История дьявола

5 ЗАРАТУСТРА, ПЕРВЫЕ АЯТОЛЛЫ И РОЖДЕНИЕ ПОДЛИННОГО ДЬЯВОЛА

Прошло уже почти четыре тысячелетия после того, как полчища конных кочевников из южных окраин России, степей Казахстана и необъятных долин Волги, Днепра и Дона преодолели Кавказский хребет и вторглись на зеленые равнины Ирана, чтобы навсегда закрепиться на этих землях, променяв побережье Черного и Азовского морей на территории, расположенные вдоль берегов Каспия и Персидского залива. Одна часть кочевников отправилась в Грецию и Турцию, в то время как другая повернула в сторону южной Скандинавии и Финляндии и добралась до Британских островов примерно в 2000 году до н.э. Можно себе представить, какой у них был живописный вид, когда, оседлав низкорослых лошадок и надвинув на лбы головные уборы, напоминавшие наши тирольские шляпы, они старались гортанными голосами перекричать скрип колес следовавших за ними телег с женщинами и детьми.

И, как впоследствии станет известно, среди сундуков, узлов, горшков и корзин находились безобидные статуэтки и амулеты, а по сути дела семена дьявола, которым суждено много позже стать детонатором невиданных до сей поры мощных общественных процессов. Кочевникам, воинам и жрецам, называемым «людьми с Кургана» (от русского слова «курган», что означает холм), выпала честь создать первую в истории религию, в которой дьявол противостоял единому Богу[120].

Еще не раз повторившееся по другим маршрутам в более поздние времена массовое перемещение индоевропейских народов, названных так по языкам, на которых они говорили, стало поворотным событием в истории человечества. В самом деле, почти все европейские языки: немецкий, латинский, греческий, французский, английский, армянский, норвежский и литовский произошли от санскрита. И случилось так, что нашествие индоевропейцев положило начало западной цивилизации, простирающейся в наши дни от Владивостока до Лос-Анджелеса и Рио-де-Жанейро, включая Париж, Рим и Афины. То, что представляет собой совокупность разных культур и религий и сегодня называется Западом, сформировалось во времена той далекой колонизации. Без освоения «людьми с Кургана» Ближнего и Среднего Востока и почти всей Европы, а также части азиатского континента не было бы современного толкования системы мироздания, и никто бы так и не узнал о наделенной высшим разумом верховной сущности, которая сотворила и управляет миром.

Европейцы уже почти забыли о том, что происходило в древности, но есть вещи, которые все же не стерлись в памяти! Греки, например, знают, где и когда все началось. Именно в Колхиде, долине Риона, находилась, в соответствии с легендой, гора, где мучился прикованный Прометей, осмелившийся бросить вызов небожителям и выкравший божественный огонь, и именно сюда боги направили за золотым руном аргонавтов.

Несмотря на племенной строй, у людей с Кургана уже были зачатки социальных отношений, сформировалась религия, и они обладали некоторыми техническими знаниями. Власть вождя ограничивал совет — прообраз парламента современных государств, — состоявший из представителей знати. Пришельцам было знакомо не только колесо, но плуг, и они уже начали использовать реки в качестве водных путей. Обрабатывая землю, они выращивали злаки для приготовления муки. Верили люди с Кургана в бессмертие души и загробную жизнь, где царствовал бог с топором или молотом в руках, которому вручались души усопших. Богиня-мать пользовалась особым почтением, что, по всей вероятности, досталось в наследство от людей, проживавших ранее на этих землях. Они также поклонялись Солнцу и священному огню. Кроме того, известно, что лошадь, змея и кабан были наделены в их представлении магической силой.

У нас нет сведений о том, когда началось слияние их верований с религиями Индии и как оно происходило. Однако известно, что оно имело место, ибо индусы утвердились на Ближнем Востоке в последней трети И тысячелетия, о чем свидетельствовал список богов, составленный царем Матизава де Митанни в соглашении от 1380 года до н.э. с хеттским царем Суппилулиумасом; возможно, это были боги индусского пантеона: Митра, Варуна, Индра. Долгое время Иран и Индия поклонялись одним и тем же ведийским богам, о которых говорится в священных книгах Веды.

Во всяком случае, за два, а возможно, за три тысячелетия до н.э. индоевропейцы основали свою цивилизацию. Обосновавшись в Иране, они управляли народами как настоящие современные правители, строили на холмах города-крепости, окруженные врытыми в землю лачугами. Используя аванпосты, они распространили свое господство не только на восточные, но и на более отдаленные территории. И не только в области политики, но и в духовной жизни.

В самом деле, историки почти единодушны во мнении, что индоевропейская культура повлияла на зарождавшиеся древние религии. Благодаря географическому положению и высокой политической организации, она не могла не оказать воздействие на формирование большинства вероисповеданий Ближнего Востока и восточного Средиземноморья. Греческое вооруженное сопротивление во время Мидийских войн не стало реальным препятствием на пути чуждой культуры: следы индоарийского влияния особенно заметны в философии греческих мистерий[121]. И иудаизм после Исхода не избежал подобной участи так же, как христианство и ислам. Можно предположить, что большая часть монотеистических теологий, составивших, в частности, основу современных религий, сформировалась на иранской почве. Наши ангелы, как и архангелы иудеев, христиан и мусульман, родились на этой земле. Например, ислам перенял у индоевропейцев представление о рае. В Авесте[122], как позднее в Коране у мусульман, душу избранного усопшего встречает прекрасная девушка, олицетворяющая все добрые дела, совершенные человеком при жизни. Учитывая все вышеизложенное, нам прежде всего следует выяснить источники религии персов.

Индоевропейские завоеватели обосновались не на пустынной местности. Иран имеет весьма древнюю историю, уходящую в далекое прошлое. Предполагается, что в ледниковый период этот край стал колыбелью человечества. Ранее считалось, что люди жили в Иране во времена верхнего палеолита тридцать пять тысяч лет назад. Однако находки, сделанные в тридцатые годы в горах Загрос в Западном Иране, позволяют сделать вывод, что homo sapiens появились здесь во времена среднего палеолита или мустьерского периода сто тысяч лет назад. Однако ученые не теряют надежду найти доказательства присутствия человека во времена нижнего палеолита, то есть сто пятьдесят тысяч лет назад. Есть все основания считать Иран страной древнейших социальных традиций.

Кроме того, индоевропейцы застали не разрозненные кочевые общины, как в Азии, а отдельные поселения. На плоскогорьях расположились первые деревни, жители которых занимались домашним скотоводством и земледелием, выращивая растительные культуры. Территория древнего Ирана стала если не первым, то, во всяком случае, одним из первых регионов в мире, где в эпоху неолита произошли революционные преобразования, о чем свидетельствует появление земледелия и скотоводства в западных и восточных поселениях. Уже в VIII тысячелетии до н.э. здесь была развитая культура обработки земли. Именно в этом регионе закладывалась историческая основа мировой цивилизации.

Деревни находились на плоскогорьях и в низинах Хузистана[123]. Несомненно, жители каждого поселения исповедовали какой-нибудь культ; не претендуя на звание знатока в этой области, я уже имел возможность высказать свое мнение по поводу доисторических религий в главе, посвященной верованиям Океании. Однако, я думаю, не ошибусь, если предположу, что это был политеизм. По утверждению Элиада, бык[124] был символом Ближнего Востока, что вполне вероятно, хотя лучше было бы воздерживаться от поспешного вывода о поклонении мужскому началу. Хотя в Катал-Хоюке — анатолийском поселении, восходящем к VIII тысячелетию, — и были, например, найдены украшения в виде головы этого животного, якобы подтверждающие теорию культа быка, все же следует проявить осторожность в отношении находок, которые могут толковаться по-разному. В самом деле, имеется нечто общее между рогами быка, полумесяцем и маткой (вместе с трубами Фаллопа). Так, египетский иероглиф матки походит на рога быка. Впрочем, американец Камерон уже дал подобную интерпретацию[125]. Примером двузначности символа служит Хатор — египетская богиня любви, покровительница женского плодородия, с головным убором в виде головы коровы с полумесяцем между рогами. В любом случае, можно предположить, что в древних религиях бык отождествлялся с плодородием и являл собой двойной символ мужского и женского начал, соединявших в себе силу и плодородие; вышеприведенная гипотеза подтверждается также тем, что вынашивание плода у коровы и женщины продолжается девять месяцев, и первые животноводы никак не могли не обратить внимание на подобное совпадение.

Кроме того, в одном из самых крупных земледельческих центров, располагавшемся на территории Элама, великая богиня Киришна изображалась на корточках в позе роженицы, поддерживавшей руками груди, что бесспорно свидетельствует о культе плодородия. Однако, вопреки ожиданиям, мы не найдем ассоциации с быком в спутнике богини Иншушинак.

Отличаясь в социальном положении, жившие на плоскогорьях Ирана люди имели свою религию, возникшую, однако, отнюдь не на иранской почве. Вплоть до середины III тысячелетия Иран был относительно малозаселен, так как люди предпочитали обустраиваться в Эламе — царстве, занимавшем территорию современного Хузистана вплоть до отрогов соседних гор и имевшем в своем составе четыре города, в том числе и столицу — легендарный город Сузы.

Элам — одно из древнейших государств, история которого восходит к 2700 году до н.э. Подчиняясь строгим законам, местные жители не только сами участвовали в походах, но и противостояли вылазкам восточных племен. Так, вплоть до образования в середине IX века до н.э. Мидийского царства жители Элама попадали в кабалу или завоевывали новые территории в зависимости от того, против кого они воевали: урийцев, вавилонян или ассирийцев. Религия, словно оправдывая семантику слова religio, происходившего от корня ligare, то есть «связующий элемент», начала вторгаться в политическую жизнь. Когда в эти края пришли мидяне, а за ними и персы, жившие на этих землях не известные нам до сих пор народы, — во всяком случае, не индоарийцы[126] — не имели развитой политической и религиозной структуры.

Так, задолго до прихода индоевропейцев в Иране существовали необходимые предпосылки для создания централизованного государства, нуждавшегося в сильной власти. В самом деле, не только в Иране, но и во всех древних цивилизациях, местным властелинам сопутствовало то, что можно назвать «знаком удачи»: даже если государь достигал власти в результате выборов, он все равно был отмечен судьбой, — другими словами, ему отдавали предпочтение невидимые божества, сделав своим наместником на Земле. Так, правитель, являясь гарантом поддержания культа, заботился о выполнении воли богов, чьим глашатаем он был. Между прочим, в известную троицу, «царь—жрец—воин», предложенную Дюмезилем[127], нам следует, похоже, внести изменения, учитывая тот факт, что в большинстве случаев царь одновременно был и верховным жрецом и главнокомандующим, как, например, фараоны и цари иудеев.

В любом случае, божественное начало оставалось не только за богами, но и за царем. Правитель не стал бы терпеть чрезмерного расширения пантеона (однако какое-то время монарх был вынужден с этим считаться, пока при правлении Кира и Дария царская власть не достигла зенита). Соперничавшие друг с другом в чудодейственной силе и не распределенные согласно иерархии многочисленные боги могли подорвать влияние власть имущих.

И появилась необходимость в сильной, богатой мифами и красочной символикой религии, способной завладеть общественным сознанием. Таким вероисповеданием оказался ведизм, основанный на священных текстах Ригведы[128]. С приходом мидийцев ведизм распространился среди всех иранских племен. Это была поистине религия индийских арьев или арийцев, приносивших в жертву богам табуны лошадей и многочисленные стада коров, исполнявших дикие обряды, во время которых верующие под действием возбуждающих наркотических средств предавались разврату и принимали участие в кровавых оргиях. Наконец, это была религия, навязанная иранским народам чужаками.

А что мы подразумеваем под понятием «иранские народы»? Не только людей, предками которых были индоевропейские завоеватели, пришедшие в Иран как в III тысячелетии, так и в 1700 году до н.э., но и племена скифов и сарматов, живших на севере по ту и по другую стороны Каспия, а также аланов, кочевавших, как и сарматы, между Доном и Уралом. Можно также предположить, что существовавшие в ту пору города-государства, способствовавшие становлению иранской религии, распространили свое влияние не только на соседние народы, проживавшие большей частью на востоке: в Согдиане, Бактрии (север Афганистана), Сакаше, Арашози, — а также в Кермани (современный Белуджистан в Иране), Парфянском царстве, находившемся между землями, занимаемыми племенами сарматов и иранцев (частично на территории современного Туркменистана), Ассирии и Вавилонии, лежавшими между Тигром и Евфратом, и, наконец, в царстве Касситов, занимавшем почти всю территорию современного Ирака.

Пришли мидяне. И пробил час славы.

Согласно Геродоту[129], государство Мидия, основанное неким Дейосесом в 728 году до н.э. (возможно, на целый век раньше) и ставшее десять веков спустя после нашествия индоевропейцев сердцевиной сильного иранского государства, постоянно расширяло свои границы, если не брать в расчет междуцарствование скифов с половины VII до конца VI века до н.э. В VI и V веках до н.э. во времена правления династии Ахеменидов, Иран становится одним из самых больших царств в истории человечества, берега которого омывали шесть морей: Средиземное, Красное, Черное, Каспийское, Аральское, Аравийское и Персидский залив, а государственные границы простирались от Ливии до Индии, от Черного моря до Каспия, от Аральского моря до Эфиопии. И только Александр Македонский смог покорить Мидию.

Мидийские народы говорили на многих языках, но наиболее распространенным был арамейский, ставший государственным на всей территории царства, кроме земель, занимаемых эламитами и вавилонянами.

В 600 году до н.э. пришло время религиозного раздела. До той поры преобладал ведийский политеизм. Если не брать в расчет Ригведу, мы располагаем весьма скудными источниками, откуда можно было бы почерпнуть сведения об иранской религии до Заратустры[130]; однако нам все же известно, что в Ведах упоминаются две группы духов, обладавших сверхъестественной силой: высшие божества, агуры, и божества низшего порядка, дэвы. И они подчиняются двум самым главным богам — Агура-Мазда[131] и Митра[132], управлявшим движением Солнца, Луны и звезд. И у них не было противника, которого можно было бы приравнять к нашему дьяволу.

Однако в духовной жизни возникает нечто принципиально новое, а именно: люди начали задумываться о спасении. Задолго до реформы Заратустры иранцы стали молиться за коллективное или индивидуальное спасение. Следует отметить, что в Персии была подготовлена благоприятная почва для рождения дьявола. Ибо «спасение» подразумевает «проклятие», от которого до «дьявола» рукой подать. В теологии сарматов и эламитов (мы мало что знаем о религии скифов) впервые появляется принципиально новое суждение о душе усопшего: во время обряда погребения, практиковавшегося у осетинов, жрец напоминал о том, что душа умершего, отправлявшаяся верхом на лошади в страну героев, должна преодолеть узкий мост под названием «Мост Страждущего» или «Shinvat peretu»; если душа принадлежит праведнику, лошадь беспрепятственно перейдет на другой берег, а если грешнику — мост обвалится. Миф имел несколько вариантов. В представлении секты мидийских зурванитов, названных так по имени Зурвана — бога времени и судьбы, — мост превращался в карающий меч, как только на него ступала нога грешника.

И что же его ожидало? Все зависело от решения бога Рашну. Если грешник не заслуживал снисхождения, он проваливался в вонючий ад, hamestagan. Однако даже после реформы Заратустры преисподняя была только временным пристанищем души грешника, ибо впереди его ждал Страшный суд, который впоследствии станет излюбленной темой христиан; итак, место, куда попадала душа грешника, больше походило на чистилище, чем на конечный пункт — ад. Однако уже можно с уверенностью сделать вывод, что понятие «спасение» предполагало наличие греха.

Тема спасения особенно заметна в дозороастрийском мифе о Митре, которому, подобно нашему Иисусу, отведена роль «спасителя». И даже его рождение в гроте в образе божественного младенца сопровождалось появлением на небе необыкновенно яркой звезды. Митра занимал на небесах место между двумя антагонистическими богами, Агура-Мазда и Ариманом, или Ангро-Майнью[133], то есть между правящими миром Добром и Злом, рожденными одним и тем же равнодушным творцом, чья личность меняется в зависимости от вероисповедания. Например, в иранской религии роль создателя приписывалась богу Агура-Мазда, порожденному самим собой; однако, согласно учению зурванитов, творцом был двуполый бог Зурвана, создавший одновременно братьев-близнецов Агура-Мазда и Ангро-Майнью, то есть Добро и Зло[134]. В любом случае Митра принимает эстафету от бога Вишну, который в существовавшей до Заратустры религии почитался как Спаситель мира: когда боги и демоны затевали между собой свару, неся людям смерть и разорение и угрожая даже уничтожить космос, — согласитесь, по тем временам весьма необычная метафизическая концепция, — Вишну поднимал в сторону руки и прикрывал своим телом космос, спасая таким образом мир.

Не вызывает сомнений и тот факт, что иранская религия, удерживавшая свои позиции вплоть до III века н.э., внесла самый значительный вклад в формирование идеи дьявола.

Следует отметить, что в ней, как никогда прежде, заметна социальная роль, приписываемая божеству. Примером тому может служить Ариман, часто ассоциирующийся с Митрой и Варуной и известный вместе с Бхага как главный «заседатель» на суде у Митры[135], и даже его имя означало «друг»; «он следит за тем, чтобы не рвались многочисленные узы, соединяющие членов арийского общества», — пишет Дюмезиль; в его задачу входило наблюдение за соблюдением правил гостеприимства, порядка на дорогах (и не только земных, но и потусторонних) и исполнением религиозных обрядов, он покровительствовал при свадьбах, ведал обменом подарками и представлением взаимных услуг; в сверхъестественной деятельности Аримана, своего рода министра социальных дел, главное место занимала забота об «Отцах» — под этим термином Дюмезиль подразумевал как предков, так и сонмища мелких духов[136]. Подобная точка зрения на деятельность богов достаточно интересна, так как подразумевает, что с развитием общества изменялись и сами боги, во всяком случае, так произошло с Ариманом. В понятии древних иранцев назначение богов состояло в управлении делами земными.

Даже после реформы Заратустры, когда Ариман утрачивает ранг божества и появляется под именем Сраоша, этот «царь иранцев» практически сохраняет свои прежние полномочия и даже получает новые, становясь прообразом ангела-хранителя в христианской религии; Сраоша[137] — именно то божество, которое «защищает от демонов, стремящихся завлечь душу (в течение трех дней после смерти человека) в ад, а она, пребывавшая на протяжении трех дней у изголовья усопшего, улетает в мир иной», — пишет Дюмезиль (цитируя Ж. Дармстетера, который, в свою очередь, комментировал «Зенд Авесту» I). Как видите, мы уже вплотную подошли к появлению первого истинного монотеизма.

Иранский политеизм предусматривает наличие единого небесного центра, что является прямым отражением земной системы управления. А так как на земле все зависит от временного равновесия между Добром и Злом, принято считать, что и на небесах эта система упразднится только в случае полной победы Добра, что, возможно, произойдет когда-нибудь в весьма отдаленном будущем. И все было нацелено на захват новых территорий, как во времена династии Ахеменидов. Итак, ведизм возник как отражение политической структуры государства.

И вот пришел Заратустру, или — Заратустра.

Он родился в 628 году и умер в 551 году до н.э. Что означает его имя? На этот вопрос до сих пор нет вразумительного ответа. Платон назвал его «сыном Ормузда[138]» и, видимо, весьма условно, так как Ормузд не кто иной, как Агура-Мазда, один из двух великих богов ведийского пантеона. Однако известно, что Плутарх в I веке н.э. приписывал ему способность непосредственного общения с богами[139]. Плиний[140] утверждал, что он появился на свет с улыбкой на устах[141]. Это говорит о том, что и тогда он слыл легендарной личностью и его считали сыном Бога или, возможно, полубогом. Согласно Диону Хризостому[142], однажды он поднимался в гору, и тут начался пожар, но пророк остался живым и смог донести свое слово людям.

Мы не можем обойти вниманием и личность самого пророка; в самом деле, трудно представить, чтобы характер реформатора не повлиял на его выбор; то же самое относится к реформе, которая должна была начаться в подходящий момент истории.

Возможно, мы больше бы знали о Заратустре, если бы не затерялась 13-я книга Авесты[143], Splend Nask, с жизнеописанием пророка. Дошедшие до нас тексты Авесты не позволяют восстановить биографию Заратустры в полном объеме, однако в одной из книг Авесты — Яшт говорится, что вся природа ликовала при появлении пророка, и он был сочинителем (hotar на санскрите) и жрецом, совершавшим обряд жертвоприношения, что заслуживает особого внимания, ибо сохранилось упоминание о том, что Заратустра осуждал тех, кто приносил в жертву быков. Повторный анализ текста позволяет извлечь больше сведений о характере пророка, чем это удается при первом чтении.

Предвосхищая событие, произошедшее более шести веков спустя: попытку искушение Иисуса в пустыне, — другая книга Авесты — Вендидад повествует о том, как Сатана пытался убедить пророка отказаться от веры, в то время как священная книга Яшт поведала нам о том, как пророк вышел победителем из конфликта с демонами и прогнал их с Земли. На страницах более поздних книг: Dinkard, Shah-Nama, Zardusht-Nama — приведено жизнеописание пророка, включая множество легенд о сотворенных им чудесах и божественных исцелениях. Понятно, что Заратустра почитался не только как пророк, но и чудотворец, наделенный сверхъестественными способностями. Это привело к тому, что некоторые специалисты по Ирану принимают его за мифический образ, а не за историческую личность, точно также, как отдельные историки сомневаются в существовании Иисуса. Такова судьба многих пророков[144]... Однако мы так не считаем, ибо в те далекие времена не мог не появиться подобный человек для проведения реформы.

Нам точно не известно место его рождения. Некоторые историки называют родиной Заратустры Бактрию, другие Мидию или Персию. А так как в двух книгах Авесты, Ясна и Вендидад, указывается на то, что дом его отца Пурушаспа (в переводе «богатый лошадьми»), где он появился на свет, стоял на берегу Дареджа, в провинции Ариана-Вэджа, а в другом древнем тексте его родиной назван Атропатен, можно сделать вывод, что он родился в Аране на берегу реки Аракс на северо-западе Мидии[145], располагавшемся почти на самой границе с Арменией на берегу Каспийского моря. Заратустра происходил из края магов[146]. Известно, что он был женат, ибо в Авесте упоминается имя его младшей дочери Пурусисты. В Яште также говорится о том, что происходил он из рода Спитама, занимавшегося разведением лошадей. И звали его Заростом Спитама.

Он был беден, о чем говорит в молитве, обращенной к Агура-Мазда: «О! Мудрец! Мне известно, почему я бессилен: у меня мало скота и людей». Своим поведением он вызывал раздражение богатых и заносчивых молодых людей, членов мужского братства — тайного общества, девизом которого было слово aesma, означавшего «гнев», — кого в наши дни называют дебоширами. Известны даже имена двух молодых людей, о которых он говорил своим ученикам как о людях, заслуживавших порицания. Это был некий Бандва и один «удельный князек из Ваепии», провинившийся перед Заратустрой тем, что однажды, в суровую зиму, отказался приютить его вместе с дрожавшими от холода животными во время одного из переходов. Подобная легенда лишний раз доказывает несостоятельность гипотезы о причислении Заратустры к мифическим героям.

Теперь самое время набросать портрет пророка: бедный и восторженный поэт, «не от мира сего», как говорят в народе, безусловно противник насилия. Достаточно вспомнить, с какой яростью он обрушивался на тех, кто совершал кровавые обряды. По свидетельству Элиада, подобные обряды были распространены среди представителей высшей знати. Можно было бы предположить, что, происходя из рода коневодов, Заратустра испытывал отвращение к жертвоприношениям лошадей; ибо трудно себе представить, чтобы тот, кто ухаживал за этими замечательными животными, не испытал к ним чувств, похожих на братскую привязанность, и не относился отрицательно к их истреблению ради удовлетворения прихоти богов; еще более привлекательной кажется мысль о том, что негативное отношение Заратустры к жертвоприношениям животных усугублялось личной неприязнью к участникам этого кровавого обряда, людям высокомерным и жестоким, о чем нам поведали гаты[147]. Однако двадцать шесть веков спустя было бы неосмотрительно с нашей стороны заходить так далеко в предположениях. Единственным достоверным фактом для нас остается неприязнь пророка к крутым парням из высшей знати.

Однако этот факт отнюдь не означает, что маздеизм родился исключительно из-за личной ненависти Заратустры к богачам, жертвовавшим богам лошадей и коров, а говорит лишь о том, что пророк, в силу своего характера, должен был бы отказаться от жестокой и слишком уж светской религии аристократов[148]. Ведизм в той форме, в какой он существовал в Иране, превратился в религию богачей и власть предержащих и не приносил народу духовного удовлетворения. Кроме того, Заратустра был еще и магом. И он не смог остаться равнодушным. Написанные им гаты наполнены глубоким духовным содержанием, высоким пафосом и тонким лиризмом и проникнуты сопереживанием. Великие пророки — это прежде всего люди, чьи сердца наполнены заботой и состраданием к ближнему. И неудивительно, что пробил час Заратустры.

В самом деле, его появление совпадает с возникновением сильного персидского государства после разгрома ассирийцев и покорения соседних государств при царствовании Навуходоносора II и Кира. Империя окрепла в борьбе с врагами и превратилась в централизованное государство с процветавшей столицей Персеполем. В Сузах, Экбатане и других городах возводились роскошные дворцы и грандиозные храмы, окруженные пышными садами. Если Дарий и проявлял иногда заботу о бедняках, о чем свидетельствует указ об установлении почасовой оплаты строителей, чтобы их не слишком, по всей вероятности, эксплуатировали богачи, народ, тем не менее, был отстранен от участия в основных культовых обрядах.

И пришло время, когда возникла острая необходимость в религии, способной отвечать запросам зарождающейся империи. В самом деле, необъятные просторы государства и огромное число исповедовавшихся на ее территории религий грозили полным распадом; маги представляли собой всего-навсего одно из многочисленных сословий духовенства, среди которых встречались и такие, которые заслуживали осуждения, как, например, вавилонские маги, занимавшиеся откровенным шарлатанством. И случилось так, что религия медийских жрецов стала выделяться среди существовавших в ту пору политеизмов. Она отличалась не столько пышными обрядами, жертвоприношениями и знатностью своих ревностных приверженцев, сколько большим воздействием на духовный мир человека, осознающего неизбежность выбора: бороться при жизни за право попасть на небеса и обрести спасение или обречь себя на вечные муки. И вот в это время как раз и должен был появиться пророк; стоило ему заговорить, как даже в наши дни эхом отзывается его голос.

Будучи прообразом Иисуса, Заратустра стал больше чем реформатором; он основал первый монотеизм, о чем свидетельствуют в Авесте «евангельские» гимны — гаты, произведения времен династии Сасанидов, написанные на пехлевийском диалекте, а также работы греческих историков[149]. Кажущийся политеизм его школы был данью древней религии, которую он, проявив мудрость, не стал разрушать до основания.

Не следует думать, что зороастризм возник однажды в полном и законченном виде. Напротив, как свидетельствуют зороастрийские гимны — гаты, это был долгий путь преобразований[150]. Все началось с отождествления огня со Святым Духом, затем с Всевышним в образе Солнца и, наконец, с главным божеством Агура-Мазда. Преобразование ведизма велось постепенно и началось с обличения сексуальных излишеств и оргий, которыми сопровождались жертвоприношения, и потребления сома, haoma[151]. Безусловно, галлюцинации, усиливавшиеся при виде крови, приводили участников ведийских ритуальных обрядов в состояние крайнего сексуального возбуждения, что вело к разнузданным оргиями, которые не могли не возмущать Заратустру. В юности на своей родине он присутствовал на обрядах шаманов из соседних скифских племен, когда участники ритуала вдыхали дым от раскаленных на огне семян конопли; это занятие по прошествии многих лет показалось ему безобидным по сравнению с безумными оргиями, сопровождавшими ведийские ритуалы.

Поначалу ведизм только трансформировался под влиянием мага и певца-пророка. И только в последних гатах зороастризм предстает в виде законченного учения, имевшего мало общего со своей первоосновой.

В любом случае это — монотеизм: как указывает Дюмезиль, исчезла древняя троица, состоявшая из Варуна и Митра, с одной стороны, и Индра — с другой. Остался только единственный достойный поклонения бог — Агура-Мазда. Древний бог Индра был низведен в демона вместе с «второстепенными» божествами. Согласно гатам, Агура-Мазда — единственный Создатель неба и земли, а также материального и духовного мира. Он — Законодатель и Высший судья, Повелитель дня и ночи, Центр природы и Творец морального права. Все три появившиеся впоследствии монотеизма не смогли лучше описать предназначение Бога, ибо здесь видна прямая связь между маздеизмом, иудаизмом, христианством и исламом.

Естественно, что Агура-Мазда предстает в образе мужчины и не имеет подруги. В самом деле, вся патриархальная система восстала бы, если бы власть была отдана или делилась с женщиной или божеством женского пола.

В более поздней Авесте указывается, что Бог окружен небесной свитой из семи Бессмертных святых — Амеша Спента, первым из которых был Святой Дух, в древней религии Огонь, за ним шли шесть остальных: Лучшая справедливость, Благая мысль, Святое Смирение, Вожделенное царство, Здоровье, Совершенство и Бессмертие. Однако все эти божества являются творением Мазды и должны следовать тому же закону морали, что и земные вассалы Агура-Мазды, ashavans.

Наибольшего внимания заслуживает четвертый из Бессмертных святых, ибо в его концепции заложено понятие апокалипсиса и иудейско-христианская эсхатология[152]. Вожделенное царство — это грядущее ожидаемое состояние, которое мы стараемся обрести.

Именно на иранской земле впервые появился дьявол. Гаты рассказывают о том, что вначале встретились два духа, которые должны были принять важные решения, от которых зависела вся последующая жизнь. Первый, Агура-Мазда, сделав правильный выбор, стал «Богом справедливости и мудрости», прототипом нашего Господа Бога. Второй, Ариман, в Авесте Ангра-Майнью[153], пошел по ложному пути и стал Повелителем недобрых сил, окруженный сонмом «неправедных» лживых духов, выдающих зло за добро и живущих в этом заблуждении, обозначаемом словом «друдж»[154].

Ариман склонил на свою сторону древних богов, в частности дэвов, которые стали называться богом смерти Индра-вайу, демоном болезни Сорва, Злым духом Акоман, демоном жестокости, гнева и преступных наклонностей Тору, демоном похоти Аз, демоном лжи и лицемерия Митрандрудж, демоном шлюх Жех, созданным позже всех для уничтожения человеческого рода, и — какой сюрприз — покровителем потребления ритуального ведийского напитка сома Заири. Так был нанесен заключительный удар по практиковавшимся в ведизме оргиям и утверждена религия, исповедовавшая сдержанность и духовность, став предвестником возникновения трех монотеизмов.

Из всего вышеизложенного следует выделить главное: впервые появляется божество, однозначно воплощающее Зло; и это Ариман. Он приравнен к богу, олицетворяющему Добро, ибо ничем не отличается от своего брата-близнеца Ормузда. И они повели между собой ожесточенную борьбу. Согласно некоторым утерянным апокалипсическим гатам Авесты, что также нашло отражение в текстах времен Сасанидов, написанных на пехлевийском диалекте, разразилась Великая война, и небо ниспослало на землю Великого царя[155] Митру, перевоплотившегося на время своего земного существования. Митра в образе Спасителя огнем и мечом уничтожил силы Зла. Впервые в истории религии были выделены основополагающие темы пророческих монотеизмов; Добро и Зло построены на трансцендентальных принципах, и исчезла двойственность, насаждаемая прагматической интерпретацией бытия.

Среди всякой нечисти, окружавшей Аримана, были и демон пустынных мест Азазель, воплотившийся в образе козла отпущения в иудаизме, демоны хаоса Левиатан и Рахаб, а также Лилит, которая, как гласит легенда, также позаимствованная иудаизмом, была первой женой Адама, но, увы, оказалась бесплодной, и потому свирепствует по ночам, чтобы отомстить за развод с первым мужчиной на земле[156]. Мы и сейчас живем этим наследием. Подобные демоны до сих пор посещают евреев, христиан и мусульман.

В учении Заратустры были также указаны и семь основных грехов, как то: похоть, зависть, гнев, ложь, убийство...

На первый взгляд может показаться — но только на первый взгляд, — что Заратустра не ввел ничего принципиально нового в свое учение; в ведийском наследии уже существовало противостояние между Агура-Мазда и Ариманом; реформатор лишь упростил пантеон, изгнав второстепенные божества и, главное, запретив жертвоприношения Ариману, богу-близнецу Агура-Мазда, также, как и второстепенным древним ведийским богам, дэвам, которых отправил в Преисподнюю, пополнив ряды слуг Аримана. Однако его вмешательство было более радикальным: он покончил с двойственным характером богов; впервые добро стало называться добром, а зло — злом. И никаких нюансов. Заратустра заодно стал основоположником демонологии.

В III веке н. э. другой иранец, Мани, улучшил философское учение Заратустры на свой манер: если жизнь представляет собой непрерывное испытание, в ходе которого человеческое существо то и дело подвергается нападкам Зла, это означает, что именно земное существование делает нас уязвимыми под воздействием нечистого. Зло существует лишь в материальном мире, и демоны имеют над нами власть только в то время, пока мы состоим из плоти. Как только душа отделяется от тела, мы освобождаемся от дьявола. Таким образом, материальный мир плох, а духовный чист. В этих понятиях уже содержался зародыш гностицизма. Однако это уже другая тема.

В дошедших до нас скудных биографических сведениях о Заратустре есть одна историческая подробность: в сорокалетнем возрасте, то есть примерно в 588 году до н.э., он обратил в свою веру царя Вистаспу, отца Дария I, который царствовал в Хорезме на территории, расположенной к югу от Аральского моря. И это очень важный факт: Вистаспа на протяжении всей своей жизни покровительствовал Заратустре.

Для нас главное состоит в том, что Заратустра первым определил понятия Добра и Зла, чей конфликт разрешится только по скончанию веков. Теологическая концепция мира Заратустры настолько тесно смыкается с христианством, что можно только задаваться вопросом, не читали ли гаты отцы Святой церкви, а может быть, просто скопировали[157]: в этой преходящей жизни каждая мысль, каждое слово или действие подготавливают судьбу человека к неземному существованию. Там добрый боженька накажет провинившихся грешников и отметит своей милостью праведников. Когда в отдаленном будущем Митра в образе человека победит Аримана, мертвые воскреснут, состоится Страшный суд, и грешники вновь отправятся в ад, в то время как праведников ожидает райская благодать. Этот рассказ почти совпадает с тем, что мы находим в трех монотеизмах. Перед нами дьявол; и иранский священнослужитель подписал свидетельство о его рождении.

Нетрудно предположить, что учение Заратустры не переставало интересовать историков. Вначале они считали, что запрет на жертвоприношения животных одновременно повлек за собой изгнание тех богов, которым приносились жертвы, обычно сопровождавшиеся разнузданными оргиями. Однако трудно себе представить, чтобы Заратустра был простым отцом-поборником нравственности; реформа была задумана им вовсе не для того, чтобы упразднить бредовые ритуалы и упростить пантеон: это — коренное преобразование религии с запретом устаревших богов и сопутствующих им ритуалов, это — радикальная реорганизация божественной иерархии. Однако на сей счет мнения историков разделились. Дюмезиль видит в реформе Заратустры едва ли не «простую» подмену одних богов другими[158]; Моле, похоже, больше склонен к мысли, что Заратустра хотел создать новую теологию[159]. Менаск[160], имея свою точку зрения, считает, что Заратустра просто отказался от практики жертвоприношений, принявшей неуправляемый характер и начавшей представлять угрозу для самой религии. Однако эти разногласия ни в коем случае не должны умалять основополагающее значение реформы — создание антагонистической пары Бог—дьявол и этического дуализма Добра и Зла, что само по себе беспрецедентно в человеческой истории. Гипотеза Савонаролы, а затем и Лютера о том, что Заратустра смог «реформировать» иранскую религию из чувства протеста, имеет право на жизнь, но не дает полного ответа на поставленные вопросы.

В самом деле, кажется непонятным, почему Заратустра пытался провести реформу именно в то время, когда оппозиция была, по всей видимости, сильна, о чем свидетельствуют гаты, из которых следует, что Заратустра был вынужден отложить свою реформу и временно смириться с жертвоприношениями, а также и признать некоторых старых богов. Еще менее понятной представляется реакция магов, которые в конце концов приняли зороастризм и, в свою очередь, прониклись идеей дуализма Добра и Зла. Возникает вопрос: может быть, они преследовали свои интересы?

Конечно, у них была своя выгода, ибо теология не была единственной целью реформы. Маг Заратустра, несомненно, был первый, кто понял, какую опасность для касты жрецов имеет двойственность богов и непредсказуемость их волеизъявления; возможно, хотя это только гипотеза, он осознал, что религия не должна слишком точно копировать систему общественного устройства, принятую на земле: пророчества, заклинания злых духов и колдовство жрецов должны были казаться ему фарсом, бессмысленность которого, по-видимому, сознавали и сами государи, хотя и делали вид, что готовы обманываться и дальше. Религия могла обрести власть, имея только прочную основу, то есть базируясь на определении Добра и Зла, и только в этом случае духовенство могло взяться за управление земными делами.

Он поступил еще лучше, выдвинув постулат, заключавшийся в том, что религия принадлежит народу и без его поддержки ничего не стоит. Подобное демагогическое высказывание имело следующее преимущество: оно давало духовенству возможность не только судить о том, что есть Добро и Зло, но также решать политические вопросы, основываясь на волеизъявлении народа. Так, маздеизм создавал не подотчетную правителям параллельную власть.

Эта гипотеза выглядит еще более правдоподобной, если учесть тот факт, что каста жрецов хотя еще не потеряла могущества, но уже почувствовала угрозу своему существованию. Если согласиться с гипотезой триады, выдвинутой Дюмезилем: законодатель—воин—жрец, — маги начали сдавать позиции таким блестящим воинам, какими были Кир и его полководцы, шедшим от победы к победе и под лязг мечей и призывные звуки походного рога сколачивавшим первую империю персов. Реформа Заратустры, наконец, утверждала верховенство духовной власти над светской. По всей видимости, жрецы приняли реформу всерьез, когда в 522 году до н.э. в стране поднялось восстание, в то время как персидский царь Камбис вел без особых успехов кампанию в Нубии (вместе с отрядом еврейских наемников). Самозванец Смердис, выдавший себя за брата царя, поднял провинции против отсутствовавшего государя, а в действительности против всей династии Ахеменидов. Маги перешли на его сторону (Смердис, использовав старый как мир прием, пообещал снизить налоги). Возможно, они предали династию Ахеменидов в надежде на то, что новый царь, к восхождению на трон которого они приложили бы руку, проявит к ним особую благосклонность; иными словами, ими руководили политические интересы. Случилось так, что Камбис внезапно умер. Власть в столице должна была перейти в руки самозванца. И только царевич Хорезма, известный впоследствии под именем Дария I, спас трон, казнил самозванца и оставил магов ни с чем.

Это событие заслуживает нашего внимания, позволяя понять, что двигало людьми, когда они изобретали дьявола: самозванца в действительности звали Гаумата, и он был жрецом. Так же, как современные аятоллы поступили с шахом, маги, как бы выступая глашатаями народной воли, подготовили заговор, который можно было бы с полным правом назвать государственным переворотом. Посадив на трон своего ставленника, они смогли бы установить первую в мире теократию; и в этом они почти преуспели. Говоря языком двадцатого века, это была бы «народная теократия», ибо Гаумата, по-видимому приверженец учения Заратустры, приказал бы разрушить алтари, предназначенные для аристократии, то есть устранил бы религиозные привилегии богачей, как учил зороастризм, насаждавший демократические идеи в Персии. Непростительная ошибка, ибо несмотря на то, что многие сатрапы встали на сторону самозванца, знать крепко держалась за свои привилегии, и династия смогла удержаться у власти.

Дарий собственноручно пронзил копьем самозванца, отрезал ему голову и выставил на обозрение народа. Одержав победу, он тотчас восстановил алтари знати, хотя и почитал Агура-Мазда[161], не выказывая при этом особого религиозного фанатизма. Следует отметить, что поражение не поколебало решимость магов — последователей Заратустры насаждать, как и прежде, свою религию как единственно правоверную, ибо сын Дария Ксеркс запретил на всей территории империи культ бывших богов дэвов, ставших в одночасье демонами. Однако победа праздновалась недолго, ибо преемник Ксеркса Артаксеркс II реставрировал древнюю ведийскую троицу, поставив Митру и Анагиту рядом с единым богом Агура-Мазда.

И наконец, покончив с восстанием, Дарий приказал сделать надпись о своей победе на скале Бехистун в горах Загроса на древнеперсидском, эламитском и аккадском языках, что само по себе выглядело весьма впечатляющим и символическим жестом. Государь непосредственно отстаивал свое право на власть, на которую покушались маги. Раз Дарий отстаивал свои права и привилегии, значит, они кем-то оспаривались.

Так и было на самом деле, ибо зороастрийские жрецы жаждали первенства. В одной из пяти книг Авесты, Вендидаде, написанных самим Заратустрой, была сделана заявка не только на роль религиозного законодателя, но и светского. В случае, если бы удался подготовленный магами государственный переворот, дьявол Ариман получил бы из их рук первый в мире акт гражданского состояния. Все, что недоставало религиозному законодательству, все, о чем мечтало духовенство, было бы предоставлено светской властью. Зороастрийская авантюра, начавшаяся с провозглашения Бога и дьявола в единственном числе, потерпела провал. Однако теократия еще возьмет реванш, когда через восемь веков на престол взойдет «поборник» закона Константин. В любом случае, дьявол был придуман для того, чтобы достичь политических целей; таким образом, можно сделать вывод, что дьявол — истинное дитя политики.

Может быть, опираясь на народное волеизъявление, жрецы насаждали зачатки демократической власти? Такая гипотеза нам представляется маловероятной, ибо прежде всего это означало бы, что в Иране крайне рано начались политические баталии и маги составили свою политическую партию. Абсурдная крайность: если бы такое произошло, маги были бы немедленно уничтожены, например, Киром Великим. В ахеменидской Персии и в самом деле трудно представить организованную политическую оппозицию современного типа. И главное: весьма опасно называть «демократическим» режим, при котором жрецы диктуют законы. В любом случае, как только углубляешься в историю Персии той поры, кажется нелепой даже сама мысль о демократии эллинского типа на иранской почве. Да, если маги в борьбе за власть и опирались на народные массы, то выдвигали лишь демагогические лозунги. Возможно, для их учителя Заратустры все обстояло совсем по-другому.

В самом деле, родственный маздеизму «демократизм» следует искать в ином: в интуиции Заратустры, подсказавшей ему, что религия должна обращаться не вообще к людям, а к сознанию каждого человека. Проповедуя спасение души, другими словами, переместив достижение счастья из этой жизни в мир иной, он прежде всего освободил религию от древних политеистических обрядов, где ожидаемые небесные дары, впрочем, весьма эфемерные, могли даваться одними богами и отвергаться другими. В самом деле, спасение, если таковое будет иметь место, зависело теперь от решения одной власти, а плохая жизнь на Земле — от другой. Зороастризм освобождал отдельную личность от гнета светской власти, не имевшей никакого влияния на небеса и не способной даровать спасение души или отказать в нем.

Вот так Заратустра основал первую спиритуалистическую религию в истории человечества, ставшую основой для трех последующих монотеизмов. Откуда к нему пришло озарение? Ибо он на целое столетие опередил Будду, выдвинув идею о том, что материальный мир представляет собой лишь небольшую часть бескрайних духовных пространств. Учеными высказывались даже предположения, что Будда перенял у Заратустры само собой подразумеваемое презрение к земному миру. В самом деле, взгляды того и другого пророка формировались под влиянием ведизма. А в Индии, опустошаемой с незапамятных времен мощными природными явлениями, постоянная угроза смерти не могла не навести как Будду, так и Заратустру на мысль о бренности земного существования.

С возникновения новой религии духовенство обретало верховную власть, готовую распространиться до самых границ империи и даже за ее пределы. Для полного утверждения не хватало лишь признания таинств. Впрочем, семь веков спустя они станут существенным дополнением к теократической власти. Реформа Заратустры предвосхитила последующие события и оказала влияние на поздний иудаизм, носитель христианства.

Итак, несмотря на жестокость Дария, маги выжили не столько благодаря небесам, сколько поддержке народа. Они даже частично одержали победу, ибо зороастризм получил широкое распространение, и Дарий был вынужден по крайней мере делать вид, что считается с ним. Предполагается, что этот государь был сыном царя Витаспы, обращенного в новую веру самим Заратустрой (что не подтверждено достоверными фактами; более того, утверждалось, что Дарий был двоюродным братом Камбиса). В таком случае он не мог не последовать примеру отца; однако не вызывает сомнений и то, что ему не внушало особой радости все возраставшее влияние жрецов, начавших оспаривать власть. Дарий принял новую религию, как мы уже знаем, с определенной сдержанностью.

Более правдоподобной нам кажется следующая версия: Дарий проявил традиционную религиозную терпимость. При Кире, царствовавшем с 550 по 539 гг. до н.э., на территории Персии имели право на жизнь все религии, в том числе вавилонская и древнееврейская[162]. Несмотря на то что зороастризм исповедовался царским двором, он был только одной из многих религий. Небезызвестно, что Кир был последователем Заратустры, но у нас нет оснований утверждать, что зороастризм был «чистым и строгим», как того желали жрецы, и прежде всего по двум причинам: во-первых, если монарх был бы исключительно приверженцем пророка, он запретил бы приносить дары всем богам, кроме Агура-Мазда; во-вторых, претерпела изменения сама религия[163], став более гибкой.

Подобная религиозная терпимость государя не получила одобрения со стороны магов, а также последователей Заратустры по той простой причине, что ограничивала их власть (возможно, доходы). Насаждая реформированный культ Агура-Мазда, Дарий попал, если можно так выразиться, в Кавдинское ущелье[164], то есть принял унизительные условия магов. Несмотря на репрессии, которым они подвергались, жрецы добились успеха, сумев добиться признания своей новой религии.

Остается выяснить, кто они были, чтобы один из них выдумал дьявола, а другие упоминались в Новом завете, как свидетели рождения Иисуса. Согласно Геродоту, они были уроженцами Мидии и составляли касту жрецов, прорицавших будущее после жертвоприношения белых лошадей, о чем так неодобрительно высказывался Заратустра. По-видимому, они обосновались в Иране во времена мидийского нашествия в середине IX века до н.э. Известно также, что они сыграли важную роль в становлении царства, используя гадание по звездам и шаманские способности. Маги продержались довольно долго, ибо о них мы находим упоминание и при парфянских правителях, и при царях не только из династии Ахеменидов, но и Сасанидов. Только им религия обязана своим влиянием, ибо вавилонские маги прослыли обманщиками.

Вот тут-то можно было бы и закончить нашу книгу: как оказалось, Сатана родился в Иране в VI веке до н.э., и у его колыбели стояли маги. Появление дьявола было предопределено политикой.

Отсюда напрашивается вывод: религиозная власть вступает в противоречие с демократией, даже если это касается небожителей.

В самом деле, перенаселенные пантеоны разрешают непристойные пляски смертных, а затем и их насмешки над Бессмертными. Например, греки, также как и кельты, не отказывали себе в удовольствии отпускать шутки в адрес богов. В политеизмах священнослужители также расходятся во мнениях: по какому праву жрец Аполлона должен поучать жреца Афродиты или Гермеса? Каждый отвечает за себя, а Зевс за всех. Даже в такой основанной на принципе централизма религии, как христианская, мы видим яростное соперничество между святыми, когда Св. Павел решился окрестить не подвергшихся обрезанию и вызвал гнев оставшихся в Иерусалиме апостолов Петра, Якова Младшего, Филиппа и Иоанна. Затем последовало яростное соперничество между Антиохией и Иерусалимом, а позднее между Антиохией и Александрией. А что говорить о политеистической религии! Если Заратустра решился на реформирование иранского пантеона, подобно министру внутренних дел, перекраивавшему избирательные округа, то только потому, что светская власть не набрала еще достаточной силы, а духовная была и вовсе слабой. Культы были разрознены, а ритуалы не упорядочены.

Напрашивается сравнение: маги были предками современных аятолл. Укрепив свое влияние в сильном государстве после наступления реакции и реформы церкви, они не могли без зависти смотреть на светскую власть и не пытаться соединить религию с политикой. Отметим только, что тогда грозила рухнуть вся триада Дюмезиля, ибо олицетворяла собой одновременно государя, воина и законодателя.

Но тут маги просчитались. Создав дьявола, они не сумели найти в нем политический противовес. И это с успехом сделает за них христианство. Однако предок преследователя Фауста окажется таким же долгожителем, как и сами маги. В любом случае, они основали свою религию.

Самым удивительным оказалось то, что сама религия пошла по иному пути, и надолго.