулии, а ресурсов хватало только на один. Кроме того, в лагере нормандцев возник раскол. Проблема заключалась не столько в отношениях между Робертом и Рожером (хотя временами они бывали напряженными), сколько в отношениях между Готвилями и другими апулийскими нормандцами. Пусть Роберт и был уже четвертым из братьев, последовательно становившихся графами Апулии, но возвышение Готвилей произошло не так давно и по-прежнему вызывало у других возмущение. Готвили встали перед лицом обеих проблем сразу, когда в 1067 году в Апулии вспыхнул мятеж, финансировавшийся византийцами, которые стремились посеять семена раздора между своими врагами. В мятеже участвовали даже племянники Роберта, и угроза была столь велика, что на подавление бунта ушло немало времени – значительная часть конца 1067 и начала 1068 года. В 1072 году мятеж повторится, что еще больше осложнит для Роберта контроль над материковой частью его владений и одновременное завоевание Сицилии.

Однако между восстаниями действовать было можно. Захват юга Италии занял больше времени, чем можно было спрогнозировать в 1059 году, однако мятежи и сопротивление всего лишь отсрочили неизбежное. Важным событием стала длительная и упорная осада Бари, начавшаяся осенью 1068 года. Бари – многолюдный и сильно укрепленный город на восточном побережье Апулии – был главным оплотом византийцев в регионе. В прошлом нормандцы не раз сталкивались с трудностями, осаждая хорошо защищенные города, и Бари стал для них настоящим испытанием. Проблема заключалась еще и в том, что снабжался он по морю. Когда стало ясно, что силой город не взять, Роберт задумался о морской блокаде. В морском деле нормандцы были еще менее опытны, чем в осадном искусстве, однако Гвискар набрал в Калабрии флот и блокировал порт Бари.

Византийцы оказались в отчаянном положении. На восточной границе империи на них давили турки, все дальше проникавшие в Малую Азию. Обороняться от них мешало крупное восстание, поднятое нормандским наемником Робертом Криспином и его сторонниками. Благодаря нормандским связям (прежде чем поступить на службу в Византию, Криспин воевал на Сицилии под началом Рожера), Гвискар почти наверняка знал об этих проблемах. В результате для Апулии византийцы могли выделять мало ресурсов и еще меньше людей. Жителям Бари приходилось обходиться своими силами.

И они обходились. Несмотря на трудности, город продержался больше двух с половиной лет. Из него сумели выбраться посланники, отправившиеся в Византию просить помощи, и в 1069 году произошел частичный прорыв блокады: греческие корабли доставили в город столь необходимые защитникам припасы. Вторая попытка была предпринята в начале 1071 года, когда Бари уже почти стоял на коленях. Ее возглавил Жоселин из Мольфетты, один из нормандских бунтовщиков 1067 года, изгнанный и бежавший на Восток, в Константинополь. Однако удача оказалась на стороне хитрого графа. Жоселин попытался прорвать блокаду под покровом ночи, но корабли византийцев перехватил Рожер, недавно пришедший с флотилией из Сицилии. Он разгромил противника, а Жоселин попал в плен. Надежды на припасы и помощь растаяли, и вскоре город сдался. Значение этой победы выходило за рамки судьбы самого Бари. Одолеть признанную морскую державу на ее же территории – большое достижение, которое вселило в нормандцев уверенность в их мореходных способностях. Как отмечал Вильгельм из Апулии, «нормандцы до этого ничего не знали о морской войне»{180}.

Как и в случае с падением Реджо в Калабрии, взятие столицы Апулии заставило византийцев отказаться от дальнейшего сопротивления в регионе. Незадолго до того пал еще один византийский город – Бриндизи. Теперь Роберту принадлежал весь юг, за исключением лангобардских княжеств Капуя и Салерно (причем первое теперь находилось под властью Ричарда I) и небольшого города-государства Амальфи.

Правитель нормандцев быстро воспользовался ситуацией, перебросив свой флот на Сицилию. В отсутствие Роберта Рожер медленно, но неуклонно продвигался там вперед. Он выиграл сражения при Черами (1063 год) и при Мизильмери (1068 год). Теперь в руках нормандцев были весь северо-восток и северное побережье вплоть до Палермо. Однако сам Палермо оказался, как и Бари, крепким орешком. Первая попытка взять город в 1064 году провалилась. После этого Рожер стал готовиться к захвату более основательно. Новые победы и появление флота означали, что пришло время для второй осады.

Бари сдался в апреле, и к концу лета Роберт и Рожер взяли в кольцо Палермо. Осада тоже оказалась затяжной, хотя и завершилась гораздо быстрее, чем в Бари. Объединенные морские и сухопутные силы Роберта и Рожера смогли установить эффективную блокаду, отразив как минимум одну попытку прорыва кораблей из Сицилии и Северной Африки. Блокада возымела эффект, и в январе 1072 года Роберт и Рожер решили пойти на приступ. Рожер возглавлял основные силы, пытавшиеся штурмовать городские стены с суши. Однако эта атака предназначалась лишь для того, чтобы отвлечь защитников от меньшего отряда, с которым Роберт подступил к стенам города со стороны моря. Уловка сработала: нападение Рожера отбили, но тем временем воинам Роберта удалось взобраться на стены и открыть ворота. Защитники отступили к внутренним стенам, окружавшим Старый город (аль-Казар), однако они понимали, что игра проиграна, и на следующий день сдались Роберту – с условием, что им сохранят жизнь и позволят и дальше исповедовать мусульманство.

Вскоре после этого Роберт торжественно вошел в Старый город. Его люди убрали все напоминания об исламе из главной мечети, и она снова стала христианским собором – символический акт смены власти. Правящая элита отныне должна была быть христианской, и, соответственно, главное место отправления культа тоже. Впрочем, население по большей части оставалось мусульманским и могло свободно исповедовать свою веру. Ничто так не подчеркивает прагматизм Роберта и Рожера: при удобном случае они с радостью выставляли напоказ свои христианские намерения (и приближенные папы, безусловно, приветствовали их успехи), но это не была священная война. Подобно завоеванию Англии герцогом Вильгельмом, это был корыстный захват земель с разрешения понтифика. И если Вильгельм из Апулии и особенно Гоффредо Малатерра позже подчеркивали религиозную сторону этих конфликтов, то лишь потому, что свои хроники они составляли уже после начала Первого крестового похода{181}. Священная война стала модной, и вполне естественно было описывать завоевания Роберта и Рожера в соответствующем ключе.

После взятия Палермо захват остального острова был лишь вопросом времени. Однако, как и в Апулии, процесс затянулся{182}. Проблемы были сходными. Численное превосходство нормандцев оставалось незначительным, и теперь внимание Роберта вновь переключилось на материк, где располагались его собственные владения. Сицилия всегда считалась наградой для Рожера. Теперь было ясно, что остров рано или поздно падет и Роберт ничего не выигрывал от дальнейшего участия в его завоевании. А для Рожера дело осложнялось продолжавшимися потрясениями на материке. В 1075 году его позвали помочь подавить восстание двоюродного брата Абеляра: этот сын Онфруа был разочарован тем, что его отстранили от власти и исключили из линии наследования в зарождающемся герцогстве.

Вернувшись на Сицилию в 1076 году, Рожер продолжил добиваться успехов. В 1077 году он закрепился в Трапани, откуда мог управлять западной частью острова; в 1078 году взял крепость Кастроново в центре Сицилии, которая в последние годы сильно досаждала нормандцам. В следующем году после шестимесячной осады Рожеру сдалась Таормина, расположенная на восточном побережье, примерно в 50 километрах к югу от Мессины. С нею завершилось завоевание территорий острова к северу от Этны. Важную роль в осаде Трапани и Таормины сыграл нормандский флот, что говорит о растущем доверии Рожера к морским операциям. Казалось, все шло так, как надо Рожеру, однако его продвижение замедлилось из-за событий в других местах. В 1079 году произошло крупное мусульманское восстание на западе острова, которое отвлекло Рожера после успеха в Таормине. В 1080 году его отозвали на материк, чтобы он оставался наместником, пока Гвискар воевал на Балканах. В 1084 году Рожеру снова пришлось подменять брата. Кроме того, он столкнулся с проблемами, уже известными Роберту: во время его отсутствия на острове в 1084 и 1085 годах бунтовал его собственный сын – по-видимому, недовольный размерами вознаграждения{183}.

Смерть Роберта в 1085 году потребовала от Рожера новых отлучек: теперь он помогал укреплять герцогскую власть на материке сыну Роберта, Рожеру I Борсе. Только в 1086 году Рожер смог полностью сосредоточить свое внимание на Сицилии, возобновив завоевания конца 1070-х годов. Прежде всего он решил нанести удар по Сиракузам на юго-восточном побережье – одному из крупнейших городов, остававшихся в руках мусульман. Как и ранее, важную роль здесь сыграл флот нормандцев, оттеснивший корабли эмира. Через четыре месяца город сдался. Следующей весной пал Агридженто, еще один важный центр на южном побережье. Это открыло дорогу для захвата Кастроджиованни (современная Энна) – хорошо укрепленного города в центре острова.

Сопротивление мусульман начало таять. В их руках фактически оставалась только юго-восточная оконечность острова, да и над ней нависала угроза. 1088 год Рожер провел в основном на материке, помогая Борсе подавить восстание Боэмунда – сына Гвискара от Альберады. Однако в следующем году ему удалось захватить Бутеру на крайнем юго-западе острова. Оставшиеся мусульманские анклавы держались с трудом. Наконец в начале 1091 года Рожеру сдался расположенный примерно в 30 километрах к югу от Сиракуз Ното – последний оплот ислама на восточном побережье. Теперь Готвили обезопасили юг.

Пока Рожер воевал на Сицилии, Роберт занимался последней целью на материке – независимым княжеством Салерно. Какое-то время Гвискар уже пытался присоединить его, и брак с Сишельгаитой был заключен в 1058 году с прицелом на получение княжества. После победы при Бари в 1068 году Роберт сначала был занят подавлением бунтов, однако, как только в 1076 году он смог вернуться к военной кампании, сразу отправился в Салерно.

Более поздние хронисты прилагают значительные усилия, чтобы оправдать вторжение Роберта в княжество, утверждая, что это было ответом на предшествующие нападения местного князя Гизульфа II (зятя Гвискара). На самом деле это был акт неприкрытой агрессии. Еще в 1072 году Роберту подчинился город-государство Амальфи, так что теперь Салерно оказался в полной изоляции. Он стойко выдерживал осаду, но в ночь с 12 на 13 декабря 1076 года перебежчик открыл ворота. Когда проснувшиеся горожане обнаружили, что часть городских стен уже в руках Гвискара, они сдались. Так сыновья Танкреда де Готвиля совместными усилиями завоевали юг Италии.

Это был медленный, поэтапный процесс, но мы не должны недооценивать достижение Готвилей. Впервые почти за полтысячелетия вся Южная Италия оказалась под одним знаменем. При этом успехи рода не были единственными в своем роде, ибо влияние нормандцев ощущалось и в других частях Средиземноморья.