Когда в пути не один

Глава 16

Прошло пять лет. Для Владимира Филиппова они не были легкими. Он по-прежнему работал помощником председателя облисполкома, занимал ставший ему родным кабинет номер сто тридцать восемь и еще более упрочил свое положение как мастер в написании и шлифовке многочисленных докладов и выступлений шефа.

Выступления председателя облисполкома на сессиях областного Совета депутатов трудящихся после призывного слова «Товарищи!» традиционно начинались с фразы: «Выполняя решения … съезда партии, наметившего…» Так было и на сессии, утверждавшей Продовольственную программу области, рассчитанную до 1990 года.

Важнейшими крупными объектами в этом долгосрочном документе были названы Чернокаменская птицефабрика и Выштинский свиноводческий комплекс на сто восемь тысяч голов откорма свиней в год. Но одно дело наметить перечень объектов, а другое — решить, кому можно доверить руководство их строительством, особенно комплекса. И хотя отношения первого секретаря обкома партии и председателя облисполкома все эти годы оставались лишь деловыми, сугубо официальными — никаких совместных бань и приятельских застолий тет-а-тет, — когда на бюро обкома партии встал вопрос о кандидатуре руководителя строительством, Богородов, следуя избранной им тактике после пережитого унижения на приеме у секретаря ЦК КПСС Давыдова — использовать по полной программе талант руководителя и организаторские способности Славянова на пользу области и в своих корыстных целях, — выступая, сказал:

— Выштинский свиноводческий комплекс, как вы знаете, будет крупнейшим не только в нашей области, но и во всей Нечерноземной зоне России. Для нас он имеет огромное значение, поэтому возглавить его строительство надо поручить достойному человеку. У нас есть такой. Вы, наверное, догадываетесь, о ком идет речь. Он хорошо зарекомендовал себя в качестве начальника штаба во время капитального ремонта оперного театра, потом при реконструкции театра драмы. Теперь все проверяющие из столицы, а это люди высокого ранга, обязательно просят предусмотреть в плане их пребывания в нашем городе выход в драматический театр… Думаю, Иван Васильевич и на этот раз оправдает наше доверие!

Члены бюро проголосовали за Славянова единогласно.

Придя после заседания в свой кабинет, шеф пригласил Владимира к себе и, довольный, прямо-таки сияющий, поделился новостью об утверждении его начальником штаба. А заметив, что помощник, как всегда, с ежедневником в руках, объявил:

— Будешь вести всю организационную работу по подготовке заседаний штаба. Вот тебе, — он протянул Филиппову несколько напечатанных листов, — список руководителей генподрядчика, трестов, строительно-монтажных управлений, других предприятий и организаций, которых потребуется приглашать, причем заранее. И ты лично будешь сообщать каждому о дне и времени заседания. Запомни следующее: замена первых лиц заместителями — только в исключительных случаях! Далее, — посмотрев, успевает ли помощник записывать, Славянов продолжил более размеренно: — К каждому заседанию будешь готовить мне вступление минут на десять и заключение минут на пятнадцать — двадцать. Каждое заседание обязательно должно быть запротоколировано, и протокол сброшюрован. Приглашай для этого стенографисток. Потом сам активно начинай работать по стенограмме. Добивайся выполнения намеченных штабом решений и мер, а в случае безответственного отношения к этому кого-либо сразу ставь в известность меня. Вот главное в твоей работе. Учитывая, что тебя от прямых обязанностей — подготовки докладов и другой работы — освобождать никто не собирается, мы выделяем тебе в помощь двух специалистов: начальника отдела из управления капитального строительства облплана и инженера из управления сельского строительства. На весь период новостройки. Далее, — диктовал Славянов, — для подготовки моих выступлений на заседании штаба можешь обращаться за помощью к любому руководителю или его заместителю. Объемы строительства очень большие и превышают, к примеру, затраты на реконструкцию театра драмы почти в пятнадцать раз. Однако определенный опыт у нас уже имеется. Думаю, справимся. Давай, Владимир, действуй.

Вскоре все закрутилось, задвигалось и, несмотря на многочисленные возникающие осложнения, решалось, и выйти из этого бешеного ритма Владимиру, с учетом других нелегких его обязанностей, было непросто. Только поработает по стенограмме, глядишь, уже пора собирать отчеты подрядных организаций и сразу браться за написание вступления и заключения. А тут еще какое-либо важное областное мероприятие, на котором Славянову предстоит выступить, и Филиппову, одному или с «бригадой», надо писать председателю очередное выступление.

Как-то в жаркий июльский день Владимир сидел в своем кабинете с включенным вентилятором и звонил директору строящегося комплекса Клюшкину, чтобы узнать, каким образом он отправил отчеты о проделанной с прошлого заседания штаба работе. Обычно для этого, чтобы уменьшить расходы на транспорт, использовали попутные машины или рейсовые самолеты между Выштой и областным центром. Выяснив у Клюшкина, как отправлены документы, Филиппов взялся за вычитку принесенных его помощниками по штабу черновиков выступления Славянова.

Зазвонил городской телефон, но не тот, чей номер был указан в справочнике, а дополнительный, номер которого Владимир называл не каждому. Поэтому Филиппов быстро снял трубку.

— Слушаю!

— Очень хорошо, что слушаешь. Привет тебе с «Красного вулкана».

— Здорово, Иван! — Владимир сразу узнал друга молодости, а теперь замдиректора завода Ивана Николаева. — Что у тебя нового, как жизнь молодая?

— К нам приехал Елисеев, народный артист СССР. Ты разве не знаешь, что он, как и ты, бывший вулкановец?

— В первый раз слышу.

— Неделю у нас прожил. Показали ему турбазу, пионерский лагерь, что на реке Сереже. А на завкоме утвердили почетным членом коллектива нашего завода. Доволен был! Восторгался и благодарил душевно — рад, что не забыли мы земляка. На память о его приезде мы подготовили хороший фотоальбом и подарили ему. Завтра он уезжает, а сегодня мы организуем ему дружеские проводы. В семь вечера. Если желаешь — добро пожаловать! В Дом культуры, — уточняя, предложил Николаев.

— Спасибо за приглашение. Кстати, сегодня я с Елисеевым уже поговорил, если это можно назвать разговором.

— Что так?

— Сижу в кабинете. Секретарша пообедать ушла. Раздается звонок, снимаю трубку: «Слушаю», — «Говорит Елисеев». — «Очень хорошо. Сводку привез?» — думая, что это мастер с Выштинского комплекса, обрадованно спрашиваю я. И тут же на другом конце провода кладут трубку. Видишь, каков он? «Говорит Елисеев». И, очевидно, хотел услышать от меня охи-ахи, а я ему про сводки с комплекса. Кажется, он кровно обиделся, что его, народного артиста, не узнали! — посетовал на спесь столичного гостя Филиппов.

— Понятно, — согласился Николаев. — Как народный он привык, что его везде встречают, да не просто, а с хлебом-солью. Поэтому еще раз спрашиваю: приедешь?

— Во сколько, ты сказал, начало?

— В семь вечера. Подъезжай, Володь, посидим, поговорим. Мы уже давненько не встречались.

— Спасибо, Иван, приеду, если ничего аварийного не случится.

— А что, и у вас бывает что-то аварийное?

— Конечно! И такое, что решать приходится на самом высоком уровне. Помнишь взрыв на речном судне? Десятки людей тогда погибли. Крутиться приходилось до ночи. Правительственная комиссия работала… А театр драмы, — вспоминал Филиппов, — когда мы проводили полную реконструкцию? Копнули поглубже в подвальном помещении, под зрительным залом, и представь себе, обнаружили… Ну, что бы ты думал? И не отгадаешь!

— Бомбу? Неразорвавшийся снаряд?

— Близко к этому, Иван. А конкретно — кубическую емкость, заполненную мазутом. И кубик этот гораздо выше человеческого роста. Нетрудно представить, что в случае чего он мог бы шарахнуть не хуже, чем бомба. Понимая, какую опасность представляет эта штуковина, шеф сказал мне: «Пока не вытащите цистерну из-под театра, об отпуске не может быть и речи». Вместе с главным инженером главка Сырцовым повозились с ней не один день.

— Но это у вас единичные случаи?

— Какое! Вот, например, на той же реконструкции театра драмы, — горячо продолжил Филиппов. — Прихожу как-то утром, а люди и не думают приступать к работе. Перед театром — полно народу. Как на митинге столпились, шумят, волнуются. Нам ежедневно один из районов города по графику около ста человек в помощь присылал. Спрашиваю прораба: в чем дело? Не объясняя, он приглашает меня спуститься вместе с ним вниз, в подвал, откуда мы запланировали вынести битый щебень и старую штукатурку. Входим в подвальное помещение, и вдруг в тишине отчетливо слышу: где-то тикают часы. Хотя известно, что в подвале никто обычно ходики не держит. Это может быть только часовой механизм в каком-то взрывном устройстве! И действительно, на груде камней вижу металлическую коробку. Ужаснулся, конечно! Прораб сказал, что из-за этого механизма в коробке люди и отказались работать. Я обратился в КГБ. Оказалось, что это реле времени.

— Да, кто-то сыграл с вами злую шутку, — согласился Николаев и уточнил: — А сегодня-то что у вас аварийного?

— У нас не сегодня, а в понедельник состоится заседание штаба по строительству Выштинского комплекса. По долгу службы готовлю шефу на это заседание вступление и заключение. В общей сложности минут на тридцать, — пояснил Филиппов.

— Ну, думаю, это для тебя особого труда не составит. Ты же член Союза журналистов. Мигом настрочишь.

— Для такого уровня «мигом» не подходит. Надо сидеть и серьезно думать, что и к чему. Обычно для подготовки так называемой болванки мне выделяют специалистов в помощь, — разъяснял Владимир. — Сегодня «болванку» мы уже сделали, а для составления окончательного варианта ожидаем, когда и каким транспортом пришлют точные данные. Только сейчас сообщили, что их доставит пилот рейсового самолета. К сожалению, он прилетает в семь вечера. К этому времени наша машина будет уже на аэродроме. И все равно я не успеваю подъехать к вам вовремя.

— Я тебя понял, Владимир, — сказал Николаев. — Но все-таки смотри по обстановке. И приезжай — теперь сам знаешь, куда и когда.

Владимиру хотелось пообщаться со своими «вулкановцами», а заодно и встретиться с народным артистом Союза. Он догадался, что Елисеев звонил, чтобы поговорить со Славяновым. В последние годы в каждый свой приезд в город он стал делать это. А началось такое после того, как матери артиста выделили квартиру: Славянов лично занимался решением данного вопроса. «Интересно, каков в общении народный? Быстрей бы получить отчеты, а там, глядишь, возможно, удастся и на встречу на часок заехать».

Однако самолет из Вышты приземлился в аэропорту с опозданием на двадцать минут. Пока привезли документы, пока переписывали два текста выступлений председателя, потом считывали, исправляли ошибки, наступила ночь, и Владимир понял, что встреча с народным не состоится. Однако особо об этом он и не жалел: ведь этим вечером был заложен еще один кирпичик в фундамент общих усилий, от которых во многом зависело быстрейшее завершение строительства громадного комплекса, с пуском которого предполагалось заметно улучшить обеспечение населения области продуктами питания. Сознание этого радовало Владимира гораздо больше, чем встреча с народным артистом.

Оставшись один в кабинете, Филиппов с удовольствием вспоминал важнейшие моменты своей работы здесь, в облисполкоме; приятно было сознавать, что иногда, выходя за рамки своих должностных полномочий и обязанностей, он совершал благие дела. С его помощью колхоз «Парижский коммунар» из отстающих поднялся в середняки, хотя на это ушел не один год. А дорога с твердым покрытием в село Великовское? Тоже отрезок немалый — поменьше, чем в Амулино, но все-таки около пяти километров. Хорошо, что поддержал Гунин, новый начальник управления сельского хозяйства, и выделил необходимые средства, понимая, что большинство жителей села трудятся в его отрасли. Однако деньги еще не все, не менее трудный вопрос — где и как достать щебенку, а ее требовалось много! В то время уже шло строительство Выштинского свиноводческого комплекса. Подумав, Владимир, используя свои полномочия, данные ему Славяновым как начальником штаба, позвонил директору Кримчевского горно-обогатительного комбината и попросил найти возможность отгрузить щебенку автопредприятию, представитель которого, главный инженер, со всеми необходимыми документами обратится к нему. И вопрос был решен. А когда возникла проблема с вагонами, помогать подключился первый заместитель председателя облисполкома Миклушевский. И вот дорога уже служит людям!‥

Но если на работе у Филиппова все обстояло нормально и даже больше — можно сказать, было в наилучшем виде, то в отношениях с женой снова наступила полоса отчуждения. Случилось это после звонка сестры, которая неожиданно сообщила ему неприятную новость:

— Твоя-то сделала третий аборт.

— Откуда ты узнала? — сразу завелся Владимир. Он хорошо помнил, как за первый, без его ведома сделанный аборт устроил жене грандиозный скандал и тогда с трудом удержался, чтобы не ударить ее, а про последние два не знал и даже предположить не мог, что, забыв про обиду и гнев мужа после первого, она пойдет на это еще не раз.

«Может, ее с кем-то спутали?» — подумал было с надеждой Филиппов, а вслух спросил:

— Кто тебе сказал?

— Источник надежный. Катерина твоя ходит к докторше, которая училась со мной в школе. Вот такие дела, братец. Это что она, с твоего согласия?

— Какое там согласия! Я готов прибить ее за это!

— Вот тебе и тихоня. Тихой сапой, а все решает по-своему. Надо же — пойти на детоубийство!

— Ладно, я разберусь, — все больше закипая от возмущения и обиды на жену, ответил Филиппов сестре и положил трубку.

Едва дождавшись окончания работы, Владимир примчался домой и сразу прошел в комнату дочери: ему не хотелось, чтобы Маринка стала свидетелем их очередного скандала. К счастью, она ушла в студию бальных танцев, которой руководили известные в городе и области педагоги Риверты.

А Катерина в это время, зная, что вот-вот должен прийти муж, старательно готовила на кухне ужин. Увидев появившегося в проеме двери Владимира, еще в костюме и белой сорочке с галстуком, удивленно спросила:

— Ты чего не переодеваешься?

— Успею. Скажи мне, зачем ты ходила к врачихе?

— К какой врачихе?

— Тебе лучше знать! — Владимир, еле сдерживаясь, чтобы не ударить Катерину, назвал ей фамилию и сумму, которую она заплатила, а потом выпалил: — Ты что себе позволяешь, дура?!

— А зачем мне рожать дебилов?

— Почему дебилов? Дочь-то у нас школу с серебряной медалью окончила, университет — с красным дипломом.

— Ты был пьяным! И мучиться потом с дебилами не хочу. И не буду! Надо домой трезвым приходить.

— Праведница ты безмозглая! А не знаешь, что аборт — это хуже, чем прийти домой навеселе. Ты делаешь сиротой дочь и нас: меня и себя. И большой грех берешь на душу!

— Бог меня простит.

— За подобное прощения не бывает! Как ты не можешь понять: случись что с нами — Маринка сразу сиротой останется!

— За нее бояться нечего. Она работает. Не нынче-завтра замуж выйдет. У нее своя семья скоро будет.

— Баба ты и есть баба. Совсем забыла, что и нас под старость ты делаешь несчастными, брошенными. Ну и тварь же ты, Катька!

— Сам ты тварь! — отрезала она и торопливо ретировалась из кухни, увидев, что еще совсем немного, и муж может ее ударить.

Как и всегда при скандалах, Катерина по отработанной схеме закрылась в спальной комнате.

Переодевшись, Владимир умылся, потом вернулся на кухню, выпил в сердцах пару рюмок, немного перекусил и лег спать в большой комнате, с облегчением подумав, что впереди его ожидает отпуск. «Путевку Леснов обещал. Надо лишь выбрать время и подписать заявление у шефа. Вскоре понесу ему последний вариант выступления и подложу заявление в папку. Никаких «аварийных» больших мероприятий вроде бы уже не ожидается: сессию провели. Думаю, возражать не будет, отпустит: ведь знает, что у меня хронический гастрит. И отпуск проведу не в одиночестве, а с Аленой — она давно настаивала, чтобы вместе поехали в Лисентуки. Когда-то наш вояж туда сорвался из-за тяжелой болезни матери. Теперь она вылечилась, и на этот раз все должно получиться. Да и вообще уехать от такой домашней обстановки, как можно подальше от Катерины — это самое лучшее, чтобы немного успокоиться и забыть про ее художества».

Славянов готовился к отъезду на пленум райкома партии в тот район, где в молодые годы он работал первым секретарем. В третий вариант своего выступления Иван Васильевич внес необходимые дополнения, изменения и передал его Филиппову, чтобы он довел текст до кондиции.

Выполнив задание председателя, Владимир отнес выступление в машбюро на перепечатку и, сложив в нижний ящик стола старые варианты доклада шефа, ожидал, когда принесут новый текст. Ждал он и прихода председателя колхоза «Идея Ильича» Чагина, предупредившего, что зайдет «по личному вопросу».

Быстрее оказались машинистки. Вычитав принесенный ими текст, Владимир вложил первый экземпляр доклада вместе со своим заявлением на отпуск в папку председателя, но решил придержать ее немного у себя, а шефу отдать лишь после того, когда появится Чагин и расскажет, какие у него проблемы: может, есть срочная потребность попасть на прием к Славянову?

Вскоре дверь филипповского кабинета широко распахнулась и с грохотом ударилась о стоявший в углу сейф — так всегда входил только Чагин.

Поздоровались. Без предисловий гость начал со своей любимой фразы:

— Что у вас нового, мил человек?

— Совсем недавно сдали новое здание управления внутренних дел области. Организовали краткий сюжет об этом по местному телевидению. Думаю, ты сам видел.

— Видел, видел, — охотно подтвердил Чагин. — И что заметил: был момент, когда сначала Богородов, как всегда, повел правым плечом, а следом за ним Иван Васильевич сделал бодливое движение головой. Что это они так расчувствовались?

Оба руководителя области бывали у именитого председателя колхоза не однажды, и он давно знал про их особые привычки. Поэтому Владимир, слышавший подробности от Леснова, который присутствовал на торжестве, не таясь от бывалого председателя, пояснил:

— Это они так реагировали на слова Секачева, который в своем выступлении поблагодарил сначала строителей, а потом обоих руководителей области, которые активно поддержали его при возведении здания и сделали максимум возможного, чтобы оно было построено.

— Теперь понятно, — протянул многозначительно Чагин и тут же попросил: — Мил человек, вроде как-то неудобно, но жизнь заставляет: пособи обуть и одеть моих — жену, дочь, внука. Да и самому кое-что надо бы приобрести. Вращаться приходится сам знаешь в каких кругах, и негоже выглядеть серым и затюканным. Турарину ты помогал, думаю, мне тоже не откажешь?

— Какой разговор, Григорий Михайлович! Правильно мыслишь, — заметил Филиппов. — Прямо сейчас и решим твой вопрос.

Владимир тут же снял трубку и позвонил Буравкову, объяснил ситуацию и попросил принять Чагина наилучшим образом.

Выслушав их разговор, Чагин обрадованно сказал, что все понял и вскорости подъедет к Буравкову, а потом, словно оправдываясь за свою просьбу, пояснил:

— Я когда бываю в Москве, захожу к своему старинному другу, и он всегда помогает мне. Но ведь в столицу не наездишься!‥ Хорошо было бы кого-нибудь из своих устроить на престижную должность здесь, в нашем городе…

— Мысль неплохая, Григорий Михайлович, над ней можно поработать. Кстати, если не секрет, что у тебя за друг такой всемогущий там, в столице? — поинтересовался Филиппов.

— Никакого секрета нет: начальник тыла Московского военного округа. Генерал, участник Отечественной. Мы после армии остались друзьями. Когда начинается сезон охоты, он изредка наведывается ко мне. На вертолете.

— Это же замечательно! — не сдерживаясь, воскликнул Владимир. Он сразу вспомнил недавний, состоявшийся всего несколько дней назад, разговор с Буравковым, который поделился с ним радостной новостью: его бывшую начальницу в военторге готовятся проводить на пенсию. Вот бы начальником военторга устроить Рыжухина! Вслух же сказал: — Знаешь что, Григорий Михайлович? Если у тебя есть телефон генерала, то надо позвонить ему прямо сейчас.

— Зачем?

— Пригласи его на охоту, раз он такой ее любитель. Овсы уже поспели, и можно идти на медведя. Организуй все, как и положено, на высшем уровне. Не скупись. А когда он, наверняка довольный удачной охотой, начнет готовиться к возвращению, как бы невзначай предложи ему взять на должность начальника военторга, здесь, в областном центре, Тимофея Александровича Рыжухина. И тут же вручи генералу анкетные данные с фотографией.

— А что, там начальника нет?

— Пока есть начальница, но ее скоро уже не будет: проводят на пенсию.

— Кто же такой Рыжухин?

— Это друг Буравкова и мой тоже. Послужной список у него неплохой: работал продавцом, директором магазина, сейчас заместитель директора оптовой базы. Одним словом, все годы, что я его знаю, работает в торговле. Его анкетные данные и фотографию мы предоставим тебе уже сегодня, когда приедешь к Буравкову. Все понял? Вот и хорошо. Давай звонить. А чтобы не ждать, когда освободится междугородняя линия, я организую тебе разговор по правительственной.

— Я позвоню после того, как Иван Васильевич подпишет мне письма на имя генерала, а потом тыловики передадут нам списанную технику — мощные машины и самосвалы, — подумав, ответил Чагин.

— Давай твои письма, я отредактирую их и напечатаю на фирменном бланке, ты завизируешь и пройдешь с ними к председателю, — предложил Филиппов, и Чагин с ним согласился.

Вскоре письма были оформлены, как положено. Передав их Чагину, Владимир сказал, чтобы тот дожидался его возвращения, и, взяв папку с выступлением председателя, спешно отправился к нему в кабинет.

— Сколько получилось после сокращения? — традиционно спросил Славянов подошедшего к его столу помощника.

— Восемнадцать.

— Нормально. Тогда я могу немного отойти от текста и побольше поговорить в зависимости от обстановки на месте. Все, действуй, Владимир! — сказал председатель, беря фломастеры всех цветов радуги, чтобы разметить текст по абзацам.

Однако Филиппов не уходил.

— Иван Васильевич, в папке мое заявление на отпуск.

— Опять желудок и опять в Лисентуки?

— Все именно так. Хронический гастрит. После санатория желудок работает нормально чуть меньше года, а потом начинает напоминать о себе.

— Давай подпишу. Сейчас самое время для отпуска. Уборка почти закончилась. Пока ничего аварийного нет. Николай Юрьевич из отпуска вернулся. Теперь моя очередь. Когда я буду возвращаться, ты вылетаешь. Так и договоримся.

— Да, так и по путевке получается.

— Я знаю, Леснов говорил, — подписав заявление, Славянов, видя, что Филиппов все еще не торопится уходить, спросил: — У тебя что-то еще?

— Можно мне съездить по традиции в хозяйства?

— Конечно. Сделай так: в два из северной зоны и в два из южной.

— Понял, Иван Васильевич, будет сделано. И еще один вопрос: к вам просится Чагин.

— Он где? У себя в хозяйстве или здесь?

— У меня в кабинете.

— Пусть заходит. И скажи секретарше, чтобы приготовила два стакана чая.

…Прошло немало времени, пока довольный Чагин вернулся в кабинет к Филиппову.

— Иван Васильевич просил передать тебе письма для быстрейшей отправки адресату. — Председатель протянул их Владимиру и тут же попросил: — Теперь давай по правительственной соединяй меня с Москвой. Вот номера генеральских телефонов…

Поздоровавшись со своим столичным другом, Чагин рассказал ему сначала о письмах, которые завтра будут у того на столе, а затем сообщил, что овсы поспели и наступило время, когда можно поохотиться на медведя. Узнав предварительную дату прилета генерала, радостно распрощался с ним и положил трубку.

— Значит, не подведешь меня перед генералом и отправишь мои письма, как ты говорил, фельдсвязью?

— Именно так. И можешь не волноваться: завтра же они будут в почте твоего большого друга.

— Добре, мил человек. С тобой можно иметь дело. Я отправляюсь к Буравкову. Анкету на Рыжухина у него забрать?

— У него. Я уже звонил ему. Все в порядке. Заодно познакомишься с самим Рыжухиным. А вообще, — добавил Филиппов, — если меня не будет, держи связь с Буравковым: он всегда на месте. А для полного порядка вот тебе телефоны обоих.

По-мужски обменявшись крепким рукопожатием, они расстались довольные друг другом и удачным стечением обстоятельств. Козьма Прутков на этот счет верно говорил: «Случай идет навстречу тому, кто его ищет».

После проводов председателя облисполкома в отпуск, организованных Славяновым для своих близких единомышленников в малом зале столовой, как всегда, на высоком уровне, Филиппов, имея разрешение шефа побывать в четырех хозяйствах двух районов, в командировку, однако, не торопился. Хотя желание отправиться в область было немалое: он еще не простил Катерине ее вероломства и видеть жену и показывать своим отношением к ней, что ничего особенного не произошло, не мог. Он не ехал в командировку потому, что решил дождаться результатов встречи Чагина с начальником тыла Московского военного округа.

«Странно, — размышлял Владимир, — встреча уже состоялась, а Чагин почему-то не звонит. Можно, конечно, и самому позвонить Григорию Михайловичу. Вдруг встреча произошла, а разговора о Рыжухине не получилось?»

Позвонил — сказали, что в правлении председателя нет, а где он — никто не знает. И тут неожиданно вместо звонка из родного хозяйства в кабинет Филиппова обычным манером вкатился собственной персоной улыбающийся Чагин.

— Я твоего звонка дожидаюсь, даже в командировку не еду, — признался Филиппов и по тому, как председатель улыбался, понял: дело сдвинулось в нужном направлении.

— Ну что ж, мил человек, правильно делаешь. Довожу до вашего сведения: встреча и разговор состоялись. Позавчера генерал вертолетом вернулся в столицу. Он выслушал меня и твердо заверил, что вопрос будет решен. Рыжухин должен прибыть в отдел кадров, и чем скорее — тем лучше. Вот фамилия, имя, отчество и телефоны человека, к которому ему надо обратиться. Я не стал говорить об этом ни Буравкову, ни Рыжухину. И вот почему: идея твоя, ты и веди дело сам, — подытожил свое сообщение Чагин.

Филиппов согласился с его доводом и, выслушав в деталях, как прошла встреча, остался доволен. Хватка у Чагина еще та, железная!

Председатель известнейшего колхоза посидел у него совсем немного, посмотрев на часы, скоро поднялся и отправился по своим делам к начальнику управления сельского хозяйства Гунину, назначившему ему встречу.

После ухода Чагина Филиппов сразу пригласил к себе Рыжухина. А переговорив с ним, занялся организацией дня рождения Алены.

День рождения провели с субботы на воскресенье на турбазе, директором которой был Александр Чижов, старинный друг Владимира еще со времен его работы на «Красном вулкане». В список приглашенных включили лишь узкий круг самых близких и проверенных: Соколовского, Буравкова и будущего нового начальника военторга Рыжухина. Четверть века Алены отметили прекрасно.

Вернувшись домой поздно вечером как будто из сада, Владимир принял душ, переоделся, поужинал для видимости и, как всегда в период размолвки, занял излюбленное место в большой комнате на диване под своим портретом, написанным народным художником России Ламерикиным…

Дождавшись, когда Рыжухин был утвержден начальником военторга и вернулся в город, Филиппов горячо поздравил друга с хорошей должностью и наконец-то отправился в командировку по двум районам, где все было организовано на должном уровне…

В оставшиеся перед отлетом в Лисентуки несколько дней, выбрав момент, когда Катерины не было дома, Владимир оставил ей половину отпускных, как всегда, на тумбочке в спальне; потом позвонил главному врачу санатория «Голубая Русь», сообщил ему номер своего рейса и время прилета в Минеральные Воды, попросил прислать за ним машину, записал ее номер, не забыл и про главное — зарезервировать одноместный номер на солнечной стороне.

И лишь после этого принялся с подъемом за написание по горячим следам отчета о своей командировке в хозяйства. Сначала написал черновой вариант, потом, прочитав его, внес существенные поправки и отдал перепечатать. Закончив подготовку второго варианта отчета, вложил его в папку для примеров и запер в сейф. Потом заплатил партийные и профсоюзные взносы, расписался в кассе взаимопомощи о взятии ссуды в размере двухмесячного оклада, навел порядок на столе, рассортировал поступившие сводки за декаду и ежедневные. За этой нудной работой его и застал, заставив вздрогнуть, неожиданный звонок по городскому.

Неторопливо сняв трубку, Владимир отрекомендовался:

— Филиппов слушает.

— Привет, Владимир Алексеевич, это Ламерикин. Имею честь доложить: ваш заказ выполнен. Жду в гости. Когда сможешь?

— Сегодня! — понимая, что тянуть со встречей неудобно да и нельзя: в начале следующей недели предстоит вылет в Минводы, — ответил Владимир и поинтересовался: — Не будешь возражать, если я приглашу с собой Соколовского? Ему давно хочется побывать в твоей мастерской.

— Никаких возражений! Жду обоих. До встречи! — ответил художник.

С Ламерикиным Владимир познакомился, когда однажды пришлось ему отмечать по списку явку приглашенных к председателю облисполкома художников. Тогда потребовалось срочно нарисовать портреты новых членов Политбюро ЦК КПСС, причем один из них как раз собирался приехать в область с официальным визитом и уже согласовал с руководством сроки своего пребывания.

Портрет нового члена Политбюро Ламерикин сделал в кратчайший срок. Потом, когда после реконструкции стали готовить к открытию театр драмы, на заседании штаба пришли к выводу, что без портрета великого земляка — Максима Горького — театр не театр. И тут же возникла очередная проблема: а кто напишет этот портрет «буревестника революции»? Стали думать. И однажды на небольшом совещании в театре вновь вернулись к этому вопросу. Тогда Филиппов предложил кандидатуру Ламерикина, напомнив, что художник быстро и очень качественно выполнил заказ облисполкома. Кстати, и рекомендованные Ламерикиным коллеги также выполнили свои задания в срок. Владимира поддержал начальник управления культуры Лухманов.

Выслушав мнения других участников совещания, Славянов некоторое время размышлял, а потом отдал предпочтение Ламерикину. По заданию шефа Филиппов пригласил художника к Славянову для разговора на эту тему. И вскоре в театре появился прекрасный портрет Горького.

Именно с этой работы началась настоящая дружба художника и помощника председателя облисполкома. Как представителю искусства, Ламерикину импонировало, что Филиппов не просто чиновник, а человек творческий, член Союза журналистов СССР. Оба прониклись уважением и симпатией к тому, что каждый из них делает свою работу умело, мастерски.

Однажды после очередного визита к Славянову Ламерикин по традиции заглянул к Филиппову, чтобы поделиться радостной вестью о том, что на следующей неделе отправляется в столицу, где ему должны вручить удостоверение члена-корреспондента Академии художеств Российской Федерации.

Владимир искренне поздравил художника, он был рад за него. И тут, волнуясь, Ламерикин обратился к нему:

— Извините, Владимир Алексеевич, у меня к вам такая же просьба, как у моего друга, которому вы уже помогли.

— Интересно, кто же ваш друг?

— Гладилов Александр Сергеевич. Это он посоветовал обратиться к вам.

— Для Гладилова я решал разные вопросы. Например, помог получить садовый участок. Что конкретно требуется вам?

Посмотрев внимательно на Ламерикина, Филиппов без труда заметил, что на прием к председателю он приходит в одном и том же поношенном костюме.

— Да надо бы приодеться немного. Вчера ходили с женой по магазинам — ничего путного не нашли. Блата у меня нет, и искать его мне некогда. Вы же знаете, работаю с утра до вечера. А после Москвы уже намечено другое важное событие — выставка художников Поволжья. Я председатель ассоциации.

— Хорошо, Вячеслав Федорович, я помогу.

И Владимир тут же позвонил сначала Буравкову, а затем Соколовскому, попросив каждого помочь члену-корреспонденту Академии художеств России Ламерикину и его семье.

После этого разговора Ламерикин зауважал Филиппова еще больше.

А когда от кого-то из присутствовавших на совещании в театре драмы узнал, что идею поручить именно ему написать портрет Горького первым высказал Филиппов, в знак уважения и благодарности к помощнику председателя облисполкома твердо решил непременно написать портрет Владимира.

Как-то на даче у Филиппова за дружеским застольем Ламерикин неожиданно спросил его: не согласится ли он попозировать ему. Владимир, хотя и тронут был таким предложением, представив, сколько времени потребуется на это, сославшись на свою и в самом деле большую занятость, вежливо отказался.

Не желая отступать от задуманного, художник тут же попросил у Владимира фото, которое ему самому нравится больше других. Филиппов нашел такое, и в день его рождения Ламерикин вручил ему портрет молодого Владимира, того, которому еще не было и тридцати. Портрет понравился всем. Глядя на него, близко знавшие Владимира обычно говорили: «Ты на нем, Владимир Алексеевич, как артист».

Катерине подарок художника тоже очень понравился. Она была в восторге от того, что увидела на портрете не привычного ей в повседневной обыденности человека, а чуть ли не деятеля искусства, и невольно подумала с гордостью: не зря же влюбилась когда-то в него! И в тот же миг у Катерины возникла заманчивая идея: а чем хуже она? Было бы весьма неплохо и ей получить к своему дню рождения портрет, а потом повесить его рядом с портретом мужа. К реализации своего плана она приступила незамедлительно.

Хорошо зная характер мужа — если он приходит после работы в небольшом подпитии, то становится особенно общительным, а главное, добрым, готовым выполнить любую просьбу, — она решила воспользоваться этим.

Ждать особенно долго не пришлось.

После очередной сдачи доклада Славянову Владимир отметил это событие вдвоем с Бедовым и домой пришел навеселе.

Не ругаясь, Катерина заботливо угостила мужа его любимыми чебуреками, потом за компанию выпила с ним по стакану чешского пива и без предисловий завела разговор о том, что было бы очень кстати, если бы в большой комнате их квартиры появился еще один портрет — ее, Катерины.

— Думаю, для Ламерикина выполнить твою просьбу труда не составит. Можешь не сомневаться — он тебе не откажет. Или у тебя не хватает смелости, чтобы попросить его об этом?

— Я этого не сказал, — тронутый заботой жены, ответил Владимир. И, обдумав просьбу Катерины, посчитал ее убедительной и охотно согласился выполнить ее желание.

Катерина тут же вручила мужу давно выбранное ею фото, он положил его в карман, а через некоторое время передал художнику.

И вот теперь портрет жены был готов и настала пора его забирать. Ламерикин, конечно же, был вправе ожидать, что «пустым» Филиппов к нему не приедет. Хотя можно приехать и без обязательной в таких случаях бутылки, все равно в гостях у художника выпивки не избежать, в чем Владимир убеждался неоднократно.

«Это даже хорошо, — подумал он, — можно будет по-настоящему расслабиться, а потом, вернувшись домой, видимо, уже поздненько, вручить портрет Катерине, и мир, пусть и плохой, восстановится».

Хотя обида на нее у Филиппова все еще была большой… Но, подумав, что и сам-то тоже не святой, он решил: «Ладно, сначала съезжу за портретом, а там увижу, что делать. А пока позвоню «маршалу». Тот, когда решал проблему «экипировки» художника и его семьи, сказал, что неплохо бы познакомиться с ним поближе».

И хотя в пятницу вечером застать Соколовского дома, а тем более на работе было маловероятно, Владимир вначале набрал номер директорского кабинета.

Друг оказался на месте и принял предложение Филиппова с удовольствием, сказав, что поддержит компанию и морально и материально, а также транспортом. Договорились, что́ из продуктов они возьмут с собой в гости к художнику для дружеской беседы, а встретиться решили на старом месте — у памятника Чкалову на Волжском откосе — часа через полтора, когда «маршал» закончит свои дела со строителями, которые возводили пристрой к основному зданию базы для внедрения новой системы управления.

Время пролетело незаметно, и вот машина с неизменным водителем дядей Петей, повидавшим многое, работая у Соколовского, уверенно тронулась от памятника прославленному летчику, взяв курс на окраину города, где находилась мастерская народного художника.

Держа в руках набитые закуской и водкой дипломаты, на шестой этаж поднялись без остановки. Владимир энергично нажал кнопку звонка, прислушался. И на вопрос: «Кто?» — ответил: «Мы!»

Узнав голос помощника председателя облисполкома, Ламерикин быстро открыл дверь и, улыбаясь, радушно пригласил гостей в свою мастерскую.

Соколовский, впервые оказавшийся здесь, искренне удивился размерам мастерской, а потом с удовольствием стал слушать художника, который охотно рассказывал о своем творчестве, делился планами на будущее, показав сначала готовые полотна, а затем те, над которыми работал в настоящее время.

Внимание гостей привлекла батальная картина, посвященная Великой Отечественной войне. Над ней Ламерикин работал уже не первый год. Соколовскому панорама битвы понравилась, но со свойственной ему сдержанностью он высказался очень кратко: «Впечатляет!» Зато потом, познакомившись еще и с другими незаконченными работами, разразился целой тирадой.

— Да! — восторженно выдохнул он. — Чтобы достичь этого, надо, наверное, с утра до вечера работать над полотном, добиваясь наивысшей правдивости и выразительности! Я бы такой нагрузки ни в жизнь не выдержал.

И, уважительно помолчав несколько секунд, подошел к Филиппову, многозначительно ткнул его в бок:

— Скоро ли ты, отпускник, закончишь резать? Ужасно хочется есть. И не только.

После его слов, окинув взглядом практически готовый стол, Ламерикин внес свою лепту — вынул из холодильника приберегаемые для таких случаев деликатесы: баночку икры и солидный кусок карбоната. И стол принял весьма презентабельный вид.

Не меняя привычки, начали с водки, закусывая селедкой и овощами. В перерыве между тостами взялись за икру. Сидели, свободно общаясь, допоздна. И лишь тогда Ламерикин, посмотрев в окно, сказал, что пора собираться по домам, иначе добраться отсюда будет непросто: скоро прекратят движение автобусы, а такси здесь поймать проблематично.

— Уедем и без такси! — услышав это, заверил Соколовский, поднимаясь со стула с бутылкой в руке.

— Каким образом? — удивился Ламерикин.

— У меня здесь будет машина, — пояснил «маршал». — Дядя Петя свое дело знает. Наверное, уже подъехал. Доставит каждого, куда требуется. А потому прошу на посошок.

Выпили и, на ходу закусывая, стали подниматься из-за стола.

Филиппов заторопился первым, про себя думая, что хотя доедут они быстро, Катерина все равно уже изрядно переволновалась. Ну ничего, это ей за все хорошее. Сегодня она все стерпит. Владимир взял портрет жены и с помощью Ламерикина стал его упаковывать.

Увидев в руках друга портрет Катерины, Соколовский категорически заявил, что пустым, без чего-либо подобного, уходить из мастерской ни за что не желает, и снова уселся за стол.

— У него, — показывая на Владимира, возмущался он, — эта красавица Катька и так всегда под боком. Да Алена на запасном пути. А что мне? Мне тоже чего-то хочется.

Видя, что дело принимает непредвиденный оборот, Ламерикин предложил «маршалу» выбрать один из пейзажей со стены слева от стола. Сделав свой выбор, Соколовский, прижимая картину к груди, с гордостью объявил, что теперь и он чувствует себя человеком, приобщенным к искусству. А потом, улыбаясь, добавил:

— Я не могу оставаться в долгу. Прошу вас проехать со мной.

Соколовский лихо сунул непочатую бутылку водки снова в свой дипломат и, пошатываясь более других, направился к выходу.

Дорога была неблизкой: с одного конца города на другой, но за разговорами никто этого не заметил. Наконец машина остановилась у высотного здания, рядом с которым стояло такое же, но более известное не только в городе и стране, но и во всем мире — в нем проживал ссыльный академик, один из создателей водородной бомбы Андрей Дмитриевич Сахаров.

Знавший об этом Филиппов, показывая на высотку, спросил друзей: что они могут сказать про этот дом?

— Его, как и многие другие в этом микрорайоне, — гордо и уверенно начал Соколовский, — построил директор института Судаков. Мы с ним паримся в бане вместе. Это большой человек!

— Ответ достойный, но не полный, — похвалил Филиппов друга и добавил: — Сейчас зайдем в квартиру, и я расскажу вам, кто находится с нами по соседству.

«Маршал» энергично надавил на кнопку звонка и, не дождавшись быстрого ответа, начал давить не переставая до тех пор, пока дверь не открыла молодая, невысокого роста симпатичная женщина, одетая в темно-синий спортивный костюм.

Вошли в тесную прихожую двухкомнатной квартиры. Соколовский бережно положил свою картину на антресоли и сразу принялся торопить хозяйку, чтобы она побыстрее что-нибудь разогрела и собрала на стол.

Усадив друзей в большой комнате, «маршал» налил всем по рюмке и предложил выпить за здоровье присутствующих.

Слегка закусив, Ламерикин напомнил Филиппову о данном им обещании рассказать про таинственного жильца из соседнего здания.

— В нем отбывает ссылку, — начал Владимир, — хорошо известный вам трижды Герой Социалистического Труда, академик Сахаров, отец водородной бомбы и ярый борец за права людей… Однажды он побывал в нашем театре драмы, а когда после спектакля вышел на площадь, то невольно задумался над тем, как бы ему побыстрее вернуться домой, а это, сами видите, неблизко. У театра же поймать такси — дело безнадежное, как, впрочем, и в микрорайоне, где находится мастерская нашего уважаемого Вячеслава Федоровича. Вдруг на площади появилась черная «Волга», и академик, не теряя надежды, поднял руку. Машина, представьте себе, остановилась. Пообещав шоферу хорошо заплатить, Сахаров попросил его подбросить до дома и назвал свой адрес. Водитель был не прочь подкалымить и охотно согласился. Он не знал, кого везет, но с этого момента за ним и за человеком, которого обслуживала машина, в течение недели велась непрерывная слежка.

— И кого же обслуживала эта машина? — не удержался и первым спросил «маршал», чтобы узнать тайну.

— Заместителя председателя облисполкома Галкина, — ответил Филиппов и закончил: — Как выяснилось впоследствии, никаких крамольных отношений с академиком Сахаровым у него, конечно же, не было. Не обнаружилось также и порочащих связей с представителями западных держав. И тем не менее бедного шофера, сумевшего неплохо подработать, с автобазы облисполкома уволили, а зампреду рекомендовали другого, более надежного.

— Да, перестраховались наши органы, — высказал свое мнение Ламерикин. — Хотя лучше перегнуть, чем недогнуть. Видимо, есть строгая установка: всех, кто общается с опальным академиком, немедленно брать в разработку и вести за ними наблюдение.

Соколовский, слушая эти рассуждения, меж тем зорко посматривал на свою пассию, которая без особого стеснения внимательно разглядывала Филиппова. И когда выпили еще по одной, даже не успев как следует закусить, «маршал» в порыве внезапно охватившей его ревности вдруг обозвал свою подружку стервой и резким движением опрокинул на нее стол.

С трудом успокоив его, Филиппов и Ламерикин тут же вышли на улицу. Было уже далеко за полночь, и оба понимали, что найти такси, чтобы добраться до дома, проблема не из простых. И вдруг они услышали голос дяди Пети, которого не заметили, потому что его машина стояла чуть в стороне, под деревьями.

— Владимир Алексеевич, мне дана команда развезти вас по домам. Прошу!

— Вот это забота о друзьях! — не скрывая своего удивления, восхитился Ламерикин. — Все-то у него предусмотрено!

— На то он и «маршал». Такое у него правило, — пояснил Филиппов.

Облегченно вздохнув, друзья с чувством благодарности к Соколовскому устроились на заднем сиденье и, продолжая тихо разговаривать, двинулись в обратный путь.

Несмотря на позднее время, Владимир уговорил Ламерикина заехать к себе, чтобы в присутствии автора вручить жене портрет и обмыть его хотя бы одной рюмочкой. Ведь повод-то какой!

Филиппов уверенно открыл замки, но дверь оказалась запертой еще и на внутреннюю железную задвижку, которую он изготовил сам. Владимир хорошо знал, что ломать ее — мартышкин труд.

Не желая стоять столбом перед дверью собственной квартиры, он принялся усиленно жать на кнопку звонка, напряженно вслушиваясь в происходящее за дверью. Наконец послышались шаги, и недовольным заспанным голосом жена спросила: «Кто?»

Услышав голос разгневанного мужа, открыла дверь, но, увидев его в изрядном подпитии да еще с собутыльником, которого даже не успела толком рассмотреть, прямо перед носом Владимира вновь захлопнула ее.

Обозленный Филиппов еще долгое время давил на кнопку звонка, но все его усилия так и не принесли результата.

Когда, несолоно хлебавши, друзья вышли из подъезда, Ламерикин не выдержал и с возмущением высказался:

— Владимир Алексеевич, не обижайся, но я никак не пойму: к тебе, помощнику председателя облисполкома, и такое наплевательское отношение? И со стороны кого — жены?! Не ожидал, что у тебя такая супруга. Пусть пьяный, пусть избитый, но пришел-то ты не куда-то, а домой! Уму непостижимо, что хозяину квартиры, уважаемому в области человеку дома не открывают дверь! Как же это можно?

Владимиру было так стыдно перед народным художником, написавшим портрет этой мегеры, что, пытаясь утешить его, он даже попытался как-то ее оправдать:

— Такое отношение к пьяным у нее в крови. В детстве да и потом, уже взрослой, она вдоволь насмотрелась на выкрутасы своего отца. Он инвалид войны, прекрасный шаповал, трудяга, но, к сожалению, большой любитель выпить и ко всему непредсказуемый дебошир. Скандал способен учинить из-за пустяка. Как только выпьет — обязательно начинал буянить, бить жену. И детей гонял, когда те были маленькие. Помню, как мы с Катериной первый раз приехали к ним в гости. Посидели, изрядно выпили и хорошо закусили. Казалось бы, достаточно, но вот он, русский характер: тестю моему, Алексею Васильевичу, показалось мало! И он тут же распорядился, чтобы жена подала еще бутылку.

— А что вы пили? — поинтересовался Ламерикин.

— Самогонку. Она, по словам тестя, была приготовлена из хлеба, но выглядела, как вода на дне ржавой кастрюли: желтоватая. Зато крепкая, — рассказывал дальше Филиппов. — Мне уже никакого питья не требовалось, и я хотел было уйти. Увидев это, тесть возмутился: дескать, ты что, не мужик? Если мужик — оставайся. Тут он снова, но уже более решительно позвал жену. Не увидя ни жены, ни водки, приподнялся со стула и зычным голосом напомнил, кто в доме хозяин. И когда супруга его выглянула в кухонный проем, со всей силой запустил в нее тарелкой квашеной капусты. Хорошо, что промахнулся: тарелка, ударившись о стену, разбилась вдребезги! Вот такая история, — закончил рассказ Филиппов.

— Но ты-то, надеюсь, не такой буянистый? — поинтересовался Ламерикин.

— Пока еще ни разу в жизни не ударил ни одну женщину! — твердо ответил Владимир, хотя только что, стоя в дверях собственной квартиры, готов был треснуть Катерину как следует, чтобы не выпендривалась. Однако не успел — та захлопнула дверь.

— И куда же ты теперь, Владимир Алексеевич?

— Может, к матери.

— А она где живет?

— Недалеко от «Красного вулкана», в Ленинском районе.

— Далековато. Я предлагаю другой вариант — ко мне. Остальное увидишь сам, — предложил художник.

Зная, что Ламерикины живут неподалеку, всего в двух остановках, Владимир без раздумий принял предложение.

Войдя в квартиру, художник первым делом попросил жену, чтобы она быстро приготовила что-нибудь перекусить и выпить. Пока мужчины раздевались, мыли руки, стол оказался накрыт.

Посмотрев на жену, Ламерикин спросил ее, не желает ли она повечерять с ними? Однако Валерия, легко покачав головой, отказалась. И тогда художник очень буднично объявил ей, что Владимир Алексеевич останется у них ночевать, на что последовал согласный кивок.

Едва друзья успели выпить по одной рюмке и слегка закусить мясной запеканкой, как на кухню снова заглянула Валерия, сообщив, что постель на диване в зале готова.

…Проснувшись утром, Владимир немного полежал, с волнением обдумывая предстоящий план своих действий на субботу и воскресенье, главным образом с учетом конфликта, непредвиденно возникшего в его и без того непростых отношениях с женой. Из этих нелегких раздумий его вывело осторожное покашливание Ламерикина, яростного курильщика. Заслышав его, Филиппов тотчас поднялся. Он оделся, умылся и на радушное приглашение друга выпить по стакану горячего чая охотно согласился, но позавтракать категорически отказался, не желая больше стеснять гостеприимного хозяина и его приветливую, как видно, искренне уважающую мужа жену. В душе Владимир невольно позавидовал таким семейным отношениям.

— Куда ты теперь, Владимир Алексеевич? — наливая ему в стакан свежезаваренного чаю и понимая, что вопрос этот не из простых, поинтересовался Ламерикин.

— В сад, Вячеслав Федорович. Надо слить воду из емкости для душа, иначе, когда наступят морозы, ее может разорвать. Да там всегда есть что поделать, — пояснил Филиппов, решивший про себя, что оба выходных дня проведет там. Картину жене он пока показывать не будет, а возможно, и совсем не отдаст — спрячет где-нибудь у матери в укромном месте. Да и вообще в понедельник, можно не сомневаться, ему будет не до портрета неблагодарной супруги — предстоит напряженная работа над третьим вариантом выступления Славянова на совещании в Совете Министров, на которое он отправится вскоре после возвращения из отпуска.

Выпив стакана по три чая с бутербродами, Филиппов и Ламерикин по-дружески распрощались, и Владимир уверенно отправился на автостанцию.

Когда показались пригородные кассы, он облегченно вздохнул и надумал позвонить Алене, чтобы пригласить ее к себе в сад. Пусть приедет вечером, а то в одиночестве его будут одолевать слишком тяжелые думы. К тому же они уже давненько не наведывались сюда, и пора бы освежить воспоминания, а заодно нужно обсудить все вопросы о предстоящем отпуске.

С трудом дозвонившись до Алены, Филиппов сказал ей, где он будет находиться ближайшие два дня, и предложил вечером приехать к нему в сад. Услышав ее радостное согласие, Владимир, повеселев душой, закончил разговор и неторопливо пошагал в магазин купить кое-что из продуктов.

Пригласив Алену в сад, Филиппов надеялся, что его думы о позорной ночной сцене исчезнут сами собой. Но ошибся: слишком мало времени прошло с того момента, и стереться из памяти произошедшее так быстро не могло. И в автобусе он думал все время не об Алене — манящей, молодой и красивой, а о том, как опозорила его Катерина, да еще при таком свидетеле — народном художнике России, который написал ее портрет. До самой его остановки в глазах Владимира были эти два портрета — Катерины и его собственный — и недоуменное лицо Ламерикина.

«Все-таки хорошо, что на следующей неделе надо уже улетать! — подумал Филиппов. — А то еще неизвестно, чем бы могла закончиться эта ночная история с портретом…» Желание проучить Катерину у Владимира вызревало, но, подумав, он отказался от этого, ибо поездка в санаторий с другой женщиной — это уже отмщение.