Империи норманнов: Создатели Европы, завоеватели Азии

17 Южный Уэльс: оставить след, 1068–1098

Летом 1081 года Вильгельм Завоеватель прошел вдоль южного побережья Уэльса. Это был первый (и единственный) визит короля в регион. Поводом послужила смерть Карадога ап Гриффида, правителя Гламоргана. Карадог пал в сражении с Рисом ап Теудуром, могущественным правителем соседнего Дехейбарта[36]. Возник вакуум власти, что и привлекло внимание Вильгельма и его нормандцев. Король направился в Уэльс почти сразу после того, как узнал о гибели Карадога, и проследовал через Морганнуг к Сент-Дейвидсу в самом сердце Дехейбарта. Валлийские источники оптимистично называют это «паломничеством», но на деле нет никаких сомнений: Вильгельм пришел, чтобы утвердить свою власть, а не просто помолиться местному святому. Чтобы подчинить себе регион, он предпринял важные шаги, в частности возвел в Кардиффе замок, расположенный чуть ниже по течению реки, чем крупное Лландафское епископство. В последующие годы распространение нормандской власти в Южном Уэльсе значительно ускорилось. Достойного преемника Карадогу не нашлось. И хотя местные структуры власти сохранялись в горных районах еще 80 лет, валлийский Морганнуг медленно, но верно превращался в англо-нормандский Гламорган{269}.

В то же время Бернард де Нёфмарш совершал аналогичные набеги на Брэхейнног – маленькое королевство к северу от Морганнуга, управляемого Карадогом. Оно находилось под номинальным владычеством Риса. Сам Бернард – дальний родственник Вильгельма Завоевателя – пересек Ла-Манш либо в конце его правления, либо в начале правления Вильгельма Руфуса. Вскоре он осел в Марке, женившись на местной дворянке Несте. Как следует из ее имени, Неста имела смешанное происхождение. Ее отец Осберн Фиц-Ричард был нормандцем, сыном одного из тех, кто поселился в Уэст-Мидлендсе еще при Эдуарде Исповеднике. Ее мать, также носившая имя Неста, была валлийкой – дочерью Гриффида ап Лливелина. Состоятельная наследница, способная жить как в нормандском, так и в валлийском аристократическом мире, Неста (иногда ее называли на нормандский манер Агнес) была идеальной невестой для такого амбициозного молодого барона, как Бернард.

Благодаря ее связям Бернард быстро заработал себе положение. К 1093 году он и его люди заняли Талгарт, древнюю столицу Брихейниога (сегодня это небольшой торговый городок на полпути между Хей-он-Уай и Бреконом). Попытавшись изгнать Бернарда, Рис ап Теудур потерпел в апреле 1093 года сокрушительное поражение. Сам он пал в битве, оставив Брихейниог в руках нормандцев, а весь Дехейбарт – без защиты. Именно это побудило современников заявлять, что пал весь Уэльс. Брихейниог стал нормандским пограничным владением Брекона{270}.

Однако наиболее значительных успехов в Среднем и Южном Уэльсе добились графы Шрусбери. Первый из них, Роджер де Монтгомери, происходил из Верхней Нормандии и с юных лет был одним из товарищей Завоевателя. Во время гастингской кампании король поручил Роджеру (вместе с Рожером де Бомоном) поддерживать Матильду, пока она заменяла Вильгельма. В награду за свои труды де Монтгомери получил земли в Арунделе и Чичестере, а также новое графство Шропшир вокруг Шрусбери. Последнее, вероятно, произошло (как и передача Честера в руки Гуго) в ответ на восстание Эдвина и Моркара в 1068 году. Теперь для центральной марки требовалась надежная рука, и очевидным кандидатом был старый друг Вильгельма Роджер.

При нем нормандское влияние распространилось на соседний Поуис, который долгое время находился под властью Гвинеда, расположенного севернее. В 1072 году сын и будущий наследник Роджера Гуго возглавил поход вверх по долине Северна. В следующем году нормандцы напали на Кередигион и Дивед на юго-западе. Вскоре Роджер и его люди начали более очевидно подчинять себе соседей. Символом желания графа навязать свою волю Уэльсу стал новый замок, возведенный в Хен-Домене, в старом королевстве Поуис. Позднее, в начале XIII века, вместо разрушенного замка построили новый, но в трех километрах южнее, и он положил начало городку Монтгомери, названному в честь графов.

О том, что Роджер стремился расширить, а не просто защитить свою территорию, свидетельствуют замки, которые он возводил выше по реке Северн{271}. Люди Роджера, похоже, собирались выйти за пределы Поуиса в Южный Кередигион (где он воздвиг замок в современном Кардигане) и даже в королевство Дехейбарт, где правил Рис. Как и на севере, такой замах оказался чересчур велик. Во время восстаний 1094–1098 годов и Кардиган, и другие территории в Кередигионе и Диведе были утрачены. Валлийская власть вернулась и в долину Северна: в 1095 году пал даже замок Монтгомери. Основой для образовавшейся позже марки стали только те регионы, которые в 1093 году находились под надежным контролем нормандцев. Напротив, те области, которые оставались в целом свободными, – Кередигион, большая часть Гвинеда и части Поуиса – составили впоследствии княжество Уэльс – «собственно Уэльс» (pura Wallia), как его называли{272}.

Роджер скончался как раз в начале этих восстаний, так что справляться с ними пришлось его наследнику Гуго де Монтгомери. Тот не был старшим сыном Роджера. Как и Вильгельм Завоеватель, Роджер оставил свои нормандские владения первенцу Роберту де Беллему, а Гуго получил значительно более богатые (но и гораздо менее надежные) земли, добытые в Англии и Уэльсе. Чтобы удержаться здесь, требовалось приложить немало усилий. Когда Гуго стал графом, нормандцы находились в невыгодном положении; ситуация усугублялась участием Гуго в восстании против короля. В следующий раз мы видим его в 1098 году, когда он и его тезка на севере восстановили власть нормандцев над большей частью Гвинеда и Поуиса. Однако смерть Гуго в конце этого похода фактически ознаменовала конец его рода. Графство унаследовал его старший брат Роберт, который вскоре оказался втянут в противостояние между нормандским герцогом и английским королем и в итоге лишился своих валлийских и английских земель.

Судьба Монтгомери отражает судьбу многих других лордов Марки. Графство Херефорд Вильгельма Фиц-Осберна, основанное примерно в то же время, что и графства Роджера и Гуго д'Авранша, графа Честера, исчезло еще в 1075 году. Какое-то время дела Гуго д'Авранша шли лучше, однако в конце концов и его графство постигла та же участь. После смерти самого Гуго в 1101 году наследником стал его сын Ричард д'Авранш, который был еще ребенком. Ричард вырос, но произошло несчастье: он и его единокровный брат[37] погибли при крушении «Белого корабля» в 1120 году[38], и на этом их род оборвался. И все же успехи этих первых владетелей марки продолжали жить. Пусть от самых амбициозных достижений 1080-х и 1090-х годов пришлось затем отказаться, однако медленная экспансия в долинах Южного, Центрального и Северо-Восточного Уэльса изменила лицо региона, заложив фундамент Валлийской марки.

Важно не изображать эту экспансию как столкновение культур. Валлийцы и нормандцы, возможно, часто бывали на ножах, и со временем между Маркой и Княжеством возникли серьезные социально-политические разногласия. Но на практике они сохраняли прагматичные отношения, которые включали и ненависть, и враждебность, и дружбу, и союзничество. Тот же самый Гриффид ап Кинан, которого Гуго д'Авранш и Гуго де Монтгомери изгнали с острова Англси в 1098-м, в следующем году вернулся на трон при поддержке д'Авранша. На самом деле конфликты между многими независимыми и полунезависимыми валлийскими правителями были таким же обычным делом, как и конфликты валлийцев и нормандцев. Именно внутренние распри часто привлекали нормандцев в этот регион – как было в случае Гриффида и Гвинеда. В англо-нормандских рядах порядка было не больше: такие люди, как Гуго д'Авранш и Роджер де Монтгомери, выступали не только соратниками, но и конкурентами, и нередко правители марки ожесточенно боролись между собой.

Как и в Средиземноморье, нормандцы обнаружили здесь раздробленный политический мир, куда было просто вторгнуться, но сложно удержать завоеванное. Похож был и ландшафт: холмы, горы и долины. Он в определенной степени сводил на нет технологическое преимущество нормандцев: только в низменных районах юга и северо-востока их конные рыцари могли быть действенны, и неслучайно именно эти регионы первыми подчинились нормандцам, став сердцем будущей марки. На такой местности несколько теряли эффективность и укрепления. Уэльс может похвастаться бо́льшим количеством замков, нежели любая другая часть Британских островов, однако немногие из них возведены на участках, расположенных выше 180 метров над уровнем моря. Между тем основная часть Центрального и Северного Уэльса – это более высотные гористые районы. Географическая и политическая раздробленность шли здесь рука об руку, и нормандцам приходилось иметь дело с непривычным множеством местных правителей.

Таким образом, поначалу нормандцы лишь вплетали отдельные нити в сложную сеть местной валлийской политики. Однако вскоре ситуация стала меняться. В 1080-х годах наиболее важными политическими конфликтами были распри между местными князьками; после 1093 года крупные стычки, как правило, происходили уже между валлийцами и нормандцами. Местные правители продолжали соперничать друг с другом, но теперь они чувствовали необходимость объединиться против общего врага. Эта новая ситуация начала находить идеологическое выражение. Валлийцы обратились к местной традиции легенд и пророчеств – к рассказам о времени, когда они (в обличье древних бриттов) господствовали на острове, и к предсказаниям, что это произойдет снова. Самое знаменитое выражение этой традиции обнаруживается в трудах Гальфрида Монмутского – основного источника более поздних легенд о короле Артуре. Гальфрид был англо-нормандцем, но родом из марки. В своих целях он активно заимствовал валлийские легенды, познакомив остальную Европу с такими фигурами, как Артур и Мерлин. Перерабатывая эти материалы, английские современники Гальфрида вскоре смогли заявить о своих притязаниях на артуровское наследие{273}.

Наиболее устойчивый эффект разделенности можно найти в культурном шовинизме англо-нормандских лордов приграничных земель. В Англии нормандцы нашли общество, мало чем отличавшееся от их родины. Иногда они могли критиковать местное население, но за такими заявлениями стояло понимание того, как устроено здесь общество, и зачастую неохотное, но уважение к культурным и военным достижениям англичан. Отыскать такую общую почву в Уэльсе было труднее. Здесь нормандцы столкнулись с гораздо менее иерархической структурой, в которой власть распределялась равномернее: крестьяне были свободнее, а правители имели ряд ограничений. Кроме того, в абсолютном выражении Уэльс был намного беднее. Его холмы и горы мало способствовали созданию богатой экономики, которая сильно зависела от земледелия. Отсутствие значительных излишков сельскохозяйственной продукции приводило к низкой потребности в городских поселениях (и ограниченной способности их поддерживать), в то время как в других местах города стимулировали экономический рост. Из-за таких особенностей валлийские княжества, как правило, оказывались меньше и слабее, чем их английские или французские аналоги, а когда появлялись более крупные государства (как при Гриффиде ап Лливелине), существовали они недолго. В совокупности эти особенности делали Уэльс куда более чуждым местом для нормандцев.

Имелись и другие отличия. В валлийском обществе в порядке вещей была самозащита прав. Обычным делом считались наследственные распри и угон скота. В глазах нормандцев на этой земле не правили законы. Более поздние англо-нормандские наблюдатели противопоставляли валлийскую «землю войны» английской «земле мира». Валлийцы отличались даже методами ведения войн. Нормандские аристократы не чурались насилия, но обладали понятием рыцарской чести. Благородного воина можно убить в пылу битвы, но нельзя прикончить во время бегства – и аристократы старались сводить такие жертвы к минимуму. В Уэльсе эти правила не работали: здесь (как и в Англии до завоевания нормандцами) вплоть до XIII века обычным делом было порабощать, убивать и калечить захваченных людей – и даже представителей своего же рода.

Естественной реакцией на эти различия, особенно когда эмоции зашкаливали, было высокомерие. Таким образом, лорды марки оказывались на этой земле настоящими иностранцами. Они стремились эксплуатировать местное население или заменить его, в результате чего возникала сегрегация. Это препятствовало культурному обмену. Со временем валлийцы переняли многие атрибуты культуры западноевропейской элиты, включая замки, хартии с печатями и элементы рыцарского духа; однако они стремились к этому куда меньше, нежели англичане или шотландцы{274}.

Как и в Святой земле, нормандцы служили в Уэльсе высокой цели – по крайней мере, им хотелось верить в это. Это была цивилизаторская миссия, предполагавшая неполноценность местного населения, эффективный, но обесчеловечивающий опыт. И конечно, такая миссия не должна была ограничиться Уэльсом.