Глава 25. 1941 год
Гостиничный номер не отличался изысками, хотя под вывеской на фасаде, которая светилась даже днём, гордо горели три звезды. В номере нашёлся пузатый телевизор, маленький холодильник, низенькая кровать, стол со стульями и туалет, совмещённый с душевой.
Разложив кристаллы, Апрель приготовился совершить путешествие. Он ощущал в себе силу, разбудить мистические минералы именно сейчас.
Вспыхнув ярким светом, кристаллы включились в работу без промедления, будто понимая настроение человека.
Послышался мелодичный звон, схожий с перезвоном православных колоколов. Апрель затаил дыхание и сразу очутился в сумрачном туннеле. Пролетая мимо неведомых фантастических миров, он не испытывал восторга, восхищения или страха. Возможно, так ощущает себя космонавт, выходящий десятый раз в открытый космос. Лучшему из лётчиков проходится парить в холодящей кровь пустоте, чаще, чем жарить на даче шашлык в окружении родных людей — оттого душная работа в скафандре, привычнее отдыха в фартуке на природе.
***
Стремительный полёт переместил Апреля в самое пекло боя. Вокруг всё громыхало. Снаряды рвались совсем рядом. Крупинки пыли и осколки камней острыми иглами врезались в лицо. Откуда-то сверху падали куски рыхлого дёрна, осыпая градом плечи и голову.
Апрель огляделся и увидел, как маленькие торнадо, рождённые едким дымом и песком, словно предвестники страшной беды метались по извилистому окопу, ища тех, кого можно ужалить. Смесь горячего воздуха и колючей грязи ослепляла живых, завывая прощальную песню в честь уже погибших солдат.
Сквозь плотный, подвижный туман, гуляющий над головами, Апрель видел красноармейцев, обнимающих бревенчатые стены окопа. Некоторые из бойцов лежали, другие сидели. Но те и другие, спасаясь от взрывов, сжимались, превращаясь в маленькое существо, к которому в этот день беспощадна судьба. Тех, кто сидел, перемешанная с травой земля, засыпала по плечи, а тех, кто лежал, погребала полностью. И чем массивнее был слой над бойцом, тем больше шансов остаться в живых.
От взрывов тела непроизвольно вздрагивали. Рядом с ещё живыми безвольно в посмертном танце шевелили руками погибшие бойцы. Апрель чувствовал, как стынет от ужаса в жилах кровь, как безумный страх и отчаянье людей, находящихся слева и справа — передаются ему холодом и мольбой о пощаде. Он разрывался в бессилии, изменить судьбы солдат, а его мозг закипал от стонов раненых и предсмертного хрипа, уходящих в вечность. Каждый хотел выжить. Каждый желал остановить безумие. Под грохот канонады Апрель слышал мысли людей: «Господи, помоги…» — вопрошали все, кто был в этом треклятом месте.
Но внезапно, всё стихло. Отогнав марево таинственных вихрей, Апрель увидел потрясающую картину.
Окоп оживал. Рыхлая земля шевелилась. Под слоем песка, травы и камней, словно гигантские черви ползали люди, а вырвавшись вверх на свободу, они издавали пугающий вой. Чтобы не быть заживо похороненными, израненные и закопчённые солдаты, освобождались из объятий окопного заточения, пробуждая себя и тех, кто оставался ещё под землёй.
— Сейчас пехота пойдёт! Где командир? — кричал сидящий рядом солдат.
— Старший лейтенант тяжело ранен! — отозвался, какой-то боец.
— Капитан погиб! — послышался окрик с дальнего рубежа.
Апрель стряхнул с головы землю и цепкие щепки. Вместе с посыпавшейся землёй покатилась фуражка, остановшись прямо у ног уже не молодого солдата с пышными усами. Солдат поднял офицерскую фуражку, быстро подполз к Апрелю и стал грести руками, освобождая его из земляного плена.
Откопав, красноармеец повеселел.
— Лейтенант, ты цел?
— Да живой я… живой… — сплюнул прилипшую к губам грязь Апрель.
— Есть у нас командир! — оповестил усатый солдат. — Поднимай бойцов, лейтенант. Немец сейчас пойдёт.
На Апреле новенькая полевая форма. На ногах начищенные до блеска сапоги. На петлице гимнастёрки два эмалевых квадрата. Совсем не разбираясь в воинских знаках и шевронах, а ещё меньше зная о том, что входит в обязанности лейтенанта, Апрель растерянно бросил взгляд на откопавшего его человека.
Усатый солдат взбодрил Апреля ударом в плечо.
— Очнись, лейтенант. Поднимай людей. Нужно атаку отразить, иначе всех перебьют. Вставай, лейтенант!
Окоп оказался больше, чем представлялось вначале. Сотни глаз следили за лейтенантом, ожидая его команды. Если усатый, казался, опытным солдатом, то остальные красноармейцы походили на школьников, играющих в «зарницу». Совсем юные парни тревожно смотрели на командира, и Апрель понял, что только он способен спасти их сейчас, и только от него зависела жизнь этих ребят.
Всё решали секунды. Глядя на вчера остриженных солдатиков, Апрель встал в полный рост, нащупал на поясе кобуру, расстегнул петлю и выхватил револьвер.
— Слушай мою команду! Примкнуть штыки!
Солдаты оживились. Они привстали и словно острые шипы одного живого организма приготовились к атаке.
Мелко порубленная взрывами земля не помешала выпрыгнуть из укрытия. Апрель крепко сжал пистолет, поднял оружие вверх, а слова вырвались сами собой.
— За Родину, товарищи! За Сталина!
Из проутюженного артиллерией окопа выскочили не больше полусотни солдат. Это были совсем молодые люди, многие из них неумело держали оружие — и мелькнула мысль, что зря он послушал усатого бойца, но вглядевшись вперёд, Апрель наткнулся на изумлённые глаза немцев, которые на расстоянии тридцати шагов, замерли от неожиданного зрелища.
Атака не захлебнулась. Никто не пятился, никто не рванул назад. Все как один шли на врага. Юные бойцы кричали страшные слова, словно они не вчерашние школяры, а матёрые матросы, абордажного судна безбожников. Нестройный хор отчаянных голосов эхом разлетелся по израненному полю. Кто-то надрывно кричал «ура», кто-то просто орал, что-то пугающе острое. Кричали громко, разрезая воздух жгучей бранью. Используя широту, звучность и режущую колкость русского языка на фашистов сыпались отборные ругательства и проклятия. Это был безысходный бой.
Яростно атакуя, пятьдесят красноармейцев сблизились с врагом. Вступив врукопашную, завязалась кровавая рубка. Русским удалось разорвать первые ряды немцев. Нанося удары штыками, они смели противника, обращая фашистов в бегство. Те из немцев, кто не бежал, оставались лежать там, где встретились лицом к лицу солдаты двух непримиримых армий.
Красноармейцы продолжали продвигаться вперёд. Изрытое воронками поле преодолели на одном дыхании, словно неведомая сила помогала им в этом сражении. Как только они скрылись в лесу, атака советских солдат закончилась. Это была безоговорочная победа — маленькая, пусть местечковая, но победа.
Обессилено, парни валились наземь. Тяжело дыша от усталости, они прижимались щеками к мягкой траве, ещё не осознавая, что с ними случилось чудо.
— Командир, ты просто титан! Ты точно демон! — присев рядом с Апрелем, пыхтел в усы, старый солдат. — Но, как ты в окопе очутился? До обстрела тебя и близко не было.
Не в первый раз Апреля спрашивали: кто он и откуда. Как рассказать людям, что все эти войны — бои под Москвой или за Прагу, или Ханхингол — следствие инопланетных интриг. Как поведать о пришельцах и о космическом учителе Фаро?
Потому Апрель, следуя традиции, ответил уклончиво:
— Случайно я с вами оказался. Судьба привела меня в твой окоп. Но вроде живы мы? Что скажешь, солдат?.. задали мы им жару?
Опытный красноармеец кивнул, соглашаясь с лейтенантом.
— Уходить надо. Немцы не оставят нас в покое. Не любят они проигрывать.
— Мало ли что они не любят, — осмотрелся Апрель. — А что уходить надо, это факт.
От батальона осталось всего пятнадцать солдат, двое из которых легко ранены. Апрель обратился к бойцам с короткой и далеко не пламенной речью.
— Товарищи красноармейцы, сегодня мы победили. Теперь перед нами стоит задача: вырваться из фашистского кольца и пробиться к своим. Даю вам десять минут на отдых, после чего выдвигаемся. Нам медлить нельзя.
Слушая своего командира, молодые воины продолжали сидеть на земле. Кто-то из них перематывал портянки, другие курили и делились водой из фляги.
— Как твоё имя? — спросил у бывалого солдата Апрель.
— Егор Работягов. Я из Харькова. Был в командировке в Москве, а тут война началась. Домой мне уже не вернуться, вот и записался добровольцем. Здесь теперь мой дом — с тобой, лейтенант.
— Будем знакомы, харьковчанин Егор Работягов, — улыбнулся Апрель и назвался вымышленным именем: — А я лейтенант Петров. Иван Петров. Из Москвы.
— Что будем делать, товарищ лейтенант? — спросил солдат.
— Не знаю, что и ответить. Мне сердце подсказывает, что надо идти в ту сторону, — указал направление Апрель.
— Сердце у тебя живучее, — взглянул на грудь лейтенанта Егор Работягов. — Вся гимнастёрка в крови, а тебе нипочём. Разве так бывает?
Апрель тоже посмотрел на свою грудь. На гимнастёрке свежие пробоины. Взлохмаченные края дыр, помечены ещё не засохшими кольцами крови. Прямо под сердцем хорошо виден широкий порез. Без подсказок опытных криминалистов понятно, что в это место пришёлся удар штыком, а дырки — это пробоины от немецких пуль.
Расстегнув гимнастёрку, Апрель ощупал рёбра. Усатый солдат стоял рядом. Следов недавно полученных ранений на теле попросту не было, слово не было боя.
— Я воевал в Первую мировую, всю Гражданскую прошёл, — поразился Егор Работягов. — Накинул бы ты мой ватничек, лейтенант. Прикрыть тебе нужно свои «ордена». Не дай бог, молодые заметят, считай — пропало. Решат, что бессмертные и не видать им Берлина как своих ушей.
— Спасибо тебе, Егор, — поблагодарил Апрель.
— Ты жизнь спас этим пацанам. Это я должен благодарить тебя и за себя, и за ребят. Спасибо, лейтенант Иван Петров.
Во время лихой атаки Егор держался позади Апреля, еле поспевая за командиром. Как никому ему было ясно, отчего бежали фашисты и почему пятнадцать желторотых пареньков всё ещё живы.
Апрель, словно бронированный ковш бульдозера давил обескураженных немцев. Он грудью закрыл идущих за собой. Егор видел, как германские солдаты стреляли в командира, нет-нет да попадая в цель. Но пули не останавливали лейтенанта, а скорее, наоборот, увеличивали напор. Попав в жернова атаки немцы, словно колосья падали на землю, будто перемалывал их мистический комбайн, а совсем не человек. И если бы не Апрель, то лежать солдатикам в узких проходах окопа, да и быть похороненными там навсегда.