Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии

22 Гуго де Ласи: лорд Мита, 1171–1177

После с трудом одержанной победы над войском Уотерфорда при Дун Домналле (современный Багинбан, графство Уэксфорд) прибывшие англо-нормандцы оказались в затруднительном положении. Что делать с примерно 70 захваченными пленными? Традиционные правила ведения войны требовали отнестись к ним с милосердием. Именно это предложил Раймонд Толстый, один из нормандских вождей. Он заявил, что ирландцы – это не заклятые враги нормандцев, а их собратья, которые просто защищают свои земли и имущество. Это благородное дело, и поэтому хладнокровное убийство станет бесчестьем. Милосердие – лучшее проявление доблести, и раз удача даровала победу нормандцам, им надлежит проявить сдержанность. Убийство пленников только навлечет на них позор и запятнает их доброе имя. Свирепость – благо в пылу сражения, но о ней следует забыть, как только схватка завершилась.

Страстную речь Раймонда встретил шепоток одобрения. Однако тут же заговорил Эрве де Монморанси, другой англо-нормандский барон. Он утверждал, что Юлий Цезарь и Александр Македонский достигли величия не проявлением милосердия, а силой оружия и наведением ужаса. Пока воля к сопротивлению не сломлена, милосердию не место. В случае пощады ирландские пленники просто пополнят и без того многочисленные ряды врагов нормандцев. Более того, в случае перемены ролей ирландцы не проявят к нормандцам никакого милосердия. Так что, с точки зрения Эрве, выбор был прост: либо не отступать и убить пленников, либо проявить милосердие и вернуться домой. В конце концов, как обычно бывает во время войны, победу одержала точка зрения ястребов, и ирландцев тут же казнили, что стало первым из длинной череды зверств англичан на острове{341}.

Во многих отношениях этот эпизод, описанный Геральдом Камбрийским, отражает ход всего англо-нормандского завоевания Ирландии. Меньший по численности отряд побеждает превосходящие силы, а затем совершает расправу. Особый интерес представляет описанное здесь столкновение культур: должны ли пришлые нормандцы придерживаться своих традиций, или надо приспосабливаться к местным обычаям? Не менее значимы и разногласия среди захватчиков. Раймонд и Эрве соперничали за власть и влияние в войске, и такое соперничество станет одним из самых важных стимулов к завоеваниям и расселению в ближайшие годы.

Генриху II действия Ричарда Стронгбоу одновременно давали новые возможности и доставляли проблемы. Теперь, когда люди графа начали прихватывать территории в Ирландии, у короля появились идеальные основания для вмешательства. В булле, которую он получил от Адриана IV, говорилось, что он может вторгнуться на остров только по приглашению местных ирландских владетелей. Когда Ричард и его люди начали зверствовать, королю не потребовалось много времени, чтобы убедить местных в том, что Генрих – меньшее из двух зол. Папский указ, который призван был предотвратить вмешательство Англии, теперь активно ему способствовал.

Итак, условия для санкционированного папой вторжения оказались выполнены, а Генрих был не из тех, кто долго раздумывает. Возможно, он строил соответствующие планы еще в начале лета 1171 года, но, когда Стронгбоу одержал победу в Дублине, стало ясно, что королевское присутствие в Ирландии остро необходимо. Поэтому в сентябре Генрих собрал армию в Пембруке на юге Уэльса – в родных землях Ричарда – и потребовал присутствия графа. Теперь выживание Ричарда зависело от того, представит ли он себя верным вассалом, который счастлив владеть новыми территориями от имени короля. Геральд Камбрийский сообщает, что Генрих был взбешен завоеваниями, совершенными без его согласия. И хотя мы должны относиться к таким заявлениям с осторожностью – Геральд принижает Стронгбоу и относит эти события (возможно, ошибочно) к Глостерширу, – в этой истории почти наверняка есть доля правды{342}.

Несмотря на возникшую напряженность, вскоре недовольство улеглось, и поход продолжился. В середине октября английская армия высадилась в Уотерфорде, где Стронгбоу и его люди официально принесли присягу Генриху. В обмен на важнейшие портовые города Дублин, Уэксфорд и Уотерфорд король позволил Ричарду сохранить свое положение в Лейнстере, который Стронгбоу теперь получил от Генриха в качестве феода. Такое соглашение отвечало интересам обеих сторон. Стронгбоу не выстоял бы в войне с Генрихом, в то время как Генриху, стремившемуся утвердить свою власть, выгоднее всего было сотрудничать с теми из его людей, которые уже закрепились в Ирландии. Явным признаком сближения можно считать указы Генриха, в которых Стронгбоу с этого момента стал упоминаться как «граф Ричард» (иногда «граф Стригойля») – пусть это не титул его отца, но тем не менее признание статуса[41]{343}.

Вскоре после этого Генриху присягнул на верность правитель королевства Десмонд на юге Манстера Диармайт Мак Картайг. Затем король проследовал в Дублин, чтобы встретить там Рождество{344}. По пути он и его люди прошли через Кашел. Здесь, рядом с королевским лагерем на реке Шур, Генриху принес присягу король Томонда – Домналл Мор Уа Бриайн, еще одна крупная фигура в Манстере.

В XII веке Дублин уже стоял на пути к тому, чтобы превратиться в политический центр Ирландии. Это был наиболее важный из множества городов, основанных викингами на восточном побережье и открывавших доступ к Ирландскому морю. Любой, кто хотел претендовать на владение островом, должен был продемонстрировать свое влияние в этом городе{345}. С конца XI века Дублин также стал местом активного взаимодействия с англо-нормандской церковью. В ходе тщательно срежиссированного мероприятия Генриху присягнули оставшиеся ирландские правители (за исключением Руайдри Уа Конхобайра). Это произошло в специальном деревянном строении, возведенном за пределами городских стен. Форма приведения к присяге сочетала в себе англо-нормандские и ирландские традиции, включая ритуальный оммаж, коллективные пиршества и обмен заложниками. С точки зрения ирландцев, процедура в значительной степени сводилась к смене одного сюзерена другим (Руайдри Генрихом), причем с потенциальной выгодой от того, что Генрих, вероятно, окажется верховным королем, не находящимся постоянно на острове.

Налаживание отношений с церковью было для Генриха не менее важно, чем политические маневры. По прибытии на остров король встретился с местным папским представителем Гиллой Кристом (то есть Христианином) из Лисмора. Гилла Крист был твердым сторонником Диармайта в 1166 году. Он также поддерживал идеи реформ, популярные в англо-нормандской церкви. Для короля, стремившегося оправдать свое вторжение религиозными причинами, епископ оказался естественным союзником. Генрих проехал по пути в Кашел через Лисмор и приказал построить там замок – тип укрепления, столь же новый для Ирландии, как для Уэльса и Англии столетием ранее. В Кашеле король встретился с местным архиепископом и обсудил планы проведения крупного церковного собора, который состоялся через несколько месяцев – вероятно, в начале 1172 года. Приглашения на него разослали по всей Ирландии. Как и в случае Дублина, выбор Кашела отличался глубоким символизмом. Это был традиционный церемониальный центр королевства Манстер на юго-западе, где правил легендарный король Бриан Бору и его наследники{346}.

Об этом соборе нам известно почти исключительно из английских источников, и молчание местных ирландских хроник, которые обычно фиксируют такие события, весьма красноречиво. В интересах Генриха и его сторонников (к которым в данной ситуации мог относиться и Гилла Крист) было подчеркнуть общеирландский характер собора, ведь на нем присутствовал новый верховный король Ирландии, предпринявший важные шаги для реформирования церкви острова. Тем не менее кажется маловероятным, что в Кашел прибыли все местные епископы, особенно с учетом того, что Руайдри продолжал сопротивление на западе Ирландии. Действительно, нам известно, что в том же году позже состоялся собор в Туаме. Провинция Туам, недавно, в 1152 году, созданная на Келлском синоде, определенно включала в себя владения Руайдри. Это собрание явно было аналогом собора в Кашеле, и на нем присутствовал сам Руайдри. И точно так же, как собор Генриха упоминается только в английских источниках, собор Руайдри зафиксирован только в «Анналах Тигернаха» – хронике, тесно связанной с местными правителями Коннахта{347}.

Поэтому действия Генриха следует рассматривать через призму местной ирландской политики. Он поддерживал тех, кто был в конфликте с Руайдри, и его тепло встречали церковники, связанные с этими людьми. Таким образом, то, что мы видим, – это не реформа англофилов, борющихся с непокорными ирландцами, а конкурирующие варианты того, как должны развиваться политика и реформы – и какие церкви и правители от этого выиграют{348}. Вне зависимости от усилий Кентербери, видные представители ирландских церковных кругов (включая Гиллу Криста) теперь поддерживали призывы к переменам, пытаясь – с большим или меньшим успехом – привести местные обычаи в соответствие с континентальными нормами. В Кашеле Генрих воспользовался этой ситуацией{349}. Поскольку местные епископы бранили свою паству во все более резких тонах, он мог выставить себя проводником реформ, и сколько в этом было цинизма, мы, возможно, никогда уже не узнаем. Во всяком случае, это придавало его походу (как и вторжению Вильгельма Завоевателя в Англию) видимость священной войны, ведущейся во имя веры{350}.

Если изложению Геральда можно доверять (а в этом отношении, вероятно, можно), собор занимался в основном вопросами, которые уже поднимали местные ирландские реформаторы в течение предыдущего столетия: создание формальных епархиальных структур; уплата десятины и церковных взносов; соблюдение церковных установлений о браке и инцесте. Новыми были не меры, а союз между реформаторами и анжуйским двором – двором, который мог оказать гораздо большее влияние{351}.

Для Генриха эти события были важны еще по одной причине. В конце декабря 1170 года, за год с небольшим до собора, четверо его людей убили Томаса Бекета, архиепископа Кентерберийского[42]. Новости об этом быстро распространились, обеспечив Генриху и его династии позорную славу по всей Европе: в частности, одной из причин отбытия короля в Ирландию осенью 1171 года было стремление избежать встречи с легатами папы Александра III. Поэтому Генрих приветствовал все, что могло очистить его серьезно запятнанную репутацию. А есть ли лучший способ завоевать расположение папы римского, чем вместе с его местным представителем проводить реформу ирландской церкви? Это была не единственная попытка Генриха примириться с церковными кругами. Вскоре после своего возвращения из Ирландии он принял для королевского титула формулу «милостью Божией» (Dei gratia), чтобы еще сильнее подчеркнуть богоданный (и богобоязненный) характер своей власти{352}.

В начале 1172 года Генрих находился на пике могущества и вполне мог подумывать о походе против Руайдри. Однако в итоге перевесили проблемы в английских и континентальных владениях. Он не мог вечно игнорировать Александра III, к тому же угрожал взбунтоваться его старший сын, Генрих Молодой Король. Перед отъездом Генрих привел в порядок свои дела в Ирландии. Он официально пожаловал королевство Мит (Миде) одному из своих видных баронов Гуго де Ласи – на тех же условиях, на которых он отдал Лейнстер Стронгбоу{353}. Гуго приехал с Генрихом и до этого момента занимался возведением замков. Новые земли Гуго граничили с владениями Ричарда на севере, и он явно намеревался держать последнего под контролем. Генрих усвоил уроки Валлийской марки: в Ирландии предполагалось поощрять (и вознаграждать) устремления баронов, но не одобрять построение ими государства.

Но даже если Гуго и Ричард оказались в некотором смысле соперниками, они также были и союзниками{354}. Англо-нормандская власть была прочной только в Дублине и Лейнстере, а Руайдри Уа Конхобайр все еще пытался бросить ей вызов и восстановить свое господство. Основав еще одно англо-нормандское владение на территории, где Руайдри имел давнее влияние, Генрих создал буферную зону для подчиненной ему территории. Гуго отлично подходил для таких целей: как и Стронгбоу, он принадлежал к лордам марки и разбирался в сложной динамике завоеваний и колонизации. Гуго также стал родственником Ричарда, женившись на его двоюродной сестре Рохезе Монмутской.

Английские и ирландские источники значительно расходятся в описании похода Генриха. Первые видят в этом поворотное событие, после которого Ирландия наконец оказалась в лоне англо-нормандского мира. Вторые представляют Генриха как всего лишь последнего в длинной череде верховных королей. Обе точки зрения оправданны. В конечном итоге английское завоевание действительно оказалось долговременным и преобразовало страну. Однако в краткосрочной перспективе мало что изменилось. На момент возвращения Генриха в Англию в 1172 году реальное англо-нормандское влияние ограничивалось Лейнстером и старыми портами на восточном побережье, основанными еще викингами. Были все шансы, что внешнее присутствие окажется мимолетным: ведь передача земель Гуго де Ласи была в значительной степени умозрительной – в начале 1172 года Генрих еще не владел отданным в качестве феода Митом. Большая часть королевства находилась под властью старого друга и союзника Руайдри – Тигернана Мора Уа Руайрка, который принес присягу Генриху в Рождество. Гуго только предстояло завоевать для себя королевство, а Генрих пока всего лишь гарантировал, что должным образом утвердит все приобретения.

Таким образом, главным препятствием для Гуго стал Тигернан. Тот враждовал с Диармайтом, и эти распри продолжали влиять на ирландскую политику еще многие годы, сталкивая чужеземцев с Руайдри и его соратниками. Стронгбоу и его люди в 1171 году имели дело с верховным королем; теперь Гуго приходилось бороться с Тигернаном. Он продвинулся до Фора в современном Уэстмите и согласился встретиться с ирландцем на холме Тлахтга (современный холм Уорд), к востоку от нынешнего городка Атбой. Здесь располагалось городище железного века, тесно связанное с королевством Мит. Пять лет назад Руайдри Уа Конхобайр проводил тут собрание; теперь оно должно было стать местом переговоров. Неизвестно, что именно произошло на встрече. Англо-нормандские источники утверждают, что Тигернан попытался устроить засаду на Гуго и его людей, а те распознали подвох и убили ирландского короля. Ирландские источники, напротив, пишут о предательстве со стороны Гуго. В любом случае результат был один: Тигернана обезглавили. Его тело повесили вверх ногами севернее Дублина, а голову сначала выставили над воротами Дублинского замка, а затем отправили Генриху II{355}.

И снова мы видим, что традиционные англо-нормандские военные соглашения не распространялись на ирландцев. В самом деле, поступок Гуго не являлся каким-то исключением: он перекликается с более ранними действиями Стронгбоу и его людей, которые публично обезглавили Аскалла мак Рагнайлла и Мурхада Уа Брайна, двух других главных союзников Руайдри Уа Конхобайра{356}. О том, что некоторые англо-нормандцы были обеспокоены такой кровожадностью, говорится в рассказе Геральда Камбрийского о казнях в Багинбане, с которого мы начали эту главу. Сомнительно, чтобы события там развивались в точности так, как сообщает Геральд. Раймонд был его двоюродным братом, а Эрве приходился племянником Стронгбоу. И Геральд, как и везде, стремится скомпрометировать Фиц-Гилбертов в интересах своих родственников. На самом деле этот драматический обмен речами очень похож на текст древнеримского историка Саллюстия «О заговоре Катилины» (Bellum Catilinae), причем призывы Раймонда к милосердию перекликаются с призывами Цезаря, а настойчивое требование мести со стороны Эрве опирается на ответ Катона. И все же скрытая напряженность определенно присутствовала. Поучительно, что даже Геральд, один из самых громогласных антиирландских комментаторов той эпохи, выразил пусть и неявное, но сочувствие ирландцам{357}.

В церковных кругах также возникло беспокойство по поводу методов завоевания Ирландии: наряду со стереотипными изображениями варварства мы можем видеть и проявления сочувствия{358}. Во французской народной литературе, которая, вероятно, приближает нас к позиции англо-нормандских баронов, участвовавших в завоевании, такие оттенки серого проявляются еще ярче. «Песнь о Дермоте и графе» (один из самых подробных рассказов о вторжении) восхваляет кровопролитие так, как мы не могли бы ожидать нигде на Британских островах (за исключением, возможно, некоторых частей Уэльса и Шотландии). Тем не менее в ней выказывается явное, хотя иногда и неохотное уважение к ирландцам. Они не варвары, а благородные (хотя и отличающиеся в культурном отношении) враги. Их вина связана не с культурой или религией, а с политикой: изгнав своего законного правителя Диармайта, ирландцы показали себя предателями и бунтовщиками{359}.

Изложение Геральда предполагает, что война в Ирландии оказалась более жестокой, чем в Англии или Нормандии, из-за того, что захватчики действовали в соответствии с местными обычаями. Гуго с Ричардом – истинные дети марки – знали, что такое пересечение культур. И все же адаптация предполагает определенную степень знания и понимания. И Гуго, похоже, сумел расположить к себе ирландских жителей Мита. Одно дело – убить нескольких политических соперников, и совсем другое – установить стабильную власть. Для этого требовалось завоевать сердца и умы. Процесс начался в Лейнстере с семьи и друзей Мака Мурхады, а теперь Гуго распространил его на крестьян и аристократов Мита.

Называя Стронгбоу, де Ласи и их людей «англо-нормандцами», мы до этого момента уклонялись от вопроса об их национальной принадлежности. Как мы видели, в Южной Италии нормандские поселенцы быстро пустили корни и к тому времени, когда Рожер распространил свои владения на Северную Африку, пришельцев можно было считать нормандцами только условно. Те же процессы шли и в Англии. К середине XII века значительная часть правящей элиты начала считать себя англичанами, несмотря на то что имела нормандское происхождение и говорила по-французски. К тому времени, когда Ричард и Гуго ступили на ирландскую землю, этот процесс почти завершился{360}.

Современники прекрасно понимали, что завоевания Ричарда и Гуго проходили под английским знаменем{361}. Ирландские хроники обычно называют пришельцев «чужеземцами» (на среднеирландском языке Gaill), но при дальнейшем уточнении именуют их «англичанами» (Sagsannaich). При этом они отражают самовосприятие завоевателей, что демонстрирует «Песнь о Дермоте и графе»: на протяжении 3000 с лишним строк она постоянно говорит, что Фиц-Гилберт и его люди возглавляют англичан (старофранцузское Engleis). Но если захватчики считали себя в первую очередь англичанами, то в культурном отношении они прочно оставались франко-нормандцами. Как свидетельствует «Песнь», говорили они на характерном англо-нормандском диалекте французского языка, воевали по нормандскому обычаю, введя в Ирландии рыцарскую службу и строительство замков, и даже на самом высоком уровне сохраняли земельные интересы в самом герцогстве, о чем свидетельствуют значительные владения де Ласи, а затем и Уильяма Маршала по ту сторону Ла-Манша. (Уильям Маршал стал преемником Стронгбоу в Лейнстере.)

После смерти Тигернана Гуго получил возможность укрепить свое положение. В Средние века, как и в современном мире, войны часто приводили к переселениям, и вторжение в Ирландию не стало исключением. Из-за конфликтов многие мелкие землевладельцы искали защиту и безопасность в соседних регионах. Теперь Гуго стремился заманить их обратно. Он предложил им особые условия, вернув земли прежним владельцам и восстановив их в правах. В то же время он позаботился о том, чтобы его воины вошли в ряды местных лордов. Ключ к успеху заключался в балансировании между интересами местных мелких землевладельцев и новой англо-нормандской элиты.

Однако, как только некогда умозрительный домен Мит начал напоминать реальный, Гуго (как и Ричарда) отозвали, чтобы помочь Генриху II подавить восстание Молодого Короля. В их отсутствие ирландцы напали на Мит, предав огню большую его часть. Только в 1175 году Гуго смог приехать в Ирландию и обнаружил, что нужно все начинать почти с начала. После года активных военных действий он вернул утраченное, снова обосновался в центре Мита и распространил свою власть на юг и запад. Пока неясно, насколько сильно он был связан со своими новыми владениями. У него по-прежнему имелись земли в Нормандии и в Валлийской марке, и к концу 1175 года он вернулся к королевскому двору в Англии (впрочем, отчасти по ирландским делам). Решающую роль для будущего Гуго в Ирландии сыграла смерть Ричарда Фиц-Гилберта в апреле 1176 года. Это открывало новые перспективы, поскольку Ричард с 1172 года был фактическим лидером англо-нормандцев в Ирландии. В дальнейшем Гуго воспользовался всеми своими ресурсами, чтобы добиться аналогичного положения. Он женился на дочери Руайдри Уа Конхобайра и вскоре стал важнейшей фигурой в ирландской политике{362}.

Со своей стороны, король Генрих изначально рассматривал Ирландию как домен, который он мог бы доверить своему брату Гильому Анжуйскому. Младшие сыновья и братья были вечной проблемой средневековых монархов. К 1172 году, когда Генрих отправился в Ирландию, Гильом уже умер. Однако король, имевший четверых сыновей, должен был понимать, что эти новые земли скоро пригодятся. В 1175 году Генрих пришел к соглашению с Руайдри Уа Конхобайром, согласившись ограничить непосредственную англо-нормандскую власть теми частями Мита, Лейнстера и Манстера, которые уже находились в руках Ричарда, Гуго и их людей. Взамен Генрих получал официальное (пусть и номинальное) признание своего господства над Коннахтом. Вскоре после этого на церемонии в Оксфорде в 1177 году Генрих передал Ирландию самому младшему сыну Иоанну[43]. В 1170-х годах король враждовал со старшими сыновьями, которые боролись за власть и влияние, и в результате его любимчиком быстро стал послушный и угодливый Иоанн. Тем не менее, поскольку он был младшим из четверых, особых перспектив у него не было. Теперь же Генрих надеялся, что Ирландия станет собственным королевством Иоанна и послужит ему основанием для будущих притязаний на английский престол. Если же из них ничего не выйдет, то она окажется достойным утешительным призом{363}.

Пусть до того, как Иоанн ступит на ирландскую землю, пройдет еще восемь лет, он никогда не забывал об этой стране. И хотя остров редко оказывался остановкой на пути следования короля, в политике зрелых лет Иоанна Ирландия играла гораздо более заметную роль, чем при его отце и брате{364}. К счастью или к несчастью (чаще к несчастью), судьбы Ирландии и Англии теперь тесно переплелись.

Однако, по мере того как влияние нормандцев распространялось по Британии и Ирландии, его начала оспаривать континентальная Европа. Выдержит ли это испытание империя Иоанна?