Книн пал в Белграде. Почему погибла Сербская Краина

Падение боевого духа САК

Пересмотр Белградом политики в отношении Краины под давлением Запада и слепая надежда РСК на помощь Сербии. Нехватка офицеров, попытки ее восполнить. Система командировок офицеров из Армии Югославии и ее недостатки. Нерациональное использование офицеров резерва. Падение дисциплины, истощение сил и мотивации личного состава. Недостатки психологической поддержки

Разрушение СФРЮ для сербов в Хорватии само по себе было трагедией, порождавшей страх геноцида и отказы от веры, которую коммунистическая идеология силой навязывала как во время Народно-освободительной войны 1941–1945 годов, так и вплоть до 1990 года. Новая обстановка требовала от сербов в Хорватии опоры на свои силы и на тех, кто мог им помочь в преодолении кризиса. Для выживания и успеха в начавшейся борьбе решающее значение имел боевой дух народа и армии. Надо было как можно быстрее определить и донести до каждого серба на территории РСК основы новой морали. Ее нужно было изначально очистить от примесей прежней идеологии и сделать общепринятой нормой поведения каждого сознательного гражданина сербской национальности. Патриотизм должен был основываться на лучших традициях сербского народа, с уважением и традиций других народов, близких нам… Организованное поддержание духа подразумевало достижение единства целей борьбы сербов в Хорватии и стратегии этой борьбы. Опора на богатые традиции сербского народа никак не предполагала принятия стратегий времен 1941–1945 годов. Требовалось строить ни четническую, ни партизанскую, а — сербскую армию. Предпочтение какой-либо идеологии прошлой войны привело бы к непреодолимым раздорам и трудностям. На академические дискуссии времени уже не оставалось: нужно было отвечать на очевидную угрозу хорватского фашизма. Успех могла принести готовность граждан переносить тяготы войны с проусташской Хорватией, что было невозможно без организованных усилий, охватывающих всех граждан, и их участия в борьбе. Навязанная сербам в Хорватии война и являлась по сути защитой своей исторической земли и самой жизни. С этой точки зрения борьба была оправдана, необходима и неизбежна. Второй столп морального духа — помощь и поддержка со стороны сербов и черногорцев из СРЮ и сербов из РС.

Развитие событий в процессе распада СФРЮ было крайне неблагоприятно для сербов в Хорватии и из-за необъективного отношения внешних сил. Сербы Хорватии стали предметом различных сделок и уступок. На переговорах чаще всего решения от их имени принимали другие. Закулисные игры Хорватии и Сербии и пристрастность внешних сил крайне негативно влияли на дух народа в РСК. Последний удар по надеждам народа и армии РСК, от которого они так и не оправились, нанес конфликт режима в Сербии и руководства Республики Сербской. Сочетание указанных обстоятельств подрывало единство основных политических сил РСК. Вместо единой политики, подчиненной борьбе за сохранение территории и народа, имело место противоборство политических течений с противоположными целями. Каждое из них находилось под внешними влияниями. Некоторые из них проводили и интересы тех, кто манипулировал РСК. Хорватия, не прекращая вооруженных нападений на РСК, вела переговоры с Сербией и международным сообществом о реинтеграции РСК в административные границы Хорватии.

С помощью международного сообщества, прежде всего США и Германии, Хорватия упорно и эффективно строила свои вооруженные силы, готовясь оружием окончательно рассчитаться с сербами, еще до начала решительного наступления на РСК, Хорватия, ведя против «мятежных» сербов оголтелую пропагандистско- психологическую войну с целью убедить в необходимости этого всех хорватов. Угрозы, террор, суды над сербами, особенно заочные, объявление военным преступником любого жителя РСК, надевшего форму САК и милиции, акты геноцида при проведении отдельных операций — всем этим Хорватия будет серьезно подрывать доверие сербов к РСК и к возможности ее успешной обороны. Пропаганда Хорватии постоянно побуждала сербов к отъезду и подрывала дух тех, кто не мог оставить Краину. РСК не смогла противостоять такой политике Хорватии.

Власть Слободана Милошевича еще в конце 1992 года согласилась от имени Сербии и СРЮ на решение проблемы РСК в административных границах Хорватии. Этим Белград окончательно оставил идею «Все сербы в одном государстве», которая и подняла на борьбу сербов за Дриной. Он доказывал, что Сербия и Черногория никоим образом не участвуют в продолжающейся войне, что они всегда были за мирное решение югославского кризиса. Двуличность была не только в принятии решения, означавшего для сербов в РСК изгнание из своих домов, но и в сокрытии от них договоренностей Слободана Милошевича с Хорватией и международным сообществом. Сербам в РСК никогда не говорили о признании Милошевичем административных границ Хорватии. Он «был вынужден сделать» это под огромным внешним давлением, но сумел все это и скрыть. Сербы в РСК не знали, что Слободан Милошевич оставит их самостоятельно бороться за отделение от Хорватии. Часть руководства РСК, проводившая политику Слободана Милошевича, была уверена в Сербии как гаранте и военном союзнике на случай хорватской агрессии. Экономическая помощь Сербии была огромной и бесспорной, прежде всего для выживания народа, а также для поддержания иллюзии о готовности Сербии предотвратить нападение Хорватии на РСК.

Большинство людей в РСК долгое время верили Белграду и оставались в Краине, полагаясь на гарантии Сербии. Больше верили в Сербию, чем в то, что мог сделать сам народ РСК. Поэтому потеря доверия к обещаниям Сербии вела к неизбежному поражению. Политика Слободана Милошевича создавала лишь убедительную иллюзию готовности Сербии защитить краинских сербов. При этом Милошевич долго верил, что международное сообщество не позволит Хорватии силой решить сербский вопрос. В переговорах от имени всех сербов он настаивал на мирной реинтеграции РСК в Хорватию. Он верил, что международное сообщество признает результаты вооруженного сопротивления сербов, если они будут успешны. Милошевич во многом обманулся, и сербы Краины остались ни с чем. Одним словом, в РСК совсем не готовили людей к решению, которое был вынужден принять Слободан Милошевич.

Учитывая все это ясно, что уже с 1992 года дух с каждым месяцем слабел. Берясь за оружие, люди верили, что война с Хорватией закончится через несколько месяцев. Позже их убаюкивали верой, что Сербия и Армия Югославии защитят территорию РСК, если Хорватия попытается силой решить «сербский вопрос». Общение власти с народом больше подрывало, чем поддерживало дух. Она сознательно обманывала народ, давая надежду на защиту армий Югославии и Республики Сербской. Народ не готовили к самостоятельной защите от радикальной хорватской агрессии. Власть требовала от народа терпения, жертв и несения тягот войны. Вместо того, чтобы сказать людям, что никто другой не будет их защищать и что все зависит от усилий их самих по защите своей земли, власти вводили их в заблуждение. Не было и военных приготовлений к многолетней борьбе и самопожертвованию. Немногие из тех, кто носил форму, встретили «Бурю» в августе 1995 года в готовности отдать жизнь за сохранение РСК.

Вклад в падение духа внесли спекуляция и беззаконие, партийные и политические раздоры, а особенно некомпетентность многих лиц во власти РСК[155]. Все это ежедневно гасило мотивацию и волю людей к сопротивлению и борьбе. На макроуровне, с самого начала созидания САК не хватало системных организационных мер, понимания взаимосвязи духа народа и армии, будто верили, что происходящее во власти и в населении не повлияет на настроение бойцов. «Моральные» органы[156] САК в штабах и в строевых частях были малочисленны и не соответствовали крайне сложным и тяжелым задачам создания и поддержания боевого духа.

Так как окончательного решения отношений РСК с Хорватией не могло быть без вооруженной борьбы, то требовалась хорошо подготовленная, обученная и сильная духом САК. Но при этом ожидали, что эту борьбу будут вести Армия Югославии и АРС, а САК будет лишь помогать им. Следствием этого стало пренебрежение подготовкой САК к обороне РСК. Как будто верили, что САК может справиться и без достаточного количества офицеров-специалистов. Лидеры республики не хотели понять значения того, что САК располагала лишь 26 % от штата кадровых офицеров. Из этого числа на должностях находилось лишь 16 %. Ни одна армия мира не может действовать без минимального штата необходимых офицеров. При этом кадровые офицеры в САК часто попадали под удар необоснованной критики и обвинений. К ним сеяли недоверие, проникавшее и в среду солдат.

Нехватку кадровых офицеров можно было возместить направлением как можно большего числа служивших в АЮ уроженцев Хорватии и прибытием добровольцев-офицеров из числа уроженцев Сербии и Черногории. Можно было рассчитывать и на подготовку офицеров из сержантов-резервистов с территории РСК. К сожалению, несмотря на эти возможности САК осталась без кадровых офицеров. С учетом наплевательства по отношению к действующим офицерам, ясно, почему они все чаще требовали возвращения в Армию Югославии. Некоторым это удавалось, чаще всего за счет личных связей и с молчаливого согласия своих командиров и Главного штаба САК. Это порождало недовольство получивших отказ. В противовес этому, Главный штаб АЮ настоял на направлении в САК офицеров и сержантов — уроженцев бывшей Республики Хорватии, Словении и БиГ. Подход ко всем офицерам был одинаково формальным. Не учитывали ни род войск, ни звание, ни наличие подходящей должности, ни способность направляемого исполнять требуемые от него задачи. В таких условиях многие безнаказанно избежали отправку в САК. Некоторые избежали отбытия в САК, в том числе и уйдя на пенсию.

Прием офицеров, направленных в САК из АЮ, был хаотичен, с рядом упущений и ошибок. Роль командования САК сводилась к назначению на должности без учета способности офицера исполнять свои обязанности. О размещении, питании и других жизненных вопросах особо и не думали. Офицеры были предоставлены самим себе, никто не разбирался, присланы ли они на какой-то определенный срок или переведены для прохождения постоянной службы. По истечении командировки большинство офицеров удерживали на месте без каких-либо объяснений. Это порождало сотни просьб и требований возвращения в АЮ. Как правило, на эти просьбы вообще не отвечали, а редкие ответы не содержали реальных мотивов и деталей. Все же отдельные офицеры и командиры в Главном штабе САК легко одобряли возвращение в АЮ тем, за кого хлопотали из центра. Некоторые кадровые офицеры даже самовольно оставляли посты в САК и уезжали в Сербию, брали больничные и оставались вне строя месяцами. В результате командование частями доверялось случайным лицам, без соблюдения минимальных критериев успешной работы. Для увеличения числа офицеров легко раздавались чины. Бригады и батальоны давали и офицерам, не отвечавшим ни одному из необходимых условий.

Предупреждений о недостатках и последствиях такой практики никто не хотел слышать. Единственным ответом на все было — «что тут поделать».

Из-за нехватки кадровых офицеров росло значение офицеров резерва. Они играли решающую роль в Территориальной обороне, из которой была образована САК. Но затем были оттеснены и резервные офицеры. Снижался их интерес к руководству боевыми частями. В 1994 году, когда в армии стало «горячо», доходило до массового ухода резервных офицеров на так называемую «трудовую повинность». Уходили лучшие, уходили без ведома командования частей и Главного штаба САК. Многие взводы и роты остались без командиров. Протесты и предупреждения не дали результатов. Министерство обороны молчало, будто это его не касалось. В отток из армии внесло свой вклад и МВД, принимая в свой состав офицеров резерва без учета потребностей САК. Многие резервные офицеры оказались на должности рядовых патрульных милиционеров, а при этом взводы и роты остались без компетентных офицерских кадров. Такую практику покрывала поддержка министерства обороны и президента РСК.

В августе 1994 года РСК имела 4325 офицеров и 4804 сержантов резерва. В учете указано, что территорию покинул 331 резервный офицер (около 7 %). 543 резервных офицеров (13 %) бежали в РСК с территории Хорватии.

Из всех офицеров запаса школу резервных офицеров закончили 3027 (примерно 70 %). Иными способами чин резервного офицера получили 1298 (около 30 %), в том числе за храбрость и умелые действия в бою. Так, в ходе войны, в период 1991–1993 годов, чин подпоручика резерва получили 551 человек. Это были лучшие бойцы, и чин был им наградой за храбрость. К сожалению, это оказалось крайне непродуктивным и даже вредным для САК. Новые подпоручики уже не могли быть солдатами, а в то же время не справлялись с должностью командира взвода на фронте. Таким образом, САК лишила себя батальона своих лучших бойцов.

Плохой практикой оказалось и неконтролируемое повышение офицеров в чинах. Это подорвало престиж офицеров больше, чем можно было ожидать. В первые три года войны повышение в звании на один чин получили 987 человек, на два — 119 лиц, на три — 12, а больше трех — три резервных офицера. В основном производили в чин подпоручика, около 66 % общего числа, потом в чин поручика — около 23 %, в чин капитана — около 9 %, в чин капитана первого класса[157] — около 6 % и т. д. Всего в период 1991–1994 годов резервными офицерами стало 836 человек. Средний возраст резервных офицеров составлял 38,9 лет. В возрасте до 30 лет было 1332 офицера или 31 %. Больше 50 лет имело 720 человек или 17 %.

Резервные офицеры упорно отказывались от должностей командиров рот и взводов, за исключением офицеров, получивших чин без прохождения школы резервных офицеров. В Бании на учете было 754 резервных офицеров. Из них 601 закончил школу резервных офицеров, а 153 получили чины иными способами. Из прошедших школу резервных офицеров лишь девять человек находились на должности командиров основных подразделений. Около 60 % не прошедших школу резервных офицеров были назначены на командирские должности. На курсах командиров взводов, рот и батарей, проведенных в учебном центре, до 15 % курсантов прошли школу резервных офицеров. Остальные были рядовыми или офицерами запаса, но без школы резервных офицеров.

Труд офицеров резерва недостаточно ценился САК и общественностью в Республике Сербской Краине. Забывали, что в командовании подразделениями нет разницы между кадровыми и резервными офицерами. И те, и другие непрерывно находились в подразделении, решали одни и те же проблемы. Офицеры резерва в 1991 и 1992 годах сыграли решающую роль в боях с хорватскими войсками, но почему-то этого избегали явно признавать, будто бы этим умалили значение общего успеха армии.

На бездушное отношение к резервным офицерам указывает ряд фактов. Так, направление в офицерскую школу, в Центр военных школ «Райко Балач» в Баня Луке получили резервные офицеры даже в капитанском чине. После обучения их «повысили» в чин подпоручика, хотя ряд из них пришел с должности командира батальона или дивизиона. Это, конечно, никого не могло мотивировать выполнять должность командира подразделения на войне. Резервные офицеры в САК с более чем мизерным денежным довольствием не могли содержать семью, из-за чего были вынуждены «бежать» из армии, обеспечивая себя другими способами, вплоть до спекуляции. С другой стороны, офицерам резерва позволяли несовместимое с честью офицера. Так, еще в 1991 году, часть резервных офицеров отказались командовать взводом или ротой/батареей. При этом их не лишили чинов и не подвергли публичному осуждению. Другим разрешали уход с должности в войсках и переход на трудовую повинность.

Статус младшего офицера и офицера, прошедшего сержантскую и офицерскую подготовку в Центре военных школ «Райко Балач» АРС в Баня Луке, стал предметом борьбы лидеров, а не святыней, помощью и поддержкой САК. Сначала решили, что эта категория офицеров в САК получит статус кадровых, договорились, что их жалованье обеспечивает Армия Югославии (СРЮ). Это и было важнейшим мотивом людей, стремившихся через обучение получить статус кадрового военного. Но договор не выполнялся. И после обучения два выпуска сержантов и офицеров не могли получить свое жалованье. Они были кадровыми военными во всех отношениях, кроме жалованья. Эту категорию офицеров оставили на милость и немилость стихии войны. Требовали работать днем и ночью, участвовать в боевых действиях, готовить и учить солдат для обороны, а жалованья не платили. Все им лгали, от командира до последнего кадровика. Моральная трагедия — укоренилась политика, «платившая» офицерам ложью за самую честную службу народу. Ложь породили обещания Белграда, что этой категории офицеров будет платить Армия Югославии. Это решение не исполнено лишь потому, что компетентный орган, Министерство обороны СРЮ, установило, что «указанная категория кадровых военных не имеет высшей подготовки». Удивительное лицемерие, ведь и до их отбытия на обучение, во время больших посулов, знали, с какими дипломами они вернутся и распределятся на должности.

Такое отношение к офицерам по договору, а тем более к офицерам, прошедшим обучение в Баня Луке, было прямым ударом по САК и по ее боеспособности. Неспособность РСК покончить с этим и постоянные ссылки на обман Белграда показывали не только отсутствие в Краине правового государства, но и нехватку в ней чести и достоинства.

Состояние дисциплины — один из важнейших показателей оценки и прогноза боевого духа командования и войск. Хотя дух САК оценивался позитивно, о дисциплине этого сказать было нельзя. Она часто нарушалась со стороны всех категорий бойцов САК, что скорее терпели, чем пытались исправить. Чаще всего речь шла о самоволии: неисполнение приказов вело к конфликтам, наглость не встречала осуждения. Выговоры избегали выносить из страха перед легкостью применения оружия.

В архивах командований сохранены десятки примеров деструктивного поведения (издевательства над подчиненными, захвата горючего, боеприпасов и других материально-технических средств под угрозой оружия). Отдельные офицеры проявляли пренебрежение к вышестоящим органам и ко всем офицерам на высших должностях в структуре армии. И это им спускали с рук, а их самоволие и преступления не пресекали законом и воинским уставом. Отмечалось и разделение офицеров на «партизан» и «четников». В САК несколько раз пытались посеять зерна раздора на этом основании, что являлось пустым, но зажигательным лозунгом, способным влиять на единство и армии, и народа. Все, выступавшие за разделение на этой «основе», были такими же врагами сербского народа в РСК, как и Франьо Туджман и его военщина. Все же Краине, к счастью, было достигнуто единство по этому «вопросу» и серьезного расколу удалось избежать.

Командование в основном не имело возможности бороться с нарушениями дисциплины. Этому способствовали условия жизни и выполнения боевых задач солдатами и офицерами, равно как и недостаток процедур, адекватных военной обстановке. Главный штаб САК в таких случаях, как правило, реагировал неадекватно. В основном издавал обращения к общественности с указанием конкретных примеров нарушения дисциплины, прежде всего повлекших за собой ранения или гибель военнослужащих. Призыв к солдатам и офицерам соблюдать дисциплину ничего не давал, кроме лишнего волнения граждан и бойцов САК, до кого эти призывы доходили.

К общественности обращались и отдельные общинные кризисные штабы. Они в основном сообщали об арестах отдельных бойцов САК, МВД или госбезопасности, с указанием конкретных проступков или из-за нарушения закона и порядка. Некоторых называли лицами, «вышедшими из-под контроля». Звучали обвинения и выражались угрозы. Не был редкостью и всевозможный шантаж. К сожалению, иногда ему поддавались. Например, бывало, что арестованный нарушитель закона требовал беседы с министром внутренних дел, с председателем правительства или с другими деятелями.

Самоуправство отдельных лиц и групп проявлялось в нападениях и в угрозах жизни граждан несербской национальности. Это часто случалось после нападений хорватской армии на отдельные районы РСК (Масленица, Дивосело, Теслинград…), что побудило президента РСК Горана Хаджича издать приказ о предотвращении выселения лояльных граждан хорватской национальности. Главный штаб САК и сам пытался что-то сделать. В приказе о физической защите граждан несербского происхождения от 16 июня 1993 года говорится: «В рядах САК, кроме сербского большинства, воюет и небольшая часть граждан несербской национальности. Некоторые из них находятся в рядах сербских защитников с самого начала войны в этих краях, проявив полную лояльность сербским властям, храбрость в бою и солидарность с жертвами нашего народа. Они заслужили полное доверие своих однополчан и командиров. Так как они полностью лояльные граждане нашей страны, считаем, что им и в будущем место в нашей армии, и, что совсем логично, что их семьи продолжат жить на наших просторах. Однако в последнее время участились случаи преследования, оскорблений и физических нападений на отдельных лиц и целые семьи несербской национальности, особенно хорватов в зоне ответственности наших подразделений…».

Недисциплинированность проявлялась в разных формах. В этом плане накоплен целый спектр разных методов. Временами пытались предъявить командованию требования от лица целых подразделений. Так, 15 марта 1993 года «воины 1-го танкового батальона» направили ряд требований командованию 1-го танкового батальона, 1-й оперативной группе командования 7-го корпуса, Главному штабу САК и правительству РСК. Помимо прочего, эти «воины» требовали снятия с должности и разжалования командира батальона и права голоса при назначении нового. Среди требований — и «упразднение резервного состава милиции», принятие военного положения с немедленным введением его в действие. Требование завершено фразой: «Смерть спекулянтам и усташам!»

Это показывало разрыв между солдатами и офицерами, равно как и плохую работу системы командования. Видно было, что солдаты замечают проблемы и уверены, что офицеры не желают их решать.

Спустя три месяца, в июне 1993 года дело дошло до волнений в Бенковацкой бригаде. Командование бригады организовало митинг жителей и бойцов общины Бенковац с приглашением лидеров республики и Главного штаба САК: «Обращаемся к вам с требованием народа и армии бенковацкой общины — отзовитесь и примите участие в собрании, которое бы гражданские и военные власти организовали с представителями народа и войск. События последних нескольких месяцев привели к весьма тяжелому и сложному положению как населения, так и бойцов нашей части. Ежедневно офицеры этой бригады и представители гражданских властей сталкиваются со многими проблемами и вопросами, в которых мы некомпетентны и на которые не можем ответить. Армию и население отягощают многие накопившиеся проблемы и вопросы, приведшие к значительному падению духа как из-за истощения от долгой войны, так и от непонимания конечной цели, сомнений в окончательном исходе войны, так как нет здорового контакта народа и властвующих структур».

Бойцы Бенковацкой бригады требовали на митинге ответов на многие вопросы, в том числе — о поражениях при Масленице и Равне Котаре в январе и феврале 1993 года; кто отвечает за потерю территорий; почему не проведена своевременная мобилизация; не из-за предательства ли потеряны села Црно, Мурвица, Савкович, Ислам Латински, Ислам Грчки и Кашич; будет ли поддержка от СРЮ; что предпринимается против бежавших из РСК; какова конечная цель этой войны; как, когда и каким образом война будет закончена; почему отдельные товары из гуманитарной помощи находятся в свободной продаже в магазине… Требование конкретной ответственности — результат положения и настроений защитников Краины, а также оправданных упреков в адрес руководителей государства и армии.

Когда национальная группа попадает в такое положение как сербы в Хорватии в 1991 году, то ключевое значение имеет организация населения и готовность людей встретить неизбежные опасности. Задача государства и всех его учреждений — влиять на население и поддерживать его позитивное отношение к целям борьбы за свое спасение и выживание. Народ призывали к восстанию, начатому действиями милиции, когда хорваты попытались ее разоружить. Людям давали разные обещания как лидеры сопротивления в Краине, так и официальные власти Сербии и «сокращенного» Президиума СФРЮ, позже и СРЮ: рисовали картину скорой победы над усташами и сохранения Краины в Югославии, превозносили право сербов определять собственную судьбу, как и готовность Сербии помочь Краине в борьбе с Хорватией. Это сеяло в народе иллюзии и ложные надежды на быструю и легкую победу.

Сербам в Краине говорили, что хорваты ни при каких условиях не смогут установить власть на этнических сербских территориях. Не указывалось на проблемы, тяготы и жертвы, которые сербам придется вынести в этой борьбе, если они готовы вести ее. Не говорилось об испытаниях, которым народ неминуемо подвергнется. Был и обман, вроде утверждения, что война закончится за полгода-год, что в боях с сербами в Краине будет Сербия, что в борьбе за спасение сербов в Краине будет участвовать и Армия Республики Сербской и т. д. Так как обещания все больше отрывались от реальности, многие родители старались укрыть своих детей в Сербии, где закон защищал их от насильственного выдворения. В Краине оставались преимущественно те, кто бежал сюда с территорий под контролем хорватской власти и люди старшего возраста. Родители оставались в РСК беречь для сыновей имущество до окончательной победы. Они верили, что победу должны принести какие-то другие сербы, например из Сербии, но не их сыновья. Из-за массового отъезда военнообязанных из РСК в Сербию, сформированные в РСК войска имели крайне неблагоприятную возрастную структуру. Средний возраст личного состава роты/батареи в САК составлял 48 лет, а в отдельных бригадах — даже старше 50-и лет.

Отсутствие ясной национальной политики и конечных целей вооруженной борьбы снижало и мотивацию солдат на борьбу. После ухода ЮНА из РСК (май 1992 года) и до окончательного разгрома (август 1995 года) военная организация оставалась на самом низком и начальном уровне.

В территориальной военной организации граждане привязывались к своим местам и селам, поэтому им было тяжело куда-либо оттуда двинуться. Едва можно было ждать успеха в передвижении мобилизованных вне пределов родных общин. Все за своей околицей считалось чужим. Мало кто хотел воевать дальше своего порога. Поэтому направление войск с территории одной общины в другую или из одного региона в другой было практически невозможным. Этому противились как мобилизованные, так и население в целом.

На практике же ни одна часть зонального и оперативного уровня не могла отправиться в полном составе со «своей» территории на другую для участия в боевых действиях. Вместо штатных частей началось формирование временных групп из личного состава различных подразделений. Формирование длилось от двух до пяти дней. С помощью многочисленных просьб и разных обещаний это частично получалось. Прибыв в зону ведения боевых действий личный состав таких групп вообще не имел мотивации к борьбе и вел себя оппортунистически. Уклонение от борьбы выражалось в коллективном неповиновении приказам и в самовольном индивидуальном или групповом уходе из зоны боевых действий.

Жители тоже негативно реагировали на какое-либо направление «своих» мобилизованных на фронты за пределами своих общин. Особенно было заметно сопротивление передвижению солдат и частей из восточной области РСК. Попустительство такому поведению граждан и неспособность пресечь саботаж боевых действий имели крайне негативные последствия для общей обороноспособности. Даже обязательное обучение новобранцев стало тяжелой проблемой для Территориальной обороны, а затем и САК. Война, постоянные артобстрелы, нехватка офицерских кадров для планирования, организации и руководства боевым обучением, отсутствие материальной учебной базы — все это обусловило отправку новобранцев из РСК на обучение в учебные центры Армии Югославии. Это решение быстро стало предметом различных спекуляций. Реакция родителей была бурной и необдуманной, их часто поддерживали и те, чьи дети и не обучались в Армии Югославии, это сказывалось и на самих новобранцах. Недовольство выражалось в отказе принимать присягу, требовании сократить срок обучения, принятый в АЮ, выдать другую униформу и «адекватные» кокарды на головные уборы. Отдельные лица самовольно оставляли части и возвращались из СРЮ домой в Краину. Родители и остальные жители чаще всего поддерживали такие действия. Органы власти ничего не предпринимали для пресечения таких нарушений дисциплины, принимавших все больший размах. Военные власти тоже были беспомощны. Посещения солдат в учебных центрах и убеждения не дали никаких результатов. В первой половине 1994 года начальник Генштаба АЮ, после многочисленных жалоб от командования учебных частей, приказал прекратить подготовку новобранцев из РСК (кроме некоторого числа так называемых критических специальностей).

Начало обучения новобранцев в частях САК сначала было хорошо встречено населением, но вскоре стали поступать заявления о сокращении срока обучения уже первого (июльского) набора 1994 года и возвращении новобранцев в родные общины. Родители требовали, чтобы их дети вернулись как можно ближе к дому. Заявления родителей поддержали и органы власти в общинах, и даже тогдашний командир Главного штаба САК и президент РСК. Последствия не заставили себя ждать.

Из солдат, заканчивавших обучение в САК, отобрали кандидатов в школу резервных офицеров, куда многие записались добровольно. Это позволяло отобрать лучших и самых способных. Но когда стало известно, что солдаты после обучения вернутся в части в своих общинах, пошли массовые отказы от прежних заявок. Появлялись и новые требования.

Когда в центрах САК началось обучение второй партии новобранцев, родители стали требовать не направлять их сыновей на обучение за пределы мест проживания, что было практически невыполнимо. Особенно сильное сопротивление вызывала отправка новобранцев на обучение в гарнизон Книна, в первую очередь из Бании и Восточной Славонии, Западного Срема и Барании. Так, родители из Бании в мае 1995 года устроили настоящий бунт с блокированием дорог и возведением баррикад. Даже многочисленные встречи с командирами бригад и корпусов не могли их успокоить.

О боевых заслугах Книна и книнцев на всей территории РСК сложилось весьма плохое мнение. Считалось, что Книн недостаточно активен в борьбе, что больше всего освобожденных от военной обязанности — с территории Книна, и что отсюда еще не направлена ни одна часть на помощь другим районам.

Нападение Хорватии на Западную Славонию и ее оккупация похоронили последнюю надежду на возможность успешного сопротивления РСК хорватской армии. В народе дошло до волнений, выражения общего недовольства и крайнего недоверия к власти и САК. Пассивность Сербии, т. е. СРЮ и Республики Сербской, при нападении Хорватии вызывала недоумение и растерянность. Требовали ответа на многие вопросы. Как объяснить, что государственное ТВ Сербии в день нападения на Западную Славонию не сообщило об этом обществу? Лишь 23 секунды в вечернем выпуске новостей уделили трагедии и изгнанию сербов из Западной Славонии? Разве АЮ и АРС так уж не желали ничего сделать для отражения нападения на беззащитный народ?

Власти и военное руководство РСК и не думали сообщить народу правду. Обманывали по прежнему сценарию, будто ничего страшного не произошло. Часто спрашивали: почему если не собирались оборонять Западную Славонию, то не позволили людям выехать из нее? В 1993 и 1994 году из Западной Славонии выехало много людей, но позже переселение пресекли. Сказали, что Западную Славонию будут защищать любой ценой и что в обороне будут участвовать АЮ и АРС. Эти заверения якобы основывались на имевшихся планах обороны.

После трагедии Западной Славонии народ больше никому не верил. Вырос отток населения из всей западной части РСК. Официальные органы РСК (гражданские и военные) мешали отъезду, прибегая к обману и упорно твердя, что РСК будут защищать и что АЮ наверняка предотвратит хорватскую агрессию на «остаток» РСК. Убеждавшие людей остаться в своих домах были, по сути, лгунами и лицемерами, так как в то же время сами они пристраивали свои семьи вдали от Краины. Ежедневно с высшего уровня шли запросы дать тем или иным людям разрешение на отъезд в Сербию якобы по срочным и неизбежным делам. Оттуда, естественно, никто не возвращался.

Типичен пример общины Обровац. Официальные органы власти начали кампанию по эвакуации народа. Предложила это скупщина общины по инициативе отдельных деятелей скупщины и правительства РСК, хотевших возложить вину за падение Западной Славонии лишь на президента РСК Милана Мартича и на САК. Поэтому делегация Обровца запросила срочный прием у командира Главного штаба САК генерала Милана Мркшича. После его отказа потребовали прием у Милана Мартича. И он уклонился от встречи с делегацией. «Выход» был найден 8 июня 1995 года — делегацию принял шеф военного кабинета президента РСК, генерал Милан Челекетич. Записку о беседе с делегацией он направил Главному штабу САК с комментарием: «Следует учесть их серьезную обеспокоенность и проверить указанные ими недостатки военной организации».

После многих переговоров состоялась встреча в скупщине Обровца с участием руководителей общины, всех офицеров Обровацкой бригады, представителей командования Далматинского корпуса, министерства обороны и Главного штаба САК. Представители власти пытались доказать, что Обровацкая бригада в «хаотичном» состоянии и что она не может защитить народ, если Хорватия нападет на Обровац. На замечания, что обровацкая власть не выполняет своих обязанностей в отношении обороны, они ссылались на недостатки нормативно-правовой базы, не желая открыто признать реальное положение.

Было яснее ясного, что события в Западной Славонии угнетающе повлияли на народ и власть Обровца. Господствовал страх. Однако бесспорно и то, что военнообязанных и офицеров было куда больше на улицах Обровца, чем на позициях. Если с таким отношением требовали гарантий защиты граждан от усташеской агрессии, то кто остановит хорватов, когда они пойдут в наступление.

Главы общины говорили, что 60 % жителей уже уложили чемоданы, задавали десятки вопросов, видели ошибки, упущения и предательство во всем, но не видели шансов на спасение.

Офицеры Обровацкой бригады говорили то, что думали и не пытались спорить с оценками и мнениями представителей общины. Поручик Лазо Вукчевич, с гордостью назвавший себя солдатом генерала Ратко Младича, прежде всего спросил: «Что и для кого мы делаем?». Ему не понятно, почему «теряем территорию, а даем звания офицерам». Он говорил о нетерпимом положении беженцев на территории обровацкой общины, что привело к бегству в СРЮ с территории Обровца 116 военнообязанных, о злоупотреблениях при мобилизации. Поручик Душан Йокич, командир батальона, требовал энергичной борьбы с мафией и дезертирством, сетовал, на то, что в его батальоне целая рота на «больничных», напомнил, что армию надо одевать, кормить и платить ей жалованье. Указывал он на проблемы армейской дисциплины: беженцы и уклонисты от призыва практически не пополняли боевые подразделения, в бригаде больше уговоров, чем приказов, состояние боеготовности не удовлетворительно, растет сопротивление наведению порядка и дисциплины. Капитан 1 класса Радивой Паравиня, командир Обровацкой бригады, выразил готовность «в любой момент передать бригаду лучшему и умелому», так как уже «накомандовался», а затем перечислил волновавшие его проблемы: нехватка офицеров, способных обучать солдат и подразделения, растущее дезертирство, которое приведет САК к поражению, «рост употребления алкоголя, которое невозможно контролировать», отсутствие заботы об инвалидах и семьях погибших, а также организованной поддержки солдат, не работают школы и экономика, трудовая повинность организована несправедливо, так как такие работники имеют восьмичасовой рабочий день, два выходных в неделю и получают от 500 динаров, тогда как военнообязанный находится круглосуточно на позициях и получает всего лишь от 40 до 50 динаров.

Из выступлений и анализа положения легко понять, почему пали духом народ и армия, и откуда появились признаки того, что случилось 4 и 5 августа 1995 года. События в общине Обровац в начале июня 1995 года стали подготовкой и генеральной репетицией эвакуации населения и армии, случившейся спустя неполных два месяца. Бросить свои дома оказалось легче, чем защитить их. Такая «подготовка» действовала эффективнее, чем все хорватское оружие.

Хорватия постоянно оказывала пропагандистско-психологическое давление на бойцов САК. Их не учили этому противостоять, а офицерские кадры не умели бороться с психологическим воздействием на сознание и волю солдат. На деле не умели защитить и себя.

Пропагандистская работа Хорватии и ее армии была продуманной и строилась на изучении морального состояния и положения бойцов САК[158]. При помощи пропаганды своих спонсоров и наставников, Хорватия успешно сеяла пораженческие настроения среди сербских солдат и офицеров. Прежде всего, она умело использовала и раздувала неразбериху, создаваемую так называемыми внутренними факторами: отсутствием национального единства и партийными склоками, которые лишали бойцов САК воли к борьбе с врагом. Психологическое состояние сербской армии мало интересовало как командование САК[159], так и лидеров республики: в штабах не велось анализа эмоционального состояния бойцов САК, а при принятии командных решений оно игнорировалось, что демотивировало солдат и офицеров. А между тем в армии распространялись усталость, апатия, возмущение… Приказы не учитывали пределов человеческих возможностей, что на фоне изнурения убивало волю. Солдат механически двигался, работал и действовал по принуждению. Тут уже было не до предприимчивости и инициативы, притуплялся даже инстинкт самосохранения.

Личный состав не обучали, не проводили иных военных мероприятий. Одним словом, солдат был предоставлен сам себе, превращался в пассивного наблюдателя событий. Периодические приезды групп вышестоящего командования ничего по сути не меняли. Дежурства шли с трудом, причем большинство просто спали на постах, надеясь на то, что кто-нибудь да предупредит, если что случится — наверняка кто-то заметит… Понятно, что на войне это недопустимо. Бойцы, часто пили на позициях, будучи уверены, что алкоголь успокаивает, а не отупляет и не усыпляет, непьющих было мало.

В целом солдат жил как полусолдат. От чего не может уклониться — исполнял, но лишь бы отделаться от обязанности — нерадиво, безвольно, поверхностно, половинчато. Выговоры его не волновали. Заслужи он похвалу — и она бы его не очень обрадовала. Поставленную задачу, старается выполнить по минимуму, а по-настоящему его заботит лишь возвращение домой, когда наконец кончится срок нахождения в части. Если и сделает солдат что-то особенно полезное, то остальные или не замечают, или не ценят. Офицерского звания и профессионального и личного авторитета недостаточно для того, чтобы каждое задание солдат исполнял сознательно. Отсюда и мечты командования о комиссарах времен прошлой войны, но без коммунистической идеологии и с новыми и более ясными национальными целями.

Такой боец — продукт бессмысленной военной бравады в условиях «ни войны, ни мира». Он и субъект, и объект невоенной жизни и поведения. Непринятие мер по исправлению ситуации гасит в солдате волю и мотивацию к борьбе, поэтому он ищет выхода в фиктивном больничном или добиваясь «белого билета» с помощью бессовестных врачей.

Солдат САК был скован и очевидным пренебрежением. Никто его не спрашивал — как живет его семья? Нельзя прожить на жалованье в 30 динаров. Как быть? Никто и не пробовал ему объяснить, сколько еще продлится эта нищета и что будет потом. Ему не предлагали стимула стремиться к лучшему, даже пропагандой не поддерживали в нем «оптимизм». Будет как будет, а солдат видит и чувствует, что все становится только хуже и хуже. Никто не заботился и о семьях погибших бойцов, раненых и погибших часто не выносили с поля боя, что производило тяжелейшее впечатление. Каждый задумывался, а что, если и с ним такое произойдет? Ясно, что от охваченного такими мыслями бойца не будет пользы. Можно заключить, что у солдата САК самым уязвимым местом была воля. Хорватские пули и снаряды угрожали куда меньше.

Офицеры САК из-за малочисленности были перегружены обязанностями, от них ждали исполнения невозможного. Многим ставили задачи, выполнению которых их не учили и не обеспечивали необходимым. Многие командиры отделений — обычные военнообязанные, без ефрейторских курсов, без обучения и навыков. Поэтому они практически и не командовали, а договаривались с солдатами, просили их выполнить задание. Командир взвода — чаще всего рядовой солдат, разводчик, ефрейтор и сержант, получивший по разным причинам повышение. Он не подготовлен командовать взводом в бою. Командир роты — чаще всего сержант или подпоручик, редко поручик, ранее и не помышлявший командовать ротами. Мало было офицеров по договору и очень мало кто из них окончил школу резервных офицеров. Командиры батальонов и дивизионов — резервные офицеры, большинство из них — не прошли школу подготовки резервных офицеров. Работали они нерегулярно, поверхностно и не в полном объеме. Одним словом, они отличались непрофессионализмом, поэтому их служба была малоэффективной.

Офицеры в основном занимались проблемными солдатами, не обращая внимания на способных и ответственных. Их не видели, не поощряли и не выдвигали на повышение. Можно заключить, что важный для успешного командования опыт офицеров был очень разным, но в целом — скромным и недостаточным для несения боевой службы. Около 50 % офицеров участвовали в боевых действиях в 1991 году и позже, однако большинство не имели опыта организации боевого обучения солдат и подразделений и потому уклонялись от выполнения таких задач.

Никто не учитывал положения солдат и офицеров САК. А оно было непростым и определялось морем проблем и тягот, а также служило предупреждением о возможных последствиях. Фрустрации, конфликты, проявления агрессии, пьянство, самоуправство стали проявлением и формой дезадаптированного поведения. Бойцы часто беспричинно стреляли боевыми патронами — дома, в кафане, в селе, при уходе на смену и при возвращении из части. Характерна «совместная стрельба» сразу нескольких солдат с актами насилия, с элементами грабежа и хищения. Формой дезадаптированного поведения были бегство в болезнь и переезд в Сербию и заграницу, чтобы избежать призыва солдаты и офицеры самовольно бросали свою часть для перехода в другую, подальше от фронта. Чаще всего переходили из частей АРС в части САК, что красноречиво показывает, какая армия больше воевала. Сопротивление отправке в части, находившихся в зоне боевых действий, преодолевалось убеждениями, обещаниями, просьбами, угрозами. Но уклонение от боя вплоть до бегства с позиций стало основной формой дезадаптированного поведения.

Любая часть, оказавшись без дела и контроля старшего начальника, погружалась в пьянство, сопровождавшееся обычно нападками и клеветой на командиров. Их называли предателями, лгали, что у них большие зарплаты. Зарегистрировано немало случаев угроз и нападений на кадровых офицеров, чаще всего не повлекших последствий для нарушителя порядка.

Постоянно росло число самострелов и самоубийств. Трудно было понять, где случайность, а где намерение. Самоубийства чаще всего совершали беженцы, именно у них накапливалось особенно много неразрешимых проблем: потеря веры в смысл борьбы, отсутствие жилья для семей и надежды на его получение, низкие доходы, равнодушие руководства к тяготам беженцев. Они не жаловались, не проявляли недовольства, просто замыкались в себе, молча шли путем безысходности. Не зафиксировано ни одного самоубийства в состоянии опьянения, чаще всего счеты с жизнью сводили вне воинской части, что говорит о сознательном (!) решении.

Самострелов было значительно больше самоубийств. Около 80 % их квалифицировались как совершенные по халатности или в состоянии алкогольного опьянения. Остальные — как последствия бесспорной болезни, а иногда — намерения избежать нахождения в части.

К дезадаптированному поведению относится и негативное отношение к боевой подготовке. Многие солдаты и офицеры отказывались от нее под различными предлогами. Чаще всего говорили, что они в ней не нуждаются, так как уже имеют опыт длительного пребывания на фронте, а проверку военных знаний и навыков воспринимали как издевательство офицеров и необоснованный формализм командования. В таких условиях редкому офицеру хватало храбрости требовать от солдат прохождения боевой подготовки, что грозило катастрофическими последствиями. Одна из причин сопротивления обучению — неготовность переносить физические нагрузки: бегать, маскироваться, маршировать, преодолевать препятствия, носить ранец, ящики с боеприпасами, запчасти… Что можно сказать о физической форме и здоровье солдат и офицеров, неспособных пробежать и 300 метров?

Недисциплинированность была основной формой дезадаптированного поведения. В САК спокойно относились к тому, что бойцы не отдавали честь старшим по званию и не вставали при их появлении, обращались друг к другу не по уставу, носили неуставное обмундирование, были неопрятными, ходили без головного убора. Соблюдать устав в роте и взводе, состоящих из соседей, считалось позором, заискиванием перед офицером, отрывом от коллектива и карьеризмом. Это следствие косности сознания стало обычным делом, которое никто не пытался изменить, и, к сожалению, определявшим облик армии и манеру поведения.

Мало делалось для развития мотивации солдат и офицеров на преодоление тягот и жертв, которые несет война. Хотя в САК было много боевых эпизодов с многочисленными примерами как храбрости, так и трусости, на них не обращалось внимания. Не хвалили за храбрость и не ругали за трусость. Государство не ввело наград или каких-либо знаков отличия для бойцов, выделившихся в боях храбростью и результатами. Погибших и раненых забывали. Их пример и страдания ничего не значили, все в конце концов объяснялось их личным невезением. Так зачем было стараться?

Солдаты САК постоянно несли огромную физическую и психологическую нагрузку. Служба по сменам, долгое пребывание в зонах ответственности без конкретных задач, несвоевременная смена солдат и офицеров с постов, особенно на участках активных боевых действий, порождали усталость, которую можно назвать хронической. Ничего не делалось для ее снижения. В сущности, офицеры и командование САК не умели организовывать отдых личного состава и частей. Отношение к отдыху было одинаковым как при затишье, так и во время боевых действий. О последствиях этого никто не думал. Полностью отсутствовала оценка возможностей солдат и офицеров. Офицеры и командование не делали различий между способными, менее способными и неспособными к решению поставленных задач. Поэтому в САК часто менее способные и неспособные руководили более способными.

Военная опасность, в условиях которой жили большинство бойцов САК, не способствовала развитию ни патриотизма, ни мотивации и желания лично участвовать в боях. Победы хотели, но без личного участия в борьбе за нее. Война активизировала сильные эмоции, но в большей степени страх, боль и частично ненависть, чем любовь, патриотизм и радость.

В САК было много споров по разным вопросам, основанных лишь на эмоциях, например об организации параллельных отрядов, отношении к кадровым офицерам. Сюда же относится восхваление сербства и отождествление шовинизма с патриотизмом.

Можно было бы много сказать и об отсутствии какой-либо нормативно-правовой базы о военном положении, мобилизации и подготовке к борьбе и выживанию. Функционированию только что созданного государства мешали непоследовательность решений руководства и атмосфера, в которой каждый прежде всего заботился о себе.