Ключ от всех дверей

Глава пятая. Жалобщики, законы и бездеятельное раскаяние

Ехать к другу я решила на такси по причине опять же своей хромоногости. Федя встретил меня бурными проявлениями чувств: обнял и попытался расцеловать, что я немедленно пресекла, сославшись на то, что он вряд ли уже полностью поправился, а болеть ангиной мне совсем не хотелось.

— А что? Заразишься — добро пожаловать в мой лепрозорий! — не обиделся он. — Вдвоём всё веселее!

— Вот спасибо…

Не обращая внимания на моё бухтение по поводу бактериальной угрозы, исходящей от его легкомысленной персоны, Федька первым делом гостеприимно усадил меня на диван, метнулся на кухню и вернулся оттуда с бутылкой вина в руках и ананасом наперевес.

— Ты ведь не за рулем, моя хромоногая красавица? — поинтересовался он, сияя как медный таз.

— Нет, но…

— Никаких но! Я уже, который день сижу здесь как узник в темнице сырой. Один! И не приму никаких возражений. Ты ведь хотела мне что-то рассказать? А где, кстати Жанка?

— Что-то я не замечаю сырости в твоём мрачном узилище, — я повертела головой, как бы разыскивая её признаки.

— Не придирайся к словам! И не меняй тему, — строго посмотрел на меня друг.

— Ну ладно, ладно, — и чего это я такая покладистая в последнее время? Друзья вертят мной, как хотят, особенно предательница-Жанка. — Сейчас все тебе доложу. Иди, чисти свой ананас.

Обрадовавшись моей сговорчивости, Федя утопал на кухню и через несколько мгновений появился с тарелкой и шоколадкой. Разлил вино по бокалам и принял заинтересованный вид.

— Ну, теперь я весь — внимание.

— А сыра нет?

— Есть. С плесенью.

— О! Дор блю или бри? А, не важно — тащи, — воодушевленно скомандовала я.

— Не знаю, какой это сорт, можешь выдумать название сама, — и не подумал даже двинуться с места Фёдор. — Оно выросло в моем холодильнике, пока я тут покинутый всеми лежу и умираю в муках.

— Да ладно, мученик, не ври — покинутый всеми! А бабушка с бульончиками-вареньем-котлетками?

— Так то — бабушка. А ты?

— Ну, хорошо, мне стыдно.

— Стыдно ей! Так я и поверил, — проворчал Федька и протянул мне бокал с вином.

— Правда-правда! Хочешь, я в аптеку или в магазин сбегаю? Что тебе купить?

Неосторожно предложив подобное, я полностью осознавала, что становлюсь на скользкую дорожку, ведущую прямиком в рабство больного друга. Федя всегда болел со вкусом: бабушка кудахтала над ним заботливой квочкой и совсем его разбаловала. И каждый раз, лёжа «при смерти», он то гонял приготовить чаю, обязательно с лимоном и тремя ложками сахара, то, тут же передумав, отмахивался и требовал малинового морсу, в той большой кружке, и чтоб тёпленький был… Ага: «Ах, я самый больной в мире человек» и «принеси-подай-иди-на-фиг-не-мешай». Короче, изо всех сил старался, чтобы сиделка не скучала, но вряд ли осознанно: что с него взять — болеющие мальчики такие капризные! В общем, перспектива в очередной раз стать кудахтающей сестрой милосердия пугала, но совестливый кусочек моей души не дал промолчать.

— Уже ничего не надо, заботливая подруга. Сбегает она! Докостыляешь, хочешь сказать? Расслабься: если что, погрызу свой самопальный дор блю — сплошной пенициллин! — в очередной раз укорил Фёдор, хотя и беззлобно, и потрепал меня по плечу, а я фыркнула и поперхнулась вином, представив этот самый деликатесный сыр. — В следующий раз жду тебя с банками и горчичниками. А теперь давай выкладывай, как отдохнули. И что там у тебя с конечностью, горе луковое!

И вот настал мой звёздный час. Я подробно рассказала о недавних событиях, с упоением жалуясь на Жанкино беспардонное поведение. Информация об оборотнях Федьку не шокировала, как я уже говорила, встретить оборотня — не сенсация. Когда же рассказ дошёл до трагического эпизода с травмой (за исключением некоторых подробностей), друг неприлично ржал: только я, видите ли, могу умудриться подвернуть ногу там, где положено круглосуточно наслаждаться свистящим в ушах ветром, свалившись не с лыж, а с каблуков. Я обиженно надулась. Тем более что с лыж я тоже падала, и изрядно.

Федя веселиться перестал, а выражение его лица приобрело задумчиво-мрачноватый налёт, с момента, когда Жанка осталась запоминаться этому Филу, настоятельно выпроводив меня.

— Федь, мне нужно посоветоваться с тобой. Должна ли я сказать ей об их истинной сути? Я не знаю, как мне быть.

— Не стоит торопиться с этим. Для знакомства «привет-как дела-пока» в этом нет необходимости.

— Я вначале тоже так подумала. Ну, красавчик, ну, интересно с ним. Пококетничает, повысит самооценку — и гудбай! Но сейчас мне кажется, что Жанна чересчур увлеклась этим новым знакомством.

— Жанна? Увлеклась? Ты шутишь, что ли?

— Ни фига не шучу! Знаешь, что он ей сказал в первый же день? «Не думал, что в природе встречаются такие совершенные создания, как ты», — изобразила восторг я, озвучивая Филиппа, и тут же закатила глаза.

— Ну и что здесь такого? Подумаешь, ну, комплимент. Немного своеобразный.

— Да Жанка еще позавчера переплевалась бы от такой высокопарной чуши! Но дело даже не в этом. Комплимент, может быть, даже и обычный, но ты бы видел, с каким влюблённо-овечьим взглядом она об этом рассказывает! И это Жанна! Наша Жанна, которая терпеть не может эти «сюси-пуси», «чмоки-чмоки» и прочие «любимая, я подарю тебе эту звезду…».

— Мне кажется, ты немного преувеличиваешь. Иногда девушкам нравятся такие вещи…

— Да? А то, что она назвала его «умным, воспитанным, веселым и милым, ах…», — я сопроводила эту фразу томным вздохом и нежным взглядом в никуда.

— Милым?

— Да! Если бы я не знала, что этот самый Филипп оборотень, то наверняка решила бы, что он явно одарённый и стопудово нахимичил с приворотом.

— Ну, это бред.

— Да знаю я, что бред… Вот это и пугает. Как бы не влюбилась наша Жанка… Слушай, если я когда-нибудь буду вести себя хоть вполовину так же — просто убей меня сразу.

— Да не вопрос, — усмехнулся Федька. — А что касается Жанны, не руби сплеча: попробуй как-то деликатно выспросить об их отношениях, серьёзно ли? А там видно будет. И даже если серьёзно, ну не конец ведь света. Я слышал, оборотни в отношениях гораздо ответственнее людей.

— Да? А знаешь, какой у него номер машины? «В 001 ВВ» — как претенциозно! Наверняка он самовлюблённый придурок.

Да совершенно точно придурок. Правда, не он, а его друг. Но скажи, кто твой друг, и я скажу кто ты, ведь так? Это был мой последний, и не сказать, что блещущий объективностью, аргумент.

— Согласен, претенциозно. Но без прочих деталей само по себе ничего не значит.

— Ладно. Но я все равно за неё переживаю. Единственное, что успокаивает — это их табу на причинение физического вреда людям.

— Табу у цивилизованных — тут да. Это принципиальная вещь. У них законы очень жёсткие в этом плане. Ну, типа «око за око».

— А что есть дикие?

— В местах, где живут законники — нет. Территориальные притязания и всё такое, они же охраняют своё место жительства от чужаков. А вот в глухих местах — вполне допускаю, что имеются и дикие. Отщепенцы существуют в любом обществе.

— А наши законы как-то связаны с законами оборотней?

— Конечно. Если копнуть глубоко в историю, сама знаешь — и одарённые, и оборотни пришли из соседнего мира.

— Да-да: чудь белоглазая, альвы, фейри. Берсерки и волкодлаки всякие. Знаю.

Нет, подоплёка ситуации мне известна: сила и могущество в условиях ограниченного в ресурсе мира. Вопрос в другом.

Сил источника ставшего теперь уже нашим мира едва хватает, чтобы одарённым не слишком часто использовать свои скромные возможности. Потратив много, приходится долго и болезненно восстанавливаться. Но, как это часто бывает, кто-то решил, что достоин большего.

Случилось это несколько веков назад. Отдельные индивиды из одарённых, совесть которых не была отягощена высокими моральными принципами, нашли альтернативный способ восстанавливать свой уровень силы быстро и эффективно. Кровь любых живых существ (а человека и одарённых в особенности) прекрасно восполняет ресурс, поскольку в ней содержатся частицы силы. Однако, чем ниже содержание этих частиц, тем больший объем крови требуется. Иными словами, чтобы восстановиться единовременно нужно ни много ни мало обескровить небольшую отару овец, либо пару-тройку людей, а еще лучше одного не опустошëнного одарённого с избытком имеющего в своей крови драгоценные крупицы силы. Никаких тебе работы над собой, поиска себя и долгого и не всегда приятного общения с источником — быстро и более-менее удобно. Если, конечно, не принимать во внимание некоторую этическую составляющую.

Вот тогда-то и была создана Инквизиция, на тот момент состоящая пополам из одарённых и оборотней. А первооткрывателей по кровавой части, не стеснявшихся в открытую демонстрировать свои возможности и, как следствие, потребности (что поселило в умах тёмного средневекового населения Европы суеверный ужас перед кровососущими мертвецами и породило массу фольклорных произведений на эту тему) благополучно уничтожили оборотни. Не просто так, конечно, а собрали совет Инквизиции, заочно приговорили к смерти и методично привели приговор в исполнение. Подробности той операции остаются до сих пор наглухо засекреченными и покрытыми мраком, но и без них понятно, что это было нечто масштабное и страшное. Справедливости ради стоит добавить, что нарушающие закон оборотни сначала карались их внутренним судом, а с момента создания общей структуры, совет Инквизиции стал вершить судьбы нарушителей с обеих сторон.

После выяснилось, что были и более сообразительные кровососы, благоразумно скрывающие свой образ жизни, в том числе и по сей день. Кроме того, имеется ещё одна чисто физиологическая подробность: при потреблении крови возникает зависимость сродни наркотической, а раскрытие себя становится делом времени.

— Просто интересно, как так вышло, что мы просра… потеряли участие в Инквизиции в части следствия? Почему оборотни отлавливают наших, а наши их — нет? Суд-то двуединый.

— Пару веков назад наши в следствии тоже были. Но законники вычистили свои ряды так, что отлавливать нарушителей с их стороны не приходится — их просто нет. Знаешь, какая у них иерархия и подчинение? А за умышленное убийство человека безо всяких судов, — Федька провёл ребром ладони по шее, — раз, и того. Свои же.

— А за убийство одарённого? — поёжилась я.

— Тут уж как суд решит.

— Для чего это противопоставление? Типа для равновесия?

Оборотни же силой мира не пользуются, их способности от источника не зависят, и всякие манипуляции с силой одарённых на них вообще не действует. А вот физически они намного сильнее и выносливее любого живого существа.

Кроме того, оборотни могут перемещаться между мирами и традиционно считаются хранителями границ. Вот уже несколько сотен лет перемещение между мирами для одарённых прекращено. Хотя многие рвутся попасть в этот, ставший мифическим, соседний мир.

— Конечно. И они, и мы здесь пришлые, и не должны нарушать идиллию между творениями мира. Дополняем местные единство и борьбу противоположностей. А в Инквизиции состязательность процесса даже на этапе следствия формально присутствует сильно больше адвокатской роли. Там есть такая фигура, как встречный обвинитель. При желании, и на сегодняшний день можно вступить в процесс в этом статусе, вот только повода давно не было.

— Ты для этого человеческую уголовку выбрал, чтобы в Инквизиторских нюансах профессионально копаться? — хмыкнула я. — Смотрю, вопрос неплохо изучил.

— Не без этого, — самодовольно улыбнулся Фёдор. — И вообще, интересно же.

Поведение Яна при таком раскладе — борьбы противоположностей — не удивительно, но совсем не оправдывают его предубеждëнности в отношении меня лично. Обидно. Хотя, на кой чёрт мне нужно его хорошее мнение? Мне с ним детей не крестить.

— Федь, а оборотни часто допускают связи с людьми?

— Я думаю, что да, и довольно часто, как и мы, собственно говоря. Иначе вымерли бы, как вид, наверное. Но, думается, тоже открываются не всем подряд. Ладно, сменим тему — нашла тоже эксперта по оборотням.

На том и распрощались.

Весь следующий день я плодотворно провела в компании учебника и шоколада. Сделав небольшой перерыв, я решила позвонить Жанке. Злиться на неё за сводничество желания не было: домой меня доставили, всё хорошо — какие претензии? А в её понимании доставка состоялась в приятной компании «запавшего» на меня красавчика: да я просто обязана до сих пор пребывать в экстазе! Короче, я плюнула на едва зародившиеся, но скончавшиеся под тяжестью доводов рассудка, обижоны, и набрала подругу. У неё оказалось всё в порядке, судя по голосу — она была бодра и весела — и собиралась вернуться в родные пенаты завтра (в понедельник) вечером — первый экзамен у неё был по расписанию во вторник. Спрашивать по телефону о «белоконном принце» я не решилась — приедет, вот и поговорим.

К позднему вечеру я поняла, что кроме мозга питание требуется и остальным частям тела. От шоколада уже слегка подташнивало, и я, особо не заморачиваясь на внешний вид, прямо в спортивных штанах, в которых ползала по дому, кроссовках и курточке на рыбьем меху, двинулась в ближайший круглосуточный магазин. Нога у меня почти не болела, я решила рискнуть и воспользоваться своим транспортным средством. «Да и замерзнуть не успею, можно не обряжаться в меха», — прыгнув в прогретую машину, рассудила я.

В следующее мгновение я чуть не поседела. Из глубины тёмного двора к машине метнулась тень, прильнула к окошку с пассажирской стороны и застучала ладонями в стекло, тихо подвывая. Я, медленно холодея, бестолково зашарила руками под рулем и только через минуту сообразила, что ключ зажигания у меня в другой руке.

— Прости, прости меня дуру беспутную… — разобрала я из потока стенаний.

— Тьфу, Люба, — облегчённо выругалась я. — Ну надо же — дура беспутная… Что хотела-то? — с раздражением опустила стекло я.

Люба засунула зарëваную чушку в салон машины.

— Ах, Майя, Майя, пригрела ты на груди змеюку подколодную…

— Люба, давай без мелодраматизма. Какую еще змеюку?

— Меня, меня — змеюку неблагодарную! — проскулила Люба и принялась повествовать на разные голоса. — Он мне: «Говори, как на духу, какую гадость она тебе продала?», а я: «Ничего Майечка мне не продавала, она хорошая девочка!», а он: «Не бойся, я ей ничего не сделаю, мне только надо знать. Что она тебя научила делать? А не скажешь, я тебя…», — Люба сделала страшные глаза и погрозила невидимой себе кулаком. — Запугал меня ирод проклятый, я ему копию заявления тваво и отдала… — снова принялась за стенания она, громко шмыгая носом и размазывая по лицу кулаком слёзы и сопли. — Ох, прости меня, прости…

— Стоп-стоп-стоп, я ничего не понимаю! Кто — он? Какой ирод?

— Так хахаль твой, тот чернявенький!

— Ах, чернявенький… понятно.

Вынюхивал, значит. Гад ползучий. Цели он перед собой не ставит…

— Маюшка, тебе ведь ничё за то заявление не будет? Михалыч б запретил, если б нельзя, да? Он же должен знать, чай участковых чему-то учат… Чё такого-то? — причитала она.

— Ничё такого, Люба. Иди давай. Ничё мне не будет, успокойся.

Ну, диалог, я подозреваю, состоялся несколько иной (вряд ли бы оборотень выдал фразу: «А не скажешь, я тебя…» — явно Любин текст), но кто его знает? Главное — разговор этот состоялся. Нагрел уши, что у нас с Любой какие-то общие дела и, не отходя от кассы, взял след. Какая завидная преданность делу! «Что она тебе продала?» — наверняка решил, что я приворотами подрабатываю. Хотя из нашей с Любой беседы можно натолкнуться на подобный вывод.

Но с другой стороны, узнал из первых рук, так сказать, успокоился (надеюсь), что я не приторговываю запрещёнными препаратами, и отвалит. Мне же лучше. Так что в пень его, оборотня нюхастого.

Остаток вечера я провела бесполезно пялясь в учебник и думая совсем о другом. После того, как в пятый раз прочтенный абзац абсолютно никак не сказался на моих представлениях о предмете, в голову, наконец, пришла первая и единственная за сегодняшний вечер разумная мысль — лучше выспаться.