История Небесного дара

Глава 10 УДАЧНОЕ НАЧАЛО

Учеба, книги, приглашение учителя, который за проступки будет бить… При этих словах Небесный дар даже есть не мог спокойно. Что такое книги? Госпожа Ню хоть и считалась чиновницей, однако у нее не было никаких книг. Только господин Ню иногда раскрывал песенник, да и то лишь для того, чтобы побыстрее заснуть. Этот песенник читался уже много лет, но в один прекрасный день вполне мог быть использован на обертку. В результате Небесный дар не знал, что такое книги, и тем более но знал, зачем их читать. Слово «учитель» тоже звучало для него необычно и страшно — почти как «тигр»: недаром оно рифмовалось со словом «мучитель».

Он решил посоветоваться с Тигренком:

— Братец, а для чего учатся?

— Чтобы стать чиновником. Если будешь плохо учиться, тебя начнут бить линейкой!

Небесный дар похолодел.

— А что такое учитель? — жалобно спросил он, надеясь, что это все же хоть что-то пристойное.

— Человек, который учит. Он-то и держит линейку, — ответил Тигренок, решив говорить только правду, как бы кошмарна она ни была.

Глазенки Небесного дара наполнились слезами. Он долго молчал, потом снова спросил:

— А мне можно его бить?

— Нельзя. Он большой, так что тебе с ним не справиться.

— Братец, а ты мне не поможешь?

Тигренок опешил: еще не хватало ему бить учителя! Не в силах помочь другу, он отрицательно качнул головой, и Небесный дар заплакал.

Первое августа неумолимо приближалось. Небесный дар раз по семь на дню спрашивал Тигренка: Сколько дней осталось?

— Много, еще три дня! — отвечал Тигренок, стараясь успокоить несчастного друга и в то же время по-прежнему говорить правду. — Да ты не бойся, после уроков мы снова будем заниматься фехтованием. Хорошо?

Небесный дар слабо улыбался: какое может быть фехтование после избиений линейкой!

— А через три дня обязательно будет первое августа?

— Обязательно.

И не убежишь! Друзья сидели молча, дожидаясь страшного дня. Воображение Небесного дара работало вовсю: наверное, книги — это такие черти, а учитель — чудовище, которое ест детей. Чем больше он думал об этом, тем больше боялся и пика:; не мог понять: зачем, зачем к детям приглашают таких чудовищ? Зачем непременно нужно учиться?!

— И не позволят нам играть? Даже тихонечко играть не позволят? — спрашивал Небесный дар.

Его маленькое сердце разрывалось; он чувствовал, что игра — его неотъемлемое право. Почему же его лишают этого права, почему?

Тигренок, задетый за живое, вспомнил собственное детство:

— Тебе куда лучше, чем мне! Тебе сейчас семь, а я уже с, шести лет не играл. Некогда было играть: целый день помогал матери по дому, собирал угольную крошку, старые бумаги… А когда мне исполнилось восемь лет, мама умерла. — Он помолчал немного. — Да, восемь. Летом я торговал водой со льдом, а зимой — полупустым арахисом. В девять лет стал учеником в мастерской, где делают ножи. С утра до вечера раздувал мехи, потом снова начал торговать водой, убежал из мастерской, не выдержал жара и чада — у меня из-за них все ноги были в нарывах! Да и колотили. С двенадцати лет здесь работаю, делаю все подряд. Гебе в самом деле лучше. Так что не бойся: после уроков мы обязательно будем играть. И вообще мы с тобой друзья навсегда. Правда?

Небесный дар немного успокоился, по едва вошел в маленький дворик, как почувствовал, что сохранить это спокойствие будет трудно. Цзи, узнав, что он начинает учиться, вспомнила о своем умершем сыне и не могла не сорвать гнева на Небесном даре:

— Ты долго еще будешь протыкать мне окна всякими палками?! С утра до вечера крутишься ради него, а он… Ну ничего, теперь учитель за тебя возьмется! Если будешь шалить, он тебя побьет большой линейкой, а я попрошу еще добавить!

— Больно ему нужен твои просьбы, он сам тебе первой даст! — огрызнулся Небесный дар, но на душе у пего снова стало тяжело.

А тут еще мать со своими нравоучениями. Чем больше он избегал ее, тем чаще она попадалась ему навстречу.

— Ну теперь ты станешь учеником. Слышишь меня? Все нужно будет делать по правилам. Учитель очень хорошо мне сказал: если не будешь слушаться — битье; если не выучишь урок — битье. Так что берегись! Если будешь хорошо учиться, станешь чиновником и умножишь славу наших предков. Слышишь меня?

Небесный дар был бы рад не слышать. Опустив голову со своим вздернутым носом, он хотел плакать, но не смел и только молча, до белизны стискивал себе пальцы.

Последняя надежда была на отца. Цзи слишком бестолкова, мать рассуждает в основном о будущем: как он станет чиновником, что будет после ее смерти и прочее. Тигренок с ним искренен, но ведь он не приглашал учителя и не знает, какой он. Надо спросить отца.

— Папа, папа!

— Что, малыш? Садись! — Господин Ню страшно любил, когда его называли папой, и после этого был готов на все.

— Когда придет учитель?

— Первого августа.

«Да, это правда!» Сердце Небесного дара было готово выпрыгнуть:

— А он дерется?

— Я не знаю. — Господин Ню сказал правду.

Бывший счетовод лавки «Счастье и процветание» показался ему очень миролюбивым, ио, если хозяйка подговорила его, он может проявить себя и по-другому. Он высокий, здоровый, и если начнет бить, то всерьез. Господин Ню говорил с ним только о жалованье и наградных, не подумав о проблеме битья. Теперь он чувствовал себя немного виноватым перед Небесным даром. Ему не хотелось, чтобы его сына били, но поделать с женой он ничего не мог.

— Мы должны посоветоваться, — сказал он извиняющимся тоном.

Небесный дар уловил его слабость и произнес, как это умела делать в ответственные моменты Цзи:

— Если учитель будет меня бить, то я умру!

— Нет уж, не умирай! — Господин Ню затеребил свою выцветшую бородку. — Вот что, я поговорю с учителем, чтобы он тебя не бил. А если будет бить, то я уменьшу жалованье!

У Небесного дара немного отлегло от сердца:

— Выходит, учитель тоже получает жалованье? Тогда и я могу его уменьшить.

Настало первое августа. Небесный дар то снова боялся, то смелел, то думал, что учитель — это чудовище, то размышлял, как бы уменьшить его жалованье. Ему надели парадную курточку, и его лицо пошло красными и белыми пятнами. Он ждал прихода учителя с таким же замиранием сердца, как ждут удара грома после вспышки молнии.

Наконец учитель пришел. У Тигренка, доложившего об этом, даже голос немного дрожал. Небесный дар не решался взглянуть на вошедшего, но йотом все-таки поглядел краешком глаза. Оказывается, обыкновенный человек, только очень высокий! На Небесного дара он не обращал особого внимания, а в основном беседовал с его родителями. Голос у него был такой зычный, что вся комната наполнилась жужжанием: Небесный дар слышал только это жужжание и не понимал, о чем они говорят. Все знакомые предметы внезапно изменили свой облик; даже фрукты на подносе больше не волновали его.

Госпожа Ню, решив проэкзаменовать учителя, спрашивала, по каким книгам он преподает. Учитель ответил, что он предпочитает начинать с «Троесловия», и заявил, что «Троесловие» вместе с «Четверокнижием» составляет «Пятикнижие»[11]. Господин Ню счел, что «Пятикнижие» слишком сложно для ребенка, но жена не согласилась:

— Чем сложнее, тем лучше. Если не идти вглубь, не станешь чиновником!

Все это для Небесного дара не имело значения, но следующие фразы, очень мягко произнесенные матерью, он уловил:

— Учитель Ван, прошу вас не только учить его, но и воспитывать. Это даже важнее. Если понадобится бить, бейте: без битья настоящего человека не получится!

— Он же еще слабенький, — тихо возразил господин Ню, но жена этого не расслышала.

Сердце Небесного дара упало. И не убежать никуда — сиди и жди ударов. Черт побери! Как раз в этот момент он услышал слова учителя:

— Первым делом поклонимся священномудрому! Небесный дар изумленно оглянулся, но не увидел вокруг ни священных, ни мудрых. Он не знал, что имеется в виду деревянная табличка с именем Конфуция, заранее приготовленная госпожой Ню и стоящая на столе. Перед табличкой были расставлены курительница с подсвечниками и пять тарелочек с фруктами. Господин Ню зажег длинную ароматную саечку и воткнул ее в курительницу. Госпожа подтолкнула Небесного дара к подушке перед столом:

— Поклонись священномудрому девятью поклонами и попроси, чтоб он научил тебя, оберегал твою память и разум!

Небесный дар с тихо бьющимся сердцем глядел сквозь ароматный дым, видел только деревянную табличку, кланялся ей и начинал понимать, что это не обычное дерево, а священно мудрое.

После этого должен был состояться обряд поклонения учителю. Ван Баочжай хотел скромно уклониться от него, но госпожа Ню заявила, что без обряда никак нельзя:

— Сядьте, пожалуйста, уважаемый! Ведь учитель — все равно что отец…

Ван Баочжай кое-как выполнил все, что полагалось, и даже вспотел от натуги. Небесный дар ничего не понимал.

Потом все пошли осматривать комнату для занятий, которая называлась кабинетом. Небесный дар высматривал только одно: есть ли тут линейка. Вот она, на столе! В два вершка шириной, длинная, как курительная трубка. Учитель взял ее и потряс:

— Как раз по руке, мой ученичок!

Небесный дар решил, что все начинается, и с побелевшими от страха губами спрятался за отца. Тот засмеялся и объяснил, что господин Ван просто пошутил. Увидев, что учитель действительно кладет линейку, Небесный дар тоже засмеялся, но вымученно, как приговоренный к смерти.

Мать отправилась к Цзи проверять еду, потому что сегодня все блюда были взяты из ресторана и каждое из них требовалось подогреть по-особому. Цзи совершенно сбилась с ног, боясь, что блюда будут не так красивы, как вначале, поэтому госпожа и решила все проверить самолично.

Господин Ню остался беседовать с учителем в кабинете. Небесный дар стоял возле них в своей нарядной курточке и переминался с ноги на ногу, точно засыпающий цыпленок. Он не очень понимал смысл их разговора, но слова были удивительно знакомыми — совсем как во время бесед отца с его обычными гостями: лавка, рынок, налоги, закупка товаров, проценты… «Может быть, это и есть книги?» — думал он.

Ван Баочжай прекрасно умел говорить и, похоже, нашел с хозяином общий язык. Преподавание его совершенно не интересовало, он лишь хотел использовать его как предлог, чтобы господин Ню одолжил ему деньги на открытие лавки. Но сначала полагалось просто побеседовать, потом поесть… Ничего, постепенно договорятся.

Во время пира Тигренок внес закуски и показал Небесному дару язык, показал добродушно, без всякой задней мысли, но мальчик не выдержал и расплакался.

— Не плачь, малыш, ноешь лучше с учителем! — начал успокаивать его отец.

— Не хочу есть! Не нужен мне никакой учитель!

— Тигренок, уведи его и поиграй с ним!

Когда Тигренок взял Небесного дара за руку, все страхи и обиды в мальчике всколыхнулись, и слезы градом закапали на парадную курточку.

— Ну довольно, довольно! Если мать увидит, как ты капризничаешь, она, чего доброго, не даст нам играть, — промолвил Тигренок. — Вытри слезы! Вот хорошо. Так на чем мы в прошлый раз остановились? В кого Хуан Тяньба метнул свои топоры?

Вспомнив о Хуан Тяньба, Небесный дар сразу приободрился. Они поиграли немного, потом Тигренок сказал:

— Я еще новые закуски должен нести!

Небесный дар не стал удерживать его, а только попросил:

— Если там будут фрикадельки, захвати парочку для нас с тобой!

На следующий день начались занятия. Мальчик никак не мог запомнить первую фразу из «Троесловия»: «Человек по природе склонен к добру». Учитель Ван, тараща свои огромные глаза, буквально истер себе язык, но все было напрасно. Ван вообще-то не отличался терпеливостью, и только нежелание ссориться с господином Ню мешало ему наорать на Небесного дара. С другой стороны, мальчик производил такое жалкое впечатление, что Вану хотелось пошутить с ним, но тут он боялся уже госпожи Ню. Он никак не думал, что преподавание — столь сложная штука! Ничего не поделаешь, придется повторять: «Человек по природе склонен к добру», «Человек по природе склонен к добру»… Повторив это раз пятьсот пятьдесят, он совсем зарапортовался и произнес: «Целый век но погоде пес кусает свинью».

— Учитель, я запомнил! — радостно воскликнул Небесный дар. — «Целый век по погоде пёс кусает свинью»! Я обязательно расскажу это Тигрёнку. Едва человек из-за погоды спрятался, как выскочил пёс и укусил большую свинью!

Ван не посмел громко захохотать — тем более что одновременно ему хотелось плакать. Он попытался поправить Небесного дара:

— Не целый пек, а человек; не погода, а природа; пса и свиньи там вообще нет.

— А что такое «по природе к добру»? — осмелев, спросил мальчик.

Учитель замялся:

— Так в книге записано. Ты не спрашивай, а запоминай!

Небесный дар больше не спрашивал, но фразу о псе, кусающем свинью, запомнил намертво и ни разу ее но исказил. Учитель весь вспотел от страха: что делать, если госпожа услышит такое?

— Ладно, давай писать иероглифы! — решил он. Небесный дар тоже считал, что писать иероглифы гораздо интереснее, чем зубрить книги. Тут и кисть, и тушь, и тушечница, и бумага в красную клетку — и все можно потрогать! Учитель велел ему первым делом взять кисть. Мальчик ухватил ее всей пятерней, но учитель не стал возражать: все равно ничего не поймет, пусть пишет как ему удобнее. Небесный дар обмакнул кисть в тушь, и копчик кисти сразу раздулся, словно наевшийся паук. Потом, склонив набок голову, он начал усердно тыкать кистью в красные клетки на бумаге. Сделав таким образом несколько клякс, он обнаружил, что тушь на кисти высохла, сунул кисть в рот, послюнил ее, а затем вытер рот рукой. На лице тотчас выросли усы. Снова сделал две кляксы, уже не такие черные. Это ему не поправилось, и он начал соединять кляксы между собой, чтобы получились человечки. Кого же нарисовать самого противного? Ага, маму!

Он изобразил большую голову с маленькими ножками, начал рисовать дальше, но учитель не обращал на него ни малейшего внимания, а глядел в потолок и размышлял: «Если господин Ню даст три тысячи, это будет сказочным залогом за лавку. Даже если даст только две тысячи, тоже ничего, можно будет еще товару купить и витрину сделать. В общем, лавка выйдет что надо! А преподавание совсем не по мне. Еще день-два можно повозиться с мальчишкой, но чтобы всю жизнь…» Он взглянул на Небесного дара: «Рисует человечков! Ну и пусть себе рисует, лишь бы не шумел… Хорошо бы получить заем еще до середины августа — до праздника осени. Тогда молено снять дом подешевле, все как следует прибрать, заплатить налог, дождаться разрешения и к началу сентября уже открыть лавку, чтобы удобнее было закупать товар на зиму. Да, надо будет написать письмо Лю Девятому и спросить его о ценах на шерсть!»

Ван взял кисть, капнул в тушечницу немного воды, взбил ее кистью до черных пузырей и, степенно закатав рукава, начал писать. Иероглифы получались у него то толстыми, то топкими, и все были связаны между собой, точно цепочка маленьких крабов. Небесный дар затаил от восторга дыхание: как здорово пишет учитель! Он прекратил рисовать человечков и стал подражать его движениям, очень быстро, даже быстрее, чем тот.

Кончив писать, учитель тихонько прочел написанное вслух; Небесный дар тоже пробурчал что-то, водя пальцем по своим строчкам. Это было довольно интересно.

Вплоть до праздника осени Небесный дар так и не выучил ничего из «Троесловия», но отношения с учителем установил неплохие. Слова «человек по природе склонен к добру» по-прежнему звучали у него как «целый век по погоде пес кусает свинью». Кроме того, он научился некоторым шаньдунским выражениям и очень звонко произносил «дуй» (куча) вместо «туй» (нога) или «инь» (серебро) вместо «жэиь» (человек). Прекрасно подражал излюбленным движениям учителя: закатывал рукава, вытирал лоб носовым платком, кашлял, таращил глаза. Писал большие кляксы, думал, что это иероглифы, и очень прогрессировал в изображении человечков: если он рисовал на лице только рот, это была Цзи, а если только глаза — учитель Ван. Иногда, рассердившись на Цзи, он делал ей совсем маленький рот, в виде точки, и добавлял при этом:

— Посмотрим, как ты теперь будешь есть!

Праздник осени был первым, когда полагалось дарить учителю подарки, хоть он и преподавал всего полмесяца. Но госпожа Ню отказалась дарить. Что это за учитель?! Прошел всего две страницы, позволяет ученику рисовать человечков, не бьет его. Нет, никаких подарков! Бели хочет, может искать другое место.

— По он очень хорош с Небесным даром, — вступился муж.

— Нельзя потакать детям!