История Небесного дара

Глава 12 СПЕЦИАЛИСТ ПО ВОСПИТАНИЮ

Наивность — это великолепное оружие детей, а надежда — самоуспокоительная таблетка матерей. Наивность Небесного дара, соединившись с надеждами его матери, постепенно вылечили семью, которая чуть было не дала трещину. Госпожа Ню снова начала заботиться о своем сыне, потому что она не умела долго быть равнодушной. Его все-таки нужно учить; упускать ребенка из-за каких-то размолвок — это преступление. Госпожа Ню была женщиной свирепой, но не такой уж глупой.

На сей раз было решено отдать его в школу. Расследования показали, что самая лучшая в Юньчэне — это начальная школа при педучилище. Здесь учились только дети из приличных семей, и плата за обучение была выше, чем в других местах.

Небесный дар снова надел парадную курточку и отправился с отцом в школу. Он ничуть не боялся ее, считая, что это просто игра. Но когда в школе отец передал его учителю, а сам пошел к воротам, мальчик заволновался. Он ведь почти не разлучался с домашними и сейчас не знал, что делать. Плакать он не смел, боясь, что его поднимут на смех. Особенно волновало его такое количество ребят: он еще никогда не видел столько. Как с ними сблизиться? Правда, он не раз играл с детишками Хэя, но здешние ребята были совсем другими. Те, что постарше, носили белую форму, а некоторые даже форму бойскаутов. Все они зло подсмеивались над ним: напялил на себя старомодную курточку!

Младшие дети тоже чувствовали себя здесь как рыба в воде. Одни катали обруч, другие играли в мячик, да и говорили не очень понятно. Они были не такими симпатичными, как дети Хэя, и неприветливыми — даже друг к другу:

— Я на тебя учителю пожалуюсь!

— Подумаешь, я тоже на тебя пожалуюсь! — только и было слышно.

Они, казалось, не умели смеяться, а лишь недовольно щурили глаза и бурчали. Старшие ребята как бы между прочим хватали младших за носы или сталкивали их лбами, а потом, ворча, отходили. Когда они оказывались в отдалении, младшие кричали:

— Я на тебя пожалуюсь!

И те и другие ребята, видя, что у кого-нибудь носок дырявый, хватали его за ногу и засовывали пальцы в дырки. Или швыряли на землю чужую шапку с криком:

— Я тебе заплачу за нес, у моего отца денег хватит!

К ним подскакивал бойскаут, чтобы навести порядок, давал одному затрещину, другому пинок, и те ворчали:

— Опять эти чертовы бойскауты!

Бойскаут замахивался на них дубинкой и подносил к губам свисток:

— Если будете ругаться, к учителю отведу!

От всего этого Небесному дару стало очень тоскливо, захотелось домой. Другие первоклассники тоже стояли оглушенные и жалкие в своем новом платье. Они видели, как старшие ребята покупают булочки, леденцы, хворост… И у новеньких были в карманах медяки, однако покупать они ничего не решались. Какой-то мальчишка с шишковатой головой, учившийся уже три года, но по-прежнему сидевший в первом классе, позвал их к лотку со сластями, — они и тогда побоялись подойти, а только переглядывались полными слез глазами.

Прозвенел звонок, и ребята постарше начали строиться. Небесный дар глядел на них с изумлением. Один совсем маленький мальчик, видя, что все бегут, побежал тоже, но споткнулся и горько заплакал. Снова появился мальчишка с шишковатой головой. Учился он хоть и плохо, однако опытом обладал немалым и построил новичков. Подошел учитель, начал говорить, как именно надо строиться, но никто его не понял. Это был коротыш лет за тридцать с плоским лицом, черными зубами и невнятным шаньсийским выговором. Он считался знаменитым преподавателем, потому что сочинил две книги но воспитанию и мог справиться с любыми учениками, кроме новичков. Небесному дару сразу не понравилось его плоское лицо. Учитель долго строил учеников, у него не получалось, он глубоко задумался, потом кивнул сам себе головой и стал оттаскивать детей поодиночке в сторону. Каждому из них он велел равняться налево. Никто не понимал, что значит «равняться», но голову послушно поворачивал. Учитель явно решил, что этот способ обучения превосходит все, что он до сих пор выдвинул, и повторял построение несколько раз. Один первоклассник не выдержал и обмочился. Небесный дар, боясь, что с ним произойдет то же самое, начал расстегивать ширинку. В результате учитель был вынужден повести весь класс строем в уборную. Таких приемов его теория воспитания еще не знала. Он занимался только научными проблемами и забыл, что у школьников тоже бывают естественные потребности.

В классе Небесный Дар оказался за одной из средних парт, потому что роста он был немаленького. Его очень забавляли эти низенькие столы и стулья, по пользоваться ими было не слишком удобно. Учитель велел всем сидеть смирно. Дети опять не совсем поняли, тогда он снова заставил их равняться, закричал и неожиданно хлопнул рукой по своему столу.

Потом зашел за стол, удовлетворенно оглядел выравнявшийся класс и решил, что этот дидактический прием тоже нужно ввести в теорию. Его дальнейшие наставления было еще труднее усвоить.

— Нужно купить первый выпуск «Родной печи» (так он произносил слово «речи»), арифметику и «Нашу струну» (то есть «страну»). Поняли? Все должны быть в белой форме, никакие курточки старого покроя не разрешаются. Поняли?

Слово «поняли» он произносил очень медленно, скашивая голову набок и, очевидно, считая, что таким образом оно звучит особенно проникновенно, по-матерински:

— По-ня-ли?

Но все опять ничего не могли понять.

К половине одиннадцатого Небесный дар пережил пять или шесть равнений и пришел к выводу, что в школе ничего интересного нет. Но протестовать он не решился, потому что все остальные вели себя очень послушно. К тому же шишковатый мальчишка шепнул ему:

— Сегодня все хорошо, только головы поворачивают не с таким хрустом, как в прошлом году!

Небесный дар подумал, что дополнительный хруст действительно не помешал бы. Когда в начале большой перемены за ним зашел отец, мальчик еще больше примирился с учением: он уже узнал столько нового, что просто невозможно пересказать. Дома он мог говорить только с Тигренком, да и то в основном о его новостях. А сейчас появился собственный опыт, в том числе хруст в шее, — это наполняло его душу законной гордостью.

— Па, все покупали булочки, можно, и я после обеда куплю? Па, один мальчик описался, а я нет. Па, не надевай больше на меня курточку, все тут носят белую… белую… А один мальчик схватил чужую шапку и бросил на землю. Па, учитель так говорит, что я не понимаю. Тот, что с шишками, тоже не все понимает, а врет, будто понимает! Еще мы строились, и вдруг хлоп — прямо мне по голове, но я не заплакал. Па…

Отец не успевал следить за его повествованием, но все равно отпускал энергичные реплики: «Хорошо! Прекрасно! Молодец!» Он вел Небесного дара за руку, а тот тараторил без умолку, глядя отцу в лицо. Так они незаметно дошли до дома. Тут Небесный дар первым делом ринулся со своим рассказом к Тигренку, потом к матери. Мама все одобрила, только отмену старомодных курточек сочла несправедливой.

После обеда нужно было снова идти в школу. Небесный дар уже знал, что там есть много страшного, вроде равнений, я в то же время немало притягательного, поэтому он и боялся, и хотел идти. Ему хотелось узнавать все новые и новые вещи, смотреть на низенькие столы и стулья, самому покупать булочки!

В результате первой же педели занятий имущество Небесного дара резко возросло: белая форма, иностранные чулки, желтый ранец, грифельная доска, грифель, карандаш, кисточка, медная тушечница, разноцветная бумага для ручного труда, резинка… Все это было куплено в школьной лавке, где торговали почти исключительно японскими товарами, и к тому же за двойную цену. Господин Ню не имел ничего против японских товаров, по цепа его совершенно не устраивала. И не потому, что он был жаден, а потому, что школы не должны заниматься торговлей. Иначе чем будут кормиться настоящие торговцы? Госпожа Ню придерживалась другого мнения: если школы перестанут подрабатывать, то чем будут кормиться учителя? Много платить за учение необходимо, это престижно. Небесному дару были безразличны все рассуждения взрослых, ему просто нравилось получать новые вещи. Особенно нравились ему медяки, на которые он каждый день мог покупать сласти и вообще есть что угодно. Он чувствовал себя почти таким же могущественным, как мать.

Среди однокашников он не пользовался большим авторитетом. Привыкнув к домашнему заточению, он часто не знал, как обращаться со сверстниками, и во время игр считал правым только себя. Иногда ему не приходило в голову ничего толкового, а иногда, наоборот, приходило слишком много. В первом случае его называли дураком, во втором — не слушали. Нередко дети кричали: «Не принимайте Небесного дайра!», и он реагировал на это в материнской манере: «Л я и не хочу играть!» В результате он стоял в сторонке, тупо смотрел на чужую игру и все больше злился или отыскивал укромный уголок и рвал в клочки цветную бумагу для ручного труда.

Еще одной причиной, по которой его презирали, была слабость его ног. На уроках физкультуры во время игры в мяч или флажки учителям приходилось считаться с протестами команд: «Не надо давать нам Небесного дара, он бегать не умеет!»

И мальчик снова тупо стоял в стороне. Иногда он не соглашался: «Нет, я умею бегать, умею!» — но вскоре, выбившись из сил, спотыкался и падал. Постепенно он прозвал спою слабость. Когда нес, даже учитель, аплодировали победителям, он бессильно кусал себе губы. Он не мог рассказать об этом Тигренку, потому что тот видел в нем героя и считал вполне естественным, что он не может играть имеете со всеми. И Небесному дару оставалось лишь тосковать в одиночестве или успокаивать себя папиным мечтательным способом: «Вот погодите, в один прекрасный день у меня вырастут крылья, и я полечу высоко-высоко, а вы не сможете!» Но пока крылья не вырастали, все дети его презирали.

Порою кто-нибудь из ребят сознательно издевался над его слабостью. Например, срывал с него шайку или ранец и дразнил: «Эй, догони, тогда отдам!» Он старался изо всех сил Догнать, но ноги не слушались его. Тогда он кричал: «Ну и но чадо, новую куплю!» Обидчик бросал вещь на землю, и Небесному дару приходилось ее поднимать. Поэтому со временем он начал понимать свою маму: се самоуправство проистекало из определенных представлений о справедливости, а эти хулиганы были совершенно несправедливы. Злясь на них, он иногда даже не мог не пожаловаться ей:

— Мама, разве можно срывать с человека шапку и бросать на землю?

И мать полностью поддерживала его:

— Конечно, нельзя! Так поступают только плохие дети.

Это его немного успокаивало. Постепенно он привык судить о людях с позиций матери: «Этот мальчик совершенно не воспитан!»

Когда же он сам совершал ошибку, то предпочитал ее не замечать. В нем выработалось умение говорить — во всяком случае, ворчать он мог без конца. Да и рассказывать разные истории умел прекрасно.

Именно из-за утих способностей у него появилось несколько друзей. Все они были малоподвижными ребятами: одни чем-нибудь больны, другие слишком толсты. Они любили играть с ним, слушать его болтовню. Во время длительного одиночества он привык извлекать успокоение из пустоты, поэтому ему ничего не стоило расщепить какую-нибудь историю на две или, наоборот, соединить две истории в одну. Дети слушали его с замиранием сердца. В такие минуты самоуважение возвращалось к нему, и он мог даже командовать своими слушателями: «Не разговаривай!», «Сядь вот здесь!», «Давайте сначала поиграем в названия фруктов, а потом я расскажу вам про Хуан Тяньба!». Детям приходилось играть в названия фруктов, иначе он не рассказывал. Он чувствовал себя похожим на маму, которой подчинялись все.

Учителя как раз недолюбливали его за чрезмерную фантазию. Когда он хотел, то слушал объяснения очень внимательно, а потом мог прекрасно все пересказать — например, о знаменитом историке Сыма Гуане, который в детстве разбил чан и спас тонувшего в нем ребенка, о Вэнь Яньбо[12], сумевшем с помощью воды достать потерянный мяч, о разговоре двух лягушек. Но если Небесный дар не желал слушать, он ко всему относился спустя рукава и не мог ответить ни на один вопрос. Во время урока арифметики он рисовал на грифельной доске человечков. Ему не нравилась арифметика, а учителю не нравились такие ученики: он любил, чтобы дети слушали все, что он говорит. И еще он любил, чтобы дети смеялись только в подходящих для этого местах, например на спортплощадке. А поскольку Небесный дар не участвовал в спортивных состязаниях и чувствовал себя униженным, когда смеялись другие, он вдруг принимался хохотать на уроке, вспоминая какую-нибудь смешную историю. Все тоже принимались хохотать, и в классе начинался базар. В наказание учитель ставил Небесного дара на десять минут лицом к стенке.

Небесному дару все больше не нравилось плоское лицо учителя, а тому все больше не нравилась плоская голова Небесного дара. Но Небесный дар не нарочно злил учителя: просто он считал, что учитель должен рассказывать больше увлекательных историй, поменьше заниматься арифметикой и иметь менее плоское лицо. У этого ребенка обо всем было собственное мнение, и, если ему что-нибудь приходилось не по нутру, он восставал. Оригинальные мысли покидали его только во время стояния у стены. Все сидят, а он один стоит, да еще лицом к стене, — согласитесь: это не очень приятно. В такие моменты он вырабатывал в себе равнодушие: стоял и показывал стенке язык.

Поскольку почти все в школе относились к нему недружелюбно, он научился лгать, а в необходимых случаях и мстить. Равнодушно читая учебник, он думал о совершенно других вещах, ворчал, улыбался одними глазами или подпирал языком щеку.

Только с Тигренком он оставался вполне искренним и рассказывал ему истории из «Родной речи». Рассказывал он живо, красочно, многое присочиняя от себя. Например, дойдя до середины истории о том, как Сыма Гуан спас ребенка, Небесный дар воскликнул:

— Погоди, я сейчас, тебе покажу!

Он куда-то убежал и вернулся со стаканом воды, кирпичом и кусочком мела:

— Видишь, вот это чан с водой, а это, — он показал кусочек мела, — ребенок. Он плюх в воду, а Сыма Гуап услышал, подбежал и трах по чану. — Небесный дар ударил кирпичом по стакану. — Ничего, зато он человека спас. Понял?

— А как же разбитый стакан? — спросил Тигренок.

Они долго совещались и пришли к выводу, что надо попросить господина Ню купить новый стакан.

— Но показал ты здорово! — от всей души похвалил Тигренок. — Мощная история.

— Конечно, мощная. Только учитель не позволяет мне ее подробно рассказывать. Говорит, что в книге нет ни плюх, ни трах. Вот вонючка!