Инверсия

Глава 7

Следующий урок был география. Хупи и Маргери на нём не присутствовали, удостоившись грозного взгляда преподши миссис Каролин Мартин на пустые места. География в британских школах тесно связана с политической экономией, почвоведением, лесным хозяйством. На дополнительный факультет не ходишь, да еще занятия прогуливаешь — выше «Б» не поставят даже гению. Эйв не ходил. Хотя, обладая хорошей памятью, мог бы легко вытянуть предмет.

Изменившаяся карта мира притягивала взгляд. Уровень морей упал больше чем на сто метров. Архипелаг Кергелен соединился с островами Херда и МакДональда и образовал новую землю, размером с Мадагаскар. Новая Зеландия стала Большой Зеландией: увеличилась почти вдвое. Австралия объединилась с Новой Гвинеей в один континент. Многочисленные мелкие острова Индонезии стали единой сушей. Южная Америка и Африка на юге стали больше. Охотское и Каспийские моря исчезли. Черное стало меньше, Босфор высох и перекрыл в него путь. Карибское море превратилось в лужицу.

Вот лоцманы и штурманы матерились, составляя новые карты и маршруты.

Отсидев географию, я рванул с первым переливом колокольчика во двор, сжимая в руках дедовскую фляжку. Следующие перемены после третьей — нормальные, по пятнадцать минут, можно успеть перехватить хавчика. Ворота гимназии закрывались с началом занятий. На свой страх и риск большой забор можно было перелезть, но мне всего лишь нужно было между чугунными прутьями высмотреть коробейщика, кликнуть, кинуть монетку и сжевать благодатную обеденную булочку.

Коробейщики после большой перемены, часто проходили по улице с нашей гимназией, рассчитывая завлечь в свои сети, пропустивших обед школяров.

Конечно, первым человеком на кого я наткнулся, был не продавец пирожков, а Глэдис.

Наша школьная принцесса сидела на скамеечке, в тени большого драконова дерева. Логично же: принцесса, драконы и глупый Джон Сноу, которого она лениво поманила к себе изящным пальчиком.

— Сию минуту, миледи. — бодро откликнулся я, прильнув к ограде и высматривая заветную цель.

Смуглый пацан с шестом на плечах и корзинами, тусил вместе с корешом, за плечами которого был станок для пыток и пук копий. Это издалека так продавец тростникового фреша выглядел.

Я заложил два пальца в рот и коротко свистнул.

Турки оживились и суетливо заспешили к ограде. Почему я решил, что турки — да просто коренное население колоний, европейцы загеноцидили в большинстве своем. Вот всякую европейскую мелочь: вроде греков, жителей четырех королевств Италии, немецких княжеств, скандинавов — счастливчиков, сумевших добраться и осесть в Новой Британии, никто не щемил. Просто работа, для оставшихся без капитала эмигрантов, досталась им самая черная. Но ассимиляция для них прошла быстро: ментально близки, единоверцы.

Турки же и через двести лет после катастрофы оставались в разносчиках еды. Расизм. Зато не сгорел факелом вместе с семьей в концентрационном лагере.

— Лепёшка с омлетом, пирожки кокосовые, бенье с креветками, булочка пили-пили, донеры куриные, муан-муан. — заголосил пацан, подбегая к ограде. — Осталась последняя бутыль нямакуджи, но мой друг может выжать сахарный сок для вас, сэр.

Лепешка с омлетом состоит из двух блинчиков в середине которой лук, яйцо, помидоры, пирожки кокосовые слишком сладкие. Бенье — это креветка в кляре, ими не наесться. Пили-пили называют котлету с перцем и травами, от донеров я устал.

— Давай муан-муан. — сказал я, протягивая десять пенсов и фляжку. — Пусть твой друг выжмет тростникового сока, но сначала промоет моей водой таз для сбора. Мне немного, одного стебля хватит.

Сок сахарного тростника очень полезен. Выжимают его в ручном аппарате с двумя валами, очень похожим на тот, через который мокрое белье отжимают. Только в соковыжималке маленькие зубья торчат. Несколько стеблей вставляют в начало, крутят ручку сбоку. После первого раза складывают измочаленный стебель вдвое и проводят снова через станок. Так раз шесть и из пяти стеблей выйдет литр три сока.

Тростниковый сок и муан-муан из африканского желтого жареного риса, с белой фасолью и креветками, обжаренными в арахисовом соусе, подаваемого на капустном листе. Я в раю!

Если меня ангелочек на скамейке не остановит.

Гимназические качели, с вяло покачивающейся на ней дочкой лорда, представляли собой металлическое основание, с треугольниками по бокам, соединенными штангой. На штангу навесили изящную сиденьку, способную уместить пару влюбленных или стайку девушек без комплексов. Отчего же Глэдис сидела на ней одна?

Наверно дело в табличке «Эту качель, к четырнадцатилетию славной леди Глэдис Беллингем изготовил мастер Форхэм Корновилл». Год, герб мастера.

— Таблички. — с гордостью за принцессу сказал я. — Они повсюду. Раньше мне хотелось написать на футбольном мяче «Этот пухлый кругляш был надут ножным насосом леди Глэдис самолично. Её драгоценной правой ногой. Первого марта, две тыщи тридцать четвертого года». Тогда бы меня никто не остановил, кубок точно был наш.

Шутка ей понравилась, уголки милых губок поползли вверх.

— Ты должен сам стараться. — для порядка проворчала она, вглядываясь в моё лицо. — Всё хорошо с лицом?

Посчитав, что моя роль доблестного оруженосца, исполнительного секретаря, верного шута и постоянного раздражителя на сегодня окончена, я вцепился в скрученный трубочкой капустный лист с муан-муан. Ответить не смог, утвердительно кивнув.

Я расположился напротив, позвавшей меня принцессы. Присел прямо на аккуратно подстриженную траву, скрестил ноги, стараясь избегать взгляда на задорные коленки Глэдис, выглядывавшие между белыми школьными гольфами в серую полосочку и клетчатой школьной юбкой.

За растительностью гимназии: деревьями и травой ухаживает школьный садовник. Местных собак и живности нет. Британцы всех обезьянок в городах, первым делом отстреляли. Вот еще, будет какое-то чудовище леди за волосы хватать, выпрашивая банан. Или хватать на ужин породистую кошечку с крыльца.

Единственные обитатели сада гимназии: Бонька и Толстопуз. Нет, представитель кошачьих из них только один, последний. Бонька — это белка.

Сейчас она осторожно выглядывает с ветки драконова дерева. Крона у растения мощная и большая, дарит тенечек и прохладу, привлекает множество бабочек. И плоды дерева, и бабочек Бонька жрет. Принимает подношения школоты, но пуглива. Запах муан-муана её привлек, и теперь она изучает меня. Можно ли иметь со мной дело, не сделаю ли я из неё мишень для дартса, коврик на подставку для ног у кресла.

Всякое с этой школотой бывает. Бонька высунет мордочку, поглядит, переместится ниже. Зависнет на хвостике, цепляясь за веточку, протянет заднюю лапку, нащупает кору, вцепится коготками и сместится еще ниже.

— Милашка! — вырвалось у меня.

Глэдис поглядела на меня потрясенно. Траектория перемещения рыжей ниндзя лежала над её головой. Вырвавшиеся слова, она приняла на свой счет.

— Да как ты посмел! — грозно сказала она мне, покраснев. — Вот так сразу, без ухаживания и цветов! Без сонетов Байрона и соплей про классовое неравенство! Без золотых эполетов на мундире, да вообще без мундира! Я вынуждена буду тебя строго наказать.

— Я-я-я… — непроизвольное заикание сковало мой речевой аппарат. — Да я про белку!

Истерично выкрикнув последнюю фразу, я тыкнул наверх рукой. Бонька немедленно спряталась за ветку.

Вздернув голову, Глэдис посмотрела на мирно цветущее дерево, без признаков живых существ на нём.

— Так вы еще и трус, мистер Эйвер Дашер. — с горечью постановила она, встав с качелей. — Морочите голову девушкам. Вы как паук: только плетете паутину из томных взглядов и пустых слов. Я позабочусь о женской половине славной гимназии. Они должны знать, что вам нельзя верить.

Произнеся эту обвинительную речь, она вырвала из моих рук фляжку с соком, запила горечь раскрытия моего психотипа сладким напитком. Всунула мне в руки пустую посудину, и ушла не оглядываясь.

Я остался сидеть в полном охренении и сушняке. Только осмелевшая Бонька кралась по стволу. «Глэдис ушла, уж с одним человечком я справлюсь.» — было написано на её морде.

— Ну спасибо, родная, — процедил я, — где же ты минуту назад была.

Но кусочком муан-муана все же поделился с белкой. Животные не должны страдать от женских заморочек. Никто не должен. Это сугубо мужская, элитарная миссия.

Не в самом лучшем настроении я приплелся на пятый урок. «Сгоряча Глэдис про остальных девушек ляпнула, через урок остынет» — твердило одно полушарие. «Нам конец, пиши завещание» — категорично утверждало второе.

Но довольно скоро про Глэдис я забыл. Магическая и натуральная философия поспособствовали. Ранее существовала только натуральная философия. Предмет изучал основы устройства мира: как его понимали в то время. Однако с появлением магии, понимание несколько пошатнулось. Хоть папа римский сразу заявил — это подарок Христа, многие задавались вопросами. Вроде: «а че это магию дали моему толстому рыжему соседу, который бьет жену и давно забыл тропу к церкви? Или тому мальчугану, пасущему овец. Бог настолько любит овечек? Ах, это новый элемент „скруп“? Выделите и взвесьте килограмма четыре, у меня большая семья».

Вот только это так не работает. От передоза скрупа человека разрывало с яркими спецэффектами. Химики собрались на всемирный форум, долго спорили потом вперед вышел француз Бертолле, тот самый, именем которого назвали новый порох, шаркнул ножкой: «ну суи десоле, мы дико извиняемся, сейчас можем сказать только две вещи. Скрытая реакция идет постоянно в каждом из нас. Каждый человек превращается в мага каждую секунду. И в ту же секунду идет процесс обратимой реакции. Существует какой-то барьер активации для начала протекания необратимой реакции превращения человека в мага. Дайте химикам на дальнейшие исследования восемь триллиардов золотых франков, восемьсот красивых девчуль и остров с пальмами — мы всё порешаем за пару лет.»

Последняя фраза выдумана, запросы были скромнее, но за сто с лишним лет никакого существенного понимания процесса не произошло.

Возникшая магия — редкое явление. В первый год в мире появилось десять магов и неизвестное количество эсперов. С тех пор в год, число незначительно колебалось. Многие погибали в конфликтах, тем не менее, на данный момент, около тысячи магов на Земле присутствовало. В Великобритании их было почти под двести, больше любого другого государства, но не сказать чтобы сильно.

Мистер Флейшнер всё, что человечество знало о магии нам рассказал за полгода. Научились, например, составлять объемную Карту мага, определяющую восприимчивость персонажа к ветвям магии. Так-то все маги универсалы: просто один может шар огня за три секунды, другой за десять скастовать, с разной мощью. Эспер от мага отличается отсутствием ауры в наблюдаемом диапазоне, его сила зависит от яркости и частоты использования развитого воображения. Эспера могут видеть маги с показателем в ментальной силе от пятидесяти и выше. Джулия Робертс — одна из них, её показатель шестьдесят три. Кстати, всех магов, после раздачи им титулов, сразу запрягли на государство отработать определённое количество часов в год. Это кроме обязательного участия в боевых действиях. Маги — единственный класс, дуэли между которыми запрещены на каком-либо оружии и использовании способностей. Хотите побуянить? Набейте друг другу морды.

Всё это мистер Флейшнер рассказывал с огоньком и примерами, но толи знаний на самом деле было немного, то ли тщательно от всех секретили, хватило на ненадолго. Потому он принялся за байки и всяческие легенды. Неплохие, с огоньком и скримерами, однако без «воды и огонька» их суть сводился к простому факту. Пропаганде.

Проще говоря, остальное время обучения препод нас идеологически мотивировал. Эсперы — наитёмнейшее зло, слуги дьявола и его аватара на Земле, Тёмного Властелина. Маги — добрячки, настоящие христиане, борцуны за всё человечество. На уроке он нас спрашивал, кто ходил на казнь и что каждый из нас вынес.

На вопросе ко мне я сказал, что с одной стороны правильно публично предъявлять народу доказательства своей деятельности. Маги клевые, лондонское братство «Извечного света» рулит. Долг каждого подданного короны им помогать. С другой стороны, мероприятие стоит сделать более комфортным для горожан. Вместо огня использовать силу льда, запахи станут не настолько шокирующими. И вообще, может стоило попробовать подкупить этого данного эспера — что мы всё пытаем, да убиваем. На багаже страха далеко не уехать. Домик ему в деревне, коровку породистую и бочку варенья пообещать. Или ментально влезть в сознание пациента, внушить ему, что он глубоко законспирированный агент Великобритании в тылу эсперов. Изящнее надо работать, глубже вспахивать вражеское поле.

— Эх, молодость, — пустил ностальгическую слезу мистер Флейшнер. — Сколько прекрасных идей, какой полет фантазии.

На моей первой «Ашке» по предмету, внесенной недрогнувшей рукой преподавателя в журнал, урок закончился. Наступало время английской литературы. И этот урок оказался сдвоенным. Такое иногда случается в любом учебном заведении. Преподаватели не железные — заболевают. Классы сводят специально: в целях конкуренции. В попытке оценить равномерность знаний: какой класс сильнее. Причин тому бывает множество, в детали гимназистов не посвящают.

Просто в класс вплыла наш ужасный и прекрасный препостор с двумя пособницами, поглядела на затихших школяров и объявила: сдвоенный урок, аудитория восемь на первом этаже.

Посмотрела на меня — я попробовал притвориться Бонькой. Рыжей невидимой бестией. Пугливой милашкой в окружении расцветших светло-красных тычинок, робко смотрящей на окружающий мир.

— Мистер Дашер, соблаговолите повторить нижесказанное для всех. — потребовала она.

— Леди и джентльмены! — с энтузиазмом начал я. — Наш великий препостор приглашает всех на урок английской литературы и поэзии, совместный с первым классом. Форма одежды обычная, томик Байрона в руках обязателен, слезы умиления на глазах по желанию. Аудитория номер восемь.

— В целом неплохо. — сказала Глэдис и намекнула. — Слёзы умиления могут оказаться настоящими. Для плохо разбирающихся в предмете.

Потому с тяжелым сердцем я зашел в большую аудиторию и взобрался на верхнее место. Там напряг память пациента в попытках отыскать базу из прочтенных книг.

Как суровый пацан, настоящий спортсмен и представитель натурального сообщества, в литературе Эйвер не шарил. Да, был самый первый памятник культуры, на который все британцы фалломорфировали — поэма Беовульф. Я на него киношку смотрел, отличная вещь, незаслуженно прошедшая незаметно в кинопрокате нулевых. Чосер с его «Кентерберийскими рассказами» был парнише смутно знаком. Шекспир, наш Уильям, его и последний бомж знает. Писал стихи у англичан Байрон. Ах, да — как же без Робинзона Крузо и Гулливера.

В период «Года вулканов» было слегка не до литературы. Только в конце шестидесятых годов девятнадцатого века появляется первое осмысление прошедшей катастрофы. Александр Дюма вступил в «Год вулканов» маститым литератором, сражался в дивизии генерала Фуа, после её разгрома в трехдневной битве при Джиджеле, попал в плен к племенам берберам. Его освободил британский корпус, Дюма примкнул к англичанам, сражался вместе с ними, перешел под британскую корону, поскольку сообщение между европейскими колониями в Африке было делом очень трудным. В пятьдесят лет, отслужив положенный срок в армии, занялся драматургическими произведениями во второй столице Великобритании. Автобиографически описывая военные действия, пишет «Три волшебника и бард», с названием-отсылкой на своих мушкетеров, о британских магах и французе, неделю оборонявших переправу через реку Конго, от восставших племен баконго, среди которых было несколько эсперов.

Шарлотта Бронте в пятидесятых вместо «Джен Эйр» пишет «Зе Сосерис оф зе Эйр» (то бишь «Ворожея Воздуха») про унылую барышню, последнюю на магических курсах, яростно превозмогшую лень и ставшую спасительницей Великобритании. Но не успевает стать известной как автор, погибая в налете туземцев. Вместе со своей сестрой Эмили Бронте, таки написавшей «Грозовой перевал». В книге остались призраки. Только это не мистика от подвыпивших джентльменов, а вполне себе материальные и злобные твари. В ней описано нападение повстанческой армии племен Центральной Африки на Великобританию.

Их рукописи станут известными и опубликованными только в семидесятых.

Это я уже со своей памятью сверялся, заподозрив расхождение. Пусть ни одна из известных сестер Бронте мной не прочитана, но есть роскошные сериалы. Мамка моя обожала киношку по викторианскому периоду Англии, а я приезжая в родной дом, становился заложником её вкусов. Невольно просвещаешься, когда жуешь картошку с мясом, таращась на ящик с разодетыми барышнями, а тебе с жалостью говорят, что джентльмены у Бронте не чавкают.

Появился Стивенсон, но его книга была не про пиратов, хотя по остросюжетности, я бы сказал, превосходила земную версию. «Остров эсперов» — кровища, слезища, вонища. Последнее, потому что эспер из книги воздействовал на обоняние.

Короче, романтизмом та эпоха вообще не отличалась, насколько я понял. Эпико-героический период не только английской — всемирной литературы. Вот он больше всего нравился и был известен Эйву. После него краткая выжимка мозгов Эйва по английской литературе зияла пустотой Из современного пацан читал Аберкромби с его «Законами магии». Веселая книга, сказал бы поклонник творчества этого фантаста с первой Земли. Как же удивительно, что он появился и в этой версии Земли. Ограничусь спойлером, что во втором варианте было немного по-другому. Грязнее. Отвратительнее.

Мои мысли прервала препод по литре. Элеонора Гроув бойкая, массивная женщина лет сорока, в очках и кактусом на голове. Такое впечатление создавалось из-за высоко заколотых, в три пучка, волос. Гроув зашла, с модным зонтиком под мышкой, поздоровалась и велела всем сесть. Между прочим, она и факультатив по музыке вела у девушек. Заместитель директора, леди-суперинтендант. Влиятельная женщина в гимназии.

За Гроув зашла Глэдис с Анной-Марией. Препостор могла себе позволить заходить следом, полномочия позволяли не рассматривать это опозданием. Анна-Мария сели ниже меня.

Глэдис почему-то направилась наверх, заговорщически ухмыляясь.

— Левее на полтора метра. — достигнув меня, скомандовала Глэдис. — Отменное чутье у вас мистер Дашер.

И села рядом со мной.

Лишившись дара речи, я смотрел как она достает с нижней полки под партой, тетрадь, ручку и учебник. Так Глэдис, оказывается, сидит в самом конце. Я думал она из тех, кто преданно сверлит взглядом училку с первой парты.

— Здесь моё место только в этой аудитории. Мне сверху всех видно. — любезно объяснила Глэдис, поймав мой недоумевающий взгляд. — Да и миссис Гроув любит спрашивать отнюдь не первые ряды. Шансы на ответ и «Ашку» на этом месте.

«Ей на Ашку, мне на Дешку» — моментально приуныл я. — «Вот же попадалово!»