Калевипоэг

Вот уж и рассвет румяный

Облака обвел каймою,

Разукрасил алой вязью,

Тонкой росписью небесной,

Новый день явился миру.

Сына Калевова очи

Пробудились, засверкали.

С ложа сна вскочил он бодро

И, не мешкая, не медля,

Сразу в дальний путь пустился.

По рассветным свежим росам,

В звонкой утренней прохладе

Зашагал Калевипоэг.

Съел он хлеба — дань поверью —

Против птичьего обмана[105]…

К Пейпси — озеру Чудскому —

Пробирался он сквозь пущи,

Перескакивал долины,

Шел кустарником глубоким,

Шел кочкарником трясучим,

Шел торфяником зыбучим,

Где не езжены дороги,

Где не хожены тропинки.

Там, где лесом проходил он,

Следом просека тянулась.

Где ступал он по болоту, —

Там колдобины зияли.

Где кочкарники топтал он, —

Мох вздымался под ногами,

Кочки сгорбились, пригнулись,

И холмы с землей сровнялись,

Где нога его шагала,

Где пята его ступала.

Выйдя к озеру Чудскому,

Муж могучий огляделся:

Как бы ношу переправить?

Нет ли где ладьи пригодной?

Нет ли лодочки надежной?

Далеко обвел он взглядом

Набегающие волны.

Нет! Нигде ладьи не видно,

Ни челна вдали, ни лодки.

Подобрав подол рубахи,

Полы за пояс заправив,

Двинулся он прямо в воду,

Волны вспахивать пустился.

Поглядел бы ты, мой брагец,

Как пошел Калевипоэг

Через озеро Чудское!

Среди озера Чудского

Даже самый остроглазый

Берегов не различил бы,

Не приметил бы землицы,

Где пловцу ступить на сушу,

Отряхнуть от пяток брызги.

Богатырь не устрашился

Долгой, трудной той дороги,

Водяной тропы безвестной.

Он ломал задорно волны,

Брызги пенные взметая,

Волны грудью рассекая,

Шумно взрезывая пену.

Рыбы в заводях дрожали.

Рак забился под корягу.

В тальниках чирок укрылся,

Утка в камышах притихла, —

Так он шумно волны пенил!

Если б кто-нибудь в ту пору

Возле озера скитался, —

Он чудесное познал бы,

Диво-дивное увидел

И невиданное встретил.

Средь кустарников прибрежных —

Там стоял колдун зловещий[106],

Первый на Причудье знахарь,

Дикарю он был подобен,

Весь обросший волосами,

Будто лютый вепрь щетиной,

Или как медведь двуногий.

С колтуном в кудлатых космах

Шлепал он по вязкой тине,

Из его разверстой пасти,

По клыкам его кабаньим

Пена белая сбегала,

На кошачьей круглой морде

Злоба черная змеилась.

Этот зверь мужеподобный,

Вепрь щетинистый, двуногий,

Отпрыск рода колдовского —

Волн и ветра заклинатель,

Черный волхв, начетчик Маны,

Наговариватель бедствий,

Заговариватель хвори,

Жребии метать умевший,

Сито дьявольское ладить,

Вызывать ключом волшебным

Образ вора в кружке винной.

Врачевать он мог недуги,

Отвести любое лихо,

Мог накликать зло любое[107].

Мог он с призраком сразиться,

Черту заступить дорогу.

Знал он снадобий без счета:

Он лечил текучим ветром,

Боль умел унять любую,

Из костей изгнать ломоту,

Мог суставы ловко вправить,

Укрепить их красной ниткой[108].

Чирьи выдавить умел он,

Боли в брюхе успокоить.

Знал он тайные заклятья

Против ветра, против крови,

Против ярости змеиной[109],

Против лишая и сыпи.

От недуга земляного

Серебром лечил он светлым[110].

Изгонял из тела немочь

Черным варевом собачьим,

Исцелял ребячьи хвори,

Знал слова от скорби сердца,

От кликушества, удара[111],

Слово верное от рожи,

От зубной тягучей муки,

От болотной лихорадки.

Ведьмам злым готовил метлы,

Пастухам — заклятый посох[112],

Рыболовам — сеть удачи,

Бабам — корень приворотный[113],

А стрелку — стрелу добычи.

Злого Тюхи след незримый

Различал он подо мхами,

Клад по огненному знаку

Мог открыть беззвездной ночью[114].

Ныне злобное творил он:

Изогнувшись от натуги,

Изрекал он слово ветра,

Дул на озеро Чудское,

Чтоб росли-вздымались волны

Сыну Калева навстречу,

Чтоб неслись-катились воды,

Волны вспенивались грозно.

Глянем с берега на волны!

Что там видится неясно?

Что там призрачно маячит,

Словно образ человечий,

Под водой наполовину,

Скрыт по пояс он волнами?

То вздымается виденье,

То опять спадает в волны,

Бережок еще далеко,

Десять верст еще от края,

Но колышется виденье

И уже приметно глазу:

Это наш ходок могучий

Виден там над водной ширью

Давит ноша плечи мужу,

Спину мощную горбатит,

Но легко Калевипоэг

Прямо к берегу шагает,

Вырастает с каждым часом,

Подымается все выше.

Колдовское дуновенье

Люльку водную качает,

Волны яростно швыряет,

Пеной Калева щекочет,

Обдает шипучей влагой.

Шумом-плеском забавляясь,

Потешаясь бушеваньем,

Хохотал Калевипоэг:

— Ой, смотрите! поглядите!

Ну и умник, ну — затейник!

Хо-хо-хо! — он в этой луже

Утопить меня задумал!

Не прошло еще и часу,

А уж берега достиг он,

Вышел богатырь на сушу.

Нынче добрый конь не смог бы,

Два вола бы не сумели

Сдвинуть с места эту ношу,

Что принес Калевипоэг.

Калевитян сын любимый

Вынес кладь свою из Пскова —

Гору купленного теса,

Чтоб построить славный город[115],

Крепость прочную — для старых,

Кровлю мирную — для слабых,

Для сестриц — приветный терем,

Для вдовиц — избу печали, —

Всем на радость и защиту.

Кладь была больших не больше,

Не была и меньше малых,

Ноша — для спины могучей:

А тесин в ней было столько,

Сколько сильных два десятка

Да еще впридачу двое

Еле сдвинут, понатужась.

Толщиной те доски были

Этак в пять вершков, не меньше,

Шириной они — в два локтя,

А длина любой тесины —

Десять саженей, не меньше.

Богатырскую вязанку

С плеч своих Калевипоэг

На траву свалил густую,

Уложил тесины ровно.

Рукоять меча схватил он

И булат из ножен вынул.

Расквитаться захотел он

С тем, кто волны будоражил,

Дул навстречу в дудку ветра.

Но струхнул ведун коварный:

Только пятки засверкали, —

Укатился он в чащобу,

Там в норе глубокой сгинул.

Сильно витязь утомился —

Тяжела была дорога,

Доски натрудили спину, —

Он за знахарем не гнался,

Колдуна не наказал он.

Огляделся он в долине,

Стал себе он ладить ложе,

Стал ночлег себе готовить.

Возле берега Чудского

Валунов насобирал он,

Сверху гравия насыпал,

А потом — песку морского;

Вывел каменное ложе,

Словно впрямь постель устроил

Для боков своих усталых.

Калевитян сын любимый

Подкрепился из котомки,

Освежился из бочонка,

Чтоб усталость миновала,

Чтоб скорей воскресла сила.

Тут он снял свой княжий пояс,

Отцепил свой меч надежный

И стоймя его поставил,

Слева прислонил к постели,

Чтоб заветное оружье

Сразу под руку попало,

Коль беда придет нежданно,

Коль злосчастье подкрадется.

На своем песчаном ложе

Протянулся славный Калев,

Распрямил бока и спину,

Головою лег к закату,

Ноги вытянул к рассвету.

Очи он уставил в небо —

К дверце утренней, откуда

Народившаяся зорька

Щечку алую покажет,

Чтоб усталый не заспался,

Чтоб лучи живого утра

К делу витязя призвали,

Расплели ресницы мужа.

Руку правую недвижно

Протянул он к Южным Спицам,

Изогнул другую руку

Он к Медведице Полярной.

Торопился взор усталый

Опуститься в сумрак дремы,

Не хотел он забавляться

Сновиденьями пустыми,

Вихрем образов знакомых.

Миг ли, два прошли, не больше.

Как раздался храп могучий,

Землю глухо сотрясая,

Чашу озера качая,

Бороздя леса и волны;

Словно Эйке, полыхая,

Словно Пикне, громыхая,

В небе с грохотом катились,

Воздух топотом тревожа.

И тогда колдун озерный,

Что от солнца затаился,

Как рачонок под корягой,

Услыхал тот храп могучий,

Сна глубокого примету.

Тут вскочил он потихоньку,

Стал на цыпочках он красться,

Стал неслышно подбираться

К той постели богатырской.

Из кустарника глухого

Шею вытянув с опаской,

Увидал он: дремлет Калев,

Славный меч стоит у ложа!.

Шаг за шагом он с опаской

Подступал все ближе, ближе.

Приноравливаться начал,

Как бы меч схватить украдкой.

Осмелел колдун озерный,

Он к мечу тому подкрался,

В рукоять меча вцепился!

Добрый меч — товарищ верный —

Был хозяина достоин,

Сил бесовских не боялся.

Он стоял у края ложа,

Рядом с Калевом дремал он,

Будто врос глубоко в землю.

Как ни силился воришка,

Тяжкого меча не мог он

Ни поднять, ни сдвинуть с места.

Слов ведун, начетчик Маны,

Соли колдовской хранитель,

Стал творить свои заклятья,

Силы тайные призвал он,

На клинок побрызгал солью,

Зашептал слова подъема,

Облегчающие тяжесть,

Месяцу он поклонился,

Мощь лучей его вбирая,

Обратил глаза на север, —

Так шептал он наговоры,

Бормотал заклятья злые.

Меч не слушался заклятий,

Ведовству не покорялся,

Он стоял, дремал недвижно,

Рядом с Калевовым сыном.

Слов ведун, начетчик Маны,

Стал взывать к сильнейшим силам,

Стал творить волшбу иную:

Он рябиновой листвою[116]

Богатырский меч осыпал,

Насбирал травы могильной,

Плауна нарвал, тимьяна,

Одноягодников черных,

Папоротников лукавых,

Повитушьей черной пыли,

В изобилье валерьяны —

Этим зельем наговорным

Лезвие меча осыпал.

Он еще семь чар исполнил

И особо пять страшнейших;

Семь заветных слов промолвил,

В месяце волхвов[117] рожденных,

Слов, каленных зимней стужей,

Слитых в месяце умерших.

Сыпал цвет купальской ночи,

Ведьмами заговоренный,

Кровью змея окропленный. Кровь

из пальца он разбрызгал,

Чтоб земной утробы сила

Меч тяжелый отпустила.

Жег он когти колдовские,

Жег он девичью рубашку.

Маны страшные заклятья

Славный меч околдовали,

Шелохнулся он легонько,

Шелохнулся-приподнялся,

Встал на пядь и на две пяди,

Поднимался выше, выше,

Колдуну подмышку прыгнул.

Знахарь слов, начетчик Маны,

Потащил свою добычу.

Трудно приходилось вору:

Ношу тяжкую, стальную,

Волочил он, задыхаясь,

Жаркий пот с него катился,

Орошал ему все тело,

Но меча не отпускал он.

«Прежде руки оторвутся,

Прежде лопну я с натуги,

Чем с украденным расстанусь!»

Знахарь слов, начетчик Маны,

Уносил с трудом великим

Короля мечей заветных,

Детище Железной Лапы,

Ковача почет и муку,

Сильных рук изнеможенье.

Сквозь кустарники глухие

Брел он тайною тропою,

Отдыхать в кустах садился.

Что ни шаг — то передышка.

Вот на берег Кяпы[118] вышел

И шагнул он через речку,

Прыгнул с берега на берег, —

Меч рванулся из подмышки,

Ускользнул на дно речное,

Там улегся он глубоко

На струистом тихом ложе,

В тайной горнице подводной.

Знахарь слов, начетчик Маны,

В горе начал звать на помощь,

Все слова в полет пустил он, —

Молвил слово завлеченья,

Молвил слово ветровое,

Молвил слово водяное,

Произнес заклятье Маны,

Долго ждал ведун лукавый:

Не поднимется ль оружье,

Не всплывет ли над волнами?

Богатырский меч могучий

Слов бесовских не послушал,

Колдуну не покорился, —

Не поднялся над волнами,

В глубине остался Кяпы.

Только розовая зорька

Опоясала полнеба,

Наутек ведун пустился,

Словно угли нес в кармане.

Меч не встал со дна речного,

С мягкой илистой постели.

А колдун бежал в чащобу,

Там в норе глубокой сгинул.

Там от Калевова гнева

Затаился он трусливо.

Богатырь Калевипоэг

Услыхал призыв рассвета, —

В тихих сумерках проснулся.

Отогнав от глаз виденья,

За мечом он потянулся,

Ложе он ощупал слева —

Там, где прислонил он друга,

Где булат свой убаюкал,

Где поставил меч на отдых.

Нет бесценного оружья!

Унесен сошник военный!

Славный муж Калевипоэг

Горькой яви не поверил,

Стал глаза тереть руками.

Отгоняя ложь ночную.

И тогда постиг он правду,

Путь разбойника приметил,

Различил следы на дерне:

След ноги во мху болотном.

Принялся он меч свой кликать,

Звать исчезнувшего друга:

— Слушай, меч, как я кукую.

Щебечу печальной птицей!

Ты услышь призывы брата,

Друга скорбные взыванья,

Что лесам я посылаю,

Выкликаю в ширь долины,

Шлю в кустарники глухие!

Ты ответь, мой братец мудрый,

Отзовись мне кукованьем:

Кто тебя похитил ночью,

Кто унес в когтях железных?

Злодеянье видел Уку,

Очи пламенные Таары

С высоты всю ночь глядели.

А всевидящие боги

Мне найдут, укажут вора.

Люди смертные не знают,

Как чудесно был ты слажен.

Тяжести твоей безмерной

Утащить им не под силу!

Финский мастер, старший рода,

Выковал тебя любовно,

Силу рук своих железных

В лезвие твое вложил он.

Над тобой семь лет трудился,

Раздувал семь лет горнило,

Из семи сортов железа

Короля мечей ковал он.

Из семи заветных сталей

Над огнем кровавым горна

Лезвие твое он правил.

Каждый день произносил он

Перед солнечным восходом

Семь заклятий, семь напевов, —

Королю мечей твердил он

Слово силы, слово мощи.

Лезвие меча стальное

Закалял премудрый мастер

На воде семи колодцев,

На семи текучих водах,

На семи ночных туманах.

Рукоять серебряная,

Золотом окованная,

Пряжка была бронзовая

И из камня резанная…

Это он, кто дул навстречу,

Кто вздувал Чудские волны,

Это он, колдун лукавый,

Это он тебя похитил!

Все бесовское отродье

Издавна со мной враждует,

Досаждает мне повсюду.

Если только встречу вора,

Как возьму его за ворот,

Сотню раз его подброшу,

Сотню раз хвачу о камень!

Тяжеленек был ты, меч мой,

Создан был для рук могучих,

Не для воровских силенок!

Вор добычи не осилил,

Не унес ее далеко!

Слушай, меч, как я кукую,

Щебечу печальной птицей!

Ты услышь призывы брата,

Друга скорбные взыванья,

Что лесам я посылаю,

Выкликаю в ширь долины,

Шлю в кустарники густые!

Ты ответь мне, брат мой мудрый,

Отзовись мне кукованьем! —

Калевитян сын любимый

Обернул к долине ухо —

Меч вдали не прозвенит ли,

Не ответит ли оружье?

Дали кутались в молчанье,

Все вокруг дышало миром.

Богатырь Калевипоэг

Тут пропел другую песню…

Вот и в третий раз пропел он,

Словом он манил медовым:

Меч вдали не отзовется ль?

Не услышит ли оружье

Друга скорбные взыванья?

Добрый меч не подал знака,

Ни словечка не ответил.

Дали кутались в молчанье,

Все вокруг дышало миром —

И леса и дол широкий.

Калевитян сын любимый

Принялся искать оружье,

Стал топтать дорожки ветра.

Долго он окрест скитался,

Долго он бродил по кругу,

Забирал все шире, шире,

Отходил все дальше, дальше,

Он по зарослям кружился,

Пробирался сквозь кустарник.

По кочкарнику шагал он,

Перепрыгивал болота.

Громко пел он, призывая,

Словом он манил медовым.

Добрый меч не подал знака,

Дали кутались в молчанье,

Все вокруг дышало миром —

И леса и дол широкий.

В долгих поисках бесплодных

Проходил Калевипоэг

Берегами тихой Кяпы.

Дивный блеск со дна взметнулся

Меч сверкал в прозрачной глуби

Другу-брату улыбался.

Калев-сын промолвил слово:

— Ты ли это, меч мой добрый?

Сладко ль спать тебе, товарищ,

На струистом тихом ложе —

В тайной горнице подводной?

Меч мечей, оружье боя,

Детище Железной Лапы,

Сильных рук изнеможенье!

Кто тебя, мой меч, осилил,

Опустил на дно речное?

Кто тебя закинул в Кяпу

Спать на ложе травянистом? —

Меч хозяина услышал,

Он со дна ему ответил,

Словно лебедь прозвенел он:

— Знахарь слов, начетчик Маны,

Над землей меня приподнял,

С места сдвинуться заставил,

Оторвал меня от ложа.

Молвил он заклятье Маны,

Молвил слово ветровое,

Молвил слово водяное,

Он воззвал к сильнейшим силам,

Папоротник с плаунами

Тяжкий груз мой приподняли,

Сверху помогла рябина,

А тимьян посередине

С намогильною травою,

Одноягодник же снизу

С валерьяною толкали.

Эти семеро подручных

Пересилили оружье,

Сталь заставили подняться.

Знахарь слов, начетчик Маны,

Притащил меня он к Кяпе.

Как шагал он через речку,

Прыгал с берега на берег, —

Тут увидел я русалку:

Из-под волн она глядела,

Тайный знак мне подавала —

Ускользнуть на дно речное,

Пасть в струистые объятья.

Тут рванулся я нежданно,

Из когтей проклятых выпал,

С плеском разрубил я волны,

Опустился в глубь речную.

Я в златом гнезде покоюсь

На серебряной постели,

Под русалочьим присмотром.—

Богатырь Калевипоэг

Так спросил его, промолвил:

— Хорошо ль тебе, дружочек,

Хорошо ль тебе, могучий,

Целый век лежать, разнежась,

На струистом тихом ложе,

На серебряной постели,

Спать в русалочьих объятьях?

Разве не был ты счастливей

В мощной длани богатырской,

Что, как вихрь, тебя кружила б

Средь военных ураганов,

В мощной длани богатырской,

Что тебя с цепи спускала б

На отважную работу,

Чтоб крошил ты супостатов,

Чтоб тебя кропили кровью,

Смертным потом закаляли? —

Меч хозяина услышал,

Так пропел ему в печали:

— Тяжко мне в плену кристальном.

Как вдовец, я безутешен:

О несбывшемся тоскую,

По девичьим играм в поле…

Капли горькие струятся

По щекам моим булатным.

Хорошо лежать, разнежась,

Спать в русалочьих объятьях

На струистом тихом ложе,

На серебряной постели, —

Но стократ мне было б лучше

Средь военных ураганов

В мощной длани богатырской,

Что меня спускала б с цепи

На отважную работу.

Я бы реки вражьей крови

Лил в защиту слабосильных,

Мир на землю призывая.

Калевитян сын любимый,

Славный отпрыск богатырский!

Отчего ты, славный витязь,

Если хмель в тебе взыграет,

Боль душевная проснется,

В гневе удержу не знаешь,

Слову разума не внемлешь?

Отчего рукой беспечной

Меч позвал ты на убийство,

На пролитье мирной крови?

Тем слепым безумьем гнева

Горько ты меня обидел…

Меч по витязю горюет,

По хозяину тоскует! —

Отвечал Калевипоэг,

Так пропел он заклинанье:

— Спи, товарищ, сном спокойным,

Отдыхай, оружье боя,

Детище Железной Лапы,

Дальних родичей мучитель!

Ты, таинственно рожденный,

Ты, заклятый словом силы!

Спи, о меч мой, сном могучим

На струистом тихом ложе,

На серебряной постели,

Спи в русалочьих объятьях!

Для детей времен грядущих

Стань ты знаменьем и верой!

У меня безмерны силы,

Мощь железная в деснице.

И без помощи оружья

Порасправлюсь я с врагами,

Непокорных покараю,

Защищу я слабосильных,

Мир на землю призову я.

Слушай, меч, товарищ ратный!

Что спою тебе, запомни:

Коль случится в век грядущий

Проходить по брегу Кяпы

Мужу силы и отваги,

В пору ту, мой друг заветный,

Засверкай ему из глуби,

Улыбнись ему навстречу!

Коль моим он будет тезкой, —

Славный Калевов потомок,

Добрый Сулевов сородич,

Сильный Алевов приемыш, —

В пору ту, мой друг заветный,

Ты из волн ему откликнись!

Коль придут на берег Кяпы

Дети мудрости и песни,

Златоустые скитальцы,

Мастера-серебрословы,

Коробейники сказаний, —

В пору ту, мой друг двуострый,

Ты их сам из волн окликни,

Прокукуй ты им кукушкой,

Соловьем ты им прощелкай,

Жаворонком прозвени им!

Коль придет в грядущем веке,

В праздник лучших поколений,

Смелый муж, меня достойный, —

В пору ту, мой друг двуострый,

Встань из волн с великим шумом,

Подымись из вод глубоких,

Породнись с рукой отважной!

Если ж явится на берег

Тот, кто завладел тобою,

Ненароком ступит в воду, —

В пору ту, мой друг двуострый,

Отруби ему ты ноги! —

Богатырь Калевипоэг

Зашагал широким шагом

К берегам песчаным Пейпси.

Кладь тесовую забрал он,

Доски на спину он вскинул,

Тес, несенный издалека.

Заспешил он в путь-дорогу,

Зашагал скорее к дому.

Город он хотел построить,

Крепость прочную — для старых,

Кровлю мирную — для слабых,

Для девиц — высокий терем,

Для вдовиц — избу печали,

Чтоб войны телега злая,

Коль она подкатит к Виру,

Прочных стен не сокрушила.

Калев шел с тесовой ношей,

Он шагал крылатым шагом,

Мирно шел дорогой мира.

Что увидел он дорогой?

Что шаги его сковало?

Увидал он три лесочка:

Первый — красный лес еловый,

Лес второй — был бор сосновый,

Третий лес — густой орешник.

Что за лес был лес еловый?

То был лес мужей отважных.

Что за лес был бор сосновый?

То был женский лес заветный.

Что за лес был лес — орешник?

То был лес девичьих пряток,

Лес — укрытие сиротам,

Лес — прибежище злосчастных.

Богатырь Калевипоэг

Прошагал сквозь красный ельник,

Пересек и бор сосновый,

А как шел через орешник,

Вдруг почуял: кто-то цепко

Обхватил ему лодыжку,

Пятку трогает легонько.

Поглядел могучий Калев:

Кто ему щекочет пятку?

Видит — вылез из кусточка

Деревенский мужичонка

Ростом с нынешнего парня.

Как же он дрожал, бедняга!

У него тряслись колени,

Зубы щелкали от страха.

Умолял он о защите,

Горько сетовал и плакал:

— Сжалься, братец многосильный!

Ты спаси меня, могучий!

Защити, Калевипоэг!

Огради от горьких бедствий!

Сбился я с пути в чащобе,

Потерял домой дорогу! —

Калевитян сын любимый

Изогнулся, сгорбил спину

И рукой вокруг пошарил,

Ухватил он мужичонку,

Взял за шиворот, приподнял,

Опустил в свою котомку.

В глубину скатился парень,

Полетел на дно, как в пропасть.

Там за хлеб он зацепился,

Уперся ногой в краюшку.

Тут спросил Калевипоэг:

— Ты чего же испугался?

Почему залез в кустарник? —

И ответил мужичонка,

Пропищал со дна котомки,

Словно квакнула лягушка

Из глубокого колодца:

— Вечерком вчера, на зорьке,

Возле озера ходил я,

В красном ельнике прибрежном

Потерял я вдруг дорогу

И тропинкой безыменной

Вышел ко двору лесному.

У дверей я постучался,

На ночлег я попросился.

Посреди избы огромной

Пламя в очаге пылало,

У котла сидела бабка,

Варево в котле мешала.

А в котле кипело сало,

Суп гороховый варился.

Бабка мне дала похлебки:

«На, — сказала, — да не мешкай,

Поживей работай ложкой!»

Принесла потом соломы

И постель мне постелила

Посреди избы широкой.

Так сказала мне старуха:

«Пошевеливайся, парень!

Лезь в солому, поросенок!

А не то сыны вернутся

Молодые из похода.

Ты при них молчи, как мышка,

Что от кошки затаилась.

Хоть рукой пошевельнешь ты

Или крикнешь ненароком,

Тут придет твоя погибель,

Тут и смерть твоя наступит».

Поклонился я старухе,

Бабке молвил я спасибо

За ночлег, за добрый ужин

Да за ласковое слово.

И зарылся я в солому,

Распрямил бока и спину,

А соломенной подстилки

На троих еще хватило б!

Вдруг развеялась дремота,

Широко раскрыл я веки.

Услыхал я дальний хохот:

От шагов земля гудела,

Гнулись-вздрагивали стены.

Даже ты, Калевипоэг,

Грохоча пятой тяжелой,

Не наделал столько шума,

Хоть шаги твои — от страха —

Вдвое громче мне казались.

Вот в избу ввалились братья:

Оба — выкормыши леса,

Оба — грузны, как медведи.

Старший, ноздри раздувая,

Вдруг принюхиваться начал:

Словно гончая, он нюхал,

Просевал ноздрями воздух.

Так сказал он, так промолвил:

«Ну, бабуся дорогая,

Кто наведывался в хату?

Дух я чую человечий,

Дух людской тревожит ноздри

И щекочет подбородок».

Так ответила старуха:

«Никого здесь не бывало —

Ни зверька, ни человека,

Запах пота человека,

Что тебе щекочет ноздри,

Верно, с воздуха принес ты,

На ветру им надышался».

Тут на стол накрыла бабка,

Братья ужинать уселись:

Миски — в локоть шириною,

Ложки — словно поварешки.

Столько пищи проглотили

Две бездонные утробы,

Сколько пятьдесят не съели б

Пахарей и лесорубов.

А когда наелись братья,

Дополна набили брюхо,

Улеглись они на отдых,

Прямо на пол повалились:

Старший брат у правой стенки,

Младший брат у левой стенки.

Я лежал посередине,

А старуха — на полатях.

Страх замкнул мое дыханье,

В жилах кровь оледенела.

Плотно челюсти сцепил я,

Зубом стукнуть я боялся,

Чтоб меня не услыхали,

Чтоб меня не разглядели.

Вот дотлела и погасла

На челе печном лучина.

Темнота избу одела,

Страх мой спрятала-укрыла.

Если бы я знал, несчастный,

Если б ведал, злополучный,

Если бы я знал и ведал,

Если б сонное виденье

Предсказало мне заране,

Что за тяжкие мученья

Мне судьба моя готовит,

Скрылся б я на дно морское,

Опустился б я в пучину…

Братья, выкормыши леса,

К сну за пазуху нырнули,

Их звериные гляделки

Запахнулись, как ворота,

Да зато раскрыты настежь

Двери задние остались,

А от варева густого,

От гороховой похлебки

Животы у них раздулись,

Пораспучило желудки:

Стал вздыматься пар гремучий,

Источился тайный запах,

Ветры жгучие взлетели.

Старший брат, лесной детина,

Что лежал у стенки справа,

Первым грозно разрядился,

Оглушил меня раскатом.

Шумный вихрь меня подбросил,

Словно бабочка взлетел я,

Полетел-понесся влево.

Младший брат, лесной детина,

Что лежал у стенки слева,

Не отстал он от старшого:

Тут же, на мою погибель,

От меня отворотился,

Разрядился, понатужась,

Оглушил меня раскатом.

Я взметнулся, словно птичка,

Словно бабочка, взлетел я,

Полетел-понесся вправо.

Той порою первый братец

Снова грозно разрядился,

И опять я, злополучный,

Справа полетел налево.

Так пришлось мне, горемыке,

Ночку целую кататься,

От стены к стене метаться,

Взад-вперед летать проворно,

Как челнок в руках ткачихи,

Сна и отдыха не зная.

Вышла на заре старуха,

Дверь ненаглухо закрыла.

По ее пятам я быстро

Прошмыгнул в дверную щелку —

И бежать что было мочи!

Пробежал я через ельник,

Пробежал сквозь бор сосновый,

Пробежал через орешник, —

Там в кустарник я забился,

Там тебя, на счастье, встретил! —

Славный муж Калевипоэг

Хохотал простосердечно.

Мужичонка тот невзрачный

Рассмешил его рассказом,

Как летал он, словно птица,

Как челнок на ткацком стане,

Сна и отдыха не зная.