История Небесного дара

Глава 8 РАЗДЕЛЕНИЕ ПОЛОВ

После того как Небесный дар отказался от груди, кормилица совсем затосковала. Ей по-прежнему очень хотелось повидать своего ребенка, но сказать об этом она не смела, так как не могла решить, что же для нее ценнее: ребенок или жалованье. Как раз в это время тетушка Лю снова заболела, причем очень тяжело.

Хотя лекарств у госпожи Ню было достаточно, она знала, что можно вылечить от болезни, а не от старости. Тетушке Лю скоро исполнялось семьдесят. Если она помрет, то где же еще найти такого надежного человека? Дело даже не в том, что она долго служила, а в том, что она всегда бодрилась. Когда старая лошадь продолжает трудиться, никому неохота выкладывать деньги на новую. К тому же кормить эту старую лошадь — вроде бы благородное дело. Но если у старой лошади начинают подгибаться ноги, невольно думаешь о замене. Таков неизбежный конец прихвостней!

Чтобы не усложнять себе поисков, госпожа Ню первым делом, конечно, подумала о кормилице. Цзи молода и сильна, тоже из деревни и вполне способна заменить тетушку Лю. К сожалению, у нее есть ребенок… Может, забрать его сюда? Нет, не годится, чтобы какой-то деревенский сморкач общался с Небесным даром! Цзи стоит взять только на время, а в будущем…

Тут госпожа неожиданно вспомнила о Тигренке. Если его женить, можно одним ударом двух зайцев убить: и ему потрафить, и служанку получить. К тому же невесту можно выбрать из своего собственного рода, потому что сам Тигренок абсолютно бездомный. Но если его женить, пойдут дети. Какой ужас! Ведь обычно чем ниже стоит человек, тем больше у него детей, а госпожа этого не выносила. Она не могла понять, как женщина, не успев стать служанкой, смеет рожать, да еще одного за другим. Нет, это не годится!

Между тем болезнь тетушки Лю день ото дня становилась все тяжелее и не оставляла никаких надежд. Тигренок отвез ее в деревню к ее сыну, потому что госпожа выразилась вполне ясно: «Если уж умирать, то в своей семье». Тетушка Лю никак не ожидала этого, но госпожа была так добра, что даже пообещала ей гроб в благодарность за многолетнюю службу.

После отъезда тетушки Лю ее временно заменила кормилица. Вскоре тетушка Лю умерла. Заменит ли ее кормилица и дальше? Хозяйка никак не выражала своих намерений. Она видела, что Цзи очень старательна, но проблема с ее ребенком оставалась. Как раз в это время из деревни пришла весть о том, что ребенок кормилицы тоже умер. Цзи не смела плакать во весь голос, боясь вызвать неудовольствие хозяйки, но глаза ее несколько суток не просыхали. Ради денег выкормила своим молоком чужого ребенка, а собственный сын умер! Умер! Она видела его во сне, непрестанно думала о нем, тихонько звала его по имени. Никогда больше она не увидит его! Цзи ненавидела себя, своего мужа, Небесного дара, всех на свете. Вот до чего довела ее бедность! Она даже есть не могла, но для других приходилось готовить, и запах еды приводил ее в неистовство, она готова была расколотить все эти тарелки и чашки. Да, деньги безжалостны, но она обязана сдержаться, обязана подумать о муже и о собственных родных. Она должна сама забыть о собственном ребенке, сдержать слезы. Деньги ее не послушаются, не пожалеют…

Продолжая плакать, она попросила у госпожи три дня, чтобы похоронить сына.

— А ты хочешь вернуться к нам? — спросила госпожа.

— Хочу! — заставила себя ответить кормилица.

Хотя жизнь соткана не только из плоти, душа, к сожалению, легче этих металлических кружочков, именуемых деньгами.

Госпожа прикинула, что свадьба Тигренка обойдется ей в сотню с лишком юаней. Правда, рано или поздно их придется потратить, но лучше поздно, чем рано. А пока попробуем Цзи:

— Ну раз ты сама хочешь, возвращайся! Мне человек нужен, а у тебя ребенок умер, так что поладим. Ты еще молода, работала эти годы неплохо, а дурного но вспоминай!

Слова «дурного не вспоминай» вновь разбередили душу кормилицы, слезы сами хлынули из глаз, но ради денег она не стала ничего опровергать. Она слушала госпожу и дальше, хотя слушать было невмоготу.

— Когда вернешься, заменишь тетушку Лю. Пойми, что отныне ты будешь служанкой, а не кормилицей, и я уже не смогу давать тебе прежнее жалованье. Дело не в одном-двух юанях, а в правиле: кормилица обычно получает больше. Ты знаешь, что я тебя никогда не мучила. Еда здесь хорошая; если станешь стараться, я буду отдавать тебе всю свою старую одежду, да еще деньги на праздники. Повторяю: дело не в одном-двух юанях, а в том, что я не хочу, чтобы надо мной люди смеялись. У нас служанки не загребают по пять юаней в месяц, как в крупных городах. Я положу тебе три юаня, таково правило. Если будешь работать хорошо, дам еще пол-юаня на сласти. Я люблю платить добром за добро. Ну как?

Цзи кивала головой, не в силах вымолвить ни слова. Проведя несколько лет в этом городе, она знала, что служанкам здесь действительно платят но три юаня в месяц. Против обычая ничего не возразишь!

Когда она уехала, Небесного дара переложили в постель госпожи Ню, и с тех пор он начал отдаляться от Цзи. Он и сам не мог сказать, как они относились друг к другу. Бывшая кормилица всегда немного недолюбливала его. Она помнила, что Небесный дар чуть младше ее сына, и, видя, как он растет, очень страдала: ведь ее сын уже никогда не вырастет! Небесный дар вначале ничего не понимал, но постепенно заметил, что Цзи смотрит на него как-то не так, и стал избегать ее. Впрочем, иногда она была для него полезна. Если он чувствовал себя голодным, а со стола брать что-либо не смел, он тайком приходил в кухню к Цзи. Тут ему было уже не до се взглядов, потому что она всегда давала ему какой-нибудь кусок:

— Ешь, паршивец! Пока не проголодаешься, не зайдешь! Небесному дару не оставалось ничего другого, как сначала ублаготворить свое тело, а потом уже душу. Постепенно он разделил всех обитателей дома на мужчин и женщин и усвоил, что с женщинами шутки плохи.

С возрастом он все больше ощущал разницу между мужчинами и женщинами и недолюбливал женщин. Когда ему было года четыре, госпожа Ню стала брать его на всякие праздники к родным и знакомым. Перед выходом он получал целую порцию приказов и наставлений: ив говорить, что он голоден, не есть лишнего, не шуметь, не цапках» платье.

— А как здороваться? Ну-ка, покажи. Как поздравляют? Говори, говори.

Потом его наряжали в парадную курточку с длинными рукавами, из которых выглядывали манжеты:

— Опусти руки. Теперь подними. Выше. Еще выше. Представь себе, что ты летишь!

Длинный халат, хоть и был подобран в поясе, все равно оставался таким длинным, что о него легко было споткнуться. На голове — дурацкая шапочка с красным помпоном, а летом — соломенная шляпа с плоским верхом, которая вечно крутилась. Наряженный таким образом, Небесный дар казался себе невообразимо длинным и походил не то на уменьшенного новобрачного, не то на недоразвитого начальника уезда. Он сам презирал себя в этом наряде и, выходя за ворота, старался не смотреть на Тигренка, так как точно знал, что тот в это время показывает ему язык.

В их доме почти все было испорчено женщинами, но в других домах женщин оказалось еще больше. Все они поджидали его и начинали дружно ахать:

— Ах, как ты вырос! Какая на тебе красивая курточка!.. Ему оставалось только молча смотреть на носки своих туфель и краснеть. Госпожа Ню подталкивала его сзади:

— Ну что ты такой бука, говори!

Он не знал, что сказать: глаза его наполнялись слезами. Потом кто-нибудь хлопал его по плоскому затылку — специально для того, чтобы сдвинуть шапку, — трепал за щеки, хватал за руки. И все эти надоедливые существа были женщинами.

Хотя внешне они таким образом проявляли свою симпатию, на самом деле совсем не любили его. Когда мама была рядом, сюсюкали с ним, но едва она исчезала, как Небесный дар терял для них всякий интерес. А если он начинал играть с ребенком одной из этих женщин, та немедленно уводила свое чадо в сторону с милой улыбкой и примерно такими словами:

— Еще поиграете попозже!

Это особенно расстраивало его, и он молча сидел в своей твердой нарядной курточке, напоминая воздушного змея, которого так и не запустили в воздух. Небесный дар не понимал, почему это происходит, но все же чувствовал — в свои четыре-пять лет, — что что-то тут не так, и тихонько ругался про себя.

Когда он возвращался домой, ему еще предстоял допрос:

— С кем ты играл?

— С Лысиком. По только мы начали играть, как мама Лысика его увела.

— Ай-я-яй-я-яй! — охала госпожа Ню, однако на ее лице ничего определенного не отражалось.

Когда Небесный дар шел в гости с отцом, подобных вещей не было. Отец ходил к родственникам и знакомым, в основном чтобы поесть, и еще но дороге советовался с сыном:

— Ты любишь фрикадельки? Хорошо, я положу тебе побольше. А после обеда куда пойдем? В город или в лавку сушеных фруктов старины Хэя?

У Хэя отец мог вздремнуть, а Небесный дар — вволю полакомиться изюмом и финиками, да еще поиграть с. приказчиками: прятаться у них за прилавком, отгадывать, на что будут похожи кольца дыма, которые они выпускают изо рта, и так далее. Мужчины никогда не задавали ему глупых вопросов. Кроме того, у Хэя была куча детишек. Они отнюдь не всегда сидели дома — особенно те, кто умел ходить, — но уж если сидели, то побыть среди них значило почувствовать себя почти императором. Эти ребята вечно бегали босиком, не знали никаких парадных курточек и обладали богатейшим опытом. Как мальчики, так и девочки одинаково хорошо были осведомлены, что водится во всех речушках и канавах за городом, умели ловить воробьев, стрекоз, раков, лягушек, сверчков… Их лица, шеи и спины блестели от загара и от грязи, которую они никогда не смывали; она сама смывалась потом или, засохнув, отваливалась.

Впервые поиграв с ними, Небесный дар сразу ощутил свое ничтожество и в то же время понял, насколько они симпатичны. Все они нарочно уступали ему и, когда, например, играли в жмурки и ловили его, давали ему лишь пять щелчков вместо полагающихся десяти. Правда, это были полновесные щелчки, но Небесный дар терпел и не плакал, ибо понимал, что щелкали они его честно, а от честных щелчков всегда больно. Они говорили ему, что парадная курточка — это не человеческая одежда: разве в ней побежишь за город ловить воробьев или раков?

Небесный дар не мог ничего возразить и только с ненавистью думал о матери, а когда ссылался на нее, они находили свой ответ: Мать? Так она же не умеет быстро бегать. Только захочет шлепнуть тебя, ты давай деру, и она не догонит! — А если потом есть не даст?

— Ну и не ешь. Еще сама пристанет к тебе с едой. А если не пристанет?

— Стащи какую-нибудь пампушку и набей брюхо! Только слушая все эти разговоры, Небесный дар начинал понимать, как ему стать мужчиной. Когда они возвращались от Хэев, он первым делом спрашивал отца, нельзя ли ему по дороге сиять курточку. Отец не возражал. А дома Небесный дар снимал даже туфли с носками и пробовал ходить босиком. Проверку он начинал с кормилицы, заглядывая на кухню.

— Ты что, пащенок, шлепка захотел?

«Шлепка? — думал Небесный дар. — Я умею бегать». И как ни в чем не бывало мчался в комнату матери, высоко задрав нос в знак полной независимости.

— Ишь чему научился! — гремел первый гром. — Кто тебе разрешил ходить босиком?

Небесный дар притворялся глухим, принимая бой.

— Я тебе говорю. Немедленно надень туфли с носками!

— Но хочу!

Мать белела от изумления:

— Тогда… тогда… я не дам тебе есть!

— А я стащу какую-нибудь пампушку и набью себе брюхо! — кричал по инерции Небесный дар, но уже чувствовал, что ему не хватает опыта. Поражение неизбежно, и стать мужчиной не так легко.

В конце концов ему приходилось надеть и носки, и туфли, признать свой грех и получить еду. Еда эта казалась почти безвкусной, но ничего не поделаешь: с мамой нужно обращаться осторожно. Да и желудок его предал, не поддержал вовремя!

Никто с ним больше не играл. Ворота крепко заперты, а во дворе одни взрослые. Тигренок хоть и хороший, но тоже не ребенок. Небесный дар часто видел детишек Хэя, — к сожалению, только во сне.

Ему оставалось лишь искать приключений во дворе. Комната Тигренка была у ворот, и он часто приходил туда играть, особенно когда мама спала днем или отсутствовала. Рядом с этой комнатой стояла сторожка, всегда закрытая. Тигренок поднимал его и сквозь дыры в оконной бумаге показывал сторожку — там было темно и таинственно. Здесь хранились отходы торговой деятельности господина Ню: старые вывески, остатки товаров, всякие счета… Небесный дар немного боялся этой сторожки и в то же время мечтал проникнуть туда, но пока тщетно. Напротив сторожки была стенка с дверью, а за ней — двор с тремя флигелями. Перед одним из них росла айва, дававшая некоторый материал для игр. Однажды с нее упали два маленьких зеленых плода, Небесный дар подобрал их и играл с ними целых три часа. Между этим и другим флигелем был кривой проход, который, с точки зрения Небесного дара, представлял большую стратегическую важность. Через него носили воду, уголь, ходила бывшая кормилица, потому что она жила рядом с кухней и угольной кладовой. Небесный дар часто прятался за кучей угля и неожиданно кричал на проходивших, а они подпрыгивали от страха. Но однажды Цзи из-за этого выронила из рук чайные чашки, так что развлечение пришлось прекратить.

В этом маленьком мирке он вращался с утра до вечера, и, хотя время от времени открывал для себя новые вещи, никто но мог разделить с ним радости этих открытий. Иногда ему самому приходилось превращаться в двух или даже в трех человек и бегать из стороны в сторону, чтобы поддержать в себе огонек жизни. Набегавшись, он садился на ступеньки, устремлял глаза в небо или в землю и печально думал: «Некому играть с тобой, Небесный дар!»