Калевипоэг

Под горячим летним солнцем

В знойный день сидел на взморье

Младший Калевов сыночек,

Любовался он волнами,

Их игрой неутомимой

С посвежевшим быстрым ветром.

Вдруг полнеба потемнело,

Тучи громовой громада

Сильным холодом дохнула.

Разыгралась ширь морская,

Гребни с грохотом вздымая.

Эйке-гром в телеге медной

Прогремел мостом железным,

На скаку огонь метал он,

Искры сыпал, пролетая.

Налетел и старый Пикне,

Грохотал он, наступая,

Бросил молнию на землю.

Тут, карателя заслышав,

Духи зла перепугались, —

Со всех ног они от Пикне

Улепетывали в море

С визгом: «Эйке, грянь погромче!

Наглотайся смраду, Пикне!»

Поскакали все с обрыва,

Кувырком скатились в волны,

В пене брызжущей исчезли.

Калев-сын, пловец бесстрашный,

Вслед за ними прыгнул в море,

Ринулся орлом могучим

Осквернителям на шею.

Похватав их, словно раков,

Сумку доверху набил он,

Вынырнул из пасти моря,

Богатырскими руками

Выгреб на берег отлогий,

Адских выродков из сумки

Вытряс в ярости на камни!

Их увидел гневный Пикне,

Искрошил прутом железным —

Волчьей стае на съеденье.

Как-то Калевовы детки

Вышли из дому все трое

Позабавиться охотой.

Мать одна осталась дома

Сторожить лари, амбары,

Охранять весь дом богатый,

Полный талеров старинных.

У котла она стояла,

Сыновьям еду варила,

За огнем следила зорко,

Чтоб огонь не разметался,

В потолок не брызнул жаром,

Искр на крышу не насыпал, —

Так почтенной подобало

Матери — хозяйке дома.

Калева сыны в ту пору

По лесам втроем бродили,

По следам ходили птичьим,

По медвежьим тропам крались,

След сохатого искали,

След высматривали зубра,

В чащах серого дразнили.

По овсам медведь топтался,

Выгребал косматой лапой

Соты из колод пчелиных.

Лось бродил возле опушки,

Волчьи стаи — возле стада,

Возле вырубок — лисицы,

Зайцы — на лугах зеленых.

Были с братьями собаки:

Ирми, Арми, Мустукене.

В сосняке густом и темном

Псы учуяли медведя…

Вот и сам медоволапый!

Гонит Ирми, ловит Арми,

Валит зверя Мустукене.

Три собаки взяли зверя.

Младший Калева сыночек

Вскинул на плечи медведя,

За ноги его подвесил,

Чтоб домой нести добычу,

Мясо съесть, одеться в шкуру.

Братья выбрались к опушке,

На простор — из бурелома.

Вдруг навстречу им выходит

Старец леса — лось могучий.

Псы накинулись на лося,

Все в сохатого вцепились.

Гонит Ирми, ловит Арми,

Валит лося Мустукене.

Три собаки взяли зверя.

Младший брат Калевипоэг

Лося за плечи закинул,

Привязал его к медведю,

Чтоб домой нести добычу,

Мясо съесть, одеться в шкуру.

Братья в ельник повернули

По следам быка лесного.

Поспешая вслед собакам,

Набрели они на зубра.

Годит Ирми, ловит Арми,

Валит зубра Мустукене.

Три собаки взяли зверя.

Младший сын рога у зубра

Затянул петлей ременной,

За плечи его закинул,

Чтобы легче несть добычу,

Мясо съесть, одеться в шкуру.

Вновь три брата, три могучих

Углубились в чащу леса,

Сквозь кустарник продираясь.

Вдруг идут навстречу волки

Серым полчищем несметным.

Псы накинулись на серых,

Стали рвать лесную стаю.

Гонит Ирми, ловит Арми,

Валит зверя Мустукене —

Дюжины волков загрызли.

Младший Калева сыночек

С тех волков снимает шкуры,

С четырех снимает дюжин,

А как снял он шкуры с пятой,

Поспешили братья к дому.

Младший брат взял волчьи шкуры,

На плечо их вскинул разом —

Прямо на медвежью спину,

Чтоб домой нести добычу.

Братья шли дремучим лесом,

Милю шли, а то и больше,

Вдруг навстречу им лисицы,

Золотая лисья стая.

Псы накинулись на рыжих.

Гонит Ирми, ловит Арми,

Валит зверя Мустукене!

Дюжины их затравили,

Дюжин пять лисиц загрызли.

Младший брат Калевипоэг

С рыжих лис снимает шкуры,

С четырех снимает дюжин,

А как снял он шкуры с пятой,

Поспешили братья к дому.

Младший братец поднял шкуры,

На плечо их вскинул разом —

Прямо лосю на хребтину!

Три охотника, три брата,

Шли да шли дремучим лесом,

Милю шли, а то и больше.

Вышли братья на лужайку,

Видят — зайцев там без счета.

Псы накинулись на зайцев,

Рвут осиновое племя.

Гонит Ирми, ловит Арми,

Душит зайцев Мустукене.

Серых дюжины загрызли,

Дюжин пять их затравили.

Младший брат Калевипоэг —

С зайцев он снимает шкурки,

С четырех снимает дюжин,

А как снял он шкурки с пятой,

Поспешили братья к дому.

Младший брат взял шкурки зайцев,

На плечо их вскинул разом —

Прямо зубру на загривок!

Тут они заторопились,

Живо к дому зашагали.

Чарователь ты коварный,

Злой жених, ведун-обманщик,

Как же ты нашел дорогу?

Как сумел ты через скалы,

Через яростные волны,

Через темные овраги,

Через горы и долины

Путь найти в тот дом богатый,

Полный талеров старинных?

Оттого нашел тропинку

Через темные овраги,

Через волны, через горы

Прямо к Калевову дому, —

Оттого пришел во двор ты,

Полный талеров старинных,

Что среди двора вдовицы

Шар серебряный светился,

Два шара на новой клети,

Три на кровле у амбара,

Пять у выгона на прясле,

Шесть на тыне у загона.

Оттого нашел дорогу,

Оттого посмел обманщик

К дому Калева причалить,

Что орлята улетели

Быстрокрылые из дому,

Мать оставив без защиты.

Финский знахарь ветра, Туслар

Сколько тайных наговоров,

Сколько черных заклинаний

В голове твоей теснилось,

Для вдовы готовя сети!

Как ты долго хоронился

За уступом скал прибрежных,

Как ты вглядывался зорко

В ворота усадьбы вдовьей.

Как же долго ты, обманщик,

Злой жених, ведун коварный,

Ждал удачливого часа,

Потаенного мгновенья,

Чтобы Калева вдовицу

Затянуть петлей обмана,

Сетью чар своих опутать!

Лодка за скалой стояла,

Челн таился за уступом, —

Там упрямый соглядатай

День и ночь сидел в засаде.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Был в челне своем в ту пору,

Как ушли из дому братья

На охотничью забаву.

Тут почуял знахарь ветра:

Беззащитная вдовица

Одинешенька осталась,

Нет с ней сыновей могучих,

Нет ей помощи от милых.

Далеко летят орлята,

Не услышат воронята

Материнских горьких стонов,

Долгих жалобных призывов,

Не услышат криков сердца,

Что в когтях мучений бьется!

Тут подумал знахарь ветра:

Дичь сама дается в руки,

Дом остался без подпорок,

Горница стоит без кровли —

Всем ветрам на разметанье,

Всем волнам на расхищенье.

Не видать орлят могучих,

Не слыхать железнолапых,

Нынче хищнику приволье,

Благодатный час для вора!

Финский знахарь ветра, Туслар,

Вывел челн из-за уступа,

В море шумное направил,

Тотчас веслами ударил.

Весла лодку подгоняли,

Волны с плеском рассекали.

Вот и парус он поставил,

Ветер паруса расправил.

Челн скользил по водной шири,

По грядам ее зыбучим,

Он качался, колыхался,

Мчался к Калевову дому.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Тихо к берегу причалил —

Там, где выгон с водопоем,

В камышах он лодку спрятал —

Близ могилы богатырской,

Сам же выпрыгнул неслышно

На скалу береговую

И пустился воровато

По злодейским тем дорожкам.

То в траве высокой полз он,

То за камнем хоронился,

Словно кошка на охоте, —

Так прокрался к дому Туслар.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Вполз в ворота калевитян.

Тут подпрыгнул — скок! — на пятку,

Тут на цыпочки привстал он,

Через двор шагнул он дерзко,

Со двора скользнул он в сени,

Заглянул в дверную щелку,

В горницу влетел, как ветер.

У огня вдова сидела

С длинной ложкой-поварешкой.

Так она перепугалась,

Что далась злодею в руки.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Беззащитную опутал

Воровской петлей объятий.

Он в кушак ее вцепился

Ястребиными когтями,

Потащил вдову он к морю,

К челноку понес добычу.

Линда, бедная вдовица,

С похитителем боролась,

Кулаками била вора,

То в него вонзала зубы,

То рвала его ногтями, —

Все напрасно: гасла сила,

Тело Линды ослабело

Перед силой воровскою,

Пред словами колдовскими,

Убивающими силу,

Расслабляющими тело. —

Так сковал он силу вдовью.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Колдовать умел словами,

Знал он речи ведовские,

Знал он сотню слов могучих,

Знал он сотню слов премудрых,

Третью сотню слов сильнейших —

Для наращиванья силы,

Для телесного прибытка,

Чтобы втрое стать сильнее.

Знал он тысячу заклятий,

Знал слова для расслабленья,

Чтобы силы притомились,

Чтобы ловкость притупилась,

Чтоб к борьбе иссякла воля,

Чары тело оковали.

Линды горькие призывы,

Причитанья, крики сердца,

Улетали с быстрым ветром,

Падали в морские волны,

Гасли в зарослях прибрежных,

Опускались в тень лесную,

Замирали в дальних скалах, —

Но родных ушей сыновних

Эти вопли не коснулись.

Линды голос одинокий

Понапрасну звал на помощь.

Злых зверей молила Линда,

Добрых смертных призывала,

Слала вопли к чужеродным,

Умоляла светлых духов,

Призрак мужа заклинала,

Всех богов звала на помощь,

Уку старому молилась,

Тени прадеда священной.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Хитрый силой колдовскою,

Уши залепил смолою,

Чтоб отчаянные вопли,

Вдовьи жалобные стоны

Воли злой не погасили.

Но всезрящими богами,

Оградительной их силой

Не была забыта Линда.

Боги слышали молитвы,

Вдовьи жалобные стоны,

Одинокие призывы.

Повелел великий Таара,

Чтоб от туч явилась помощь,

От ветров пришла защита.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Волочил свою добычу

На крутые взгорья Иру[66].

С той горы хотел сбежать он

Прямо к морю голубому,

Где челнок был наготове.

Просверкнул могучий Эйке,

Вору путь пересекая.

Полыхнул из тучи Пиккер.

Дед в гремящей колеснице

Проскакал мостом железным,

Бросил молнию на землю.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Канул в обморок глубокий,

Пал в объятья мнимой смерти.

Был он молнией пронизан,

Оглушен ударом грома, —

И упал колдун, как мертвый,

На траву крутого склона.

Изначальной силой неба,

Огневой его защитой

Вырвана была вдовица

Из объятий ястребиных.

И в единое мгновенье

Линда — бедная вдовица,

Стала каменной скалою,

Глыбою на склоне Иру.

Развязались узелочки

Долгих жизненных печалей,

Из ольховника тревоги,

Из еловой чащи горя

Вышла Линда, не доставшись

Туслару на поруганье.

Финский знахарь ветра, Туслар,

Вскоре к жизни возвратился

Из глубокого забвенья,

Из объятий мнимой смерти.

Протирал глаза он долго

И в смятенье пялил веки,

Во все стороны глядел он,

Думал: где укрылась Линда,

Курочка куда исчезла?

Не нашел он вдовья следа,

Дочь тетерки потерял он.

Превращенную волшебно

В камень Калева вдовицу

Может каждый, кто захочет,

Оком собственным увидеть:

На горе, на склоне Иру,

Близ тропинки, близ дороги,

Восседает дочь тетерки.

Мимо Линды ездят в город.

Только нынешние люди

Имя Линды позабыли.

Ту скалу теперь в народе

Величают «тещей Иру»[67].

Кто впервые едет в город,

Должен чтить обряд старинный —

Поклониться «теще Иру».

Должен праздничную шляпу

На нее надеть с поклоном.

Пусть в том каменном осколке

Не найдется жизни зримой

И приметного движенья, —

Все ж от тех, кто нас постарше,

Побогаче разуменьем,

К нам дошли живые слухи,

Сокровенные сказанья:

Будто в пазухе кремневой

Мощь глубокая таится,

Чудодейственная сила.

Если каменную «тещу»

Ночью кто столкнет с пригорка,

Поутру на том же месте,

Линду он найдет стоящей

Там, где некогда стояла.

Потому и ты, сыночек,

Будь приветлив с «тещей Иру».

Как завидишь дочь тетерки,

На нее надень ты шляпу,

Обними ее за шею:

Перед ней не провинишься,

И прохожий не осудит.

Три охотника могучих

Шли да шли тропой забавы,

По веселым тем дорожкам, —

То бегом широким логом,

То ползком через кустарник,

То вприпрыжку по болотам.

Видят вдруг — четыре леса

Стройно встали перед ними.

Первый — ельник златохвойный,

А второй — дубняк столетний,

Третий — ласковый березник,

А четвертый был ольховник.

Что за лес золотохвойный?

То был княжий заповедник.

Что за лес дубняк столетний?

Был он вещим лесом Таары.

Ну, а ласковый березник?

То был лес носящих бусы.

Что за лес ольхи плакучей?

То был лес детей печали,

Лес — прибежище скорбящих.

Старший Калевов сыночек

Выбрал ельник златохвойный.

Сел, как в княжеских палатах,

Под крылом высокой ели.

Там пустил он песню в небо.

Так взвилась она могуче,

Что листвой покрылись ветки,

Окунулись в блеск зеленый

Так, что иглы грубой хвои

Мягким шелком обернулись.

Пел он так, что шишки елок

Заалели под зарею,

Дуб оделся желудями,

И сережками береза,

И ветла блестящим пухом.

Расцвели кругом деревья,

В солнечных лучах красуясь,

Под луной благоухая.

Пел он так, что лес качался,

Звоном полнились просторы,

Стлался отзвук по долинам, —

Княжьи дочки в дальней Кунгле[68]

Песню слушали, грустили.

Средний Калевов сыночек

Выбрал девичий березник,

Сел под пологом плакучим.

Там пустил он песню в небо.

Так взвилась она высоко,

Так могуче раскатилась,

Что цветы зажглись повсюду,

Почки брызнули огнями,

Появился хлеб на нивах,

Яблоки — на ветках яблонь,

На орешниках — орехи,

Вишенье — в садах вишневых,

Земляника — на лужайках,

Голубика — на болоте,

На краю болот — брусника,

На торфянике — морошка,

Гроздья ягод — на рябине.

Пел он так, что лес качался,

Звоном полнились просторы,

Гнулся и трещал кустарник,

Стлался отзвук по долинам, —

Златокудрые русалки

Песню слушали, вздыхая.

Младший Калевов сыночек,

Выбрал Таары лес дубовый,

Сел он в дедовских палатах,

Под ветвистым вещим дубом.

Так пустил он песню в небо,

Так взвилась она высоко,

Так широко раскатилась,

Раскружилась так могуче,

Что на зов слетелись птицы.

Курочки — в седой ольховник,

Петушки — в зеленый ельник,

Птицы умные — в березник,

Вещие — в дубняк столетний.

Песней он своей заставил

Куковать в ветвях кукушек,

Горлиц — ворковать под кровлей.

Он дроздов скликал в кустарник,

Трясогузок — в буреломы,

Жаворонков — на просторы,

Ласточек — поближе к солнцу,

Лебедей — к речным затонам,

Уток — к камышам прибрежным,

К заводям — гусей крикливых.

Соловья он песней вызвал

Ликовать в ночи и плакать,

Чаровать в часы заката,

Убаюкивать на зорях.

Пел он так, что ширь морская

Закипела, взволновалась,

Скалы грянули отгулом.

Бушевала чаща леса,

Небосвод высокий слушал,

Кручи горные качались,

Тучи с треском разрывались.

Дочь единственная Халдьи[69],

Легкие лесные девы,

Златокудрые русалки,

Песню слушали, вздыхая:

«Если б с нами был поющий!

Если б рос он вместе с нами!»

Солнце за лес западало,

Ветерок едва струился,

Пряжу вечера колыша, —

Видно, гаснет день веселый

И конец настал забавам.

Видно, срок пришел и братьям

Возвращаться в дом отцовский.

Младший брат Калевипоэг

Нес охотничью добычу,

Но спина его не гнулась,

Не натруживались плечи.

Три охотника спешили

Через дол широкий к дому,

Быстрым шагом приближались.

Зорко вдаль глядели братья,

Чтобы дым жилья приметить.

Только — нет, не видно дыма,

Над котлом с едой не вьется

Тонкой струйкой пар душистый.

Три охотника спешили

По песчаному раздолью,

Все быстрей шагали к дому.

Пристально смотрели братья:

Где же дым жилья родного,

Очага дымок священный?

Только — нет, не видно дыма,

Над котлом с едой не вьется

Тонкой струйкой пар душистый.

Быстро дошагав до дома,

Братья кинулись в ворота,

Миновали двор широкий,

Дверь проворно распахнули,

На порог родной ступили…

Увидав очаг потухший

И раскрошенные угли,

Братья поняли: в жилище

Нет их матери любимой,

Что огонь их сторожила,

Очагом повелевала.

Младший брат тогда промолвил:

— В сторону уходит речка,

В темный лес бегут дороги.

Вижу, дело тут нечисто:

Все распахнуты ворота,

Настежь горница раскрыта.

Знать, стряслась беда большая,

Злое горе приключилось… —

Сыновья продули глотки,

Голоса их — словно буря.

В тишину вечеровую

Полетели их призывы:

— Где ты, матушка? Откликнись!

Отзовись нам, золотая!

Ты пропой нам песню, птичка!

Голосок подай, тетерка! —

Не ответила родная,

Ни словечка не сказала.

Только гикнул где-то леший,

Только глушь в ответ вздохнула,

Только лес пропел невнятно,

Отозвался остров Хийу,

Подал голос Курессааре[70].

Сыновья продули глотки,

Снова громко прокричали.

В тишину вечеровую

Полетели их призывы:

— Где ты, матушка? Откликнись!

Прокукуй в ответ, кукушка!

Ты пропой нам песню, птичка!

Голосок подай, тетерка! —

Не откликнулась родная,

Не ответила тетерка.

Отозвался берег моря,

Стены скал прокуковали,

Волны сизые пропели,

Подал голос шумный ветер.

Сыновья продули глотки,

В третий раз они вскричали.

В тишину вечеровую

Полетели их призывы:

— Где ты, курочка? Откликнись!

Прокудахтай, золотая!

Матушка, пропой ответно!

Отзовись на клики горя,

На сыновние призывы! —

Не ответила родная,

Не откликнулась тетерка,

Не кудахтала наседка,

Лебедь белая не пела.

Где шумел сыновний голос,

Там раскалывались скалы,

Где гремел призыв сыновний,

Там леса ломала буря.

Где летели клики горя,

Там о берег бились волны,

Тучи с треском разрывались.

Но не слышно ниоткуда,

Чтоб кудахтала наседка,

Чтоб тетерочка квохтала,

Чтоб кукушка куковала —

Ни с лужайки травянистой,

Ни с болота мохового,

Ни с широкой глади моря,

Ни из пущи потемневшей,

Ни с пустых холмов песчаных.

Задремал притихший воздух,

Вся земля кругом заснула…

Вышли братья за ворота,

Из ворот во двор спустились

Поискать следов пропавшей,

Выследить тропинку вора.

Старший Калевов сыночек

Со двора пошел на выгон, —

Не нашел следов пропавшей,

Тропки вора не приметил.

Средний Калевов сыночек

Обошел загон широкий, —

Не нашел следов пропавшей,

Тропки вора не приметил,

В темноте не распознал он,

Где родная запропала,

Дочь тетерки затерялась.

Младший Калевов сыночек

Зашагал на берег моря, —

Там нашел он след пропавшей,

Распознал он там, приметил

Те места, где мать исчезла,

Где тетерочка летела.

Финский знахарь ветра, Туслар.

От прибоя волн высоких

Лодку спрятал за утесом.

Ожидал затишья Туслар

В том же месте потаенном,

Там, где темными ночами,

Где сверкающими днями —

На закате, на рассвете —

Он выслеживал добычу.

Сыновей взяла тревога:

Уж не он ли похититель?

Уж не этот ли обманщик,

Злой жених, ведун коварный,

Загубил, унес родную,

Закогтил ее, как ястреб?

Старший брат тогда промолвил,

Он сказал слова такие:

— Надо раздобыть нам хлеба,

Надо трапезой вечерней

Тело подкрепить и душу,

Да и лечь скорей на отдых:

Может, светлый сон приснится,

Нам укажет след родимой.

Завтра матушку отыщем. —

Средний брат тогда промолвил,

Он сказал слова такие:

— Волю мудрости небесной

Нам во сне объявит Уку.

Нам лугов налет росистый,

Облачка с каймой туманной

Материнский след укажут,

Нам помогут нашу птичку,

Нашу курочку родную,

Вырвать из когтей железных! —

Тут, недолго пораздумав,

Подкрепив сердца беседой,

Улеглись два старших брата,

В сон глубокий погрузились.

Младший Калевов сыночек,

Молодой Калевипоэг,

Утешитель материнский,

Утолитель вдовьей скорби,

Рассудил он по-иному,

К одинокому полету

Мысли тайные готовя.

Богатырский сын любимый

Так подумал, так размыслил:

«Ты сегодняшнего дела

Не откладывай на завтра!

Каждый день свой труд имеет,

Каждый час свою заботу!

Потому, коль ты назвался

Рыбаком прилежным счастья,

Не теряй часов бесценных,

Не промедли ни мгновенья.

Счастье быстро, — не догонишь!

Пять невзгод — у промедленья,

У сомненья — шесть печалей,

Семь несчастий — у бессилья…»

За родимую тревожась,

Сын печалился глубоко,

Сто забот давили душу.

Не успели двое братьев

Погрузиться в сон глубокий,

А уж младший встал с постели,

За порог шагнул неслышно,

Пробежал росистым лугом,

Проскользнул на темный выгон.

Он пошел к холму крутому,

Где зарыт был славный Калев.

Калевитян сын любимый,

Подошел к холму отцову,

Тихо сел на холм могильный

Остудить огонь печали.

Молвил Калев из могилы:

— Кто ступает по могиле,

Ворошит песок над гробом?

Мне в глаза летят песчинки,

Лоб мне камешки щекочут. —

Калев-сын отцу ответил:

— Это — младший твой сыночек,

Он ступает по могиле,

Ворошит песок над гробом,

Он пришел к холму отцову

Остудить огонь печали.

Ты проснись, отец любимый,

Встань, родимый, из могилы!

Покажи своим сиротам

К милой матушке дорогу! —

Молвил Калев из могилы,

Отвечал отец из гроба,

Простонал из подземелья:

— Не буди меня, сыночек!

Не могу я встать из гроба,

Придавил мне тело камень,

Налегла скала на плечи,

Курослеп растет сквозь брови,

Васильки цветут в глазницах,

Вместо щек цветы алеют.

Пусть тебя научит ветер,

Вразумит текучий воздух,

Звезды путь тебе укажут. —

Сын пустился быстрым шагом,

Соскользнул тропой кремнистой

На высокий берег моря —

Вслед за матерью любимой,

Вслед за курочкой пропавшей.

Лодка скрылась, было пусто,

Словно выметено взморье.

Калевитян сын любимый

Оглядел с горы высокой

Расцветающее море.

По волнам скользил он взглядом,

Изощряя силу глаза,

Расширяя крылья взора:

Нет ли где на водной глади,

На волнах широких моря

Убегающей бороздки?

Нет ли где какого знака,

Нет ли где какой приметы

Злого дела воровского?

Не успела ли тетерка

Легкий след свой втиснуть в землю,

Проторить в песках тропинку?

За волной волна катилась

В вечном шуме, в вечном беге,

Разбиваясь об утесы,

Берег пеной заливая,

Обдавая влажной пылью.

Об одном молчали волны,

Об одном не рассказали:

Кто сегодня в час отлива

Взбороздил веслом их гривы,

Челн увел в просторы моря.

На немолкнущие волны

Звезды ласково глядели,

Но молчали звезды в небе,

Ни о чем не рассказали.

День и ночь играет море

В вечном шуме, в вечном беге,

В красоте невозмутимой —

И не скажет, кто из смертных

Схоронен в его пучине,

Смерть нашел в морских объятьях.

Волн беспечное качанье,

Ты, играющее море,

Вы, смеющиеся звезды, —

Что вам радости людские,

Что вам дольние печали!

За волной волна стремится

В вечном шуме, в вечном беге,

Бьют в скалу седые гребни,

Берег пеной заливая,

Обдавая легкой пылью,

Одевая влажным дымом, —

Только слов не жди от моря,

Не проси у волн ответа.

За волной волна стремится

В вечном шуме, в вечном беге,

Бьют в скалу седые гребни,

Берег пеной заливая.

Так и волны жизней наших

Тихо катятся, играя,

В вечереющей прохладе

К берегам холмов могильных,

К зеленеющим лужайкам.

Смотрят ласковые звезды,

Смотрит месяц белолицый,

Смотрит солнце золотое

На расставшихся, на спящих.

Но не жалуйся могилам,

Не проси у звезд защиты,

Перед месяцем не сетуй,

Не моли напрасно солнце, —

Не услышат, не ответят…