Калевипоэг

Эстонский народный эпос "Калевипоэг"

Много прекрасных литературных произведений непреходящей, неувядаемой ценности оставила в наследие нашему времени прогрессивная культура прошлых веков, неисчерпаемые богатства заключены в фольклоре каждого народа, воплотившего в устной поэзии свои думы и чаяния. В сокровищнице национальных культур есть творения, наиболее полно и глубоко отражающие исторические судьбы народа, своеобразные черты его психического склада, его радости и горести, его страдания и борьбу за лучшее будущее. Таковы сказания народного эпоса. Своими корнями они уходят в глубокую древность, к временам первобытно-общинного строя.

На протяжении многих веков сюжетные мотивы и образы героического эпоса развивались и дополнялись, затем песни и сказания, бытовавшие в народе, записывали, превращая таким образом в литературные явления (например, русские былины). По народным сказаниям были записаны карело-финский эпос «Калевала» и эстонский — «Калевипоэг». В настоящее же время, в условиях социалистического общества, эпос некоторых народов составлен в результате исследовательской работы научных учреждений (армянский эпос «Давид Сасунский» и киргизский — «Манас»).

Эпос, как особое явление устной поэзии и литературы, часто играл в жизни народа весьма важную роль, оказывал на его духовное развитие значительное влияние Эпос становился как бы величественным символом жизни и свободы народа, его национальным сокровищем и гордостью. Именно такую ценность представляет для эстонского народа эпос «Калевипоэг». Он пробуждал национальное самосознание в народе, изнывавшем в течение многих веков под игом чужеземных поработителей, служил знаменем борьбы против социального и духовного гнета и способствовал развитию эстонской демократической культуры.

В образах богатырей, созданных самими трудящимися массами, воплощена жизненная сила народа, его вера в лучшее будущее; в произведениях народной поэзии неизменно присутствует оптимизм, уверенность народа «в его победе над всеми враждебными ему силами»[1]. Подлинно демократическая сущность народного эпоса, содержащиеся в нем идеи борьбы против всякого угнетения и несправедливости, свойственный народному творчеству дух жизнерадостности, бодрости и отваги делают эти древние сказания близкими советским людям. Мы бережно храним эпос народов нашей страны и, как драгоценное наследство, передаем его новым поколениям. Взаимное изучение национального эпоса еще более сближает братские народы советских республик, показывает, насколько сходными были чаяния и стремления трудящихся масс разных национальностей, несмотря на все различия в их историческом развитии, быту и психическом складе.

Составление эпоса «Калевипоэг», осуществленное в середине XIX века, неразрывно связано с происходившими в то время в Эстонии глубокими социально-экономическими изменениями. Совершался переход от феодально-крепостнической системы хозяйства к капиталистической, происходило формирование эстонской нации, возникало национальное движение. Направленное против укоренившихся остатков феодализма, движение это стало общенародным и достигло наибольшего размаха в 1860–1880 годах; в его развитии немалую роль сыграла деятельность первых эстонских писателей-демократов и прогрессивных общественных деятелей. Большое значение в борьбе против гнета прибалтийских немецких баронов-помещиков имел также «Калевипоэг» — монументальное произведение зарождавшейся эстонской национальной литературы.

Эстляндия, вошедшая в 1710 году в состав Российской империи, была в своем социальном и экономическом развитии тесно связана с другими частями России. При этом, однако, в жизни эстонского народа, как и других народов Прибалтики, имелись свои специфические черты, оказавшие значительное влияние на развитие их передовой общественной мысли и национальной культуры.

В Эстонии, как и во всей России, начиная со второй половины XVIII века, стали усиленно развиваться товарно-денежные отношения, помещичье хозяйство все теснее связывалось с внутренним и внешними рынками. Особенно интенсивным был рост производительных сил в первой половине XIX века; к этому времени относится также начало промышленного переворота в Эстонии (по уровню развития промышленного производства прибалтийские губернии принадлежали к числу наиболее развитых областей России). В то же время здесь было налицо резкое отставание производственных отношений. В Прибалтике сохранялся сложившийся еще в XVII веке, во время владычества шведов, «остзейский особый порядок», дававший помещикам большую власть над крестьянами, чем в других областях России. Система особых привилегий прибалтийского дворянства, которую помещики защищали с отчаянным упорством, являлась по существу пережитком феодальной раздробленности; немецкая дворянская верхушка вынашивала сепаратистские планы, ориентируясь на Германию. Одной из характерных черт эстонской передовой общественной мысли было то, что она направляла свое острие против реакционного «остзейского особого порядка» и выступала в защиту тесных связей Эстонии с Россией.

Существенную роль в историческом развитии Эстонии играло то, что классовые противоречия здесь дополнялись и обострялись противоречиями национальными. Крестьянство состояло из эстонцев, а эксплуататорский класс — из потомков немецких рыцарей, вторгшихся в Эстонию в начале XIII века. Для укрепления своих позиций и оправдания своих привилегий прибалтийские бароны проповедовали феодальный расизм, пытались приписать себе миссию «носителей культуры» и отрицали не только способность эстонского народа к культурному развитию, но и перспективы самого существования его как нации. В то время слово «эстонец» означало — крестьянин; по мнению угнетателей, эстонцы являлись рабочим скотом, им они и должны были оставаться. Поэтому эксплуататоры-помещики старались держать народ в темноте и невежестве, закрывали ему все пути к образованию и культуре. В этих условиях в Эстонии до XIX века не могла возникнуть своя национальная интеллигенция (те немногие эстонцы-крестьяне, которым удавалось получить образование, обычно растворялись в немецко-помещичьих кругах или в среде бюргерства), не могла развиваться национальная культура. Зачатки ее существовали лишь в виде народного творчества. Представители пробуждающейся эстонской общественной мысли вели острую борьбу в защиту жизненных прав народа, против умышленного систематического унижения его достоинства; разумеется, при этом вопросы просвещения и культуры приобретали особо важное политическое содержание и значение.

Уже в конце XVIII столетия немецкие интеллигенты Г. Меркель и И.X. Петри, находившиеся под влиянием идей «века просвещения», выступили в защиту народов Прибалтики. С глубоким сочувствием писали о положении эстонцев русские декабристы (Бестужев, Кюхельбекер и другие). Хотя эти произведения, написанные на немецком и русском языках оставались тогда неизвестными широким массам эстонского народа, они все же оказали значительное влияние на развитие прогрессивной общественной мысли в Эстонии.

Все более углублявшийся кризис феодально-крепостнической системы привел к крайнему обострению противоречий между крестьянством и прибалтийскими баронами. Неизбежный процесс перехода к капитализму помещикам было выгодно осуществить путем постепенных реформ, за счет усиления эксплуатации крестьянства, с сохранением многих пережитков феодально-крепостнического строя, т. е. тем путем, который В.И. Ленин характеризует как прусский путь развития капитализма. Формально эстонские крестьяне были «освобождены» без земли в 1816–1819 годах, но фактически «остзейский особый порядок» в основном сохранялся до 80-х годов.

В первой половине XIX века в Эстонии появились вышедшие из народа прогрессивные общественные деятели, выдающиеся просветители-демократы, взгляды которых выражали жизненные интересы широких масс, боровшихся против крепостничества. Это — Фридрих Роберт Фельман (1798–1850) и Фридрих Рейнгольд Крейцвальд (1803–1882). Им принадлежит особо выдающаяся роль не только в эстонской литературе, но и в развитии всей демократической национальной культуры Эстонии. Благодаря их трудам было осуществлено составление эстонского народного эпоса «Калевипоэг»: Фельман начал эту работу, наметив в общих чертах план произведения на основе фольклорных материалов, но главная тяжесть этой задачи пала на Крейцвальда.

Фр. Р. Фельман родился в Северной Эстонии в семье служащего в имении. Преодолев многочисленные препятствия и большие материальные затруднения, он закончил уездное училище и гимназию (эти учебные заведения были в то время рассчитаны лишь на прибалтийское дворянство и бюргерство, обучение там велось на немецком языке) и одним из первых эстонцев поступил в Тартуский университет. Кроме медицины, Фельман изучал философию, эстетику, поэтику и сравнительное языковедение; в свободное от занятий время он собирал народные сказания и песни. Получив в 1827 году звание доктора медицины, Фельман до конца своей жизни работал в Тарту врачом и преподавателем в университете.

Тартуский университет, основанный в 1802 году, был в 1820–1830 годах важным центром передовой науки и общественной мысли. В числе преподавателей университета были такие выдающиеся русские и западно-европейские ученые того времени, как основоположник экспериментальной хирургии Н. Пирогов, знаменитый физик Б. Якоби, астроном В. Струве, историк Г. Эверс, филолог К. Моргенштерн и другие. С университетскими кругами Тарту были тесно связаны русские поэты В. Жуковский и Н. Языков. По тому времени богатым и разнообразным был фонд научной и художественной литературы в университетской библиотеке.

Из крестьянской среды в университет тогда попадали, разумеется, только единицы, да и из этих людей некоторые впоследствии отрекались от своего крестьянского происхождения и онемечивались, — для эстонского народа они были потеряны. К концу 20-х годов в Тартуском университете все же сложился небольшой кружок связанных личной дружбой молодых эстонцев, которых объединяли их демократические взгляды, их любовь к родной земле, к родному народу. Возглавлял этот кружок Фельман, а его самым близким единомышленником стал Крейцвальд, поступивший в университет несколькими годами позже. С той поры и началась крепкая дружба этих двух выдающихся людей, длившаяся до самой смерти Фельмана.

Фр. Р. Крейцвальд также был родом из северной Эстонии; он родился 26 декабря 1803 года, близ Раквере, в семье мызного сапожника-крепостного. Росший в крестьянской среде, мальчик с самых ранних лет видел произвол и несправедливость господ, тяжелое положение крестьян. Уже ребенком он познал богатый и многообразный мир устной народной поэзии. Юный Крейцвальд слышал немало сказаний о богатыре Калевипоэге, в которых многие окрестные места народ непосредственно связывал с жизнью и подвигами могучего героя. Знакомство с народным творчеством оказало на одаренного мальчика глубокое влияние, побудило его впоследствии к собиранию и литературному использованию богатств народной поэзии.

В 1815 году помещик дал вольную отцу Крейцвальда. Юноше посчастливилось попасть в Ракверескую начальную школу, а затем в уездное училище, где учился в свое время и Фельман. Несмотря на свои незаурядные способности, юный Крейцвальд был вынужден из-за тяжелого материального положения семьи оставить школу. Короткое время он служил учеником в одном из таллинских торговых домов, затем ему удалось поступить в таллинское уездное училище. Здесь Крейцвальд пробует свои силы в литературном творчестве, а также начинает собирать и записывать народные сказания и песни.

Окончив училище в 1820 году, он работал в Таллине преподавателем начальной школы; переехав в 1824 году в Петербург, он в течение полутора лет был домашним учителем. Вернувшись в Тарту, он сдал экзамены за курс гимназии и в 1826 году был зачислен на медицинский факультет университета.

Крейцвальду часто приходилось сталкиваться в университете с презрительным отношением со стороны баронских сынков, кичившихся своим сословным положением и своей национальностью; постоянным спутником юноши были материальные затруднения. «Я очень хорошо знаю все те путы, которые сковывают ноги молодого эстонца, пока ему не удастся с крестьянских лугов попасть в среду людей просвещенных», — писал впоследствии Крейцвальд[2]. Юноша мужественно преодолевал трудности. Во время обучения в университете Крейцвальд с увлечением занимался и гуманитарными науками, вопросами литературы и народной поэзии.

Окончив университет в 1833 году, Крейцвальд стал врачом в маленьком уездном городе Выру, где и проработал сорок четыре года.

Наряду с врачебной практикой, главным образом среди крестьян, Крейцвальд развил широкую общественно-публицистическую и литературную деятельность, занялся собиранием фольклора. К середине прошлого века он стал самым выдающимся представителем эстонской прогрессивной общественной мысли и зарождавшейся национальной культуры.

Крейцвальд и Фельман смело заговорили об историческом прошлом народа, которое тщательно скрывала от широких масс и фальсифицировала господствовавшая феодально-церковная идеология, о свободной жизни древних эстов до вторжения немецких и скандинавских захватчиков; наряду с этим оба выдающихся просветителя учили ценить устное народное творчество, в котором отображена стойкость народа, его боевой дух и надежды на светлое будущее.

Фельман первым из эстонцев резко разоблачал вымысел остзейских историков, утверждавших, будто немецкие рыцари, вторгшиеся в Прибалтику в XIII веке, и их потомки принесли коренному населению Эстонии культуру и благодать христианской веры. Он говорил не только об исторической несправедливости, — он разоблачал жестокую эксплуатацию крестьян и в современной ему Эстонии. В одном из писем Крейцвальду (1845) он передает высказывания самих крестьян о своем положении: «Мы дошли до предела нищеты и ниоткуда не видим помощи, но если будем жаловаться, то нас назовут мятежниками, изобьют до крови, а затем сотнями сошлют в Сибирь.»

В тот период, в 40-х годах, труды Фельмана еще не находили путей к народным массам. Некоторые свои статьи он смог опубликовать только в изданиях, выходивших на немецком языке, большая же часть сохранилась до наших дней в рукописях; литература, издававшаяся на эстонском языке, то есть предназначенная для крестьян, подвергалась особенно строгой цензуре, в ней не допускалось ни малейшего упоминания о социальных противоречиях. И все же деятельность Фельмана имела огромное значение, особенно благодаря Крейцвальду, который на протяжении многих лет после смерти друга популяризировал его труды, продолжал его дело.

Крейцвальд разделял основные общественно-политические взгляды Фельмана. В первых же публичных выступлениях Крейцвальда в 1830–1840 годах проявляется его глубокое сочувствие к угнетенному крестьянству. Он стремится пробудить народ от того оцепенения, в котором тот прозябал в течение долгих веков крепостничества, освободить его сознание от оков темноты и невежества, распространить в массах крестьян необходимые им знания, указать им пути к улучшению своего хозяйства и быта.

Крейцвальд начал свою литературную деятельность с научно-популярных изданий для народа (например, «Мир и кое-что из того, что в нем находится»); он редактирует приложения к календарям (эти приложения в условиях того времени до некоторой степени заменяли периодическую печать, которой на эстонском языке не существовало). Крейцвальд не был последовательным материалистом, однако он всегда опирался на достижения естественных наук, был непримиримым борцом против мракобесия церковников. Он страстно разоблачал и опровергал клеветнические вымыслы идеологов крепостничества, утверждавших, будто эстонцы по природе своей неспособны к развитию и единственно достойный их удел — это удел рабов. Крейцвальд показывал, что именно захватчики-феодалы и их потомки, поработившие народ, и препятствовали естественному его развитию.

Крейцвальд понимал, что время феодализма миновало, что пережитки его сковывают экономическое и культурное развитие страны. И хотя в силу ограниченности, свойственной просветителям, Крейцвальд не смог в своих общественных взглядах подняться до уровня революционных демократов, — его лучшие художественные произведения, отличающиеся большой обличительной силой, нередко объективно приводили читателя к революционным выводам.

«Нельзя забывать, — указывал В.И. Ленин, — что в ту пору… когда писали наши просветители от 40-х до 60-х годов, все общественные вопросы сводились к борьбе с крепостным правом и его остатками. Новые общественно-экономические отношения и их противоречия тогда были еще в зародышевом состоянии»[3]. В борьбе против крепостничества крестьянство вначале выступало в основном как единый класс, и Крейцвальд искренне верил, что ликвидация феодальных форм эксплуатации принесет с собой общее благосостояние. Но он видел и все больше намечавшееся расслоение в крестьянстве, проявления новых противоречий, свойственных капиталистическому обществу. Он выступал против консервативно-клерикального лагеря и его главарей, отражавших интересы нарождавшейся сельской буржуазии, искавших союза с прибалтийским дворянством и пресмыкавшихся перед царскими властями.

Высоко ценил Крейцвальд дружбу и исторически сложившиеся связи эстонского народа с великим русским народом. Как в своих статьях, так и в художественных произведениях он подчеркивал огромное прогрессивное значение, которое имело присоединение Эстонии к России в начале XVIII века. Будущее эстонцев Крейцвальд представлял себе только в условиях самого тесного сотрудничества с русским народом. Он выступал за изучение русского языка в эстонских школах, чему всячески препятствовали помещики и пасторы; русский язык, говорил Крейцвальд, «необходим нашим детям, как хлеб насущный».

На примере деятельности Крейцвальда мы видим, как эстонская национальная культура складывалась и развивалась в тесной связи с передовой русской культурой. Крейцвальда, как выдающегося знатока эстонского языка, народной поэзии и этнографии, высоко ценили ученые Петербургской академии наук, особенно академики Шифнер и Видеман, которым принадлежит большая заслуга и в осуществлении издания «Калевипоэга». Академия не раз пользовалась сотрудничеством Крейцвальда, его труды публиковались в ее изданиях; в то же время исследования по фольклору других народов, издаваемые Академией, давали Крейцвальду много ценного, расширяли его кругозор и во многом обогащали, как фольклориста; в своей оценке народной поэзии он был близок к взглядам Белинского и Добролюбова.

Крейцвальд вполне справедливо считал, что народная поэзия не является лишь романтическим отзвуком далекого прошлого, как это утверждали западноевропейские фольклористы того времени, но что она служит поэтическим выражением мировосприятия трудящихся масс и должна лечь в основание национальной литературы. Как и Фельман, Крейцвальд был основоположником эстонской фольклористики; он дал всей работе по собиранию, исследованию и литературной обработке материалов народной поэзии определенное демократическое направление. Крейцвальд ценил идейное содержание народного творчества, его боевой дух. Он первый сказал народу о том, каким драгоценным национальным достоянием является самим народом созданная поэзия. В своих статьях Крейцвальд показывал, как в народной поэзии, под внешним покровом сказочной фантастики, находит свое отражение реальная жизнь; лучшим традициям народной поэзии он следовал в своем художественном творчестве.

Не будет преувеличением сказать, что до Крейцвальда эстонской литературы почти не существовало, хотя к началу его деятельности печатное слово на эстонском языке имело уже свою трехсотлетнюю историю (первый катехизис на эстонском языке был выпущен в 1535 году). Но вся эта «литература» почти целиком была поставлена на службу церкви и преследовала цели, враждебные народу. Поэтические творения самого народа считались «языческими бреднями», их старались вытравить из народной памяти, ибо они выражали миропонимание крестьян, находившееся в резком противоречии с клерикальной «культурой» эксплуататоров.

С возникновением кризиса крепостничества и обострением классовой борьбы господствовавший класс пытался изыскивать все новые средства идеологического воздействия на крестьянство, чтобы подорвать силу его сопротивления. Так, во второй половине XVIII века возникла наряду с церковной и «светская» литература, антинародная по своим целям и содержанию. Авторами ее были немецкие пасторы и другие приспешники дворянства (Арвелиус и др.). В их писаниях проповедовалась беспрекословная покорность, смирение, терпение, которые якобы являются основой счастливой жизни простых людей; крепостнический строй идеализировался как патриархальный, благословенный, вечный, самим богом установленный порядок.

Нельзя, однако, не отметить, что в этот же период, особенно в начале XIX века, деятельно занимались вопросами эстонского языка и фольклора некоторые прибалтийские немцы — И.X. Розенплентер и др.; заслуги этих исследователей несомненны.

Гораздо более значительная роль в формировании эстонской национальной культуры принадлежит литераторам эстонского происхождения — О.В. Мазингу (1763–1832) и К.Я. Петерсону (1801–1822). Мазинг опубликовал ряд книжек поучительного содержания и издавал в 1821–1825 годах первую эстонскую газету; после того как выход ее прекратился, газет на эстонском языке долго не было. Петерсон, умерший совсем молодым, был первым замечательным эстонским поэтом; он с увлечением разрабатывал вопросы фольклора, собирал народные песни и писал стихи по их мотивам.

Но Мазинг и Петерсон были все же только предшественниками и предвестниками эстонской национальной литературы; в последующие десятилетия прочную основу ее развития заложили Фельман и Крейцвальд.

Всю свою жизнь Крейцвальд вел непримиримую борьбу с реакционной литературой, насаждавшей в народе дух рабского смирения. Это антидемократическое направление, главными представителями которого были в то время журналист И.В. Яннсен — бывший кистер[4], немецкие пасторы К. Кэрбер, К.М. Хеннинг и другие, было прямым продолжением предшествовавшей крепостнической «литературы». Резко разоблачая в своих статьях, рассказах и письмах единомышленникам антинародную сущность литературной стряпни подобных авторов, Крейцвальд в то же время отмечал произведения, проникнутые духом демократизма, направленные против крепостников и клерикалов.

В эстонской печати Крейцвальд впервые выступает как автор рассказов; первый из них — «Винная чума» — вышел в 1840 году. Часть рассказов, сатирического содержания, написана в форме аллегории, в других же непосредственно отражена жизнь эстонской деревни. Писатель был, очевидно, вынужден прибегнуть к аллегории потому, что для прямого отображения социальных вопросов в то время возможностей не было: даже аллегорические произведения писателя значительно пострадали от руки цензуры. В 1850 году Крейцвальд опубликовал переработанную им широко известную старинную сказку-аллегорию, распространенную у многих народов, — «Хитрый Лис»; в форме рассказа о животных здесь вскрываются и высмеиваются различные отрицательные явления общества, основанного на эксплуатации и угнетении.

В рассказах «Простаки» (1857) и «Ветреники» (1858) Крейцвальд высмеивает всякую отсталость и предрассудки, тупую косность и консерватизм, разоблачает мракобесов, бичует раболепствующих перед угнетателями.

В условиях цензуры того времени писатель не мог выступать с прямой критикой общественных отношений в деревне. Его произведения носят в большинстве случаев просветительский характер. Таковы рассказы «Землепашец и должностное лицо», «Михкель Пыллупапп» и «Новый учитель», главным действующим лицом последнего является учитель русского языка, отслуживший свой срок старый солдат Иванов; Крейцвальд делает героя глашатаем передовых педагогических взглядов. В рассказе «Сумерки» (1853) писатель высмеивает представителей возникавшей эстонской сельской буржуазии, их алчность и нелепые суеверия.

Свои первые стихи Крейцвальд написал еще в школе, публиковать поэтические произведения он начал в 40-х годах. Его «Песни вируского певца»[5] (1865) надо считать первым художественно зрелым сборником стихов в эстонской литературе. Крейцвальд утверждает в поэзии социальную тему; в его стихах говорится о рабской доле крестьянства, о страданиях народа, изнывавшего под игом чужеземных захватчиков, воспевается свобода (ода «К вольности»); поэзия его проникнута патриотическим боевым духом. В приветствии к пятидесятилетнему юбилею Тартуского университета (1852) и в поэме «Война» (1854), написанной в связи с началом Крымской войны, Крейцвальд особенно подчеркивает историческое значение присоединения Эстонии к России. В его лирике нашло свое выражение богатство и многообразие человеческих чувств и переживаний, ряд стихотворений написан под непосредственным влиянием великих немецких классиков — Шиллера, Гете и Гейне. После смерти Крейцвальда была издана его большая поэма «Лембиту» (1885), трактующая религиозно-философские проблемы и отображающая антицерковные и антимилитаристские взгляды писателя.

Выдающимся творческим достижением Крейцвальда и главным трудом его жизни было составление на основе материалов народного творчества эпоса «Калевипоэг», над которым он работал более десяти лет. Большое значение для развития эстонской литературы имела также его замечательная книга — «Старинные сказки эстонского народа», первое классическое произведение эстонской прозы. Сказки эти, как и «Калевипоэг», собранные и записанные Крейцвальдом из уст народа, подверглись мастерской литературной обработке и превратились в законченные художественные произведения. Крейцвальд ценил старинные сказки, как отображение жизни и мировоззрения народа; в образах героев и необычайных фантастических событиях сказок порабощенный народ воплощал свои стремления и чаяния, свой гнев и протест против угнетения, свои мечты о переустройстве жизни. Эти черты народной поэзии сохранены в «Старинных сказках», и потому они могут быть с полным основанием названы народными сказками.

Ценной частью литературного наследия Крейцвальда является его обширная переписка, из которой многое сохранилось до наших дней; наибольший интерес представляют письма Фельману, петербургским академикам (особенно А. Шифнеру), выдающимся демократическим общественным деятелям — публицисту К.Р. Якобсону, поэтессе Л. Койдула, художнику И. Кёлеру и другим.

В большинстве писем Крейцвальд высказывает свои суждения по общественным и литературным вопросам; здесь он мог более свободно выражать свои взгляды, нежели в печатных произведениях, проходивших через цензуру. Переписка Крейцвальда имеет огромную ценность для изучения современной ему жизни, общественных течений того времени, истории эстонской национальной культуры.

В 1877 году Крейцвальд оставил должность врача и переехал из Выру в Тарту, где продолжал свою литературную и общественную деятельность. Писатель умер 25 августа 1882 года.

Роль Крейцвальда в развитии эстонской национальной культуры и прогрессивной общественной мысли исключительно велика. Сын крепостного, он стал выдающимся литератором, ученым и мыслителем своего времени. Творчество его, проникнутое гуманизмом и глубоко патриотическими чувствами, вошло в золотой фонд эстонской классической литературы.

Стремление составителей «Калевипоэга» исторически осмыслить фольклорный материал, конкретнее и убедительнее выявить присущее народной поэзии свободолюбие столкнулось с мрачной действительностью последних лет царствования Николая I и пресловутым «остзейским особым порядком». Окончательное завершение эпоса совпало с революционной ситуацией в России в 1859–1861 годах и явилось в известной степени ее литературным отражением.

Начало собиранию многочисленных сказаний о Калевипоэге, встречающихся в эстонском устном народном творчестве, было положено Фельманом. Впервые об этом упоминается в его письме Крейцвальду в 1833 году. Именно Фельману принадлежит мысль о создании эпоса, возникшая у него, по всей вероятности, под влиянием выхода в свет в 1835 году первоначального издания карело-финского народного эпоса «Калевала», тем более, что уже раньше Петерсон указывал на общие мотивы в фольклоре двух родственных народов.

В 1838 году по инициативе Фельмана при Тартуском университете было создано Ученое эстонское общество по исследованию фольклора, языка и исторического прошлого эстонского народа; в члены этого общества вступил и Крейцвальд. В начале 1839 года Фельман на собрании общества прочитал доклад о результатах своей работы над сказаниями о Калевипоэге. Этот сжатый обзор явился первой попыткой объединить различные народные предания, связанные с богатырем Калевипоэгом, в идейно-тематическое целое. С тех пор Фельман постоянно занимался исследованием фольклорных материалов о Калевипоэге. У него возникла даже мысль отказаться от врачебной деятельности и по примеру составителя «Калевалы» Э. Лённрота собирать по стране материалы о Калевипоэге. Однако эти планы не были осуществлены из-за преждевременной смерти Фельмана, последовавшей в 1850 году. Работу над составлением «Калевипоэга» продолжил Крейцвальд.

Опираясь на распространенные в то время теории, составители «Калевипоэга» считали, что эпос некогда бытовал в народе как нечто целое, а с течением времени распался на фрагменты и частично позабылся. С точки зрения общественных задач такое понимание давало составителям возможность подчеркнуть высокую древнюю культуру народа и его героическое прошлое и нанести этим прямой удар по идеологии феодализма. Крейцвальд видел свою задачу в том, чтобы на основе сохранившихся фрагментов и частей эпоса представить себе величественные контуры некогда единого целого, соединить весь имеющийся у него материал таким образом, чтобы произведение по возможности соответствовало предполагаемому древнему эпосу.

Сейчас, на основе сравнительного исследования, мы знаем, что эта теория о целостных эпосах, бытовавших в прошлом в народе, не имеет под собой почвы. Появление целостных эпосов, начиная с времен античной Греции, всегда было результатом сознательной организации материала, большей или меньшей литературной обработки, подбора, объединения и слияния многочисленных вариантов. И это вполне закономерно, так как при устной передаче ни один, даже самый выдающийся народный певец-импровизатор не смог бы точно запомнить сказания и легенды, достигающие порой объема в десятки тысяч строк. Об эпосе, как о целостном произведении, можно говорить лишь тогда, когда он записан.

Разумеется, работа над составлением эпоса зависит от характера имеющихся материалов. Например, составитель карело-финского эпоса «Калевала» Лённрот мог использовать руны в их стихотворной форме, повествовавшие об отдельных приключениях героев. Составителю пришлось творчески обработать, объединить разрозненные истории в одно логическое целое, причем Лённрот значительно расширил руны за счет народного песенного материала — лирических песен, заклинаний и т. д. Несравненно более сложная задача стояла перед Крейцвальдом.

Взяв в основу эскиз эпоса, разработанный Фельманом, и использовав его записи, Крейцвальд и сам дополнительно собрал фольклорные материалы. Однако материал, которым он располагал, был недостаточен. Крейцвальд восполнял пробелы песнями и сказаниями, не имеющими непосредственного отношения к преданиям о Калевипоэге, и в некоторых случаях вносил отдельные литературные дополнения, на что он сам и указывал.

Предания о Калевипоэге бытовали в устном народном творчестве большей частью в форме прозаических повествований. Вначале у Крейцвальда было намерение весь материал, касающийся Калевипоэга, оформить в тематический сборник сказаний с вплетенными в них соответствующими народными песнями и фрагментами. Подготовив материал, Крейцвальд вскоре убедился, что этот труд не удовлетворяет его. Близкое знакомство с песенным богатством псковских эстонцев побудило Крейцвальда отказаться от первоначальной мысли и объединить весь материал в единое целое, обратившись к стихотворной форме эстонской народной песни. В 1853 году был закончен первый вариант «Калевипоэга», состоявший из двенадцати песен, как задумал еще Фельман.

Однако этот вариант произведения не мог быть опубликован и дошел до наших дней лишь в виде рукописи. Царский цензор в Тарту вычеркнул из рукописи все места, в которых содержался хоть малейший намек на угнетенное положение эстонского народа или на его былую свободу. У Крейцвальда хватило мужества не отступать перед препятствиями. Он решил еще раз переработать «Калевипоэг»: в случае, если эпос не удалось бы опубликовать, для грядущих поколений осталась хотя бы рукопись… Крейцвальд значительно дополнил эпос, обогатив его новыми эпизодами и сказаниями, количество песен в эпосе возросло до двадцати. В конце концов в течение четырех лет (с 1857 по 1801 год) удалось опубликовать «Калевипоэг» частями в изданиях Ученого эстонского общества; параллельно с оригиналом был опубликован и его немецкий перевод.

Это было «чисто научное издание» тиражом в 500 экземпляров, призванное служить материалом для языковедов и фольклористов, и поэтому эпос прошел через «узкие ворота» цензуры, не подвергаясь сокращениям. (Между прочим в награду за свой многолетний труд Крейцвальд получил… всего лишь двадцать пять экземпляров книги).

Но цензура была не единственным врагом эпоса. Идеологи и апологеты прибалтийского дворянства — пасторы — подвергли эпос яростным нападкам, встав в позу «защитников» народной поэзии, обвиняя Крейцвальда в ее «фальсификации». На их злонамеренные нападки и намекает Крейцвальд в начале XV песни эпоса.

Помощь и поддержку Крейцвальд нашел в Петербурге: академики Шифнер и Видеман помогли писателю довести работу до конца. Они оценивали появление «Калевипоэга» как важное событие в культурной жизни эстонского народа. В 1859 году Крейцвальд по совету друзей представил вышедшую часть «Калевипоэга» в Петербургскую академию наук на соискание Демидовской премии. В своей рецензии Шифнер и Видеман отмечали, что Крейцвальд подарил эстонской литературе капитальное национальное произведение, которое во все времена будет для эстонцев тем же, чем для греков была их «Илиада». Это — «народное произведение, полное прекрасного богатства житейской мудрости эстонцев и осмысленного созерцания всего эстонского мира», это — «великолепное сооружение, в котором постоянно живет душа эстонца со всеми ее страданиями и радостями, тоской и стремлениями и всегда находит в ней новую усладу и новые утешения»[7]. На основе этого отзыва, при поддержке академика И.И. Срезневского, произведению была присуждена премия Академии наук за 1860 год. Это авторитетное признание сыграло большую роль в жизни писателя, вдохновило его на работу по завершению «Калевипоэга».

Первое, научное, издание «Калевипоэга» фактически было недоступно народу. Крейцвальду пришлось преодолеть ряд серьезных затруднений, в особенности материального характера, прежде чем удалось выпустить народное издание эпоса в 1862 году. Желая обойти цензуру, Крейцвальд печатал «Калевипоэга» при содействии академика Шифнера в Финляндии. Третье и последнее при жизни составителя издание «Калевипоэга» появилось в 1875 году. Крейцвальд вновь просмотрел его и внес небольшие редакционные поправки.

Сказания о Калевипоэге восходят к далекому прошлому народа, основной своей части, повидимому, к началу текущего тысячелетия, когда предки эстонского народа жили свободно и достигли по тому времени весьма высокой ступени развития. В столкновениях с суровой и скупой природой и воинственными соседями, в труде, на охоте, в морских плаваниях и борьбе с иноземными захватчиками вырабатывались основные качества людей — сила и храбрость. Эти качества воспевались в песнях и преданиях. Конкретные герои и их богатырские дела с течением времени слились в сознании народа в один легендарный образ, наделенный фантастической силой и вообще гиперболическими свойствами. В образе богатыря частично воплощены силы природы, которые при тогдашнем уровне, развития человеческого мышления в большинстве случаев олицетворялись в исполинских человекоподобных существах. Многие сказания о Калевипоэге связаны с различными природными образованиями, каковыми являются борозды, вспаханные богатырем, его ложе, следы, оставленные богатырским конем, огромные каменные глыбы, переброшенные героем во время состязаний с другими богатырями или в борьбе со злыми существами — чертями, волками и др.

Сказания о Калевипоэге имеют общие черты с преданиями о богатырях, созданными другими народами, в первую очередь, соседними — русским и карело-финским. В основном это объясняется более или менее равной ступенью развития этих народов и сходством общественных, бытовых и природных условий. Несомненно, однако, что существенную роль сыграли здесь и взаимные влияния. Близость языка и народного творчества народов финского племени обусловлена уже этнографически, чем объясняются общие моменты также в эстонском и карело-финском эпосах. С другой стороны, у эстов, до вторжения на их земли западных захватчиков, существовала тесная связь с русскими, а земля восточных эстонских племен непосредственно входила в состав Киевского государства. Это обусловило известную общность в народном творчестве двух народов. Дружба с русскими нашла свое отражение и в сказаниях о Калевипоэге. Помимо использованных в эпосе народных сказов о том, как Калевипоэг покупал доски в Пскове и строил мост на Чудском озере, имеются предания, рассказывающие, как богатырь ходил в Россию на свадьбу, вместе с русскими богатырями участвовал в играх на испытание силы; пахота Калевипоэга схожа с пахотой Микулы Селяниновича и т. д.

На эти сказания и легенды, возникшие в период ранних феодальных отношений, наложили свой отпечаток столетия рабства, полные разрушительных войн и отчаянных восстаний. Часть древних преданий была забыта, возникали новые сказания, например, о том, как Калевипоэг, кидая огромные камни, пытается разрушить поместья и церкви. Встречаются здесь и мотивы, относящиеся к периоду собирания эпоса.

Наравне со сказаниями, непосредственно связанными с Калевипоэгом (или вообще с калевитянами), Крейцвальд широко использовал в эпосе другие бытовавшие в народе предания и сказки о богатырях, искусно вплетая их в сюжет эпоса. Так, например, вошли в эпос эпизод охоты сыновей Калева (III песня), погоня за Тусларом, хождения в подземный мир и т. д. Составитель широко использовал в произведении эпические и лирические народные песни — свадебные, сиротские, трудовые и праздничные, песни-загадки, заклинания и т. д., стремясь сосредоточить в эпосе как можно больше фольклорного материала, всесторонне и широко отобразить в нем жизнь древних эстов.

Кроме того, в «Калевипоэге» использованы материалы и мотивы литературного происхождения. В эпосе мы встречаем имена Ванемуйне (финский Вяйнямёйнен) и Ильмарине, заимствованные на основе свободной аналогии из карело-финской мифологии. Некоторые общие черты имеются и с циклом Куллерво из «Калевалы», оказавшим влияние на эпизод с девушкой-островитянкой (песнь IV). Религиозные представления народа и государственное устройство в стране в таком виде, как это отражено уже у Фельмана, свидетельствуют об известной доле влияния образцов античных эпосов. Однако все эти мотивы имеют побочное значение и в идейно-художественной структуре произведения не играют существенной роли. «Калевипоэг» по своей сути является глубоко народным героическим эпосом.

Эпос «Калевипоэг» пронизан идеей свободы и справедливости; во имя свободы и благосостояния народа и происходит борьба с враждебными силами. Самоотверженное служение родине, непримиримый гнев против чужеземных захватчиков и угнетателей — вот та глубоко народная, патриотическая идея, которой проникнуто произведение. Как и во всех народных эпосах и в фольклоре всех народов, в «Калевипоэге» проявляется извечная борьба светлых сил добра с темными силами зла.

«Калевипоэг» не преследует цели лишь прославления прошлого, — нарисованные в произведении картины старины служат в первую очередь целям борьбы за лучшее будущее, что неоднократно подчеркивал в своих статьях сам Крейцвальд. «Пусть наши дети и потомки любят воспоминания о Калевипоэге так же, как любили их наши предки, которые, пребывая на протяжении нескольких столетий в оковах крепостничества, скорбели о счастливой поре короля Калевипоэга и только ждали его возвращения», — писал составитель эпоса.

В течение долгих столетий рабства угнетатели сознательно пытались скрыть от народа радости и страдания его прошлого. Певец поставил перед собой задачу рассказать о былых временах, когда эстонский народ жил свободно и счастливо, а также показать, как с вторжением в страну захватчиков увяли «цветы былого счастья» и наступили тяжелые дни мучений, войн, голода и мора.

В эпосе отображается борьба народа во главе с Калевипоэгом против немецких и скандинавских захватчиков. После победоносной битвы в Ассамалле (XVII песнь) Калевипоэг обращается к будущим поколениям, говоря, что эта битва должна служить для них примером того, как надо защищать родину и свободу народа. Позднее, в тяжких сражениях против немецких псов-рыцарей — «железных людей», эстонское войско терпит поражение, и народ теряет свою свободу. Смерть Калевипоэга и то, что его приковывают к скале у ворот ада, является символическим выражением потери свободы. Однако в эпосе звучит надежда на освобождение витязя, то есть народа: заключительные слова эпоса говорят о том, что настанет время, когда Калевипоэг

Эпос в сущности правдиво, но в характерной для народной поэзии иносказательно-фантастической форме, отражает исторические судьбы народа, его борьбу и страдания, его неугасимое стремление к свободе и твердую веру в торжество справедливости.

Идея борьбы против рабства и угнетения раскрывается в аллегорически-фантастической форме ярче всего в схватках Калевипоэга с Рогатым, — это одна из центральных и основных линий сюжета. И если в эстонских народных песнях баронская мыза часто сравнивается с адом, то в «Калевипоэге» логовище Рогатого олицетворяет богатое имение с жестоким рабовладельческим укладом жизни. Здесь принуждают к непосильной работе барщинников и батрачек, подгоняя их железной палкой и медным прутом, а плодами их труда пользуется злобный угнетатель Рогатый, который нажил несметные богатства и почивает на золоте (XIV песнь); победа Калевипоэга над Рогатым после тяжелого поединка предрекает торжество свободолюбивого народа над силами произвола и насилия.

Борьба против Рогатого и других состоящих с ним в союзе злых сил — напряженная и титаническая борьба, ее приходится вести с подлыми и хитрыми врагами. Эти враги особенно опасны, потому что они рассчитывают на внезапный удар в спину, на различные колдовские средства и волшебство. В Калевипоэге, кроме исполинской силы и величия, нет ничего сверхъестественного; весь облик героя, его мышление, поступки — вполне человеческие, по-деловому житейские и реальные. К заклинаниям злых духов и колдунов, к их волшебству он относится с чувством превосходства, говорит о них с иронией и насмешкой, хотя и сам иной раз использует против врагов отнятые у них же волшебные средства. Калевипоэг, наделенный природной силой, разумом и храбростью, противостоит всем заклинаниям и заговорам врагов, и в конце концов никакое волшебство не может спасти от возмездия ни Туслара, ни Рогатого.

В близкой связи с этим находится и антирелигиозная направленность эпоса: ведь уже отрицание одних сторон сверхъестественного приводит логически к отрицанию его вообще. Церковь запугивает народ адом и сатаной, а Калевипоэг разрушает ад, заковывает в цепи Рогатого и не боится бога. Крейцвальд в своих письмах неоднократно называл Калевипоэга «некрещеным язычником» и неверующим. Победа над Рогатым, вассалом всевышнего, является по существу вызовом богу: кто в силах справиться с чертом, тот может поколебать устои всего небесного царства, ставя под угрозу могущество и авторитет самого бога. Антирелигиозная идея здесь неразрывно связана с идеей освободительной борьбы. Вся деятельность Калевипоэга направлена против угнетателей трудового народа и тем самым также против бога. И небо мстит ему путем подлого обмана и коварства: безногого героя, прибегнув к его же собственной силе, приковывают к скале… Максим Горький неоднократно сопоставлял героя эстонского эпоса с Прометеем, имея в виду выраженную в этих образах идею богоборчества народных масс[8].

Важное место в идейном содержании эстонского эпоса отведено дружбе и сотрудничеству с русским народом. Рассказывая во «Вступлении» о страданиях, ставших уделом эстонского народа после вторжения в страну западных захватчиков, певец говорит:

Этими строками в эпосе подчеркивается историческое значение присоединения Эстонии к России: эстонскому народу, которому разорительные войны угрожали физическим истреблением, это событие обеспечивало длительный мир и создавало предпосылки для мирного развития страны.

Дружба и сотрудничество с русским народом ярко проявляются и в самом сюжете произведения. Ведя борьбу против варягов и «железных рыцарей», Калевипоэг поддерживает дружеские отношения с восточными соседями. Таким образом, в эпосе отражается и благотворное влияние русского народа на общественное развитие эстов, на их быт и культуру (вспомним, например, что в 1030 году киевский князь Ярослав Мудрый основал город Тарту). Для того чтобы облегчать общение и укрепить дружеские связи с русскими, Калевипоэг даже делает попытку построить мост через Чудское озеро (XII песнь), но прежде, чем он доводит работу до конца, буря разрушает мост. Несмотря на препятствия, чинимые злыми духами, Калевипоэг неоднократно переправляется через Чудское озеро в Псков, — приобрести доски для постройки городищ, чтобы оградить страну от вторжения иноземных захватчиков[9].

В «Калевипоэге» выдвигается мысль о значении созидательного труда в жизни народа — в первую очередь в картинах богатырской пахоты и в строительной деятельности героя. Произведение воспитывает веру в силы и разум человека, способного покорить природу, показывает, что его целеустремленный и упорный труд является источником всех благ.

Прославляя мирную жизнь как предпосылку для созидательного труда, эпос наряду с этим показывает тяготы и страдания, которые несут народу войны, в «Калевипоэге» подчеркивается стремление народа к знаниям, к познанию мира, что дороже серебра и золота. Высоко ценится честность и верность слову, резко осуждается измена и переход в лагерь врагов народа. В эпосе воспевается храбрость, смелость, сила, упорство, справедливость и готовность помочь в беде; в нем превозносятся все лучшие и возвышенные человеческие качества и встречают осуждение злоба, жестокость, коварство и безрассудное легкомыслие.

Калевипоэг при всех его гиперболизированных качествах и способностях, является прежде всего обыкновенным человеком. У него достойные родители; тем самым подчеркнуто величие самого героя. Примечательно, что в происхождении старого Калева и Линды гораздо больше проявляется мифическое, сказочное начало. О Калеве, например, рассказывается, как о потомке Таары, он прилетает в Эстонию на спине могучего северного орла, его предпочитает всем другим женихам, даже Месяцу и Солнцу, вышедшая из яйца тетерки девушка Линда. Но именно такими и должны быть родители героя эпоса: из времен далекого сказочного прошлого они встают как символы древней патриархальной жизни и жизненной мощи народа.

Особенно привлекательна в эпосе мать Калевипоэга Линда. Линда — воплощение женского достоинства и чистоты, образец высокой любви и нерушимой верности. Неутешно скорбя по своему супругу, она сооружает на могиле Калева целый каменный холм, из ее слез рождается озеро, а перед ненавистным разбойником и похитителем она превращается в холодный камень…

Сам Калевипоэг встает перед нами как подлинный крестьянский богатырь, несмотря на то, что он именуется в эпосе королем[10]; это служит как бы эпитетом могущества героя и употребляется наравне с наименованием старейшины. Его детские игры ничем не отличаются от игр крестьянских детей, королем же он становится, выигрывая состязание в метании камня; первой его королевской работой является пахота. Позже он приносит на себе доски и камни для строительства и усталый бросается на землю отдохнуть, ест салаку с хлебом и запивает квасом; по народному обычаю он состязается на дубинке с водяным духом («кто кого перетянет») и борется с Рогатым. Во всем этом нет ничего, что говорило бы о его принадлежности к высшему сословию и вообще о существовании аристократического сословия в обществе древних эстов; все в богатыре подчеркнуто-просто и даже по-мужицки неотесанно. Калевипоэг не какой-то властитель-угнетатель, а, как подчеркивалось уже в первом наброске эпоса у Фельмана, «один из нас», кто «работал и страдал вместе с нами…» В его образе воплощены черты простого труженика, справедливого народного вожака, храброго воина и смелого мореплавателя. Калевипоэг не ищет никаких личных благ, тихого счастья или благополучия, он чрезвычайно нетребователен. Не жажда славы или власти, а внутреннее чувство долга заставляет Калевипоэга всегда быть впереди и в труде и в сражениях.

Любовь и преданность своей родине — самые святые чувства для богатыря, с презрением отвергающего предательские предложения врагов. В эпосе подчеркивается, что не только в огромной силе, но прежде всего в преданности родине, в служении интересам народа подлинное величие витязя; именно с этим непосредственно связана мысль о непобедимости и бессмертии героя, выраженная наиболее ярко в надежде на возвращение Калевипоэга.

Образ Калевипоэга глубоко человечен. Герой испытывает большую радость и счастье, когда выходит победителем в битве и в труде, зная, что этим обеспечивает родине и народу счастливую и мирную жизнь. Он искренне предан матери, крепкая дружба связывает его с соратниками по труду и борьбе — с мудрым строителем Олевом, с храбрым Сулевом и хитрецом Алевом. Калевипоэг благороден, великодушен, всегда готов прийти на помощь, горе любого слабого и беззащитного вызывает в нем сочувствие, желание помочь. И в то же время богатырь не лишен человеческих слабостей и недостатков; иногда он действует необдуманно, в состоянии возбуждения. В порыве легкомыслия он губит девушку-островитянку, в хмельном бреду убивает сына кузнеца; эти поступки преследуют его всю жизнь, как проклятие, и являются этической мотивировкой отмщения мечом.

Калевипоэг наделен не только силой, — он высоко ценит и знания и ум; богатырь совершает опасное и трудное путешествие по морю, чтобы увидеть, где небо сходится с землей, и убеждается в том, что мир беспределен (XVI песнь). В эпосе ярко показаны высокие духовные качества героя, его способность правильно оценивать положение и обстановку и действовать в соответствии с этим. Калевипоэг остроумен и находчив; где надо, умеет проявить хитрость, к месту пошутить. Он превосходный певец и умеет в художественной форме выражать свои чувства и переживания, будь то радость или горе. Ему не чужды печаль, сомнения и тоска, — не идеальная схема героя, а живой человек со своими сильными и слабыми сторонами предстает перед читателем.

Художественное построение произведения служит целям всестороннего показа характера героя, отображения его жизненного пути, поступков и борьбы. Эпос «Калевипоэг» композиционно сконцентрирован и по сравнению с большинством — других крупных эпических произведений отличается четкостью развития сюжета. Только как исключение побочный эпизод вырастает в эпосе в самостоятельную поэму-балладу, например, красочная история об огромном дубе (песни IV–VI); отклоняется от основного сюжета и песенка сироты в конце XII песни, но она имеет в эпосе большое значение, подчеркивая его демократическую сущность.

«Калевипоэг» начинается характерным для эпоса «Вступлением», в котором заложена основная мысль и идея произведения. Отдельные песни, являющиеся в большинстве композиционно законченным целым, также начинаются с запевов. В них певец через личные раздумья, предсказания или обращения, создает определенное настроение, подготовляет читателя к событиям, о которых повествуется в песне (сравним, например, жизнерадостный и оптимистический запев в VIII песне с трагическим, мрачным вступлением к XX песне). Окончания песен, как это присуще эстонской народной поэзии вообще, — довольно обрывистые, так же как и переходы внутри песен от одного события к другому. Описания природы обычно сжаты, но ярки и при этом тесно связаны с сюжетом. В песнях используются композиционные контрасты (например, похищение Линды и веселые напевы сыновей на охоте в III песне), нарочитая отрывочность (например, в IX и XV песнях) и т. д.

Эпосу, с его своеобразным героическим миром, своеобразными образами и событиями, присуща и особая поэтика. Спокойный и торжественный тон эпоса соответствует героике его содержания, величавая неторопливость и плавность повествования — мощи героя, величию совершаемых им подвигов. Эта монументальность эпического стиля в «Калевипоэге» достигнута благодаря использованию в нем в известной степени определившихся и в большинстве случаев неразрывно связанных друг с другом поэтических приемов (различных повторов, перечислений и т. д.). Широкое и подробное эпическое повествование отражает все новые характерные стороны, черты и детали явлений, создает новые дополнения и поэтические образы; красочные картины, символы и гиперболы сменяют друг Друга. Вместе с тем в художественное полотно произведения вплетены лирические, юмористические и сатирические элементы народной песни, что умножает богатство выразительных средств.

Для «Калевипоэга», как и для других древних эпосов, характерна гиперболизация жизненных явлений, фантастика, аллегория и символика. С одной стороны, это почерпнуто из народной поэзии, с другой же — сам составитель эпоса, учитывая внешние препятствия, вынужден был раскрывать в аллегорической сказочной форме острые идеи борьбы. Поэтическое существо эпоса в том и состоит, что в нем изображаются дела, которые не по плечу обыкновенному человеку: только богатырь в борьбе с фантастическими существами и может проявить свою силу и способности. Как и сказка, эпос не рождает сомнений в том, что возможно и что невозможно; в его представлениях и образах имеется своя внутренняя логика. Все по-своему обосновано и мотивировано, подготовлено особой сказочной атмосферой былинного мира; в последовательности и правдоподобии этих обстоятельств художественная убедительность образов и событий.

Как уже отмечалось, «Калевипоэг» полностью выдержан Крейцвальдом в форме эстонской старинной народной песни. Это позволило наиболее ярко раскрыть содержание образов и событий в эпосе, отразить своеобразие эпохи. Стих эстонской старинной народной песни состоит обычно из четырех хореических стоп, причем для стихотворного ритма существенны как ударения, так и специфические для эстонского языка соотношения длительности гласных. В переводе это ритмическое чередование, так же как и своеобразие фонетики и морфологии языка старинных эстонских песен, передать почти невозможно; непереводима полностью и вся система звуковых образов эстонской народной песни — аллитерация и ассонанс, начальная рифма. Широко используется в эпосе параллелизм — своеобразный художественный прием народной песни, заключающийся в том, что мысль, выраженная в одном стихе, повторяется в следующем или в следующих другими словами и образами. Параллельные стихи помогают развить и уточнить мысль, углубить настроение, придать новые эмоциональные окраски. Сопоставляя отдельные, схожие по содержанию конкретные картины, параллелизм приводит к известному обобщению.

Благодаря образности и конкретности, свойственным народной песне, умелому использованию сложившихся в ней в течение столетий и отшлифованных до совершенства стилистических и художественных приемов поэтики, меткости сравнений и обилию пословиц и поговорок «Калевипоэг» — глубоко народное и по своей форме ярко национальное произведение. Его словарное богатство непосредственно выражает богатство содержания эпоса, который охватывает разнообразнейшие проявления жизни народа. Живо, конкретно и красочно, как бы через особую исполинскую призму, в произведении отражается многообразие древней эстонской народной культуры.

«Калевипоэг» — произведение творческого духа эстонского народа, выражение его характера, исторической судьбы и многовековой борьбы, поэтическое обобщение народных традиций, стремлений и чаяний. Это национальное творение, зовущее к свободе, к созидательному труду, пробуждающее творческие силы народа. Особая роль «Калевипоэга» в общественной и литературной жизни, в развитии демократической культуры народа подчеркивается той острой борьбой вокруг эпоса, которая началась еще в период его составления. Почти на протяжении целого столетия «Калевипоэг» был ареной столкновений противоположных общественно-литературных направлений и течений, являясь мощным оружием в руках демократических сил.

Во второй половине прошлого столетия, в период национального движения, направленного против крепостничества, стан врагов эпоса возглавляют идеологи реакционного помещичьего класса — прибалтийские пасторы Каллмейер, Шюдлэффель, Аренс и другие. Они стремились уничтожить труд Крейцвальда, утверждая, будто эпос «Калевипоэг» не народное произведение, а мистификация, тенденциозная выдумка. Особую ненависть врагов вызывали намеки на острые социальные проблемы и отражение народной борьбы против иноземных захватчиков и различных угнетателей. Наряду с немецкими пасторами выступал против «Калевипоэга" и представитель консервативно-клерикального направления реакционный эстонский журналист и литератор Яннсен.

Представители же демократического направления в национальном движении, напротив, с большим воодушевлением встретили появление эпоса. Они подчеркивали его идейно-художественные достоинства и социальное значение.

Молодой К.Р. Якобсон, выдающийся общественный деятель-демократ, особо отмечал боевое значение «Калевипоэга». В своих школьных хрестоматиях Якобсон публиковал отрывки из наиболее насыщенных актуальным содержанием глав эпоса. Часто он пользовался цитатами из «Калевипоэга» в статьях и передовых, которые печатал в издаваемой им демократической газете «Сакала».

Пламенными почитателями «Калевипоэга» были поэтесса и основоположница эстонского театра и драматургии Лидия Койдула, крестьянский поэт Адо Рейнвальд, поэт и выдающийся языковед-фольклорист Михкель Веске, драматург и критик Юхан Кундер, автор исторических повестей Эдуард Борнхёэ и другие. Эпос высоко ценили выдающийся художник Иохан Кёлер, композитор Кунилейд-Себельман, скульптор Аугуст Вейценберг; идеи, заложенные в «Калевипоэге», оказали значительное влияние на их творчество (Вейценберг создал, например, по мотивам эпоса ряд скульптурных произведений)[11].

Передовые народные учителя воспитывали у своих учеников любовь к «Калевипоэгу», желание изучать это произведение. Велико было влияние «Калевипоэга» на дальнейшее собирание и изучение материалов народного творчества, а также других этнографических памятников. Результатами этой деятельности эстонцы вправе гордиться: рукописное собрание фольклорных материалов, хранящихся в Литературном музее имени Крейцвальда при Академии наук Эстонской ССР, достигло семисот пятидесяти тысяч страниц; оно несомненно принадлежит к числу самых больших и полных собраний фольклора в мире.

С конца прошлого столетия главными врагами «Калевипоэга» стали реакционеры — идеологи буржуазного национализма. Они стремились извратить и подтасовать идеи эпоса. Пасторы пытались так истолковать эти идеи, чтобы они могли служить целям лицемерной церковной морали, буржуазные политиканы старались использовать популярность «Калевипоэга» для демагогической пропаганды «национального единства». Но это не удавалось им в силу ясно выраженного демократического содержания эпоса. Тогда в «Калевипоэге» начали выискивать различные «ошибки», «недостатки» и заговорили о необходимости «исправления» и переделки эпоса. С рядом нигилистических статей о «Калевипоэге» выступили декаденты из литературного кружка «Ноор-Эсти» («Молодая Эстония»), преклонявшиеся перед упадочническими веяниями западноевропейской буржуазной культуры. Они пытались объявить эпос эстонского народа несуществующим и призывали «забыть все явление». Особенно сильное влияние это направление имело в годы буржуазной диктатуры (1920–1940), когда даже в учебниках литературы пытались внушить молодежи презрительное отношение к эпосу. В этом преследовании всего наследия демократической культуры выражались космополитизм и враждебное отношение правящей буржуазной клики к подлинной народной культуре. Нападки на боевое демократическое содержание «Калевипоэга» были частью общей атаки реакции на освободительное движение трудового народа.

Совсем по-иному относились к национальному культурному наследию широкие массы эстонских трудящихся, боровшиеся против самодержавия и капиталистического гнета. Они видели в «Калевипоэге» поэтический призыв к осуществлению своих чаяний и стремлений. Высоко ценили эпос выдающиеся революционеры-ленинцы — Виктор Кингиссепп, Ян Креукс и другие. Пролетарский писатель Юхан Лилиенбах в своих революционных изданиях использовал отрывки из эпоса как непосредственные призывы к борьбе. Образ Калевипоэга в его стихах помогает понять, что путь к своему освобождению народ прокладывает только собственными силами.

Восстановление советской власти в Эстонии спасло демократическое культурное наследие от попыток буржуазных пособников извратить, подтасовать и замолчать эпос и поставило его на подобающее место в классической литературе. Литературное наследие Крейцвальда, в том числе и «Калевипоэг», пользуется в советской Эстонии поистине всенародным уважением и любовью. Большие успехи сделаны в области исследования и марксистско-ленинской оценки взглядов, общественной деятельности Крейцвальда и его творческого наследия.

Значительные результаты достигнуты в издании произведений Крейцвальда. В буржуазное время произведения Крейцвальда печатались редко и случайно, обычно в извращенном виде. Характерно, что лишь в советской Эстонии, к 150-летию со дня рождения Крейцвальда, было осуществлено издание собрания сочинений писателя. Начата также публикация хранящейся в архивах музея переписки Крейцвальда, которая составит шесть томов. На русском языке изданы «Старинные эстонские народные сказки» и сборник избранных писем Крейцвальда[12]. Создан документальный фильм, рассказывающий о жизни и деятельности писателя, на эстонском и русском языках издан альбом с фотографиями и документами, знакомящий с жизнью, творчеством Ф.Р. Крейцвальда и современной ему эпохой[13].

Эпос эстонского народа «Калевипоэг» нашел у советских людей достойное признание. В послевоенное время «Калевипоэг» издавался на эстонском языке трижды, причем тираж каждого современного издания в отдельности превышает общее количество экземпляров всех прежних изданий. Можно сказать, что эпос теперь нашел путь в каждый дом как в городе, так и в деревне. Это один из ярких признаков бурного культурного развития эстонского народа. Неисчерпаемым источником стал «Калевипоэг» для многих областей искусства. Композитор Эуген Капп написал музыку к балету «Калевипоэг», в основу которого положен сюжет эпоса; этот первый эстонский советский балет имел особое значение для развития национального хореографического искусства. По мотивам «Калевипоэга» эстонские композиторы создали кантаты и симфонические произведения; написано много песен на тексты эпоса. Часто сюжеты его используются в изобразительном искусстве, большую работу проделали художники по иллюстрированию изданий «Калевипоэга».

Начиная с прошлого столетия «Калевипоэг» служит важнейшим источником ознакомления с эстонской национальной культурой. Уже первое издание произведения привлекло к себе широкое внимание, вызвало множество статей в газетах и журналах. Затем последовали переводы эпоса на многие языки. В 1876 году был опубликован первый русский пересказ «Калевипоэга» (в рижском журнале «Прибалтийский сборник», I). В конце прошлого столетия вышло два русских стихотворных перевода эпоса — Ю. Трусмана («Калевич», Ревель I–1886, II–1887) и — неполный — Н. Алексеева («Сын Калева», «Ревельские известия», 1893, 1894, 1897). Перевод «Калевипоэга» на немецком языке опубликовал в 1900 году Ф. Леве (известен как переводчик поэзии Пушкина). Позднее частичные переводы или прозаические переложения появились на венгерском, латышском, французском, английском, итальянском, финском, шведском, украинском и других языках.

Новый русский перевод «Калевипоэга» вышел в двух изданиях — в Москве в 1949 и в Таллине в 1950 годах. Благодаря ему эстонский народный эпос нашел путь ко всем братским народам нашей социалистической родины. В настоящее издание перевода «Калевипоэга» внесен целый ряд уточнений, причем эстонским оригиналом перевода послужило издание эпоса, выпущенное Эстгосиздатом в 1953 году к 150-летнему юбилею Крейцвальда[14].

В могучей семье свободных советских народов свершилась многовековая мечта эстонского народа о возвращении Калевипоэга, о новых счастливых временах.

Борясь против капиталистического гнета, против фашистских захватчиков в годы Великой Отечественной войны, эстонские трудящиеся находили поддержку в образе богатыря Калевипоэга. «… советский патриотизм берет свои истоки в глубоком прошлом, начиная от народного эпоса", — говорил М.И. Калинин[15].

Калевипоэг в наши дни — это народ, освободившийся от угнетения и произвола, занятый грандиозным творческим трудом. Исполинская сила советских людей, их воля заставляют отступать болота и топи, на месте каменистых и бесплодных земель возникают новые массивы полей; реки меняют свое русло и вся страна — свой облик. Освобожденный народ строит и созидает, непреклонно шагая по бороздам новой жизни, но держа наготове и свой славный меч,

Эстонский эпос «Калевипоэг», как и эпосы других народов нашей страны, стал теперь достоянием всех советских людей. Народные эпические произведения, в которых нашла отражение борьба народных масс за свое счастье в далеком прошлом, актуальны и сегодня. Они учат нас любить созидательный мирный труд, дороже всего ценить свободу, они призывают быть готовым к защите своей родины с тем непоколебимым мужеством, о котором после победоносного боя с иноземными захватчиками говорил Калевипоэг, обращаясь к своим воинам:

Эндель Нирк