Калевипоэг

Как рассказывать начну я,

Разолью рекою песню,

Расплесну волной прибоя, —

Удержать певца в полете

Тучи грозные не смогут,

Беспредельный путь небесный

Укротить его не в силах.

Села будут песню слушать.

Господа развесят уши,

Останавливаясь важно.

Города большие смолкнут,

Вслушиваясь издалека.

Солнце жизни проходило

В полуденные ворота.

Много сыновей и дочек

Линда Калеву родила,

По ночам над ними пела,

Колыбели шест качая.

Щедрой грудью материнской

Сильных сыновей вскормила,

Вырастила, воспитала

Витязей, отца достойных.

Дивной силой богатырской

Мускулы их одарила,

Разуму их научила.

Поднялись птенцы, окрепли

Калеву-отцу в подмогу,

Линде-матери в утеху.

А когда к закату жизни

Подходил великий Калев,

Из детей их только двое

Оставались в отчем доме, —

Будто бы в стручке гороха

Две горошины последних.

А другие разлетелись

По дорогам вольным, птичьим,

По далеким странам мира

Поискать своей удачи,

Угнездиться на чужбине.

Ведь скупая наша местность,

Пашня скудных урожаев,

Всем им дать была не в силах

Хлеб и место для жилища,

Телу — добрую одёжу.

Старый Калев наказал им,

Заклинал детей любимых —

Не делить на части землю.

Завещал всю волость эстов

Одному из них в наследье.

Хоть и ростом и дородством

Сыновья с отцом сравнялись,

Взяли часть отцовской мощи,

Но еще могучей силой,

Сметкой, разумом высоким

Жизнь отцова красовалась.

И еще он дал начало

Незадолго до кончины

Запоздалому отростку,

Что на свет земной явился,

Как яйцо в гнезде орлином,

Как звезда после заката,

После Калева кончины!

О его последнем сыне

Много в памяти народной

Добрых знаков сохранилось

И его уста народа

Нарекли повсюду «Сокни».

В наши дни в народе эстов

В песнях многих и сказаньях

Сына ветви богатырской

Вспоминают, прославляют

И зовут — «Калевипоэг».

По его следам далеким

Реки бурные стремятся,

Волны катятся морские,

Тучи по небу несутся,

Расцветают луговины,

На ветвях звенят синицы,

Птицы вещие кукуют.

И об этом младшем сыне —

Полководце наших дедов —

Древние поют преданья,

Славят витязя деянья.

Разве есть в какой деревне

Или в темном захолустье,

Средь сынов растущих наших,

Среди дочек светлоглазых

Хоть одна душа живая,

Что не слышала сказаний,

Слова древних поколений

О богатыре могучем,

Сыне Калева последнем?

Обойди пределы Пярну,

Обойди дороги Ярва,

Поезжай в селенья Харью,

На луга и пашни Ляне,

Проберись на берег Виру[52].

Землю всю пройди до Пскова,

До дубрав тенистых Таары,

На гнедом скачи в Суоми,

Иль на сером — в Алутага[53], —

В каждом крае ты услышишь

Эти старые преданья.

Вести о могучем муже

Веют сумраком вечерним,

Мглой от вереска ночного,

Вдоль по улицам дубовым,

Через медные ворота,

От железных древних башен,

От гранитных скал прибрежных…

На закате славной жизни,

На заре своей вечерней

Старый Калев тихим словом

Милой женушке поведал,

Тайну добрую открыл ей:

— Линда, женушка родная,

Золотой ты мой цветочек,

Ты весеннею порою,

Летом, осенью богатой

Дюжих сыновей носила,

Сильных мне детей вскормила

Щедрой грудью материнской,

В добрых рученьках ночами

Их баюкала, качала, —

Знай, что этою зимою

Новый ты мне дашь отросток.

Новый ты родишь дубочек.

Линда, милая супруга,

Дорогой цветок из Ляне,

Детище яйца тетерки!

Тяжело опять ты ходишь

Ожидания стопою,

Каждый день меняя туфли[54],

Чтобы Тюхи[55] злой, подземный,

Насылатель черных бедствий,

Не нашел твоих следочков.

Ты еще родишь мне сына,

Мужа силы богатырской.

Это будет сын последний,

Твой ягненок запоздалый.

Род наш славный завершит он.

Так предвечные сказали,

Так бессмертные решили.

Но его не суждено мне

В жизни увидать глазами.

На побег последний, поздний,

Не дано полюбоваться!

Будет он отцу подобен

Бодрым разумом и силой.

Он деяньями своими

На века прославлен будет.

А когда он возмужает —

Примет в руки власть над краем,

В пору ту в народе нашем

Время светлое наступит,

Время радости и мира!

Не хочу дробить я власти,

Княжество делить на части,

Разделять меж сыновьями.

Вотчина должна навечно

Оставаться неделимой,

Под единою рукою,

Под надежною защитой! —

Поученье продолжая,

Дальше молвил старец Калев:

— Чтоб страна скалой стояла —

Прочной и нераздробленной,

Чтоб страну враги-пришельцы

По частям не поглотили,

Пусть, когда он возмужает,

Младший сын мой, — пусть он кинет

Жребий с братьями своими,

Чтобы сам отец наш Таара

Дал им предзнаменованье,

Вещий знак — кому из братьев

Первенствовать и владычить,

Верным быть щитом народу.

Лучше, чем наш бедный разум,

Дело разрешит сам Таара.

Пусть останется избранник

Править, а другие братья

Пусть пойдут искать удачи

По лугам земель далеких.

Пусть на ветре избы строят —

На краю земного света,

Хаты — на стеблях брусники,

Замки — на репейных листьях,

Бани — на крылатых тучах.

Страны разные бывают,

И края небес просторны.

Богатырь пройдет по тучам,

Пролетит на крыльях ветра.

На скалах орел гнездится.

Дюжего не свяжут снасти,

Цепи мужа не удержат!

Кто там в горнице — холодный,

На полу — окоченевший,

На разостланной соломе

Распростерся неподвижно?

Это старый, древний Калев

Упокоился навеки.

Он лежит окоченевший

На разостланной соломе.

Объявивши детям волю,

Речь разумную окончив

О наследованье власти,

Лег на ложе старый Калев,

Скорбью смертною объятый,

И не смог облокотиться,

На ноги не смог подняться.

Линда-мать в полет коровку

И серебряную пряжку

На бечевке вкруг пускала:

— Ты кружись быстрее, пряжка!

Ты лети, коровка божья[56],

Легкокрылая букашка!

Вы на свете поищите

Врачевателя седого,

Знахаря и чародея. —

Семь ночей и дней кружилась

Та серебряная пряжка.

Семь ночей и дней летала

Легкокрылая коровка —

Через поле, через море,

Через три владенья княжьих

И над северной страною.

Кто попался ей навстречу? —

Месяц ясный подымался,

Вслед за ним — Звезда вставала.

— Здравствуй, Месяц — ключ здоровья.

Радости родник чудесный,

Дорогой источник силы!

Молви: выживет ли Калев,

Исцелится ль от болезни? —

Хоть и слышал грустный Месяц, —

Не дал на вопрос ответа.

Вновь семь дней кружилась пряжка,

Вновь семь дней неслась коровка —

Через поле, через море,

Через три далеких царства,

Через северные страны,

Через темные дубравы,

Через горы золотые.

С кем букашка повстречалась? —

С ясной утренней Звездою.

— Здравствуй, Звездочка рассвета,

Светлый витязь остроглазый!

Молви мне, рожденный небом:

Выживет ли старый Калев,

Исцелится ль от болезни? —

Слышала Звезда букашку —

Не дала Звезда ответа,

На краю небес угасла.

Семь ночей кружилась пряжка.

Вновь семь дней неслась коровка —

Через поле, через море,

Через три далеких царства,

Через южную державу,

Через темные дубравы,

Через синий лес дремучий,

Через горы золотые.

Наконец, в пути ей Солнце

Утреннее повстречалось.

— Здравствуй, Солнце молодое.

Золотой глазок, скажи мне,

Женишок зари, промолви:

Выживет ли старый Калев,

Исцелится ль от болезни? —

Солнце жаром полыхнуло,

Не дало гонцу ответа.

Раскружила снова пряжку

И опять коровку божью

Линда-мать в полет пустила:

— Ты кружись быстрее, пряжка!

Ты лети, коровка божья,

Краснокрылая букашка!

Лекаря нам поищите,

Заманите из Суоми

Заклинателя седого,

Знахаря ветров зовите

Из пещер подземных Маны[57]! —

Семь ночей и дней летела

Легкокрылая букашка —

Через поле, через море,

Через три далеких царства,

Через северные страны,

Через синий лес дремучий,

Через темные дубравы,

Через горы золотые.

Кто попался ей навстречу? —

Повстречались: знахарь ветра,

Из Суоми знахарь слова

И подземный знахарь — Мана.

— Здравствуйте, волхвы-владыки!

Вы скажите, объявите:

Выживет ли старый Калев,

Исцелится ль от болезни?

Я у Месяца пытала,

И у Звездочки рассветной,

И у Солнца золотого, —

Не дали они ответа! —

И букашке отвечали

Ведуны и чародеи,

Триязыко говорили:

— То, что зной спалил в дубраве,

То, что высохло на ниве,

Под ночной луной застыло,

Под звездою помертвело, —

То не даст ростка живого,

Новых листьев не распустит. —

Раньше, чем остановилась

Та серебряная пряжка,

Раньше, чем коровка божья

Из полета воротилась,

Прибыла домой с ответом,

Был уже окован смертью,

Холоден был старый Калев.

Линда, горькая вдовица,

Языком печальным птичьим

Над любимым причитала,

Плакала над мертвым мужем,

Над холодным ложем смерти

Неутешно горевала,

Семь ночей — без сна и дремы,

Семь дней — без питья и пищи,

В горести — семь зорь рассветных,

В стонах, в муках — семь закатов,

Не смыкая глаз горящих,

Слезных струй не замыкая,

Щек от слез не отирая,

Будто бременем тяжелым,

Черным сгорбленная горем.

Неутешная вдовица

Тело мертвое омыла

Горькими сперва слезами,

А потом — морской водою,

Дождевой водою чистой

И студеной родниковой.

Кудри гладила рукою

И серебряною щеткой,

Золотым чесала гребнем,

Тем, которым водяница

Косы на море чесала.

Тонкой шелковой рубашкой,

Бархатной одеждой смерти,

Золотой парчи кафтаном,

Поясом серебротканным

Мужа мертвого одела, —

Простыней покрыла тонкой,

Легче утренних туманов.

Линда, горькая вдовица,

Яму темную копала.

Ложе выкопала мужу

В десять сажен глубиною.

С плачем друга уложила

В приготовленное ложе,

Незабвенного — на отдых.

Белым гравием покрыла

Гроб его — по грудь земную,

С муравой зеленой вровень.

Поднялась трава высоко,

По пояс трава густая

Над могилой богатырской, —

Полевица — над плечами,

Над щеками — цвет пунцовый,

Цвет лазорев — над глазами

И купавы золотые.

Неутешная вдовица

Над супружеской могилой

Плакала и тосковала,

Причитала круглый месяц,

Плакала — второй и третий

И четвертого — неделю.

Стонами тушила горе,

Скорбь слезами заливала.

Линда, горькая вдовица,

Стала каменные глыбы

Класть на мужнину могилу,

Чтобы место обозначить

Сыновьям сынов и внуков,

Дочерям времен грядущих,

Где почиет старый Калев,

Спит в постели богатырской.

Кто ходил в старинный Таллин,

Тот видал курган могильный,

Где потомки дедов много

Возвели красивых зданий,

Улиц, башен горделивых.

И мы «Тоомпеа-горою»[58]

Это место называем.

Там почиет муж могучий,

Старый Калев отдыхает.

Линда, бедная вдовица,

Камни тяжкие таскала,

Сваливала на могилу.

Подняла однажды глыбу —

Глыбу от скалы железной,

Издали ее к могиле

Потащила через силу.

А она тогда, бедняжка,

На сносях была — тяжелой.

Как дороги половина

Оставалась до кургана,

Правой ноженькою Линда

На кочкарнике споткнулась.

Из волосяных веревок,

Из пеньковых крепких петель

Выскользнул скалы обломок[59],

Грянулся огромный наземь.

И невмочь вдове усталой,

Горькою тоской убитой,

Женщине тяжелоногой —

С животом своим — нагнуться,

Обвязать веревкой глыбу,

Взять в охапку — не под силу.

Села, бедная, на камень

Дух перевести немного,

Горе черное развеять.

Неутешно зарыдала:

— Ох, я — сирая вдовица!

Ягодка оставшаяся,

Как избенка без подпорки,

Словно дом худой без крыши,

Словно выгон без защиты,

Всем ветрам открытый настежь,

Непогодам — на глумленье!

Сиротою жить мне в мире,

Одинокой — горе мыкать!

Ведь с ольхи слетают листья,

С белых яблонь и черемух

Опадают лепесточки!

С дуба, ясеня, и клена,

И с березы, и с осины

Осень листья обрывает.

У рябины гроздья вянут,

Шишки елочка роняет, —

Только я одна осталась

Вековечной сиротою, —

На ветру не облетаю,

Как березовый листочек.

Нет конца постылой жизни,

Нет конца моим мученьям!.. —

Линда, бедная вдовица,

Долго плакала на камне,

Горе сердца изливая

Неутешными слезами —

Горькою водой мучений.

Слезы глаз ее катились

Бурной речкою в долину.

Землю слезы пропитали,

Стали лужею в долине,

Стали озером широким.

Чаша слез тетерки Линды,

Озеро печали вдовьей,

Сохранилась и доныне

А зовется Юлемисте[60], —

Катит волны по равнине

Плоскогорья Ласнамяги[61],

Плещет горестно о берег.

Там, на берегу озерном,

И теперь лежит тот камень,

На котором, горько плача,

Линда бедная сидела.

Коль тебе придется, братец,

Ехать в славный город Таллин,

Ты увидишь, подъезжая,

Близ широкой той дороги

Блещут воды Юлемисте,

Озера печали вдовьей.

Придержи коня гнедого,

Напои водой озерной,

Отпусти пастись на травку.

Сам присядь на этот камень,

Вспомни старину седую,

Вспомни Калева деянья.

Погляди на холм высокий,

Что когда-то, в оны лета,

Горе сердца заглушая,

Линда — мать героев древних

Воздвигала на поляне

Над могилою супруга

В память правнукам далеким.

Минул долгий день мучений,

День тяжелый ожиданья.

Линда чуяла подходит

Час великий разрешенья.

Мучась, к дому поспешила,

Истопить велела баню[62],

Застелить полок соломой.

Ложе стонов приготовить,

Отдыха скамью поставить,

Стул — для старой повитухи.

Жарко бабы топят баню,

Воду носят из колодца,

Стелют свежую солому,

Ставят мягкую скамейку.

Роженица слабенькая,

По избе сто раз пройдешь ты,

Двести раз дойдешь до бани,

Раз десяток до колодца,

Чтоб водицей освежиться.

Ходишь — бедная, больная,

Как былиночка сгибаясь.

Ходишь ты без опояски,

Без повойника цветного,

Только шлешь молитвы Уку,

Вздохи — к дому Рыугутая[63]:

— Смилуйся! Войди к нам в избу

Тело хворое распарить!

Исцели меня, больную,

Дай мне, слабенькой, опору! —

Все в избе углы и стены

Ты оплакала, бедняжка.

Ты на всех скамьях сидела,

Облокачивалась на печь.

Места от мучений тяжких

Ты себе не находила,

Пол коленями истерла

В долгих стонах и молитвах.

Только все взываешь к Уку,

Умоляешь Рыугутая!

— Смилуйся! Войди к нам в избу,

На мои взгляни мученья,

Исцели меня, больную,

Дай мне, слабенькой, опору,

Сохрани меня от смерти,

Мать спаси во имя сына! —

За столом семья вздыхала,

Малыши под стол забились,

Дети плакали от страха.

Калев спал в сырой могиле,

Тяжких мук жены не слышал.

Роженица слабенькая

Шла через четыре леса,

Через пять трясин болотных.

Первый лес — черемуховый,

А за ним — лесок кленовый,

Третий лес — шиповниковый

Да рябиновый подлесок,

А последний лес — вишневый.

Боль осталась средь черемух,

Беды — в рощице кленовой,

Скорбь — в шиповнике колючем,

Муки — на ветвях рябины,

В вишеннике — все напасти.

Снова тяготы вернулись,

Вновь на Линду-мать напали.

Боли Линду одолели,

Муки тело истерзали,

За печь, охая, полезла,

С громким стоном на лежанку.

Бедная взывает к Уку,

Умоляет Рыугутая:

— Смилуйся! Войди к нам в избу

Тело хворое распарить!

Облегчи мои страданья,

Беззащитной дай опору,

Погляди на мученицу,

Мать спаси ты ради сына! —

Плакала семья на лавках,

Малыши под стол забились,

Бабы выли, причитали.

Калев спал в земле холодной,

Стонов жениных не слышал.

Роженица слабенькая

Истомилась, бедненькая!

Ты одной ногой в могиле,

А другою — близ могилы,

Шаришь край другой ногою,

Хочешь пасть на дно могилы,

Где навек стихают муки.

Громче же молитесь Уку!

Призывайте Рыугутая,

Шлите вестников проворных

К самым сильным духам неба!

Час настал во вдовьем доме,

Быстролетное мгновенье

Ярким светом полыхнуло…

Баба слабая качалась,

Обессилев, чуть стонала,

Вся дрожа, она молилась,

Охая, взывала к Уку,

Заклинала Рыугутая:

— Смилуйся! Войди к нам в избу

Тело хворое распарить!

Исцели меня, больную,

Дай поддержку мне, бессильной

Успокой мои мученья,

Мать спаси во имя сына! —

Уку услыхал из бани,

Рыугутая — из овина,

Исцелители — сквозь стену,

Духи неба — через крышу.

Входит в избу сильный Уку,

В дверь вступает Рыугутая

Боги к лавке подступили,

К краю Линдиной постели.

Уку волочет солому,

Рыугутая — две подушки,

Женщину снесли на ложе,

На постель снесли бедняжку,

Мученицу — на подушки,

Обернули простынею

И пуховым одеялом.

Погляди, под одеялом —

Две головушки в подушках,

И не два бедра в постели,

А две пары бедер стало,

И две пары ног — в подножье,

И две пары рук — в средине!

Уку крикнул людям в двери,

Крикнул громко Рыугутая:

— Закрывайте крышку гроба!

Запирайте дверь гробницы!

Женщина лежит в постели

Под пуховым одеялом,

Две головушки в постели,

И две пары ног — в подножье,

И две пары рук — в средине!

Старому отцу спасибо!

Всем богам — благодаренье!

Был в избе могучий Уку,

Был в хоромах Рыугутая.

Во-время они поспели,

В пору помощь оказали!

Роженица слабенькая,

Подыми ты обе ручки,

Обе ручки, десять пальцев,

Что избавилась от ноши.

Горьких слез, печали вдовьей

Утешителем сердечным

Рос последний их сыночек —

Мужа Калева и Линды.

Золотой любви источник,

Молоко из груди Линды

Пил он досыта, помногу —

Влагу щедрости и неги,

Одаряющую силой,

Рост дающую и крепость

Нежным косточкам дитяти.

Вы смекаете ли, парни,

Понимаете ли, мужи,

Вы нам скажете ли, жены, —

Кто там дремлет в теплой люльке,

В тонких вышитых пеленках?

Кто кричит нетерпеливо?

Это — сын печали вдовьей,

Без отца сынок-былинка.

Ветры сына подпирают,

Гонит в рост весенний дождик

Тучи наполняют силой,

Ночью росы закаляют.

Матушка качала люльку,

Зыбку-лодочку качала,

Песню тихо напевая,

Дрему сладко навевая.

На день десять раз малютка

Плакал громко для забавы,

Есть хотел — ревел он ревом,

С вечера кричал до света,

День кричал, неделю, месяц, —

Так что свет и не гасили

На резном столбе у люльки,

Глаз над люлькой не смыкали

Мать за помощью послала:

Где б нашелся умный знахарь,

Заговариватель плача,

Слез и криков униматель,

Малых деток исцелитель.

А как минул месяц крика

И еще неделя плача, —

Разорвал сынок свивальник,

Разметал холсты пеленок,

Разломал обочья люльки,

Сам из люльки на пол вылез,

И ползком пополз малютка

По избе на четвереньках.

Месяц он и два проползал.

А уже на третий месяц

На ноги сынок поднялся,

Стал ходить сынок на ножках

Золотой любви источник,

Молоко из груди Линды

Пил он досыта, помногу.

Утешителем сердечным

Горьких слез, печали вдовьей

Рос он в доме материнском.

Линда вскармливала сына

На руках своих три года,

Прежде чем отнять от груди.

Вырос мальчиком он крепким,

Вырос калевитян сыном,

Ростом, силой обещал он

Предсказания отцовы

Выполнить на этом свете.

Не по дням, а по часам он

Креп, мужал и подымался.

Калевитян сын любимый,

Вдовьей скорби утешитель,

С пастушонка стал он ростом,

Мужем пашни дюжим вырос.

Поднялся могучим дубом,

Обещая предсказанья

Выполнить в делах великих.

Укреплял он силу тела,

Рук и ног неутомимость.

На лугу играл он в бабки,

Колесо метал рукою,

У двора он ставил бабки,

В двух местах он рюхи строил,

Бил тяжелою битою,

Разбивал он их с удара,

Посылал лететь далеко,

Заставлял лететь за выгон,

За околицу над полем.

Далеко летели рюхи,

Падали куда попало,

Разлетались, рассыпались

По горам и по долинам,

Бухались в морские волны.

Эти рюхи и поныне

Кое-где увидеть можно —

Закругленные умело

Чурки скал продолговатых,

«Девичьих камней» обломки.

Это — калевитян рюхи[64].

Калевитян сын могучий

Камни из пращи далеко

Вскользь швырял по волнам моря.

Плитняка он брал осколки

Плоские в каменоломнях,

Плиты — фута в три длиною,

В фут примерно шириною,

Толщиною в два-три дюйма.

За версту летели камни,

Прыгая по волнам моря.

А пока летели камни,

Юный Калев кувыркался

На крутом высоком взморье.

Калевов сынок любимый

На дворе играл отцовом.

Вырывал он с корнем ели,

Стройные валил березы,

Мастерил из них игрушки,

Плел заплечные корзинки.

Годы шагом торопливым

По тропам времен ступали,

По дорогам быстрым мчались,

Из-под сени материнской

Вынесли челнок дитяти

В море возраста мужского.

Младший Калева сыночек

Вырос витязем могучим,

Вытянулся вровень братьям,

Силой стал отцу подобен.

Красотой — как день весенний,

Мощью — дуб из рощи Таары,

Твердый — как утес гранитный,

Разумом — светлее братьев.

Так покатим волны песен

Дальше, дальше — прямо к солнцу,

Зорям утренним навстречу,

Часть пути пройдем обратно —

К временам былым вернемся.

Кто там бродит до рассвета

Вкруг двора тетерки Линды?

Кто там тайно подъезжает,

Вкруг двора неслышно ходит?

Это ходят-ездят сваты,

Ночью тайно подъезжают,

Десять раз — перед зарею,

Пятьдесят — перед рассветом,

Сто раз — до восхода солнца.

Еженощно, ежедневно

Ездят после смерти мужа

Искушать вдову в печали,

Линду горестную сватать.

Как увял могучий Калев

И в его умолкшем сердце

Кровь горячая застыла, —

Много сватов ездить стало

Ко вдове, жене разумной, —

Восемь вин и десять кружек.

Сто советчиков лукавых,

Уговорщиков — две сотни.

На добро вдовы богатой,

На приданое польстившись,

Залучить ее хотели,

В сети заманить пытались.

Но вдова им отвечала:

— Не пойду я, гости, замуж,

Курочка — в чужой курятник,

К мужу новому — тетерка,

Ласточка — в гнездо чужое,

Голубь — под стреху другую.

Одинокая лебедка,

Плачу я над мертвым другом.

Красота моя увяла,

Навсегда любовь поникла

Над холмом могильным мужа. —

И ушли понуро сваты,

Женихи ушли в печали.

Заморожены их мысли,

Думы молнией разбиты.

Не плясать гостям на свадьбе.

Девушкам не веселиться.

Как разъехались, утихли

Сватов сани расписные,

Новый женишок явился.

Засылать гонцов он начал,

Обольстителей лукавых,

Осаждать вином и медом.

Это был колдун Суоми,

Финский знахарь ветра Туслар[65],

Родич Калева далекий.

Но вдова и не внимала,

К жениху не обратилась,

Не помыслила о браке,

О любви, о счастье новом

Рассердился знахарь ветра,

За позор отмстить поклялся.

— Вот ужо с тобой сквитаюсь

За отказ твой, за издевку!

Расплачусь за осмеянье! —

Линда только посмеялась

Над угрозой жениховой:

Что мне Туслар — знахарь ветра?

Что угроз его бояться?

Три в гнезде моем орленка

Крепкоклювых вырастают.

Три с железными когтями

Поднялись орла могучих.

Защитят они вдовицу,

От напасти мать укроют!

Годы быстро проходили,

Дни крылатые летели,

Перестали ездить сваты,

Женихи угомонились.

Отдохнули верховые

Женихов гнедые кони.

Кто однажды ездил к Линде

Попытать своей удачи

И ни с чем ушел обратно,

Тот на дружеской пирушке

Запевал такую песню:

«Разлюбезные собратья,

Ко вдове не шлите сватов,

К Калеву во двор не шлите!

Там — большие груди в пряжках,

Вдовьи груди — в звоне денег,

Речь — огонь в устах румяных,

Вдовьи зубы — как железо!

Кто богатою вдовою

И добром ее прельстится, —

С кочергой домой приедет.

Стройте корабли морские.

На волну ладьи спускайте,

Ставьте мачты расписные,

И узорные ветрила,

И шелковые канаты!

Корабли ведите в море

Под широкий свежий ветер.

Пусть усядутся за весла

Старые и молодые.

Отплывайте к землям финнов,

К странам северным гребите!

Там, на берегу высоком,

На скалах — стоят рядами

Сотни девушек красивых.

Первый ряд — в янтарных бусах,

А второй — в монистах звонких;

По краям — невесты в кольцах,

В лентах, в длинных ожерельях;

Посреди стоят сироты.

Оттолкни серебробусых,

Обойди ты бусошейных,

Не гляди на перстнеруких,

На владелиц ожерелий, —

Выбери из середины,

Облюбуй себе сиротку:

Будет доброю женою,

Золотой супругой будет.

Ко вдове не шлите сватов,

К Калеву во двор не шлите!

Из вдовы не быть молодке,

Дети, вскормленные ею,

Ей повысосали груди.

Пряжка на сердце вдовицы —

Крышка на пустом колодце,

Мостик над ручьем иссякшим!

Безутешная вдовица

Плачет по умершем муже,

Муж вдовы — по молодице!

Ко вдове не шлите сватов!»