История дьявола

2 ДВУЛИКИЕ ДЕМОНЫ ОКЕАНИИ

Прежде всего нам следует взглянуть на себя со стороны. Ни для кого не секрет, что дьявола не ищут где попало. О безрезультатных поисках вспоминают, наверное, не чаще, чем о том, как звонили в двери людей, которых не было дома. Я не нашел дьявола ни на одном островке Тихого океана так же, как не обнаружил, например, в Африке. Однако мне хочется начать рассказ с Тихого океана, ибо именно там я сделал для себя самые неожиданные открытия.

Тихий океан поражает воображение европейца настолько, что голова начинает идти кругом и нарушается душевное равновесие. В семидесятые годы я отправился из Лос-Анджелеса, чтобы неспеша объехать эту часть нашей планеты, покрытую на девяносто пять процентов водой и овеянную множеством уже начинающих забываться мифов, прочитав на дорогу в качестве напутствия работу Маргарет Мид «Coming of Age in Samoa», о которой мало кто вспоминает в настоящее время, а также ознакомившись с очерками Малиновского об островах Тробриан. Остановка на Гавайях была непродолжительной и приятной во всех отношениях. Гонолулу мне показался экспортным вариантом Майями, где сбитые с толку голуби искали корм на искусственном газоне «Royal Hawaian Hotel» на Ваикики-Бич. Как оказалось: острова Мауи и Оаху отданы на откуп туристам. Это еще не был Тихий океан, каким я ожидал его увидеть, отправляясь в дальнее путешествие. Спустя несколько дней самолет приземлился под вечер в Паго-Паго, столице «американских» островов Самоа, названных французским исследователем Луи Антуаном де Бугенвилем «архипелагом мореплавателей». Единственной приличной гостиницей в городе был отель «Rainmaker», в переводе «Творец дождя», — просторный деревянный сарай с серыми стенами и более или менее изолированными дряхлыми пристройками, где, как рассказывают, Сомерсет Моэм написал книгу «Rains»; примечательным в этой гостинице было также то, что обслуживающий персонал состоял исключительно из рослых женщин бодлеровского типа с неотразимыми улыбками.

После того как я устроился в гостинице, до обеда оставалось еще больше часа. Решив не терять времени даром, я отправился на экскурсию в город на готовом вот-вот развалиться такси с еще более разбитыми амортизаторами, чем пользующиеся печальной известностью колымаги Гаваны под громким названием автомобили. На поворотах машину все время заносило в сторону бушующего моря, хотя мы плелись со скоростью черепахи. Мы поехали еще медленнее после того, как наш путь пролег через деревню. А так как был праздник, проезжая часть была запружена людьми. В самом центре толпы с важным видом восседал деревенский староста, весьма импозантный пятидесятилетний мужчина с мощным обнаженным торсом, председательствуя на церемонии, о которой я раньше не один раз читал. Одну за другой ему подносили циновки, и он с видом знатока внимательно осматривал дары своими огромными миндалевидными глазами и оценивал качество работы пухлым указательным пальцем. Похвалы удостаивались плотно связанные fine mats, известные по описаниям антропологов; а так как на их плетение уходило много времени, они имели большую ценность и свидетельствовали об уважении, с каким односельчане относились к старосте.

В десяти часах лета от Лос-Анджелеса и Голливуда с его картонными дворцами и оглушительными дискотеками текла размеренная жизнь, и мне вдруг показалось, что я очутился в прошлом веке, а может быть, и еще раньше.

Подобные потрясения переживаются быстрее, чем осмысливаются. Однако я точно знаю, что именно с этой минуты Тихий океан навсегда покорил мое сердце. Немного позже я вспомнил путешественников прошлого, и замечательное творение Дидро «Приложение к путешествию Кука», и всех «добрых дикарей» из мифов XVIII века. Здесь не было ни «дикарей», ни «добрых» людей в примитивном понимании этих слов, как у Руссо, а просто-напросто мужчины и женщины, не обремененные, как мы, технократическим высокомерием и меркантильными интересами. В тот год, когда я побывал в Паго-Паго, в гостинице был, как мне кажется, единственный во всем городе телевизор, да и тот с таким нечетким изображением, что я тут же отказался от мысли увидеть на экране хоть какое-то отражение происходивших в мире событий. Одна из особенностей путешествий в отдаленные края состоит в том, что о конце света, если он все же произойдет, люди узнают лишь на следующий день.

Больше чем некоторые африканские народы, которые все же остаются не менее притягательными своей естественностью, отсутствием притворства и хитрости, не говоря уже о ложной скромности, какую мы демонстрируем всякий раз, когда оказываемся на европейских пляжах и в ночных заведениях, жители многочисленных архипелагов Тихого океана еще совсем недавно умели оказывать стойкое сопротивление тлетворному влиянию Запада. Здесь с первого взгляда проникаешься уверенностью в том, что жизнь на островах не менялась с давних времен. Ни тефалевые сковороды, завезенные в единственный магазинчик Апиа на западном Самоа, ни корзины, сплетенные из искусственных волокон, которые я видел в руках домохозяек в Наинди на островах Фиджи, ни даже транзисторные радиоприемники у детей местных богатеев на островах Тонга, ни несколько допотопных автомобилей в Порт-Морсби, ни даже бюстгальтеры «мирабелла» на Маркизских островах, которые женщины начали носить после одной из проповедей местного епископа, — ничто не смогло внести нового в размеренную жизнь аборигенов. Отказ в сигарете на Новой Гвинее, где проживают папуасы, может стоить вам жизни, так как вас могут обвинить на вполне законном основании в отсутствии душевной щедрости. На Фиджи отказ от услуг местной красотки рассматривается как оскорбление местных обычаев, то есть провинность, за которую прощают только иностранцев, людей непосвященных. Готовясь к путешествию в Порт-Морсби, я заранее положил в карманы две пачки сигарет. Что же касается Фиджи...

Мне хотелось бы признаться в этой части своего рассказа, что я не смог остаться беспристрастным и полюбил Океанию. Невозможно что-то дельное написать, не испытывая ни любви, ни ненависти. Я нашел там нечто такое, что могло произойти со мной в другой жизни. Я был в восторге от того, как величественная матрона, кормилица последнего короля, с удивительным достоинством выставив вперед пышную грудь, следила строгим взглядом в находившемся в Апиа ресторане «Туситала» (в переводе «Рассказчик историй», названного в честь Роберта Луиса Стивенсона) за порядком в обеденном зале; меня поразило, как в один ненастный вечер официантки гостиницы «Rainmaker» подавали мне традиционное блюдо из лангуста, словно танцуя фарандолу; мне по душе пришлась хитрость плутоватого торговца товарами местных ремесленников в Порт-Морсби, когда я попросил у него образчик Cargo Cult; меня удивил мальчишка из Тонга на пляже, когда он торжественно заявил, видя мои приготовления к купанию, что местная «религия» запрещает купаться по воскресеньям, и протянул мне в качестве компенсации за несостоявшееся удовольствие цветок плюмерии; я нашел забавной страшную в своей свирепости улыбку почти обнаженного папуаса с перьями на голове, когда он выхватил у меня из рук фотоаппарат со словами, что мне следовало бы сменить фокус для съемки местного пейзажа; меня позабавили плодоядные летучие мыши в клетках в «Туситала», похожие на плюшевых медвежат, которые дремали вниз головой в зонтиках из черного каучука и казались совсем безобидными, что тем не менее не помешало им, не изменив позы, слопать все мои бананы; меня потрясла до глубины души предупредительность молодого человека на Маркизских островах, когда он соскочил с лошади, чтобы уступить седло, увидев, как я запыхался, идя по крутой тропе; я никогда не забуду грустной улыбки новозеландского шофера такси, который на мой вопрос о причине плохого настроения ответил, что он из племени маори, как будто этим можно было все объяснить; я собственными глазами видел хижины на Самоа, у которых убираются на день соломенные стены потому, что считается: честным людям нечего скрывать от соседей, и обитатели этих лачуг преспокойно раздевались на глазах у всех, кто проходил мимо; меня тронула трогательная забота горничной в Порт-Морсби, которая принесла в мою комнату букет цветов, когда я не смог выйти из гостиницы из-за оживленной перестрелки под окнами, справедливо решив, что столь близкие выстрелы вызывают у меня некоторое беспокойство...

Меня поражала предупредительность местных жителей, оставшаяся от былых времен, когда незнание обычаев не ставилось в вину только в том случае, если оно не было преднамеренным или же проявлялось иностранцами, которых всегда встречали с распростертыми объятиями, однако без кротости на лице и, тем паче, подобострастия...

Острова Тихого океана населены с незапамятных времен. И как раз здесь следует в первую очередь искать корень Зла, то есть дьявола.

По общему мнению, и я с ним вполне согласен, Зло как абстрактное понятие существовало всегда. Трудно устоять перед соблазном отнести болезни, неприятности, бедствия и катастрофы, в том числе и смерть, на счет какой-то единственной всепобеждающей силы. И вполне понятным представляется желание приписать ей духовную мощь, называемую со времен изобретения письменности «богом», против которой человек бессилен что-либо сделать. Напрашивается мысль, что потомок Каина в своем первобытном простодушии оказался неспособным разобраться во всех противоречиях окружающего мира и возлагал на Великого Злого духа, предка дьявола, ответственность за все выпавшие на его долю муки и страдания. Создается впечатление, что миллионы лет назад человек был так напуган лавинами, громом, землетрясениями, хищными животными, лесными пожарами, смертью близких, что придумал злого гения, которого обвинил во всех бедах.

Однако эта гипотеза не подтверждена доказательствами. Что же касается религий на заре человечества, то мы практически ничего не знаем о неандертальцах, появившихся на Земле восемьдесят тысяч лет до нашей эры и исчезнувших тридцать пять тысяч лет назад, или же о наших непосредственных предках, кроманьонцах, хотя есть все основания утверждать, что они во что-то верили, если судить по сопровождавшим погребение ритуалам. Наскальные рисунки Солнца, мужских и женских половых органов, олицетворявших собой физическую силу и плодородие, дают нам повод утверждать, что у древних существовал культ жизни. Однако для полной реконструкции прошлого нам многого не хватает. Не опираясь на письменные источники, мы можем только догадываться, с какими речами выступали перед сородичами старейшины племени, занимавшиеся врачеванием и, согласно поверьям, умевшие общаться с богами, а также колдуны, врачеватели — medicine теп, — чьи рассказы легли в основу передававшихся из поколения в поколение легенд.

Мифы являются единственным источником знаний об истории первобытного общества. Как сказал по поводу существовавших в те времена религий один из самых известных антропологов Андре Леруа-Гуран, «все покрыто мраком неизвестности». Можно, например, назвать смелыми гипотезы о том, что у древних людей были культы «мертвых» и безличной одушевленности всех предметов и явлений окружающей человека действительности, ибо по поводу первой из них «существуют только смутные догадки», а о второй можно сказать одно — «это смутное предположение, где реальные события так тесно переплетаются с вымышленными, что даже после исследований, проведенных на протяжении последних трех четвертей века, и десятков раскопок до сих пор ведутся горячие споры»[1]. И бесполезно искать воплощение Злого духа в лошади, бизоне, баране, зубре, северном олене, мамонте, змее, рыбе и не знаю в каком еще звере из породы кошачьих, — вопрос по-прежнему останется открытым. Одно лишь ясно: «доисторический человек», хотя было бы ошибкой так называть его с этнической, географической и хронологической точки зрения, был религиозен.

Вопреки бредовым статьям о мегалитах, менгирах и дольменах, построенных в эпоху неолита, которые священнослужители прошлого окрестили дьявольскими творениями, мы до сих пор не знаем, какому культу поклонялись их создатели, и, следовательно, нам не известны мифы, вдохновившие наших предков на этот гигантский труд. Некоторые данные, как-то: расположение на местности, ориентированность на солнцестояние и экватор — позволяют отнести их к памятникам солнцепоклонников. Однако строгий историк воздержался бы от столь скоропалительного вывода[2].

Отправляясь на поиски генеалогического древа дьявола, следует обратить внимание на некоторые культурные памятники, дошедшие до нас со времен среднего палеолита и неолита, то есть созданных 60 000 — 8000 лет до н.э., а также оставшиеся — а их большинство — от неолита и бронзового века. И мы можем сделать вывод, что все предметы культа олицетворяют собой символы жизни, о которых мы упоминали выше. Все говорит о том, что древние народы прославляли жизнь и в особенности Солнце, часто изображая его в виде Великого охотника во время конного пробега по небесам. Грин[3] писал: «В большей части центральной, восточной и северной Европы... в отношениях людей к сверхъестественным силам преобладало, по всей видимости, поклонение Солнцу, как чудесному явлению». И такой противовес Богу, как дьявол, похоже, в те времена отсутствовал. Иными словами, вопреки высказанной выше гипотезе, страх и ненависть к силам Зла, испытываемые людьми в древности, не были столько сильны, сколько любовь к жизни.

По многим причинам не следует спешить разделять мнение «модернистов» или европейцев. Так, Мирсеа Элиад в своей знаменитой «Истории поверий и религиозный идей»[4] пишет о «найденных в Палестине женских статуэтках, созданных 4500 лет до н.э., то есть в эпоху неолита, которые изображают Богиню-Мать в самом уродливом и отталкивающем виде». Не спорю: найденные в Мунхата фигурки и в самом деле могут показаться мало привлекательными. Однако разве они были таковыми для тех, кто их создавал? Какой видели современники Венеру Леспугскую, похожую на страдающее от ожирения чудовище? Была ли она символом плодородия или эталоном красоты? Какими критериями красоты руководствовались люди в ту эпоху? Можно с уверенностью сказать, что они были явно не такими, как в настоящее время, ибо наши взгляды изменились даже по отношению к людям, жившим в прошлом веке. Ценители западной культуры находят уродливыми скульптуры африканских мастеров, воспевающие женскую красоту, так же как конкистадорам показалось чудовищным искусство ацтеков. Все дело в восприятии: в наши дни мне не раз приходилось сталкиваться с людьми, которые восхищались картинами Пикассо.

По скульптурам или наскальным рисункам быков или женщин, найденным на местах доисторических стоянок людей, которые жили восемь или десять тысяч лет до нашей эры, например, в Хасиларе, Катал Хоюке или Тель-Халафе, нельзя составить мнение о верованиях и обрядах. Впрочем, Элиад признался, ознакомившись с найденными в Баварии и в окрестностях Вюртемберга древними черепами, что нет никакой возможности определить: умерли люди естественной смертью или же были обезглавлены по какой-то неизвестной причине (вполне можно предположить, что это было сделано с целью их увековечения, как было принято в Меланезии, где с черепов отливались глиняные формы, чтобы они выглядели как живые), или же убиты охотниками за человеческими черепами или каннибалами.

Метод «этнологических параллелей», на который ссылается Элиад, говоря о средстве, при помощи которого можно найти сохранившиеся древние верования в современных «примитивных» религиях, является весьма спорным, ибо никто не может поручиться за то, что они остановились в своем развитии. Само христианство во многом изменилось за прошедшие два тысячелетия. У католика конца нашего века, по крайней мере каким мы его знаем, мало общего с христианином времен первого церковного собора в Ницце.

В первой главе я хотел бы прежде всего позволить себе не согласиться с излишним евроцентризмом, берущим за основу при восстановлении прошлого свою считавшуюся ранее эллинской (к которой она скорее относилась враждебно), затем христианской культуру, прежде чем она превратилась в научно-позитивистскую. После того как начал применяться порох, изобретенный сначала в Китае, а затем вновь открытый (после Херона Александрийского в I веке до н.э.), была придумана паровая машина, а много позже высвобождена сила атома, Запад возгордился и не замедлил дать об этом знать всему остальному миру, и прошлому и настоящему. Мы, по всей видимости, спутали технологический прогресс с развитием философии, которая, по своей сути, не подвержена эволюционному процессу.

На страницах этой книги я буду не раз ссылаться на появившиеся в печати за последние десятилетия многочисленные работы по антропологии и этнологии — двум дисциплинам, значительно расширившим кругозор людей, — которые слегка умерили наш пыл принимать Европу за пуп земли, а себя за главных действующих лиц истории, что все же не помешало утвердить нас в высокомерном отношении ко всему остальному миру. В 1922 году один из виднейших антропологов Люсьен Леви-Брюль сделал в своей работе «Первобытный менталитет»[5] ряд обобщений, которые и семьдесят лет спустя ставят нас в тупик. В главе, посвященной значению снов для первобытных народов и повлиявших на их культуру, он пишет, что для новозеландской народности маори, индейцев Северной Америки, аборигенов Австралии, племени батак на острове Суматра и для многих других народов сны имели огромное значение, так как считались отражением реальной жизни. Ссылаясь на сведения, полученные от миссионеров, он рассказывает, как «первобытные люди» часто обращались в христианскую веру после увиденного вещего сна. «Нередко случалось, что все усилия миссионера обратить в христианство туземца были тщетными до той поры, пока ему не приснился бы сон, а еще лучше, если он повторился», — писал Леви-Брюль, словно речь шла об особенности характера «первобытных людей». Далее он продолжал: «Вот один из доводов, позволяющий отнести такое мышление к разряду «дологического», — формулируя основополагающее понятие антропологии, которое позднее получит развитие в работе Клода Леви-Строса «Первобытная мысль».

Хотелось бы знать, к какому выводу пришел бы один из первых антропологов, если бы он узнал, что некоторые наши президенты и министры не принимают важных государственных решений, пока не посоветуются с ясновидящими или астрологами и не познакомятся с многочисленными гороскопами, предлагаемыми средствами массовой информации в начале каждого дня сотням миллионов проживающих на Западе людей. «Для всех, кто рожден под знаком Водолея, сегодняшний день может оказаться неблагоприятным!» Так кто же больше подвержен предрассудкам?

Присущее первобытному обществу «дологическое» мышление отличается, по мнению Леви-Брюля и современных антропологов, от менталитета людей, живущих в условиях современной цивилизации. Однако в таком случае напрашивается вопрос, как нам относиться к научному толкованию снов — психоанализу, завоевавшему прочное место в культуре просвещенных народов. И разве не прибегают к услугам психоаналитиков некоторые руководители, принимая специалистов на работу на вакантные должности? Не следует ли сделать вывод, что технологические цивилизации отступили в своем развитии назад и опустились до уровня «дологического» мышления? Или же сны пациентов, обследуемых на черных диванах во время сеансов психоаналитиков, и сны ищущих работу людей имеют другое значение и содержание?[6] Однако Леви-Брюль в своей работе отмечает, что «первобытные» народы не придают значения всем своим снам и что «кафры, как и все другие народы, определяющие свое поведение по снам, достигли такого уровня развития, что делили сновидения на плохие и хорошие и верили в правдивые сны, не доверяя снам ложным».

Безусловно, во времена Леви-Брюля у политических деятелей Франции и других стран (таким был, как говорят, президент Соединенных Штатов Америки Рональд Рейган) вошло в привычку тайно советоваться с прорицателями по поводу своевременности принятия того или иного политического решения.

Ранее Леви-Брюль также выделил, как типичный пример «дологического» мышления, веру индейцев племени лента гран чако (антрополог нашел при этом замечательное определение — «мыслительные процессы индейцев») в способность человека быть одновременно и здесь и там, на больших и малых расстояниях. Закономерен вопрос: приходилось ли читать Леви-Брюлю жизнеописания святых, почитаемых в христианских приходах Европы, в частности святой Бригитты Шведской и святой Терезии Авильской, воспаривших высоко над землей навстречу несчастному святому Георгию, который убил дракона (за это был удален из числа святых). Умерший в 1939 году Леви-Брюль не дожил до того дня, когда скончавшийся в 1968 году блаженный Падре Пио был объявлен святым в 1970 году папой римским Павлом VI за дар вездесущности, подтвержденный многочисленными свидетельствами[7].

Выводы Леви-Брюля ставят в тупик, вынуждая нас задаваться вопросами: разве «дологическое» мышление было присуще только «первобытным» народам, и чем таким особенным отличаются верования в вездесущность у индейцев гран чако от веры в такие же чудеса у современных итальянцев? Впрочем, глава этой книги, посвященная африканским религиям, должна развеять заблуждение о «дологической» природе мышления «первобытных» народов, ибо они по своей природе были глубоко религиозны, однако это вовсе не означает, что маори или индейцы племени гран чако не могли понять разницу между приснившимся во сне животным и увиденным наяву после пробуждения.

Наступило время пересмотреть многие постулаты антропологии. Так, Клод Леви-Строс выдвигал идею, что монотеизм (единобожие) способствовало развитию логики и техники[8]. Как доказательство правильности этого утверждения, нам тут же на ум приходит достигнутый странами Запада прогресс. Тем не менее при ближайшем рассмотрении мы не можем отрицать, что логическое мышление не было чуждо грекам, и поклонение не одному, а многим богам не препятствовало развитию научной и технической мысли, когда в III веке до н. э. Эратосфен рассчитал с точностью до тысячной доли километра длину земного меридиана, а в I веке до н. э. Херон Александрийский изобрел паровую машину. Кстати, и китайцам, отнюдь не придерживавшимся единобожия, было присуще логическое мышление, что позволило им сделать многие выдающиеся открытия: еще в IV веке до н.э. ими использовался для освещения природный газ, а в XIII веке была изобретена ракета. А практикующие политеизм (многобожие) японцы давно заткнули за пояс Западные страны, у которых только один Бог. Последнее наводит на мысль: не отстаем ли мы по причине нашего европейского высокомерия по отношению к любым «дикарям», будь то греки или потомки мандарина.

Выявив укоренившийся предрассудок, я хочу надеяться, что читателя не удивит отсутствие ссылки на заключения многих современных антропологов, которые утверждают: всякая религия — заклинаний или традиционная — является по своей сути «дологической» в узком смысле этого слова[9]. Выводы, которые можно сделать на основании данных, имеющихся о не оставивших после себя письменных памятников культурах, сводятся к тому, что религия всегда выполняла социальную роль. После появления работ Эмиля Дюркхейма в начале нашего столетия и в особенности после публикации основного труда ученого «Элементарные формы религиозной жизни» становится ясно: религия является неотъемлемой частью культуры. Эта идея расцвела пышным цветом и дала многочисленные отростки. Когда древние люди встречались с непознанными, грозными, а значит, по логике неандертальцев или кроманьонцев, сверхъестественными силами, такими как молнии, водная стихия, ветер, земля, хищники, или же молили о хорошем урожае, выздоровлении после болезни, успешной охоте или победе на войне, они соблюдали религиозные обряды. Ритуалы обязательно подразумевали распределение ролей, ибо нельзя было допустить, чтобы слабый человек, полагаясь на волю случая, вел от имени рода или племени переговоры со сверхъестественными силами один на один. Совершенно очевидно, что просьба, например, о заступничестве бога молний, сопровождавшаяся, по всей видимости, жертвоприношениями, несомненно отличалась от обращения, например, к божеству, управляющему водной стихией, и должна была происходить в какой-то определенный и исключительный момент[10].

И самое главное, с богами должен был разговаривать человек, облеченный полномочиями, пользующийся авторитетом и наделенный властью, как, например, вождь рода или племени, либо лицо, обладающее магическим даром, «врачеватель», знающий секреты лечения травами и умеющий влиять на ход событий. В первом случае происходит отождествление роли священника и функций короля, во втором — разделение полномочий, на что указал Дюмезиль (сомнительно, однако, что в те далекие времена существовала большая разница между королем и простым воином, племенным вождем или главой рода, которые, думается, не гнушались выступить с оружием в руках на защиту своих соплеменников).

В любом случае, религия в те далекие времена, так же как, впрочем, и впоследствии, была зеркальным отражением в реальной жизни коллективных поверий, совместно пережитого опыта и отношения к действительности. Эта тенденция, безусловно, менялась на протяжении тысячелетий в зависимости от окружающей среды и плотности народонаселения. Ибо отдельные ритуальные обряды навсегда отошли в прошлое вместе с практиковавшими их народами, в то время как другие, наоборот, появились, как, например, Cargo Cult в Океании.

Вот почему древние верования, предшествовавшие — одни на многие десятки тысячелетий, другие всего-навсего на несколько тысячелетий — трем современным великим религиям, не могут рассматриваться с позиций того, что от них осталось в современных вероисповеданиях. Если даже допустить, что гипотеза, приведенная на страницах этой книги лишь для того, чтобы избежать упреков в отсутствии объективности, верна в том, что так называемые «первобытные» племена оказались за рамками исторического развития из-за своей изолированности и отсталости, я продолжаю считать, что они все же развивались во время массовых переселений, войн, эпидемий, природных стихийных явлений, таких как извержения вулканов... Взять, например, папуасов, которых нельзя ограничивать такими же историческими рамками, как населяющие континенты народы, гораздо более многочисленные и процветающие за счет торговли и завоеваний; мы ни в коем случае не можем утверждать, что они не изменились со времен каменного века: во-первых, мы ничего не знаем о том, какими они были, а во-вторых, такая постановка вопроса неправильна по своей сути[11]. Можно только предполагать, что племена и, соответственно, религии изменялись не столь быстро, как населяющие континенты народы, и есть шанс, что по ним можно судить в той или иной степени о том, какими они были в своем первозданном виде. Проводя исследования, мы пытаемся заглянуть в наше далекое прошлое.

Например, на территории современного государства Папуа-Новая Гвинея в Океании люди жили еще сорок тысяч лет назад, а в Африке палеоантропологи ежегодно получают подтверждение, что именно на «черном» континенте впервые появился истинный родоначальник человеческого рода Homo sapiens sapiens. Разве религии, несомненно зародившиеся в доисторические времена, сохранились до наших дней в своем первозданном виде? Конечно, нет, и прежде всего потому, что они не остановились в своем развитии; к тому же мы практически ничего не знаем о них.

Возьмем, к примеру, остров Пасху, поднявшийся с морского дна несколько десятков тысяч лет назад в результате извержения вулкана. Он был открыт в 1687 году отпетым морским разбойником Эдуардом Девисом и какое-то время назывался «Землей Девиса», затем о нем все забыли, пока его не посетил в 1722 году голландец Якоб Роггевеен, и снова о нем никто не вспоминал до того дня, как у берегов Пасхи появились в 1770 году парусники под водительством вице-короля Перу. Остров, как предполагают ученые, был заселен в IV веке до н.э. Теперь он называется Рапа Нуи.

На примере этого острова можно видеть, как опасно делать поспешные выводы и восстанавливать действительность по мифам. Долгое время антропологи[12] придерживались мнения, что остров был заселен с двух противоположных сторон. Безусловно, на острове высадились полинезийцы, и подтверждение тому: корни слов местного языка. Вторая волна миграции берет начало от западных берегов Южной Америки, возможно Перу, о чем свидетельствуют чуждые полинезийцам обороты речи и знаменитые статуи, воздвигнутые, вероятно, неизвестным народом в тот период истории Перу, который носит название Тиаунако. Тур Хейердал полагал, что именно оттуда на остров пришла цивилизация несмотря на то, что ни морские течения, ни направление господствующих ветров не давали основания утверждать, что на Пасху высадились люди, приплывшие с западных берегов Южной Америки. И все же после долгих научных дискуссий эта гипотеза в начале девяностых годов считалась наиболее правдоподобной.

Однако в 1992 году два антрополога, Бахн и Фленлей, поставили ее под сомнение. Прежде всего потому, что большая часть флоры острова попала на остров из Юго-Восточной Азии через Полинезию. Ранее предполагалось, что по крайней мере тростник тотора происходит из Южной Америки, однако исследование пыльцы ископаемых растений позволило сделать заключение, что он рос на острове тридцать тысяч лет и появился значительно раньше цивилизаций в Андах.

Далее, после изучения антропологами черепа и зубов жителей острова Пасхи ученые пришли к выводу, что они принадлежат исключительно полинезийскому типу людей и не имеют ничего общего с народами, населяющими Анды. С лингвистической точки зрения, язык жителей острова ближе к полинезийским языковым группам, чем к наречиям, распространенным в Южной Америке. Даже таинственные надписи ронго-ронго больше похожи на полинезийские.

Наконец, грандиозные статуи, позволившие Хейердалу сделать вывод о влиянии цивилизации Тиаунако или же предшествующей общественно-экономической формации, имели много сходства с монументальными сооружениями, воздвигнутыми на Маркизских островах, Таити и Тонга[13]. Возможно, правильней было бы прислушаться к мнению капитана Кука, который в 1774 году сразу же определил, что первый увиденный им житель Пасхи обратился к нему на языке Таити.

Остров на протяжении тысячелетий населяли в основном, если не сказать исключительно, полинезийцы. Впрочем, именно полинезийские мореплаватели покорили большую часть островов Тихого океана, раскинувшегося на тридцать миллионов квадратных километров. Во все времена почитались подвиги моряков, и нам, европейцам, столь гордящимся открытием Колумба, стоило бы немного поубавить спеси, поразмыслив о том, какой смелостью и мужеством надо было обладать первопроходцам, сотнями отправлявшимися на утлых суденышках на освоение неведомых земель. Находившийся в изоляции с самого начала своего заселения остров Пасха представляет собой идеальную лабораторию для исследования возможного формирования идеи дьявола.

Именно отсюда я предлагаю начать кругосветное путешествие по странам и вглубь веков, чтобы восстановить генеалогическое древо Злого духа.

Учитывая влияние Востока или Запада, можно надеяться отыскать следы существовавших концепций о Зле. Посетив Пасху в 1934 году, задолго до того, как остров стал промежуточной остановкой для всех любителей экзотики, Альфред Метро писал, что местные жители почитают великого бога Макемаке, «верховного атуа и создателя Вселенной». Именно о нем услышали первые христианские миссионеры, однако его имя кануло в Лету после уничтожения местного духовенства в 1862 году[14].

Однако он не был единственным божеством, ибо в местном пантеоне можно найти упоминание о Ронго, Руануку, Атуа-метуа (или боге-отце) и многих других позабытых в наши дни богах. Они вступали в самые разнообразные и невероятные половые связи. Так, совокупившись с богом Округлость, Бог-с-ужасным-ликом породил виноград под названием «попоро», в то время как у бога Роща после связи с богом Ствол родилось дерево маринкуру. Наконец, существование высшего бога Макемаке наводило на мысль о том, что ему должен был противостоять не менее сильный чем он враг.

Однако такового не нашлось, ибо, по свидетельству Метро, «все существа, наделенные сверхъестественной силой, назывались по-разному: аку-аку или татан — слово, производное от имени «сатана» (лишнее доказательство того, что западные антропологи делали выводы при лингвистическом и, возможно, концептуальном анализе слов, опираясь на имеющиеся теории, что ставит под вопрос достоверность полученных ими данных). Между тем не следует относить к одной и той же группе богов всех привидений и добрых духов, готовых всегда прийти на помощь». Таким образом, татан не был единственным злым духом: местный календарь в то время насчитывал не менее сотни имен и включал далеко не всех духов. Кроме того, татан, становясь духом смерти, мог принимать обличье красивой девушки или доброго молодца, ведущего обычный образ жизни, или убогого калеки с истощенным телом, с выпирающими наружу ребрами, со спиной, на которой можно было пересчитать все позвонки. Хитрые и злые, они по ночам проникают в жилище, чтобы терзать живых людей. Однако, несмотря на проявляемую порой некоторую недоброжелательность, эти мелкие божества не воплощают в полной мере Зло и, хотя вышли из преисподней, не являются в нашем понимании посланцами царства Тьмы.

На Пасхе, где колдунами создана целая система табу, сверхъестественные силы делятся на добрых и злых духов и мало похожи на дьявола в том представлении, которое бытует у нас. С этими силами можно бороться, и если один колдун навел на кого-то порчу, другой, более сильный шаман может ее легко снять. Так, например, если на острове хотят свести какого-либо человека в могилу, то берут петуха и зарывают в яму вниз головой, затем утаптывают ногами землю, пока птица на последнем вздохе не прокукарекает имя несчастного. Бедняга неминуемо сыграет в ящик, если другой волшебник не снимет с него порчу. Иначе говоря, в религии на острове Пасха нет однозначного понятия добра и зла, и его подменяет борьба индивидуальных или коллективных антагонистических сил.

Итак, мы теперь знаем, что на острове Пасха нет дьявола. Посмотрим, может быть, он обитает на других островах.

Известный антрополог Бронислав Малиновский на протяжении семнадцати лет изучал племена Океании и, в частности, коренное население Тробриана. С 1914 по 1922 год он посетил более тридцати островов, разбросанных в океане на площади около ста пятидесяти тысяч квадратных километров к северу от Новой Гвинеи. Отчет о проделанной работе: «Аргонавты западной части Тихого океана»[15] стал одним из трех или четырех наиболее известных трудов по антропологии. В то время местные жители отлично видели разницу между lili'и, в переводе мифами, которые существовали с незапамятных времен, и реальной жизнью[16]. Так, легенды изобилуют упоминаниями о летающих лодках, о встающих из-под земли людях (как мужчины из греческой мифологии до появления первой женщины Пандоры), обладающих способностью молодеть, превращаться в животных и другими сверхъестественными способностями; однако островитяне знали, что такого не бывает в реальной жизни или, если быть более точным, не может происходить, ибо никто не видел, чтобы лодки летали. Когда один миссионер поведал местным жителям, что белый человек создал летающие аппараты, они обратились за разъяснением к Малиновскому, который показал фотографии самолетов; и тогда они спросили, существуют ли они на самом деле или же это lili’u. Святое писание, которое проповедовали миссионеры, они также воспринимали как миф и отвергали. По их мнению, чудеса случались в прошлом только благодаря магии, то есть способности если со временем и не совсем утраченной, то ставшей настолько редкой, что чудес почти не бывает. Однако до сих пор колдуны им служат посредниками между реальной жизнью и мифами со злыми духами.

Зло — а это прежде всего болезнь — причиняется людям посредством bwaga’u, в переводе колдуна, а также летающих ведьм, самыми опасными из которых являются невидимые человеческому глазу mulukwausi, парящих над вершинами деревьев и крышами домов и похищающих у человека легкие, сердце, кишки, мозг и язык. Затем идут духи tauva’u, вызывающие эпидемии. Способные превращаться в животных, — в таком случае они не чураются человеческого общества, и их можно опознать по яркому цветному пятну на коже, — они убивают свои жертвы ударом палки или кувалды. Однако их можно задобрить, предложив богатые подарки. К третьей группе злых духов относятся tokway, похожих на наших домовых, которые могут накликать только неопасные болезни.

Как и в трех основных религиях, признающих единого Бога, сфера деятельности злых духов весьма ограниченна: так же как духи покойников незамедлительно улетают на находящийся на северо-западе от Бойовы остров Тума, духи mulukwausi приходят с южной или восточной половины острова Бойова, а также с островов Китава, Ива, Гава и Муруа, в то время как духи tauva’u — с северного побережья острова Норманби, округа Ду’а’у, «и, в особенности, — пишет Малиновский, — из местечка под названием Севатупа».

Если сразу же обратиться к колдунам, они незамедлительно развеют чары злого духа. В качестве примера Малиновский приводит историю, рассказанную дочерью греческого торговца и жительницы острова Обурака. Когда девочка была еще совсем маленькой, к ее родителям зашла колдунья и предложила купить циновку. Отказавшись, родители предложили торговке слегка перекусить. Yoyova, в переводе ведьма, которая привыкла к тому, чтобы к ней относились с большим уважением, не на шутку рассердилась. На следующий день девочка слегла, ее болезнь была настолько тяжелой, что казалось: она вот-вот умрет. Дедушка по материнской линии обратился за помощью к другой колдунье, которая, приняв обличье mulukwausi, отправилась на поиски украденных внутренностей ребенка; найдя похищенное, она тут же совершила обряд по их водворению на место. Малиновский подчеркивает, что рассказчица говорила без тени сомнения в правдивости своих слов.

Мы нисколько не сомневаемся в подобных способностях yoyova. Магические ритуалы совершаются с применением неизвестных нам трав и веществ. Нет ничего невозможного в том, что разгневанная торговка использовала для своих гнусных целей ядовитые вещества, похожие на яды, к которым прибегают на Гаити, когда хотят превратить здорового человека в зомби, в то время как колдунья, к которой обратился за помощью дедушка, знала противоядие.

На островах Тробриан существует целый ряд ритуалов по защите от Злого духа, что говорит о незаурядном хитроумии тробрианийцев. Так, во время обряда kayga’u напускается нечто вроде тумана, мешающего mulukwausi найти дорогу к хижине.

Вера тробрианийцев в Злого духа напоминает наши суеверия: Зло совершается невидимыми вредными созданиями, однако порча может быть снята, если использовать обряды по изгнанию дьявола. Более того, известно местонахождение этих созданий: если наш дьявол обитает под землей, то злые духи тробрианийцев живут на отдаленных островах, и только некоторые из ник, как, например, mulukwausi, селятся в противоположной стороне от нашедших покой душ умерших. Однако не следует продолжать сравнение: демоны, вселяющиеся в «души» морских животных и растений, находятся с добрыми духами в некоем «демократическом» равновесии, и о них не так много сведений, как в основополагающих индо-арийских легендах о происхождении дьявола.

Новозеландские мифы[17] очень похожи на тробрианские. В них нет космогонии в прямом смысле этого слова, которую можно встретить у некоторых африканских племен, в частности догонов. И, так же как в тробрианских легендах, они содержат упоминание о том, что в далеком прошлом люди жили в канувшем безвозвратно «времени мечты», когда мифы были реальностью.

Все же не стоит делать поспешные выводы о том, что время мифов ушло, ибо еще совсем недавно папуасы руководствовались ими в повседневной жизни. И в наше время многие меланезийцы глубоко убеждены в том, что им не видать ни хорошего урожая, ни прибавления скота, ни счастья в личной жизни, если они не отметят как подобает праздник ямса или свиней. Однако похоже, что с оттоком жителей в города и особенно в столицу Папуа Порт-Морсби местные обычаи постепенно забываются. Некоторые предметы культа новогвинейских племен, как, например, сепик и маприк, которые еще можно было встретить в селениях в семидесятые и в начале восьмидесятых годов, почти вышли из обихода. То же самое происходит на Соломоновых островах и на острове Фиджи. С появлением телевидения, развитием ремесел, уж не говоря о расцвете индустрии туризма, возникла реальная угроза исчезновения религий Океании в ближайшие два или три десятилетия.

Между тем еще в семидесятые годы можно было найти немало свидетельств, позволяющих в общих чертах восстановить религиозные поверья. Являясь зародышами космогонии, «мифы, распространенные на большей части Новой Гвинеи, в северной и центральной Меланезии, — писал Макони, — повествовали о первородной паре культовых героев, часто мужского и женского пола, которые иногда противостояли друг другу. Каждое племя называло великих духов по-своему. Например, для племени межбра с Западного Ириана (остров Новой Гвинеи, поделенный в настоящее время между Индонезией и независимым государством Папуа-Новая Гвинея) они были Сива и Мафи, племя кума называло их Боли и Жеру, в то время как другие племена Новой Гвинеи — Килибоб и Мануп. Эта пара великих духов считается родоначальником всего, что существует на Земле. В основополагающих мифах речь идет о сотворении мира.

Малиновский указывает, что по своей сути мифология этих племен довольно расплывчата, ибо на юге Ириана, как в свою очередь отмечает Макони, в легендах рассказывается о создателях мира dema, обладающих сверхъестественными способностями. Однако, как и пара великих богов, духи dema, vui на островах Банк, wuu на Новых Гебридах, kibe у народности кума на Новой Гвинее, bапаrа на Шуазель и Соломоновых островах, находятся друг с другом в сложных, если не сказать антагонистических отношениях.

Как бы то ни было, ничто в жизни людей не совершается без ведома великих богов или духов. Землетрясение или болезнь, рождение ребенка или дождь — все происходит в результате вмешательства главных духов по своей собственной инициативе или же после обращения к ним колдуна. Впрочем, местные жители не любят и не доверяют колдунам, считая, что к ним следует обращаться только в том случае, если надо кому-то навредить.

Итак, мы видим, что меланезийцы не сомневаются в существовании двух духов-создателей, но при этом не делят их на хороший и плохой, так как полагают, что они не всегда являются носителями Зла. У отдельных племен духи предков считаются вредными, если принадлежат недавно усопшим покойникам, однако со временем они смягчаются характером и превращаются в добрых.

Подобную двойственность или, скорее, отсутствие четкого разделения на Бога и дьявола, которое существует у нас, мы можем наблюдать у австралийских аборигенов. Их мифология всесторонне изучена в самом начале нашего века[18], а так как они сами и их представления о мире детально исследованы, научно обоснованы и меняются от одного племени к другому, нам нет никакой необходимости их перечислять на страницах этой книги.

Прежде чем перейти к выводам, обратимся к истории. В 1887 году антрополог Андрью Ланг обратил на себя внимание научного мира сенсационным и весьма сомнительным заявлением о том, что австралийцы поклоняются одному богу. И даже сейчас нередко встречаются ученые, которые сначала объявляют об открытии, а только потом начинают упорно работать, чтобы доказать, что они не поспешили с обнародованием выводов. И надо было дождаться 1991 года, чтобы рассеялся иной, однако созданный по такому же образцу миф, хотя и не столь вредный, как заблуждение относительно всеобщего монотеизма, но тоже весьма спорный — о каннибализме динозавров. Восстановленные в XIX веке по костям динозавры были весьма непривлекательными на вид, из чего был сделан вывод о злобности характера животных. И когда из грудной клетки ископаемого скелета крупной особи были извлечены остатки более мелкого ихтиозавра, ученые решили, что нашли бесспорное доказательство того, что эти животные были мерзкими чудовищами, которые пожирали друг друга. Прошло почти сто лет, пока не было установлено, что страшные «каннибалы» оказались самками на сносях и маленькие ихтиозавры, якобы съеденные ими, были всего-навсего еще не родившимися детенышами. Вот так.

Уже давно некоторые ученые пытаются приписать австралийцам монотеизм (как и многим другим «первобытным» народам). Как указывает Рохейм, еще в 1925 году английский антрополог Герберт Базедов писал: «У племени аррундта высшим существом является Альтжерра. Этот добрый дух без устали следит недремлющим оком с небес за поступками суетящихся под ним на Земле людей. Местные жители настолько убеждены в постоянном присутствии над их головами божества, что наиболее излюбленным восклицанием человека из племени аррундта, например, когда он вступает в какой-то спор, являются слова: Altjerrim arrum, — что означает примерно следующее: «Да услышит меня Бог!» — и этой фразой как бы приглашают Альтжерра в свидетели...» Однако оказалось, что бог Альтжерра у племени аррундта не кто иной, как Альтжира, которому поклоняются другие живущие по соседству племена, и он ничуть не соответствует явно монотеистическому образу, списанному, по всей видимости, с Иисуса Христа; более того, как утверждает Рохейм, «выражение, приведенное Базедовым, встречается только у обращенных в христианство племен и появилось под влиянием миссионеров». Так пришлось отказаться от идеи австралийского монотеизма.

И все же в начале века больше прислушивались к выводам, сделанным представителями классической антропологии. Было установлено, что австралийские племена практикуют религии, прямо противоположные монотеизму и тому, что можно назвать моральным центризмом. Так, согласно поверьям племени мара, на небесах находятся два духа Minungara. Они одновременно добрые и злые, ибо всякий раз, как человек заболевает, они только и мечтают о том, чтобы спуститься на Землю и прикончить его; однако они не достигнут успеха, если на помощь человеку придет их вечный враг, живущий в лесах дух Mumpani. Несмотря на гнусные замыслы, которые порой возникают у них в голове, они по своей натуре добрые боги, ибо наставляют врачей, которые лечат больных людей. Такого же мнения придерживаются другие племена, как, например, бимбинга и анула.

Можно сколько угодно удивляться подобному противоречию, но оно явно объясняется толкованием окружающего мира, основанного на невозможности отнесения какого-либо явления к категории «хорошего» или «плохого»: ничто не является застывшим и может быть и тем и другим в зависимости от обстоятельств. Тот же дух в религии какого-то племени может быть в одном случае «добрым», а в другом «злым», или же тем и другим. У племени аранда из народности илиинка великий дух Альтжира добрый или называется «мара» (далее станет понятно, почему следует воздержаться от слишком поспешного перевода этого прилагательного), а у народности тжорита он уже злой. И, как отмечает далее Рохейм, «мара» не «добрый» дух в христианском понимании... Слово «мара» не несет дополнительной метафизической нагрузки: им можно назвать как демона, так и любого человека, если ничего не известно о его происхождении.

На этом не заканчивается анализ смысловой нагрузки слов, необходимый для понимания религий Океании. В самом деле, слово «демон» не подразумевает смысл, которое вкладывают в него европейцы, считающие, что оно означает слугу дьявола, действующего заодно со всем своим братством. Если же большинство демонов в австралийских поверьях действительно весьма зловредные, покушающиеся на людей существа, то у племени пиндупи существует демон, Mangukurata, который пожирает демонов! «Длинный и тощий, как жердь, он не имеет анального отверстия» (Рохейм). Просто немыслимо, чтобы в монотеистических религиях было упоминание о столь странной особенности тела; невозможно также представить, чтобы демон был в каком-то смысле сподвижником Бога, питаясь себе подобными. И тем не менее этот австралийский демон не имеет ничего общего с Богом, если даже и охотится на своих собратьев.

Говоря о житии сверхъестественного духа на небесах, мы подспудно сравниваем его с более или менее известными нам богами и даже с самим Всевышним — насколько эта тема внушает нам уважение. Однако у австралийцев все обстоит по-другому. Так, Альтжира, по замечанию Стрехлова[19], «является добрым божеством племени аранда... Он не принимал участия в сотворении мира, и благополучие людей его вовсе не волнует... Туземцы не боятся и не любят его. Они только опасаются, как бы на их головы не свалился небесный свод и не погреб под собой».

Схожие страхи народов, находящихся на огромном расстоянии друг от друга в пространстве и отдаленные во времени, как древние галлы и австралийцы, поражают не меньше, чем тот факт, что многие австралийские племена, такие как юму, пиндупи, питжентара, верят в то, что в созвездии Млечного пути обитает некое сверхъестественное существо большой красоты с собачьими лапами и светлыми волосами (напомним, что среди австралийских аборигенов встречаются блондины).

Хотелось бы заметить, что, если к своим божествам австралийские племена относятся с большей или меньшей почтительностью, демон для них — весьма глупое существо, которое легко обвести вокруг пальца. Так, в западной части Океании на Борнео даяки, живущие на берегах реки Катоенгоув, ставят у дверей своих жилищ во время эпидемий резные деревянные фигурки, надеясь, что демоны набросятся на них и уволокут с собой вместо живых людей. А у племени дьери в Центральной Австралии существует обычай посылать за колдуном, чтобы он колотил во время эпидемий по земле обернутым в солому хвостом кенгуру, заставляя покинуть жилище повинного в бедствии злого духа Cootchi, и изгонял его[20], что позволяет сделать вывод о том, что местные жители придерживаются весьма низкого мнения об уме дьявола и его способности постоять за себя.

Однако, сколько бы мы ни бороздили Океанию из конца в конец, мы не найдем следов нашего великого и единственного Злого духа, называемого Сатаной, Вельзевулом, Дьяволом и многими другими именами, обвиненного на других широтах во время церковных соборов в Латране и Тренте в том, что, став по собственной воле воплощением Зла, он вовлек человека во вселенский грех. Такой дух должен быть как бессмертным, так и вездесущим и всем известным. Во всяком случае, на просторах Тихого океана такого духа мы не нашли. Если приносящий болезнь, смерть и навлекающий стихийные бедствия Злой дух упоминается в полинезийских и меланезийских религиях или по крайней мере в том, что от них осталось (увы, совсем немного!) в эпоху реактивных самолетов, транзисторов и полиэтиленовых пакетов, его никак нельзя рассматривать как силу, способную противостоять единому Богу. Вопреки тому, что можно было бы предположить при изучении так называемых «первобытных» народов, жители Океании не вкладывают такого же определенного смысла в понятие Зла, как это делают христиане, не отказываясь при этом от анимистических концепций, в какой-то степени сходных с теми, которые встречаются у народов западных стран, обращающихся с просьбой об исцелении при слепоте к святой Люси, после несчастного случая на охоте к святому Хуберту или же при какой-либо потере к святому Антонию из Падуи, прося заступиться за них перед Богом, чтобы тот обрушил свой гнев на дьявола, навлекшего на человека беду или порчу. Что же касается человека, живущего на одном из островов Океании, он поступит по-другому, обратившись либо к колдуну, либо к врачевателю, чтобы развеять чары известного ему демона, виновного в том или ином бедствии. И хотя довольно рискованно проводить параллель, все же можно сделать вывод: верящий в двойственность мира монотеист считает, что все управляется с небес, в то время как проживающий на островах Океании анимист будет иметь свое мнение в зависимости от того, где он живет.

Региональный характер религии, проявляющийся в том, что каждый остров Океании имеет свою мифологию, можно было бы рассматривать как некую форму провинциальности; по всей видимости, дело совсем в другом: мифы являются основополагающими только для данной общины, что не свойственно трем признающим единого Бога религиям, каждая из которых считает себя всеобщей и единственной. Мифы играют в Океании роль конституции в демократическом обществе, регулируя жизнь местного населения. И потому меня нисколько не удивляет, что каждый остров имеет свою собственную религию. И ничего странного нет в том, что мифология допускает: если прибегнуть к определенным ритуалам, можно противостоять Злу, которое, по их мнению, не является противоположностью Добру и олицетворяет собой саму жизнь во всех ее противоречиях и прежде всего социальную гармонию. Таким образом, можно утверждать, что такого понятия, как Зло, в Океании нет.

Для лучшего понимания этого тезиса мы должны сравнить, например, современное христианство с мифами, описанными Малиновским. Христианство так же, как и иудаизм, предполагает сотворение мира, о котором идет речь в «Книге Бытия» или «Генезисе». Бог существует. Он создал мир. Он олицетворяет собой Добро. В древние времена Он обратился к людям, чтобы изменить их поведение и жизнь. Последним благим делом Бога на Земле было пришествие Иисуса, Его сына. Ему противостоит Зло, воплощением которого является дьявол. И Добро и Зло — понятия вечные, они есть и будут во все времена при всех цивилизациях. И именно потому в современном мире церковь отделена от государства и основополагающие христианские мифы не влияют на общественную жизнь Франции, по крайней мере со времен революции 1789 года. Наконец, по причине бессмертия Зла, воплощенного в образе дьявола, ширится пропасть между социальным добром, как его себе представляют граждане современных светских государств, и церковными мифами, со временем превратившимися в догмы, что особенно заметно в области секса.

У племен, населяющих Австралию и острова Тробриан и сохранявших свою религию в первозданном виде вплоть до середины XX века, не было предрассудков относительно «сексуального греха», за исключением табу на кровосмешение (в широком смысле этого слова под ним подразумевались отношения, нарушающие воспроизводство рода и племени), и, вероятно, они не выступали против похотливого дьявола. На островах Тробриан и в государстве Папуа-Новая Гвинея вы не найдете Зла в том виде, в каком оно представлено в монотеистических религиях. Такие явления, как онанизм, мужской или женский гомосексуализм, адюльтер или применение противозачаточных средств, остаются понятиями социальными. Например, в Папуа-Новая Гвинея мужской гомосексуализм не запрещается и даже вменяется в обязанность подросткам известного возраста, когда у них происходит половое созревание[21]. Как и древние греки (обычаи которых были значительно менее либеральными, чем принято считать, ибо в соответствии с законодательством гомосексуальные отношения допускались только с подростками и не разрешались между взрослыми мужчинами), папуасы полагают, что в результате ежедневных сексуальных актов (впрочем, сопровождаемых необходимыми ритуалами) со взрослыми мужчинами мальчикам передаются достоинства храбрых и прославленных воинов, как своего рода инфекция. Папуасам также не знакомо понятие «адюльтер»: до недавнего времени путешественнику предлагались услуги той или иной женщины из племени, где он останавливался, независимо от того, была ли она замужем или нет и хотел ли любовного приключения сам путешественник. Понятие «онанизм» также лишено на островах всякого смысла.

Вовсе не обязательно делать вывод, что подобная практика входит в противоречие с тем, что проповедуют монотеистические религии. Однако было бы ошибкой представлять жителей Океании этакими разнузданными сластолюбцами: в Центральной Австралии, например, вождь племени каитиш воздерживается от сексуальных отношений со своей женой, пока совершаются ритуальные церемонии во время роста трав[22]. Цель такого воздержания — сохранить силы и направить всю свою энергию на улучшение качеств пастбищ. Разделяя со многими другими народами священную неприязнь к менструациям, в племени дьери, проживающем в Центральной Австралии, женщинам в период месячных запрещено купаться в реке из боязни, что они отравят всю рыбу, в то время как на одном из расположенных в проливе Торреса островов мужчины, опасаясь отравления всего живого в море, запрещают женщинам в такой период есть пищу из каких бы то ни было морских продуктов. Напротив, на Лети, Сармата и других островах, лежащих между Папуа и Северной Австралией, праздник Солнца, Упу-лера, главного оплодотворяющего землю божества мужского пола, сопровождается вакханалиями, во время которых всячески поощряются любые совокупления, имеющие целью побудить божество способствовать хорошему урожаю[23].

Кажется, пришло время сделать небольшую остановку во время нашего кругосветного путешествия и порассуждать о концепции Зла и о том, как оно понимается двумя малоизвестными племенами: ями с острова Ирала, называемого также Ю Тао, или островом Орхидеи, который расположен на юго-востоке от Тайваня, и нага, проживающего в Юго-Восточной Азии на границе с Бирмой в районе, называемом с 1961 года Нагаланд и принадлежащем индийскому штату Ассам.

Племя ями, родиной которого является расположенный между Азией и Полинезией остров, относится к малайско-полинезийской народности и представляет для исследователей двойной интерес. Во-первых, мы сможем получить сведения о взаимном влиянии азиатской и тихоокеанской мифологий, ибо диалект этого племени, башиик, относится к обширной семье австралонезийских языков, что позволит нам удостовериться, изменились ли вышедшие из-под азиатского влияния верования до такой степени, что появился миф о дьяволе, или же, напротив, от подобной легенды не осталось и следа. Во-вторых, племя ями имело мало контактов с Тайванем, самой близкой к ним территорией, во времена правления династии Кинг, то есть с 1644 по 1912 год; и даже те связи, что были у них, носили спорадический характер. Ирала не имеет ни экономического, ни стратегического значения. Заняв остров еще до первой мировой войны и владея им с 1895 по 1945 год, японцы объявили «этнологическим музеем» и закрыли для посещения туристов.

Ирала — остров, покрытый горами с круговой цепью горных вершин и двумя потухшими вулканами. В пяти или шести селениях на нем проживает примерно две тысяч человек. Всего же на острове, включая тайваньский персонал, техников, военных, учителей с их семьями, около трех тысяч человек. Питаются здесь рыбой, в основном летающей, но также не брезгуют тунцом, каракатицей и другой обитающей в океане живностью. Из сельскохозяйственных культур местные жители выращивают таро, ямс, просо. Конечно, Ирала не место для туристов: на острове нет гостиниц, а так как здесь нередки тайфуны, дома островитян зарыты в землю по самую крышу. Возможно, к концу нынешнего века от культуры племени ями мало что останется, ибо патриархальный характер местной экономики вынуждает молодежь уезжать в поисках работы на Тайвань.

Остров Ирала был бы идеальным местом для этнологических исследований, если бы местной культуре удалось избежать стороннего влияния. Однако этого не произошло, ибо после 1945 года на остров пришло христианство в двух наиболее распространенных видах, которые встречаются в Азии — католической и пресвитерианской. Тем не менее случилось так, что христианство не смогло вытеснить традиционные верования. Впрочем, невозможно определить, насколько древней является культура племени ями, ибо до сих пор у него нет письменности, и все традиции и поверья передаются устно из поколения в поколение.

Систему норм нравственного поведения весьма набожного племени ями можно продемонстрировать, рассказав о том, как местные жители потребляют в пищу рыбу: из четырехсот пятидесяти видов рыб имеются такие, которые рекомендуются и мужчинам и женщинам, независимо от возраста, другие — только мужчинам, третьи — пожилым мужчинам, четвертые — пожилым мужчинам и женщинам. Известны виды рыб, которыми могут лакомиться лишь беременные женщины; есть и такая рыба, которая рекомендуется недавно разрешившимся от бремени роженицам, в то время как в отдельных деревнях она не используется для еды. В длинном и весьма запутанном списке восемьдесят восемь видов рыб запрещены всему племени, шестьдесят видов — мужчинам в определенные периоды их жизни, некоторые виды — женатым мужчинам, когда их жены беременны, шестьдесят видов — женщинам, и только четыре вида разрешаются беременным женщинам.

Подобная модель табу, которая встречается почти по всей Океании, особенно наглядна. Она основана отнюдь не на этике, а на борьбе за выживание: соблюдение табу поддерживает равновесие в природе. Если кто-то из племени ями умрет, нарушив табу, ему будет отказано в подобающих похоронах, даже если он и христианин. Однако, как мы увидим дальше, система табу племени ями не зависит от воли богов.

Несмотря на ограниченность жизненного пространства Ирала, местные жители имеют вполне определенные взгляды на сотворение мира. И, как ни странно, они верят в пришедший с востока миф о всемирном потопе, причиной которого была, по их поверьям, беременная женщина. Всем миром заправляет с вершины пантеона бог Симо-Рапао, сотворивший первую пару людей; подобно Богу из «Генезиса» иудаистов, его окружают менее значительные божества, составляющие его совет. У подножия пантеона находятся злые боги. Если в безудержном обжорстве они способны уничтожить весь урожай таро и ямса и лишить племя еды, они в своем недоброжелательстве доходят до того, что направляют на поля полчища саранчи и гусениц. Космология племени ями дополнена сложной генеалогией племени ями и берет начало от первого появившегося на острове человека. Между подножием и вершиной пантеона располагаются божества помельче, включая существ, наделенных не божественной силой, а только сверхъестественными способностями; двое из них женского пола, Пина Лангалангао, присутствуют при рождении человека и сопровождают его всю жизнь. Понятие «бог» не тождественно такому же понятию в других культурах, ибо богов здесь называют «небесными предками» — akey do to и «людьми наверху» — tawo do to.

Ями верит так же, как и другие племена, что на небе находится пантеон с богами и ад. Доказательством тому служит тот факт, что один раз в году, в декабре, островитяне делают жертвоприношения всем богам. Однако особенность их поверий заключается в том, что по своим сверхъестественным особенностям боги уступают духам. Согласно их религии, у человека имеются главный и много второстепенных духов, которые находятся внутри органов, в системе кровообращения и т.д. Смерть человека освобождает эти духи, однако их можно снова позвать после жертвоприношений с помощью колдуна, makahaw, наделенного способностью заклинать богов и общаться с ними (колдун даже может узнать об адюльтере, а также мыслях человека, решившегося совершить супружескую измену).

Если человек умирает естественной смертью, например от старости, но только не от несчастного случая или неизлечимой болезни, главный дух, Анито, отправляется на мифический Белый остров. Однако, если дух чем-то недоволен, он может вернуться или прислать вместо себя других духов, чтобы навести порчу на живых людей или животных, испортить им настроение или напустить на них болезнь. Островитяне, таким образом, живут в постоянном и неконтролируемом страхе перед духами мертвых Анито. Во время ночного бдения у ложа умершего никто из его родственников и друзей не смыкает глаз из боязни, что на него набросится дух покойника Анито. Самым страшным для человека, испытывающего страх перед черной магией, является прикосновение к земле из могилы, ибо, согласно местному поверью, в ней может находиться дух Анито.

Обращают на себя внимание две особенности: прежде всего, четкое разграничение между духами и демонами нижнего уровня пантеона, а также двойственность духов; в сущности, они вовсе не злые, но при случае вполне могут ими стать. Самое страшное Зло идет не от божественной силы, а от отделившихся от человека духов Анито. Философия мифологии тесно связана, как мы увидим ниже, со страхом перед мертвецами в религиях «первобытных» азиатских народов так же, как в верованиях Океании, о которых мы только что рассказали. Очевидно также, что у племени ями нет дьявола[24].

В самом деле, местные жители верят в то, что Зло связано не с божествами и их сверхъестественными способностями, а идет от человека с присущей ему недоброжелательностью и пережитками, что вполне подтверждается словами: «Люди уходят, а дурные мысли остаются».

На островах Океании проживает пятнадцать основных племен, насчитывающих около полумиллиона человек и различающихся по уровню культуры. О прошлом жителей Океании известно немногое, что стало причиной того, что из-за черных невьющихся волос и черных раскосых глаз их отнесли к типу людей, близкому к монголоидному. Возможно, в ходе миграционных процессов, происходивших тридцать пять тысяч лет назад, этот дошедший даже до Южной Америки народ постепенно вытеснил коренное население, состоявшее, по-видимому, из австралоидов или негритосов. Последние в особенности отличались курчавой и вьющейся шевелюрой, что вполне объясняет некоторые не присущие монголоидному типу людей характерные черты, которые встречаются у отдельных племен, населяющих Океанию. Впрочем, местные легенды рассказывают о встречах с народами, не принадлежащими к монголоидной расе. Населяющие острова Океании народности говорят примерно на тридцати тональных языках, принадлежащих к большой семье сино-тибетских языков. Эти языки пришли из Южного Китая[25]. Общее у этих племен и народов также то, что вплоть до нашего века у них практиковалась охота за черепами. В любом случае, если они и ведут начало не от самого палеозоя, народности нага зародились много тысяч лет назад. По-видимому, их верования с элементами древних религий Юго-Восточной Азии, возникшими и получившими распространение задолго до их появления, отражают древние схемы представлений о мире, по которым можно судить об этих людях; тем более, религия нага не зависит от того, кому принадлежит власть: в одних племенах, как, например, в племени ао, власть сосредоточена в руках старейших, в других, таких, как кониак, царит режим автократии, в то время как в третьих, как в племени ангами, по оценке «Британской энциклопедии» принята демократия «в самом первозданном виде». Как бы то ни было, они связаны в той или иной степени родственными узами, имеют разные культуры, порой расходятся в традициях, и иногда очень сильно.

Для народностей нага, переходящих в христианскую веру начиная с 1890 года, но сохраняющих в памяти первобытные религиозные обряды, человечество произошло по воле сверхъестественных сил. Одни считают, что все началось с камня, другие — с тыквы, а третьи — с гигантской птицы. Несмотря на некоторую общность традиций и ритуалов, у народностей нага нет ни единой мифологии, ни единой религии. Они верят в Бога-создателя, однако у некоторых племен, например ангами, богиней является женщина по имени Кепенопфу, держащаяся особняком и никогда не вмешивающаяся в жизнь людей, в то время как у племени кониак бог в образе мужчины оказывает огромное влияние на жизнь человека. Однако все они едины во мнении, что существует два вида духов: Земли, то есть нижнего порядка, и небесные, очевидно, высшие. Среди первых встречаются не слишком добрые духи охоты, плодородия и т.д. Вторые же, как например, потсо племени лота, отнюдь не добрее первых, ибо они также могут передавать плохие новости. В любом случае, народности нага придают большое значение духам нижнего порядка, в том числе и злым духам, и делают жертвоприношения, чтобы откупиться от них.

У нага не существует понятия вселенского Зла, также, как, впрочем, нет и единой концепции Зла. Они верят, что первопричиной какого-то Зла является определенный дух, к которому можно принять действенные контрмеры. Например, согласно поверью племени кониак, землетрясение происходит, когда душа племенного вождя на своем пути разрывает толстые лианы, загораживающие ей дорогу, а для того, чтобы этого не произошло, жители деревни собираются вместе и выкрикивают: «Не падай, не падай, оставь Землю в покое!» Наводящее ужас солнечное затмение, по их мнению, происходит от того, что тигр, лягушка или собака пытаются проглотить Солнце или Луну, и тогда племенные вожди выкрикивают: «Не ешь его, это наше Солнце».

Как и в других случаях, с силами Зла всегда можно договориться: они ничем особым не отличаются от других духов и принимают жертвоприношения. Первобытные религии пытаются установить равновесие между окружающими человека сверхъестественными силами с помощью обрядов и ритуалов. В местных поверьях нет упоминаний о неминуемом конце света, так же как нет понятия первородного греха и подчинения человека божествам. Посредством религиозных обрядов жители островов стремятся задобрить богов и демонов. Они видят в них лишь двойственных по своей сути пришельцев, своего рода носителей зла, с которыми надо считаться, но которым не принадлежит последнее слово в судьбах людей. Местные религии большей частью представляют собой систему заклинаний, предназначенных для того, чтобы держать на почтительном расстоянии неподвластные человеку силы. Возможно, они и отличаются, таким образом, от монотеизма, что я и постараюсь в дальнейшем доказать.

Что касается народностей нага, то это особый случай, ибо они относятся к редким этническим группам, живущим до сих пор в полупервозданном состоянии без центральных органов власти; у них нет ни централизованного Зла, ни единого представления о дьяволе. Почему так называемые «примитивные народы», как, например, населяющие Океанию народности ями и нага, не имеют единого представления о Добре и Зле? Этот один из ключевых вопросов религиозной антропологии настолько обширен, что у нас нет возможности подробно на него отвечать. В противном случае нам пришлось бы изложить на страницах этой книги не только (частично!) научные работы Леви-Брюля о «примитивных обществах», ибо нам никак нельзя обойтись без книг Марселя Маусса и Эмиля Дюркхейна о взаимозависимости социальных и религиозных явлений и, конечно, без работы Леви-Строса, повествующей о том, как формируются религии и как на них влияет экономика и отношения людей, и еще многих других аспектах. Нам пришлось бы обратиться к истокам этики, на что даже при самых обширных знаниях нам не хватило бы целой жизни.

Тем не менее постараюсь немного коснуться этого вопроса. Такие малочисленные проживающие на ограниченной территории народы, как населяющие Океанию племена, имели весьма относительное представление о Зле, которое, по их поверьям, было первопричиной несчастных случаев, болезней, голода, смерти и касалось одновременно немногих людей. Коэффициент Зла здесь весьма невысок, так как островитянам неизвестны такие бедствия, как повальные эпидемии, оставляющие после себя множество трупов. Местная культура также не отличалась многообразием, по крайней мере до недавнего прошлого: островное население не знакомо с литературными произведениями, которые популяризировал, например в Греции или Риме, театр, а позднее эта функция перешла к книге. Трудно даже себе представить, что жители Тробриандийских островов имели возможность познакомиться со страшными рассказами, какие собрал Сюэтон в «Жизнеописании двенадцати Цезарей». На островах Океании злым духам отведена незначительная роль по сравнению с силами природы — Солнцем, морем, растительным миром, плодовитостью женщин и скота, плодородием земли. Будет уместным сравнить мифы Океании с легендами древней Греции и, возможно, историями, переходящими от поколения в поколение на любом архипелаге, ибо они воспевают жизнь, где категории этики отнюдь не приоритетны.

Из-за экономической отсталости власть на островах существенно ограничена. Местные легенды не сохранили воспоминаний о тиранах, способных поставить на колени все население, каких было немало на Востоке. Однако самое главное: существующие социальные структуры не создали крупные политические системы по причине отсутствия всеобщей религии из числа тех, которые в своей основе отождествляют великие социальные запреты на злого гения.

И дьявол, проклятый всеми монотеистами, не нашел пристанища на островах Океании. Местные жители рассказывали, что подвергались нападению каких-то существ. Возможно, именно в этом и состоит секрет притягательности народов, проживающих на островах, на которые первыми высадились Кук и Бугенвиль, именно от этих первооткрывателей пошел миф о «добром дикаре». Эти «дикари» не были такими несведущими и еще меньше добрыми. До недавних пор некоторые местные племена были известны своим каннибализмом, но, по свидетельству европейских исследователей, им было чуждо понятие Зла, как понимаем его мы, европейцы, — Зла темного и беспричинного, отвратительного в своем коварстве, тупого и злопамятного.

Вначале мы идеализировали так называемых дикарей, затем, наоборот, видели только их недостатки, а потом подкупали их, навязывая нашу одежду, чтобы скрыть их половую принадлежность, и, главное, лишая их физической красоты, а затем при помощи телевидения открыли им дьявола.