Когда в пути не один

Глава 20

После юбилея Славянова, отмеченного с большим по тому времени размахом и шиком, Филиппову не терпелось поговорить с Бедовым на эту тему и узнать его точку зрения. Хотя один раз они вели мимолетный разговор о торжестве, но затронули тогда лишь организацию совместного заседания бюро обкома партии и исполкома облсовета, а вот обсудить поведение высшего руководства области в малом зале столовой, на банкете для «узкого круга», не успели, и Владимир выискивал подходящий момент для этого. Ждать долго ему не пришлось: Славянов уехал на день в столицу, а Бедов находился в своем кабинете и, закончив подготовку текста предстоящего выступления на совещании работников культучреждений, неторопливо просматривал центральные и местные газеты.

Узнав от его секретарши, что все отпечатано, ошибки исправлены, Филиппов понял, что время для разговора им выбрано удачно, и направился в кабинет зампредседателя.

— Добрый вечер, Федор Александрович! Говорят, вас можно поздравить? — начал Владимир.

— Да, повод есть: наконец-то закончил и вычитал свое выступление. Оно уже в папке. И понимаешь, так легко себя почувствовал, словно груз свалил с плеч. Что тебе разъяснять — сам знаешь, какое это хорошее состояние. А ведь ты пришел не поздравлять… — Бедов улыбнулся. — Говори: что у тебя?

— Как вам речи тостующих на банкете? Вы обещали поделиться рассуждениями по этому поводу, — ответил Филиппов.

— А в целом тебе самому понравилось? — в обычной своей манере — вопросом на вопрос — откликнулся на предложение поговорить на эту тему Бедов.

— Да, конечно. Торжество было организовано что надо. Иван Васильевич достоин этого. И еще думаю, что в будущем мне на таких юбилеях вряд ли когда придется присутствовать. И все же, — уточнил цель своего прихода Филиппов, — мне интересно другое: выступления.

— Значит, ты обратил внимание на выступления в малом зале? — Бедов снова улыбнулся. — Ну и как они тебе?

— По-моему, Богородов, как и предполагалось, сказал вроде бы «дежурные» слова, но надо отдать ему должное, главные заслуги председателя обозначил хорошо. А рассчитывать на душевность Николая Юрьевича в отношении к Славянову, думаю, вы меня понимаете, не было оснований.

— Согласен, — одобрил Бедов. — Дальше?

— Мелешин отличился витиеватостью речи, — продолжил Филиппов. — Стремясь к образности, сказал близко к тому, что мы слышали на проводах шефа в отпуск, лишь заменив слово «паровоз» на «локомотив», считая, очевидно, что последний побольше, но также движется по пути, указанному партией. А вот тост председателя облсовпрофа Тараканова поразил меня своей смелостью и точностью определения самого главного: «Я предлагаю выпить за настоящего, а не формального лидера!» — делился своими впечатлениями Владимир. — Это, конечно, здорово! Но, по-моему, он слишком расслабился.

— Заметил, значит? Это хорошо, — похвалил своего ученика Бедов и только после этого высказал свою мысль о том, какие последствия навлек на себя, сам того не представляя, председатель облсовпрофа: — А ведь Тараканов работал с Богородовым. И не кем-то — заведующим орготделом. К сожалению, на днях состоится отчетно-выборная конференция профсоюзов, мне приглашение уже прислали, и Тараканов рановато забыл про характер «первого».

— А что в его характере особенного?

— Богородов никогда не прощает, если кто-то умалит его заслуги, скажет недоброе слово, — рассуждал Бедов. — Америку не открою, если скажу прямо: человек он злопамятный и очень хорошо осознает силу своей власти, коей научился и умеет хорошо пользоваться. Попомни мое слово: Тараканова из престижного кресла Богородов как дустом вытравит. А сейчас обстановка в области для «первого» не лучшая. Ты же газеты, надеюсь, просматриваешь?

— Конечно, просматриваю. Бывает, «братья»-журналисты и сами подсказывают мне, какой номер следует обязательно посмотреть и показать шефу, — ответил Филиппов.

— Хорошо, — похвалил Бедов и продолжил: — Так вот, сообщаю тебе, «Советская Россия» посвятила два подвала обстоятельному анализу дел в промышленности области, сделав упор на том, что здесь не все благополучно: низки производительность труда, качество продукции, не на должном уровне темпы и объемы производства. И за все недоработки и провалы газета подвергла резкой критике обком партии и лично первого секретаря Богородова, не сумевшего обеспечить необходимый контроль за работой важнейшей отрасли народного хозяйства. Это очень серьезно.

— Кстати, Федор Александрович, этой же теме чуть ли не полосу посвятил и Пальцев в своей газете, — поделился новостью Филиппов.

— Это твой друг-то?

— Он самый.

— Это уже неспроста, хотя я не читал газету. «Социалистическую индустрию» мы не выписываем.

— Я принес вам ее, кое-что подчеркнул. Посмотрите: хлестко написано. Кстати, Пальцев по-дружески поделился со мной секретом: собкор главной газеты страны — «Правды» — тоже подготовил два подвала о работе промышленности нашей области. И само собой, с резкими выпадами в адрес обкома партии. На днях материалы появятся в печати.

— Вот видишь, — сразу сделал вывод Бедов, — газеты ЦК КПСС планомерно делают накат фактически на первого секретаря, то есть на Богородова, хотя промышленность ведет Васильев.

— Можно сказать, не фактически, а точно, — поддержал Бедова Филиппов. — В Москве Пальцеву в открытую говорили, что с Богородовым вопрос практически решен, с кресла «первого» его уберут, и не помогут никакие родственные связи.

— Не исключено, но должен сказать тебе, что такие накаты бывали и раньше, — пояснил Бедов. — Однако Богородову всегда удавалось выйти сухим из воды. Мне кажется, он и теперь предпримет все доступные ему меры, чтобы удержаться в своем кресле. Он и сам тоже будет искать выход из тупикового положения и виновника всех бед найдет обязательно. И снова останется на вершине власти, самым всемогущим человеком в области. Пожалуй, он нашел того, кого в таких ситуациях ищут.

— Что вы имеете в виду? — удивился такому неожиданному выводу Филиппов.

— «Козла отпущения». Им станет второй секретарь обкома Борис Захарович Васильев, отвечающий за промышленность.

— Да, нелегкий хлеб у Васильева, — согласился Филиппов. — Мне как-то помощник первого секретаря обкома Синицын рассказывал о таком случае. Дело было тридцать первого декабря. Его и завотделом оборонки Васильев вызвал к себе: «горит» план реализации продукции авиационного завода, а в целом района, города и области. Жестко потребовал подключиться и быть на месте. И тут же начал звонить заместителю министра авиационной промышленности, но дежурный ответил, что тот уже дома. Васильев звонит замминистра на квартиру и, поздравив его с наступающим, докладывает, что испытания боевого самолета прошли успешно, акты подписаны и переданы в министерство, однако работники министерства телеграмму о приемке заводу не отправили. Замминистра понял ситуацию и пообещал, что вопрос проработает. Через несколько минут на завод пришла телеграмма об утверждении акта приемки боевого самолета в эксплуатацию. Завод включил изделие в план реализации. А в двадцать три часа Синицын и управляющий банком закончили оформление документов о реализации.

— Ну что сказать по этому поводу? — выслушав Филиппова, начал Бедов. — Газеты, критикуя область за неудовлетворительную работу промышленности, правы. Нельзя все время работать в авральном режиме. И Богородов, чтобы спасти себя, будет вынужден убрать Васильева из обкома партии. Я не исключаю, что «первый» уже переговорил с Васильевым начистоту или напрямую, понимай как хочешь, и прочитал ему предполагаемый проект решения бюро: за допущенные недостатки и упущения в организации работы промышленности области освободить второго секретаря обкома партии от занимаемой должности. Это первое будет протокольно точно. И не протокольное второе: за принятие на себя главного удара Богородов предложит Васильеву не что-нибудь, а престижное кресло председателя облсовпрофа.

— Почему вы так думаете?

— Богородов уберет Тараканова, допустившего ляп с тостом про «настоящего, а не формального лидера». Таких публичных оплеух наш первый секретарь не прощал еще никому!

— А вы, оказывается, хорошо знаете характер Богородова! — высказал удивление и одобрение одновременно Филиппов.

— Пришлось познакомиться. Однако недоучел, за что и пострадал, а вернее, вынужден был принять предложение занять вакантную должность зампреда облисполкома.

— И как это произошло?

— Должен признать, все получилось очень просто. На бюро обсуждали персональное дело директора средней школы. И не откуда-нибудь, а из города, где я родился. Человеку вменяли в вину следующее: имеет большой приусадебный участок, выращивает на нем овощи, зелень. В хозяйстве содержатся корова, поросенок, около трех десятков кур. Казалось бы, что тут плохого? Но резюме проверяющих, которых направили в школу, было иным: хозяйственное обрастание, а таким в партии не место.

Я хорошо знал директора и, понятное дело, не выдержал и выступил в его защиту. Говорю, что это порядочный, трудолюбивый человек. У него большая семья — пять человек, и прокормить их очень не просто. Поэтому директор на своем участке, на своей земле, своим трудом выращивает то, на что ему собственной зарплаты и зарплаты жены-учительницы, к сожалению, не хватает. И что крамольного и плохого в том, если он приобщает своих детей к труду на своем огороде и хозяйственном дворе? Директора хвалить надо, пропагандировать как образцового в средствах массовой информации, но ни в коем случае не исключать из партии. Я предложил просто принять сообщение проверяющих к сведению.

Но не тут-то было! Сразу же поступило другое предложение: объявить выговор. И тогда выступил «первый», который, подводя итоги обсуждения перед голосованием, сказал, что Бедов упрощенно подходит к вопросу, недооценивает обстановку и допускает ненужные благодушие и панибратство. И представь себе, вкатили директору «строгача». А моего заступничества за него Богородов не забыл: оказывается, с проверкой на место выезжали по его указанию. Ему пришло анонимное письмо, в котором утверждалось, что директора школы в «хозяйственном обрастании» поддерживает и спасает от «раскулачивания» его земляк — секретарь обкома партии Бедов. Дескать, под его крылом человек школой почти не занимается и постепенно превращается в простого обывателя… Потом наши стычки с «первым» происходили еще и еще, а в итоге мне вежливо предложили вакантную должность заместителя председателя облисполкома. Ладно, Филиппов, на сегодня хватит. Слышишь, звенит городской — жена беспокоится: нарушаю режим дня, пора ехать домой — ужинать.

Бедов снял телефонную трубку и махнул рукой Владимиру.

…Прошло несколько дней, и вслед за газетами «Советская Россия» и «Социалистическая индустрия» и главный печатный орган ЦК партии «Правда» разразился разгромным материалом об упущениях и отсутствии должных мер со стороны обкома партии по контролю за организацией работы по повышению производительности труда и увеличению объемов производства в важнейшей отрасли народного хозяйства — промышленности. «Патриотический почин передовых рабочих ведущих предприятий города под девизом „Ни одного отстающего рядом!“, когда-то получивший широкую поддержку в целом по стране, в области пущен на самотек и как следствие — заглох…» — констатировала газета.

Выход такого критического материала в главной газете Союза создал нервозную обстановку в обкоме партии и в первую очередь вызвал раздражение самого Богородова, который прекрасно понимал, что надо не только готовить ответ редакции, но и самому быть готовым к наихудшему. И дело вовсе не в ответе обкома, а в том, что определенные лица в ЦК заимели на него, Богородова, крепкий «зуб». Именно они организовали это массированное наступление газет ЦК на область.

С трудом удерживая пошатнувшееся под ним кресло первого секретаря и стараясь найти выход из критической ситуации, в которой оказался, Богородов думал и советовался с доверенными членами бюро и своего аппарата. И все эти консультации и беседы помогли ему подобрать беспроигрышный вариант, который не только устроит редакцию главной газеты Союза, но и в какой-то мере успокоит тех людей в ЦК, которые организовали мощный «накат» на область. Предложенный вариант мер обкома партии в ответ на критику существовал пока еще только в теории. И тут же от Богородова последовал звонок в Москву родственнику, который имел прямой выход на первых лиц в руководстве партии и правительства, чтобы он, ознакомившись с намечаемыми мерами, сообщил о них кому следует, что и было сделано… Судьба уже в который раз оказалась на стороне первого секретаря: заручившись мощной поддержкой сверху, Богородов начал действовать.

Подошло время отчетно-выборной конференции областного Совета профсоюзов. Посещавший такие мероприятия обычно один, в этот раз Богородов появился в президиуме со вторым секретарем обкома партии Васильевым.

Когда подошла пора выдвигать кандидатуру на пост председателя облсовпрофа, «первый» взял слово.

— Прежде чем высказать свое мнение о кандидатуре на пост председателя, позвольте мне, пользуясь случаем, выполнить приятную миссию, — четко рассчитанным ходом начал Богородов. — В связи с уходом на пенсию Тараканова Дмитрия Александровича разрешите вручить ему Почетную грамоту обкома партии и ценный подарок. От имени бюро обкома и себя лично желаю ему доброго здоровья и долгих лет жизни!

Под бурные аплодисменты Богородов передал Тараканову грамоту и подарок, пожал без особых, впрочем, усилий пенсионеру руку, а когда тот вернулся на свое место, уверенно продолжил:

— На бюро мы обсудили и вопрос о достойной замене Дмитрия Александровича на посту председателя. И делали это, уже имея в своем распоряжении его заявление об уходе на заслуженный отдых. В связи с чем по поручению бюро обкома прошу внести в список кандидатов для тайного голосования по выборам членов президиума и председателя облсовпрофа фамилию хорошо известного вам Васильева Бориса Захаровича — второго секретаря обкома партии.

По залу прокатился гул не то одобрения, не то удивления. Но как бы то ни было Васильев после голосования был избран председателем облсовпрофа.

Выходя после традиционного обмывания новой должности второго секретаря, Богородов шутил и, энергично поводя правым плечом, с удовлетворением думал: «Хорошо все получилось — двумя ударами удалось решить три вопроса. Завтра же подниму решение бюро об освобождении Васильева, и на секретариате утвердим вторым секретарем обкома Геннадия Максимова, выпускника Академии общественных наук при ЦК КПСС. Человек хорошо знакомый, молодой, вот и пусть рулит промышленностью. А мы поможем». Но главное удовольствие для Богородова состояло в том, что за публичное обзывание себя «формальным лидером» он вытолкнул не по годам прыткого и здорового, но неосмотрительно наглого в выражениях Тараканова из насиженного и престижного кресла, снисходительно пожелав ему уже на банкете, чтобы, любуясь видами родной природы, он уверенно восседал на крутом бережку и полавливал рыбку — большую и маленькую.

Все тучи, нависшие над Богородовым, так же неожиданно, как и появились, рассеялись, и он снова, как и подобает первому секретарю обкома партии, начал ходить с гордо поднятой головой, часами выдерживать в своей приемной рвущихся к нему руководителей разных отраслей и рангов и, общаясь с подчиненными, еще сильнее подергивал плечом, словно собираясь сбросить с него очередного противника или соперника. А таким для него по-прежнему оставался председатель облисполкома Славянов, которого, безо всяких сомнений, настала пора убирать, и убирать как можно скорее.

Приободренный удачной экзекуцией Тараканова и по-свойски решенным вопросом с Васильевым, Богородов пришел к выводу, что настала очередь поквитаться и со Славяновым. Но это действо произойдет не сразу: первый шаг будет сделан на бюро, при рассмотрении вопроса об исключении Секачева из партии. Можно со стопроцентной гарантией предсказать, что Славянов проголосует против и сделает это один — больше никто его не поддержит, не осмелится.

«А вдруг он согласится с исключением Секачева из партии и без всяких рассуждений проголосует „за“? — просчитывал все варианты Богородов. — Если такое произойдет, придется снова действовать в соответствии с проверенной тактикой: выжидать. И опять неизвестно, сколько времени уйдет на это. Но так получиться не должно: характер у Славянова не тот, чтобы отступать от своего и идти в ногу с членами бюро. Он обязательно проголосует против исключения. Это-то нам и требуется. Потом проведем пленум обкома. И опять вопрос: как проголосует Славянов? Если в соответствии с уставом партии не подчинится большинству, то на нем можно ставить крест. Немедленно позвоню в ЦК „сибиряку“, который сразу поймет, в чем дело, и обязательно даст „добро“. Думаю, все так и произойдет. Надо, пожалуй, сказать заворгу, чтобы с бюро особо не торопились. Как гласит народная мудрость: поспешишь — людей насмешишь. У нас и так немало перемен в руководстве произошло. Пусть попривыкнут».

Кадровые изменения, которые произошли в обкоме партии и руководстве облсовпрофа, вызвали живое обсуждение в городе и области. Реакция коммунистов и жителей не была однозначной: споров и домыслов возникло множество.

Встретившись с Бедовым, Филиппов признался:

— Ваши предположения, Федор Александрович, оправдались на все сто, — начал он. — Однако назначение Максимова — новость и для вас?

— Не совсем так. Большого удивления его назначение у меня не вызвало, — отвечал Бедов. — Дело в том, что Максимов работал с Богородовым еще в горкоме партии. Послужной список у Геннадия Харитоновича солидный: прошел все ступени партийной работы — завод, район, город. И вот теперь, после окончания Академии общественных наук при ЦК КПСС и стажировки в аппарате ЦК, вернулся в обком партии. Максимов молод, вот пусть и раскручивает промышленность, вытягивает ее из ямы. Надеюсь, что у него получится. Сейчас ему особо важно чем-то зарекомендовать себя в новой должности. А насчет Богородова что можно сказать — опять сухим из воды вышел. Однако, мне кажется, что полностью события еще не завершились. Должно состояться бюро обкома по персональному делу Секачева. Здесь может быть немало интересного и неожиданного и для нас.

— А что именно? — удивился и насторожился одновременно Филиппов.

— Наш шеф, сам знаешь, с бывшим начальником управления в дружеских отношениях, поэтому на бюро постарается его защитить. Мы говорили с ним об этом. Моя точка зрения такова: не стоит ему ввязываться в бой с Богородовым из-за того, что так очевидно: коммунист, которого сняли с поста руководителя, не может находиться в рядах партии. В ЦК следят за развитием событий в области, и наш «первый» понимает, что другого решения, кроме исключения Секачева из партии, бюро принять не может. К сожалению, Славянов иного мнения: дескать, можно обойтись строгим выговором. Однако бюро поддержит не его, а Богородова, — другого быть не может. А дальше события развернутся для нас совсем не желательным образом: председатель облисполкома идет против линии бюро. Это уже конфликт, и он может разрешиться лишь после пленума обкома: если на нем наш шеф не отступится от своего намерения и не проголосует, как все, то итог для него один — проводят на пенсию. Я говорил ему про такой вариант. Он и сам понимает, что такое возможно, но голосовать за исключение Секачева из партии не собирается. Характер у него тоже непростой. Да и бояться ему особо нечего: он уже пенсионер. А вот нам придется думать о новой работе.

— Почему? Вас же хорошо знают в области? — удивился Филиппов.

— Неизвестно, кто придет на место шефа. Обычно новый человек набирает собственную команду, — пояснил Бедов. — Тебе-то волноваться не стоит. Выступать с докладами придется и тому, кто займет кресло Славянова. А ты свое дело знаешь хорошо. Такие нужны любому. В общем, поживем — увидим, и ждать нам осталось недолго, я полагаю.

— Я тоже так думаю.

— Ну и ладно. А теперь, Филиппов, иди и думай, думай.

В смятении — подумать действительно было над чем — Владимир вышел от зампреда и отправился в свой кабинет. К откровенности, с которой Бедов разговаривал с ним, Владимир уже привык и был доволен этим обстоятельством: ему доверяют. Однако услышанное в этот раз потрясло и задело его: казалось бы, что приближающиеся события вроде бы не должны основательно коснуться его, но в действительности это было не так: шеф, хотя и обещал твердо, не сможет помочь ему в устройстве на другую, более высокую рангом работу. А в такой обстановке к нему со своей просьбой вообще не сунешься — совесть не позволит. Ну и дела! И все же как ни трудно писать эти доклады и выступления, расставаться с Иваном Васильевичем не хотелось: Владимир привык работать с ним и отношения у них сложились доверительные и человеческие.

Расстроенный услышанным от Бедова, Филиппов захотел отвлечься от обуявших его грустных мыслей и, вспомнив приглашение директора цирка, к которому должен приехать гимнаст-земляк Юра Кириллов, решил ему позвонить.

Он быстро набрал номер телефона, услышав знакомое «але?», сказал Панкратову, что собирается подъехать к нему, если тот не возражает.

— Двери цирка, хотя всеми забытого и заброшенного, для тебя открыты всегда, — ответил директор и тут же добавил: — Будешь очень вовремя: Юра уже у меня. Мы ждем тебя.

Владимир позвонил жене и предупредил ее, что немного задержится на встрече артиста московского цирка Юрия Кириллова, который вернулся с гастролей по Сибири и Дальнему Востоку и на пару дней заехал в родной город, чтобы навестить сестру и брата.

Как всегда, посидели и душевно поговорили, не обращая внимания на время.

Не делясь услышанным от Бедова, Филиппов охотно поддержал разговор о произошедших кадровых переменах в обкоме партии и облсовпрофе и крайне удивился, почему им так рад Панкратов.

— Максимов, оказывается, хороший знакомый, почти друг дяди Вани! — охотно приоткрыл завесу с тайны Кириллов.

— Ну и что?

— А то, что Иван Миронович готовит документы к нему на прием и ждет звонка, когда ему сообщат, на какой день прием назначен, — пояснил земляк.

— Ну что ж, поздравляю тебя, дядя Ваня, с новыми надеждами. И от души желаю, чтобы они сбылись, — пошутил Филиппов, а про себя подумал: «Если бы Богородов и Славянов не находились в конфронтации, цирк, не исключено, был бы давно реконструирован».

Еще немного посидев и выпив по стакану чая, на машине Панкратова друзья разъехались по домам.

Обрадованный кадровой переменой, Панкратов и в самом деле заметно воспрял духом и вскоре нашел возможность пробиться на прием к Максимову.

Забрав необходимые чертежи, копии и оригиналы документов, директор цирка появился в приемной второго секретаря обкома партии минут за тридцать до назначенного ему времени. Без особых волнений выждав эти полчаса, Панкратов по старой дружбе откровенно и подробно поведал Максимову печальную историю цирка, закрытого несколько лет назад на ремонт, про свои не прекращающиеся хождения по всем инстанциям вплоть до Совета Министров Союза и уговорил его заехать в гости, чтобы лично убедиться в услышанном на месте.

Пообещав, что сделает это при первом же удобном случае, Максимов удивленными глазами смотрел, как с приставного стола Панкратов складывает гору своих документов в пузатый, свекольного цвета портфель; набив его до отказа, тот сложил остатки бумаг в большую папку и, поблагодарив за радушный прием, прихрамывая, вышел из кабинета.

Новому второму секретарю обкома партии не только было искренне жаль этого преданного своему делу человека, но и страшно стыдно за то, что тот годами таскал гору этих документов по различным кабинетам городских, областных, российских и союзных начальников. Надо же, дошел до Председателя Совета Министров Союза ССР! Хотя в итоге все вышестоящие начальники равнодушно отфутболивали его вопрос на решение в область. И тут Максимов понял, что не сможет отказать Панкратову в его просьбе. Утверждаясь в своем решении, он неожиданно подумал: «А почему бы мне и в самом деле не заняться этим цирком? Контроль за работой промышленности — задача главная и долговременная; начало реконструкции цирка — задача дня. Я вхожу в новую должность, и мне представляется неплохая возможность показать себя и на участке развития базы учреждений культуры. Штаб, пожалуй, создавать не будем, обойдемся и без него, а вот предварительно переговорить с руководителями Главволговятскстроя и некоторых трестов, которые были привлечены к ремонту театров, безусловно, следует. Надо выяснить их позицию, настрой, ведь все планы уже сверстаны, а уже потом согласовать все с Николаем Юрьевичем — и если получу от него «добро», начну действовать. Панкратову, безусловно, помогать нужно».

Еще в бытность секретарем горкома партии Максимов не однажды привозил гостей города в цирк на самые интересные программы. После представлений заглядывали к Панкратову «на огонек». Москвичи с удовольствием общались с заслуженными и народными артистами, с которыми в столице вот так запросто не всегда удавалось встретиться. Но Панкратов больше любил общаться с секретарем горкома один на один, чтобы иметь возможность поделиться с ним своими радостями и бедами. Так возникла и укрепилась дружба этих двух людей. Директору цирка импонировала манера общения Максимова. Среднего роста, с густой шапкой всегда ухоженных волос, со вкусом одетый, Геннадий Харитонович привлекал к себе больше не этим, а умением общаться с людьми просто, по-свойски. Он обладал способностью не только выбрать нужную тему для разговора, но и со знанием дела вести его. С присущим ему тактом — что ценили в нем все, в том числе и Панкратов, — Максимов умел выслушать каждого, с кем ему приходилось встречаться, в любой ситуации и обстановке. Он никогда не кричал, не махал руками, но мог аргументированно отстоять свою правоту в спорном вопросе. Несмотря на высокие партийные должности — секретарь парткома одного из крупнейших заводов города, потом секретарь райкома и города, — Максимов всегда был доступен для всех, кому было необходимо обратиться к нему, и каждый находил у него понимание и поддержку. Именно поэтому Панкратов, попав к нему на прием, был уверен, что дело теперь должно сдвинуться с мертвой точки, и не ошибся.

Занятый решением массы проблем, имеющихся в работе промышленных предприятий области, Максимов не забыл данного Панкратову обещания побывать в цирке, чтобы самому убедиться, в каком запущенном состоянии находится здание. И вскоре в своем расписанном по часам рабочем графике он выкроил время и вместе с управляющими трестами Першининым и Коваленко ближе к вечеру приехал в старый цирк, где их с распростертыми объятиями встретил Панкратов.

Слушая его подробные объяснения, они неторопливо обошли арену, комнаты, подсобные и подвальные помещения, блоки водоэлектроснабжения, что позволило им своими глазами увидеть, в какое плачевное состояние пришел цирк за годы после его закрытия, и с ужасом представили, что с ним произойдет, если не взяться за дело в самое ближайшее время.

Завершив обход, продолжавшийся довольно-таки длительное время, собрались в кабинете директора, где вначале продолжили обсуждение увиденного, а затем познакомились с макетом нового здания цирка, проектно-сметной документацией, определились, с чего и как начинать реконструкцию.

— Скажите, Федор Александрович, сколько времени потребуется, чтобы полным ходом развернуть здесь работы? — обратился Максимов к Першинину, которого после долгой беседы с трудом уговорил стать генеральным подрядчиком.

Першинин, согласившийся взять на свои плечи такую обузу лишь потому, что увидел, как горячо был заинтересован в этом вопросе второй секретарь обкома партии, обещавший оказывать во всем активную поддержку, с ответом не торопился: после осмотра и ознакомления с проектно-сметной документацией он убедился в том, что предстоящий объем работ не идет ни в какое сравнение с тем, что пришлось выполнить при реконструкции обоих театров, вместе взятых, поэтому с запасом на раскачку назвал срок:

— Думаю, дней восемь — десять.

— Постарайтесь форсированно за неделю, — скорректировал срок Максимов и попросил представить ему список руководителей субподрядных организаций, которых после согласования вопроса с первым секретарем обкома партии Максимов наметил пригласить к себе на совещание. Вначале он думал провести его сразу в цирке, но, поразмыслив, решил, что лучше сделать это в своем кабинете, чтобы тем самым показать людям всю серьезность намерений обкома партии. Обсудив другие вопросы, в частности оказания помощи строителям районами города, именитые гости засобирались уезжать. Но Панкратов, периодически выходивший в предбанник своего кабинета, где пышнотелая буфетчица уже нарезала и разложила закуску по тарелкам, а теперь лишь ожидала сигнала директора, чтобы принести к нему в кабинет все приготовленное, попросил их задержаться на чаек, пояснив:

— История не простит мне, если я в такой важный для меня день отпущу вас, не угостив даже чаем. Прошу, Геннадий Харитонович, и вас, уважаемые строители, к столу.

Он подал знак буфетчице и быстро убрал всю документацию со стола на стеллажи, а на освободившееся место водрузил большой медный самовар из тех, какие теперь уже трудно найти.

Через мгновение стол был искусно сервирован, и на правах хозяина директор цирка предложил гостям поудобнее устраиваться, по ходу дела решив поделиться с ними своей тайной:

— Открою секрет, к чаю для дорогих гостей я давно берегу бутылку водки, настоянной на корнях женьшеня.

Он показал большую фигурную бутылку литра на полтора, на дне которой и в самом деле покачивался настоящий «корень жизни». Строители, несколько оторопевшие от столь неожиданного приглашения, вопросительно посмотрели на второго секретаря обкома партии: мол, как быть? Хотя в душе, несмотря на поздний час, отказываться от предложения никому не хотелось: женьшень привлекал всех.

Понимая состояние управляющих трестами, Максимов взглянул на часы, потом на хитро улыбающегося в смиренно-просительной позе директора цирка и, зная, что его предложение поможет сблизить всех присутствующих, сказал добродушно:

— Ну что, мужики? Рабочее время давно закончилось, и негоже обижать человека за истинно русское гостеприимство. Прошу располагаться. — Показывая пример, он первым устроился напротив Панкратова, а следом и остальные.

Застолье прошло, как и в лучшие годы, когда цирк действовал: на должном уровне и душевно. Выпив по рюмочке-другой, люди раскрепостились и с удовольствием предавались воспоминаниям, а вскоре, чувствуя себя единомышленниками и уже доверяя друг другу, выпили на посошок и разъехались с надеждой, что все затеваемое ими должно получиться — раз за дело так бодро взялся второй секретарь обкома партии. И больше других верил в это директор цирка Иван Панкратов.

После бюро Славянов вернулся на работу поздно и выглядел усталым и разбитым: он продолжал еще переживать свое поражение, хотя понимал, что, оставшись верным своим убеждениям, рассчитывать на другой исход голосования у него не было шансов: большинство в бюро — люди Богородова.

Почувствовав, что поднялось давление, он прошел в комнату отдыха, стараясь успокоиться, посидел немного, но легче не стало, и ему пришлось выпить таблетку адельфана.

Когда стало получше, председатель прошел в свой рабочий кабинет, нехотя опустился в кресло, по прямой связи попросил секретаршу принести ему стакан чая с лимоном и вызвать машину. Зинаида была готова к этому и выполнила его просьбу без задержки…

После чая, не изменяя своей привычке, Славянов ознакомился с оперативными сводками по надоям молока, рассмотрел и подписал почту, сдвинул папки на край стола, чтобы их могли взять помощники, и пригласил всех, кто дожидался его возвращения с бюро.

Когда Леснов, Липатов и Филиппов появились в его кабинете, председатель поднялся с кресла и прошелся вдоль стены, пока еще ни слова не сказав об итогах голосования, хотя все уже поняли, что они не такие, как бы ему хотелось.

— Что, Иван Васильевич, Богородов не захотел идти против министра? — нарушил гнетущую тишину и, как всегда, первым высказал свое отношение к произошедшему Липатов.

— А зачем ему лишние хлопоты? — поддержал его Леснов. — Хотя, конечно, министр круто обошелся с Секачевым, словно человек для себя строил.

— Я же вам говорил, — включился наконец в разговор Славянов, — что московские товарищи, кстати, очень солидные люди, говорят, будто Марчук шизофреник. Вот он и размахался кулаками. Спрашивается: зачем? Здание-то построено!

— Вот именно! Можно и строгим обойтись! — сверкнув глазами, сердито заметил Липатов.

— А кому это нужно? — рассуждал Славянов. — Богородов понимает, что другого решения, кроме исключения Секачева из партии, в ЦК от него не ждут. А по тому, какие «накаты» велись на область в газетах, можно сделать вывод, что кое-кто в аппарате ЦК с нетерпением ожидает, когда Богородов проявит местный патриотизм, защищая Секачева, чтобы прижать его как следует. Поэтому Богородов грудью вставать на защиту генерала и не думал. Кроме меня и Птицына, который тоже проголосовал против исключения, среди членов бюро, безусловно, были и такие, кто в душе готов был проголосовать за наше предложение, но на глазах у «первого» сделать это не осмелился. Так и остались мы с Птицыным вдвоем, но я нисколько не сомневаюсь, что правда на нашей стороне, и она, пусть и не скоро, обязательно восторжествует.

В наступившей тишине Владимир подумал, что Бедов в своих предположениях оказался прав: теперь и в самом деле могут развернуться события неординарные, а главное, нежелательные, и от сознания этого глубоко вздохнул: они коснутся всех присутствующих.

И все это тоже понимали.

Неожиданно дверь кабинета приоткрылась, и секретарша сообщила Славянову, что машина у подъезда.

— Спасибо, я сейчас, — ответил Славянов, направляясь в маленькую комнату, где стояла вешалка.

По коридору и до машины прошли снова молча, думая каждый о своем, и лишь прощаясь и пожимая председателю руку, с особым чувством произнесли кто «До свидания!», а кто «До завтра».

Не сговариваясь, вернулись в кабинет к Леснову, но продолжения разговора не получилось: понимали, что главные события впереди, а переливать из пустого в порожнее не имело смысла, и хозяин кабинета без промедления вызвал дежурную машину, которая и развезла всех по домам.

Позиция Славянова, после того как решение бюро об исключении Секачева из партии получило огласку, среди сотрудников обоих аппаратов — обкома партии и облисполкома — расценивалась неоднозначно. «Смелый человек этот Славянов», — восхищались одни; «Вопрос только в том, к чему приведет такая смелость», — сомневались другие; «Сам должен быть рядом с Секачевым», — заявляли сердито третьи.

Председатель облисполкома, будучи глубоко убежденным в несправедливости членов бюро по отношению к бывшему начальнику УВД, в то же время отлично понимал, что, отстаивая бесперспективный вариант решения персонального вопроса, он своим упорством самым активным образом влияет на свою политическую карьеру, и четко представлял себе, каким печальным для него может быть финал этой битвы: проводят тихо и мирно на пенсию. И даже не предложат и не помогут найти подходящую работу. Живи как знаешь, устраивайся как можешь. Невзирая на это, отступать от своих принципов Славянов не собирался, что давалось ему тоже нелегко. Глубоко переживая случившееся и неотвратимо приближающееся нерадостное будущее свое, он выглядел измученным и уставшим, раздражался по любому незначительному поводу.

Тяжелая мысль беспокоила Славянова: неужели он и на пленуме окажется чуть ли не в одиночестве? Пусть и так, но он верил, что наступит такое время, когда Секачева не просто восстановят в партии, но и вернут ему генеральский мундир. Однако и самому председателю облисполкома в ближайшее время быть на пленуме обкома «белой вороной» явно не хотелось. Он решил доказать, что у него и Птицына в области есть единомышленники.

Поразмыслив, кого из своих друзей и хороших знакомых, членов пленума обкома партии, можно привлечь на свою сторону, он составил список, поставив в нем на первое место начальника областного управления сельского хозяйства Гунина, которого когда-то с боем отстоял на эту должность и в преданности которого не сомневался.

Вторым он вписал своего заместителя Сазанова, не так давно закончившего Академию общественных наук при ЦК КПСС и долгое время находившегося в резерве обкома партии по одной только причине, что при распределении на вакантные должности выяснилось, что Сазанов не отказался от сына, которого ему родила не жена, а другая женщина. Именно эта черта характера — нести ответственность за допущенные ошибки — и понравилась в нем больше всего Славянову, и он согласился взять человека в свою команду.

И остальные, больше десятка человек, были надежными и потому оставлены председателем в тайном списке. Просмотрев его еще раз, Славянов понял: число сторонников может удвоиться или утроиться, если поименованные в нем люди поработают со своими друзьями и знакомыми, и решил немедленно переговорить с каждым, чтобы быть уверенным в их поддержке.

Не прибегая к помощи секретарши, председатель первым набрал номер директора птицефабрики Рыбакова, которого тоже зачислил в ряд своих единомышленников. Поздоровавшись, сказал ему всего одну фразу: «В предстоящую субботу. В семнадцать. Не как обычно, а восемь человек». Затем по пульту прямой связи пригласил к себе Гунина, объяснил ему причину вызова, посмотрел в список и, назвав фамилии троих из него, сказал:

— На «газике» возьмешь их с собой и подъедешь в сауну к Рыбакову. Со мной поедут двое. Там обсудим, что и как.

— Вас понял, Иван Васильевич! — ответил Гунин по-военному четко.

Выждав, пока за ним закрылась дверь, Славянов снова взялся за телефон и опять, не утруждая поручениями секретаршу, переговорил с остальными из составленного им списка, предложив встретиться в неформальной обстановке: одним — в предстоящую субботу у Рыбакова; другим, вместе с Сазановым, — в бане Лесного городка в день, о котором будет сообщено дополнительно. Никто не отказался и даже не поинтересовался, чем вызвана такая срочная необходимость: каждый посчитал данное предложение за честь, которой удостоил его председатель облисполкома.

А тем временем жизнь продолжалась, будто и не было грозного затишья в ожидании пленума обкома партии, на котором предстояло утвердить решение бюро об исключении Секачева из партии, будто в отношениях двух руководителей высшего уровня власти ничего серьезного не произошло. Авторитет, который имел Славянов, большинство считало незыблемым. И лишь некоторые — и в первую очередь Бедов, который еще в беседе с Филипповым высказал свою точку зрения по этому поводу, — с тревогой думали о том, что неординарная позиция председателя на бюро повлечет за собой и неординарные последствия. Однако вслух таких рассуждений в аппарате облисполкома не велось, а интерес общественности и населения города и области в этот период как-то непроизвольно переключился на другое важное событие: начались работы по реконструкции городского цирка, закрытого несколько лет назад в связи с его аварийным состоянием. И в центре внимания всех как-то сразу оказался второй секретарь обкома партии Максимов.

Он сдержал данное уставшему бегать по коридорам власти Панкратову слово и сразу же после осмотра цирка, понимая, что все и так затянулось на многие годы, встретился с рядом руководителей подрядных и субподрядных организаций, наметил план необходимых действий и, считая, что все у него должно получиться в лучшем виде, в боевом настроении отправился к первому секретарю обкома партии для согласования.

В свойственной ему манере — ни в чем не торопиться, он со знанием дела доложил Богородову, что в одном из самых значимых для жителей города и области учреждений культуры — цирке сложилась тревожная обстановка, которая требует самого серьезного внимания со стороны обкома партии.

При одном упоминании о цирке первый секретарь обкома насторожился в ожидании того, что́ второй секретарь будет предлагать в качестве программы будущих действий. Неужели предложит создать штаб и начальником его назначить, вернее, утвердить Славянова?

А Максимов уверенно продолжал:

— Если такое внимание будет оказано, то строительный трест Першинина и организации Минмонтажспецстроя Коваленко готовы стать подрядчиками. Есть и субподрядные организации, которые не против присоединиться к желающим поработать на цирке, чтобы возродить его. Я готов взяться за это, если с вашей стороны будет дано на это согласие.

Второй секретарь обкома умышленно ни слова не сказал о создании штаба, как это было при реконструкции двух театров. Он от Панкратова знал о том, что Славянов однажды попытался завести разговор об этом, но «первый» резко оборвал его и даже не стал слушать.

На этот раз Богородову по душе пришлась не только последняя фраза, но и то, что Максимов словом не обмолвился ни о каком штабе, и он сразу решил про себя: «В самом деле, пусть обком партии будет штабом, а второй секретарь, кроме промышленности, займется еще и реконструкцией цирка. Если же возникнет потребность, как при ремонте театров, создать штаб или — такое тоже не исключается — какой-то другой орган управления, то начальником его на бюро мы утвердим, безусловно, Максимова. И тогда, как и теперь, очень хорошо, что без участия Славянова, приложим максимум усилий, чтобы достойно завершить реконструкцию цирка. Все это пойдет в актив не председателя облисполкома, а обкома партии. А пока и в самом деле пускай Максимов с его молодым задором покажет себя».

Вслух же сказал:

— Я не возражаю. И в то же время не снимаю с вас ответственности за работу промышленности. Это — фундамент благополучия области. А цирком займитесь и постарайтесь реализовать намеченные планы. Кстати, на ваше усмотрение, предлагаю почаще привлекать в помощь себе Дружнова. Неплохо и ему поучаствовать в этом деле, а то у него одни зайцы в голове, — привычно пошутил Богородов.

Получив «добро» «первого», Максимов, не дожидаясь корректировки подустаревшей проектно-сметной документации, начал действовать: как и планировал, сразу пригласил на совещание к себе в кабинет Першинина, Коваленко, руководителей других субподрядных организаций, принимавших участие в реконструкции театров. С присущей ему прямотой объяснил им, чего хочет от них обком партии.

— Вы знаете, почему на совещание пригласили именно вас, — начал Максимов. — Мы хотим использовать опыт, приобретенный вашими коллективами при реконструкции театров. Должен сказать, что объем работ, который предстоит выполнить при ремонте цирка, в несколько раз больше, чем это было в обоих театрах вместе взятых. Реконструкцию объекта обком партии берет под свой контроль и будет оказывать вам всемерную помощь и поддержку в любом вопросе. Мы должны возродить цирк и его былую славу. Давайте же общими усилиями вернем людям радость, которую они получали в нем. Через неделю оперативку проведем непосредственно в цирке. У меня все! Какие будут вопросы? — Максимов окинул вопросительным взглядом присутствующих.

— Геннадий Харитонович, генподрядчик собирал нас и уговорил взяться за цирк, заручившись вашей поддержкой, — начал начальник второго строительно-монтажного управления Дьяков. — На цирке полно черновых работ. И было бы неплохо помочь нам людьми.

— А у вас их разве нет? — перебил Дьякова Максимов.

— Есть, конечно, но все они уже задействованы на других объектах. Планы-то сверстаны до конца года. А почему бы не использовать ту же схему, что была при реконструкции театров?

Максимов, принимая Панкратова, интересовался у того, как была организована работа в театрах, и предполагая, что его обязательно попросят о выделении дополнительной рабочей силы от районов, заранее поручил заворготделом обкома партии поработать над этим вопросом с районами. Поэтому с ответом он не задержался.

— Вопрос понятен и уместен, — начал он. — Довожу до вашего сведения, что каждый район в определенный графиком день будет выделять на реконструкцию цирка пока по пятьдесят человек. Если потребуется, увеличим это число.

Когда и на другие вопросы были получены исчерпывающие ответы, Максимов встал и, не вдаваясь в излишние рассуждения, подвел итог совещания:

— Вижу, желающих что-либо выяснить больше нет. Благодарю вас за понимание и деловой подход. До встречи на оперативке в цирке.

В приемной Славянова, ожидая его возвращения с пленума обкома партии, собралось ближайшее окружение, которому он полностью доверял. В центре внимания на этот раз оказался Липатов, принесший газету с извещением о смерти известного академика Яропольцева.

— Этот академик, — пояснял Липатов, — входил в состав делегации, с которой наш шеф ездил в Бразилию. Молодой еще. Ему чуть за пятьдесят перевалило. И опять — скоропостижно.

— Прямо рок какой-то! — удивился Леснов. — Сколько, говоришь, членов делегации погибло?

— Уже трое, — констатировал Липатов и тут же продолжил делиться своими соображениями: — Мне кажется, тут не рок, а другое: все погибшие отказались от прививок, которые надо было сделать в Москве перед отъездом в Бразилию.

— Может, они действительно очень болезненные и люди не хотели лишний раз подвергать себя ненужным испытаниям? — неуверенно высказала свою точку зрения секретарша Славянова Валерия.

— Что прививки болезненны — это факт: шеф сам жаловался на это, — поддержал ее предположение Филиппов.

— Да, было такое, — согласился Липатов. — Думай, предполагай что угодно, а трое уже погибли. Руководитель делегации первый секретарь ЦК КП Белоруссии — в автомобильной катастрофе, и прививка тут вроде бы ни при чем. Но двое последних, кстати, оба в расцвете сил, скончались именно скоропостижно: ни с того ни с сего. Надо, пожалуй, показать газету шефу. Кстати, из всей делегации прививки сделали всего двое, в том числе наш шеф.

— По-моему, сегодня это будет неуместно, — высказал Филиппов свои сомнения относительно намерения коллеги, любившего первым сообщать председателю разные новости. А сегодня, предполагал Владимир, председателю после пленума будет явно не до этого.

Не выдержав долгого ожидания звонка от дежурного милиционера, Леснов поднялся из кресла, прошелся по приемной и попросил Валерию приготовить всем по стакану чая. И секретарша с удовольствием отправилась выполнять его просьбу.

…Славянов уверенно миновал первый марш ведущей на второй этаж лестницы, где его уже поджидали верные ему люди.

— Ну что, Иван Васильевич, никаких изменений? — как всегда первым, задал вопрос Липатов, сбоку заглядывая в лицо шефа.

— Почему же? — Славянов слегка даже приостановился. — Изменения есть. Голосовали и против исключения. Я не в одиночестве. До сих пор не пойму позицию «первого». Ведь здание-то построили при полном его одобрении. Если уж на то пошло — мы оба должны нести ответственность за то, что у работников областного управления появилось достойное помещение. Никаких особых возражений с его стороны не было, а если и имелись, то незначительные, на которых он практически и не настаивал. Но в критическую минуту, несмотря на это, не захотел обратиться в ЦК, чтобы отстоять человека.

Слушая рассуждения Славянова, встречающие прошли за ним в его кабинет, привычно расположились вокруг столика, приставленного к большому председательскому столу, за которым обычно получали от шефа задания. А сам он, раздевшись, продолжил делиться важными для его команды новостями:

— Нисколько не сомневаюсь, скажу больше: полностью уверен, что пройдет какое-то время, может, совсем немного, уберут с поста этого министра, и Секачеву вернут все: воинское звание, форму и положенные ему по уставу льготы. А потом и в партии восстановят. Вот ведь что обидно: сейчас человеку биографию исковеркали, сломали, а потом будут реабилитировать с извинениями, которые мало чего стоят. Ладно, я что-то устал сегодня. Идите-ка по домам. Я свою машину не отпустил, сейчас просмотрю некоторые документы, оперативные сводки и выйду.

По традиции проводив председателя до машины, разъехались по домам и остальные.

Утро следующего дня началось как всегда: помощники председателя облисполкома пришли без десяти восемь, затем получили от Славянова задания и разошлись по своим кабинетам.

Филиппов продолжал готовить статью за подписью председателя «О ходе зимовки в хозяйствах области», которую попросил Ситнов по заказу своей редакции.

Переработав первый вариант ее с учетом замечаний председателя, Владимир сдал ее в машбюро и, прихватив поступившие оперативные сводки, отправился в приемную.

В коридоре он столкнулся с начальником областного управления сельского хозяйства Гуниным, внешний вид которого — взъерошенные волосы, раскрасневшееся лицо — вызвал у Владимира сочувствие. И, не удержавшись, он поинтересовался:

— Тебе от шефа, что ли, попало?

— Если бы от него — не страшно. Тут совсем другое.

— А именно?

— Меня в обком партии вызывали, — отчего-то полушепотом сообщил Гунин. — И не только меня, но и всех, кто голосовал против исключения Секачева. Дали прикурить. Чем все это закончится, говорить пока рано. Хотя, если честно, хорошего ждать не приходится. Неприятно все это. Я сказал об этом Ивану Васильевичу. Ладно, Владимир, я побегу. У меня совещание. И вообще дел уйма, а тут — выяснение позиций: с кем ты или за кого?

Филиппов прошел в приемную, поинтересовался у секретарши: кто у шефа был до Гунина и кто сейчас? Выяснив, что в кабинете у председателя находится Сазанов, Владимир все понял: Богородов начал действовать, Бедов не ошибся в своих прогнозах.

Заглянув в кабинет к Липатову, Владимир узнал от него про других коммунистов, поддержавших Славянова.

— Да, события начинают принимать нежелательный для нас оборот, — сказал расстроенно Липатов. — Жаль, если за то, что они поддержали нашего шефа, им не поздоровится. Может, и не сразу, но что-то против них предпримут.

— В этом можно не сомневаться, — согласился Филиппов. — Богородов поддержку шефа им не простит. Лишь бы с председателем все осталось по-прежнему. В таком случае он как-нибудь смягчит удар.

— Вот именно! — живо согласился Липатов. — Своих друзей он в беде не оставит: характер не такой.

…В конце рабочего дня Владимир положил на стол председателя, который в это время был в обкоме партии, второй экземпляр статьи, а секретарша вернула Филиппову несколько статистических сборников и специально подготовленных для шефа справок, которыми пользовался только он. Каждая была с подписью на углу: «Филиппову В.».

«Интересно, что это он новые справки возвращает?» — удивился Владимир.

Однако и на другой день и все последующие дни недели председатель отправлял Филиппову аналогичные информационные материалы, подготовленные специалистами или облпланом по разным направлениям хозяйственной деятельности управлений и области в целом.

«Это точно неспроста, — понял тогда Владимир. — Такого сброса первоисточников за годы моей работы со Славяновым еще не бывало. Видимо, Бедов оказался прав: Богородов своего шанса наконец-то расправиться с председателем облисполкома решил не упускать. И, видимо, что-то неприятное уже произошло. Наверное, с шефом был разговор об этом».

…Во второй половине первого дня новой недели Славянов позвонил Филиппову по пульту прямой связи и пригласил его к себе.

Владимир, как и всегда, с ручкой и ежедневником для записи поручений зашел в кабинет председателя и, мельком кинув взгляд на шефа, был поражен его каким-то неестественным спокойствием.

Увидев Владимира, Славянов вяло сделал жест рукой, указав на стул, чтобы помощник садился, а сам продолжал молча рассматривать какой-то документ. Затем, поставив в нем подпись, поднял голову и тихо, но очень спокойно сказал:

— Я подал заявление об уходе на пенсию. Есть ли у тебя какие вопросы ко мне? Я слушаю.

Понимая, что пенсионер Славянов, хорошо знающий единственную просьбу своего помощника, теперь решить ее уже не сможет, Владимир, не раздумывая, также тихо и твердо ответил:

— У меня нет к вам вопросов.

И, подождав совсем немного, Филиппов тяжело поднялся со стула, и с трудом, словно после пробежки на лыжах по двадцатикилометровой трассе, преодолел расстояние до двери кабинета.

В удрученном состоянии он вернулся в свой кабинет и сел, глубоко задумавшись о том, что будет теперь с ним. И сразу вспомнил слова Бедова. Получалось, что Федор Александрович оказался прав. Теперь и самому Бедову тоже придется уйти на пенсию.

«Надо будет зайти к нему», — решил Владимир. Немного успокоившись и выяснив у секретарши зампредседателя, чем занят Федор Александрович, он заглянул к нему в кабинет.

— Что-то у тебя, Филиппов, сегодня кислый вид, если не сказать хуже, — заметил Бедов. — Неприятные новости? Говори: что случилось?

— Думаю, в услышанном мною сейчас, — начал Владимир, — и для вас хорошего будет мало. Но я начну с предыстории. Всю прошлую неделю шеф заваливал меня аналитическими и справочными материалами, которые готовились только для него и которыми пользовался только он, а тут — потоком: «Филиппову В.». Ну, думаю, это неспроста. Значит, события разворачиваются по сценарию, который вы и предполагали. А сегодня он пригласил меня к себе и сверхъестественно спокойно сообщил, что он подал заявление об уходе на пенсию.

— Значит, разговор с ним об уходе на пенсию уже состоялся? — задумался Бедов на миг. — Можно не сомневаться, оформят ее в кратчайший срок.

— Всех, кто голосовал против исключения Секачева, — продолжил сообщать новости Филиппов, — вызывали в обком партии и проводили с ними профилактические беседы.

— Понятно, — горько усмехнулся зампредседателя и подытожил: — Значит, Богородов свалил нашего шефа…

— Интересно, как он сделал это? Наверное, согласовал вопрос с ЦК? Вам что-то известно об этом? — спросил Владимир.

— Кое-что прослышал от надежных людей, — нехотя ответил Бедов. — После бюро Богородов опасался, что его план сведения счетов может рухнуть: вдруг председатель облисполкома, как дисциплинированный коммунист, в соответствии с уставом подчинится большинству на пленуме? Однако этого не случилось. А Славянов нашел себе даже единомышленников, хотя и немногих. Это вконец разозлило Богородова. Чаша весов окончательно склонилась в сторону низвержения «настоящего, а не формального лидера». В кулуарах со мной поделились товарищи из обкомовского аппарата: разговор Богородова с «сибиряком» состоялся.

— Это тот, — переспросил Филиппов, — который приезжал к нам в область и решил посмотреть, что и как продают в магазинах? Зашел в один, обратился к покупателям, а ему одна бабушка и говорит: «Молоко в литровых бутылках покупать не практично. Было бы лучше, если бы продавали в пол-литровых».

— Не знал про это. И что дальше? — удивился Бедов.

— И «сибиряк» дал команду: «Большую тару из торговой сети убрать!» Конечно, команду выполнили: все литровые бутылки свалили на краю оврага, подавили бульдозером и зарыли в недра земли.

— Да, он, — согласился Бедов и пояснил: — А что ты хочешь? «Сибиряк» практически второй человек в партии — тут не обсуждая все выполнишь. И доложишь. Вот и в истории с нашим шефом Богородов вышел на него: де председатель облисполкома идет против линии бюро обкома партии и даже подговорил к этому несколько сообщников. О том, что на бюро против исключения Секачева из партии голосовал и Птицын, он не сказал. Тут у него свои планы.

— Какие же? — не понял Филиппов.

— Сделает предложение ему — занять кресло председателя облисполкома. И опять согласовывать вопрос в ЦК КПСС придется с «сибиряком».

— Но Птицын промышленник.

— Ну и что? Дадут нового первого заместителя председателя по вопросам сельского хозяйства. Нет, Птицын не откажется.

— Вы так уверены?

— Да, потому что ему в ЦК КПСС уже дважды предлагали должность первого секретаря обкома партии: сначала в соседней области, потом в одной из республик Кавказа. Оба раза он отказывался. Если откажется в этот раз — вычеркнут из списка на выдвижение.

— Понятно, а как отреагировал «сибиряк» на просьбу Богородова?

— Он выслушал не просьбу, а донос на нашего шефа и спрашивает: «Сколько председателю лет?» — «Шестьдесят первый!» — бодро и уверенно отвечает Богородов и тут же услышал желаемый ответ: «На пенсию!»

Бедов устало откинулся на спинку кресла, не убирая рук со стола, внимательно посмотрел на собеседника и, подводя итог разговора Богородова со вторым человеком в партии, сказал:

— Вот так, Владимир. Потребовалось чуть больше минуты, чтобы человека с ясным умом, огромным опытом работы и в добром здравии за проявление своего «я» убрали с политической арены, спихнули на обочину — как хочешь, так и продвигайся дальше. Тебе-то, впрочем, волноваться, думаю, не о чем. Я же говорил: писаки нужны всем. А вот мне, очевидно, тоже придется подумать о пенсии. Заявление написать недолго, ждать тоже. Пока, Филиппов, иди и думай, что тебя ожидает впереди.

От заместителя председателя облисполкома Владимир вышел в еще более мрачном настроении. Он прошел в машбюро, взял несколько писем, подготовленных для отправки в правительство, и вернулся к себе в кабинет. Прочитав письма и завизировав вторые экземпляры, сложил их в папку председателя и снова задумался о происшедшем.

Бедов прав: рано списали и выбросили из когорты руководителей области человека, полного деловой активности, выполнявшего, как правило, труднейшие поручения обкома партии, о чем наглядно свидетельствуют действующие крупные комплексы по производству свинины и мяса птицы, два областных театра, реконструированные впервые за годы советской власти, и, конечно, стабильно работающий агропромышленный комплекс, которому шеф отдавал все свои силы. Теперь за все его добрые дела, вручив «трудовичок» и посчитав, что этого вполне достаточно, проводили на пенсию, положили конец карьере крупного, маститого человека.

«Жаль, что все так получилось», — горько думал Филиппов. Ему захотелось с кем-то поговорить о происходящем. Можно было бы заглянуть к «доктору» вместе с Соколовским или Буравковым, но у них сейчас гости из других областей. Владимир вспомнил, что сегодня приехал в город и народный артист Союза Гуважный, который, с утра звонил ему и просил переговорить с председателем Починковского райисполкома, чтобы тот помог труппе решить вопрос на конезаводе. И второе: хорошо, если бы Соколовский принял еще раз самого Гуважного.

Филиппов выполнил обе просьбы народного артиста и подумал, что отказываться от встречи с Гуважным нет никакого смысла. Наоборот, это будет самое то, что сегодня требуется: какая-никакая, а разрядка. Владимир позвонил домой и предупредил Катерину, что хороших новостей нет, а про плохие расскажет вечером, хотя придется задержаться с Гуважным.

— Начинается? — удивленно спросила жена.

— Главное, неизвестно, чем все закончится. Когда услышишь новость — поймешь, — ответил Владимир и положил потяжелевшую трубку. И тут же, не ставя в известность секретаршу председателя, отправился в цирк.

В кабинете Панкратова он узнал, что сегодня в цирке состоится очередная оперативка, которая продлится около часа.

«И что мне делать одному в кабинете? — подумал Филиппов. — Гуважный все еще задерживается, хотя в гости пригласил именно он». И вслух высказал свою мысль:

— У меня к тебе просьба, дядя Ваня. Я бы с удовольствием посидел на вашей оперативке. И думаю, было бы очень неплохо, если бы на ней выступил Гуважный. Слова благодарности его за то, что в городе взялись наконец за цирк, окажут хорошее эмоциональное воздействие на собравшихся.

— Мысль дельная, — одобрил Панкратов. — А что он будет говорить? Ведь к выступлению человек не готов, — сразу засомневался в затее Филиппова директор цирка.

— Скажет, что несколько лет назад его труппа давала в старом цирке последнее представление и, он надеется, она откроет первый сезон в новом здании цирка. Одного этого будет уже вполне достаточно. Сейчас я позвоню Соколовскому и переговорю с народным, о чем ему сказать.

Выслушав разговор Филиппова с Гуважным, Панкратов, с уважением посмотрев на Владимира, признал, что совет его толковый, и поднялся с кресла, пояснив:

— Пойду встречать Максимова. Он обещал подъехать пораньше, чтобы обойти основные участки развернувшихся работ. А ты приходи минут через тридцать.

Ровно в назначенное время Максимов, постучав карандашом по микрофону, объявил, что оперативка начинается. Увиденное особой радости ему не принесло: сделанное за неделю оказалось несколько скромнее, чем он предполагал. Однако дело сдвинулось с места, и второй секретарь обкома успокоил себя тем, что большой путь всегда начинается с маленьких шажков. Поэтому вступительное слово Максимова было кратким:

— Сейчас мы с вами посмотрели, что сделано за очередную неделю, и поняли, какой большой объем работ предстоит выполнить. Надеюсь, что их темпы значительно возрастут. А теперь о том, как соблюдается намеченный график, что тормозит и что намечается для ускорения работ. Попрошу доложить об этом наших генподрядчиков: вначале Першинина, а затем Коваленко.

Заслушав их и ряд других руководителей субподрядных организаций и охарактеризовав предложенный на следующую неделю объем работ как положительный, Максимов предложил Першинину, чтобы он поручил кому-либо из своих помощников вести по стенограмме контроль за выполнением принимаемых на совещании решений. Заставив под конец генподрядчиков и руководителей служб снабжения ответить на вопросы, Максимов деловито подытожил:

— Будем заканчивать, товарищи. Есть ли какие-либо замечания и предложения? Может, кто-то желает выступить?

И тут с задних рядов поднялся и прошел к столу, за которым вел оперативку Максимов, Гуважный.

— Разрешите мне, Геннадий Харитонович, сказать несколько слов.

Предупрежденный Панкратовым о том, что на оперативку подъедет Гуважный, Максимов не растерялся, а охотно удовлетворил эту просьбу:

— Пожалуйста, Владислав Михайлович. Слово предоставляется народному артисту Союза Гуважному.

— Дорогие товарищи! Я очень рад видеть вас в этом здании. Я не сторонний наблюдатель, а человек, который имеет непосредственное отношение к вашему цирку как руководитель труппы, регулярно гастролировавшей в нем. Именно мы выступали на закрытии сезона в старом цирке. К сожалению, это было несколько лет назад. И, как оказалось, после нашего представления цирк закрыли совсем. И вот сегодня я искренне был обрадован, когда узнал от Ивана Мироновича о начале ремонтных работ. И особо был рад тому, что за дело взялся обком партии. Поэтому, думаю, мы вправе надеяться, что начатые работы достойно завершатся. И когда это произойдет, я, как руководитель труппы, обещаю вам, дорогие строители, что мы выступим перед вами с еще лучшей программой, чем была на закрытии сезона, оказавшегося роковым. И вы, собравшиеся здесь, будете первыми нашими зрителями. Чем быстрее вы сдадите цирк, тем быстрее мы встретимся. До встречи в новом цирке!

Гуважный энергично взмахнул рукой, и все собравшиеся ответили на это дружными аплодисментами.

…Домой Филиппов вернулся позднее, чем обычно, но жену, вышедшую открыть ему дверь, удивило не это, а другое: глазки у Владимира совсем не блестели, как это обычно наблюдалось после таких вечерних заседаний мужа.

— Вы что, встретились с Гуважным и не выпили?

— Почему же? Выпили. Дело в другом.

Уже на кухне, за чаем, когда Филиппов рассказал взволнованной его необычным поведением Катерине о том, что произошло, она, страшно расстроившись прежде всего за мужа, а значит, и за благополучие их семьи, не удержавшись, спросила первым делом:

— Значит, не исключено, что тебе придется переходить на другую работу? А куда?

— Все может быть. Не исключается и переход, — отвечал Владимир. — Все зависит от того, кто придет и займет кресло нашего шефа. Раньше были разговоры, что Васильев. Но его из обкома партии отправили возглавлять профсоюзы области. Сейчас поговаривают, что реальный кандидат — Птицын, первый секретарь горкома. Точно, что он или кто-то другой, неизвестно. Но неопределенность продлится совсем недолго. Может, завтра или послезавтра уже все и определится. Славянова в кабинете уже ничто не задерживает. Мы помогли ему переправить домой все подарки, которые он получил в юбилей. Чувствуется, что шеф готовится, вернее, уже готов распрощаться со своим кабинетом. Сегодня выглядел совсем спокойно, хотя понимаю, что творится у него в душе, — сообщал новости Владимир.

— Может, ты поешь чего-нибудь? — заботливо предложила Катерина, должно быть выражая тем самым сочувствие мужу.

— Нет, не хочу. Ты иди. Я в зале лягу, — успокоил жену Владимир и направился в ванную, продолжая думать о том, что ему принесет завтрашний день.

…Как Владимир и предполагал, все главное случилось на следующий день.

Славянов пригласил к себе ближайшую свою «троицу» — Леснова, Липатова и Филиппова. Хотя он и не объяснил причину вызова, все понимали: это последняя его оперативка с ними.

Без ежедневников и листков бумаги они явились в кабинет к человеку, с которым проработали многие годы.

Славянов был один. Он размеренно вышагивал от камина до карты области, висевшей в левом углу, возле окна, в которое был хорошо виден стоявший на постаменте танк «Т‑34», дошедший до Берлина.

Председатель, как и всегда, был одет со вкусом: темно-синий костюм в полоску, белая рубашка с красно-синим галстуком, черные лакированные полуботинки. Но лицо его с застывшим, словно маска, выражением, сжатыми губами, отрешенным взглядом, упругими желваками выдавало большое напряжение.

Не прекращая ходить по кабинету, Славянов бегло взглянул на вошедших и неестественным голосом, лишенным прежней уверенности и силы, сказал:

— Сейчас придет Птицын. Я хочу представить вас.

Иван Васильевич еще хотел что-то сказать, но не успел. Резко зазвонил телефон внутренней связи, и Славянов с некоторым ускорением прошел на свое обычное место, нажал засветившуюся на пульте клавишу и снял трубку.

Выслушав короткое сообщение, поднялся из кресла, пояснив:

— Прошу располагаться за большим столом. Птицын уже идет по коридору.

Нового председателя облисполкома присутствующие знали хорошо. У Птицына была богатая биография. Начав трудовой путь на прославленном заводе «Красное Сормово», он прошел хорошую школу: работал секретарем парткома, первым секретарем райкома, председателем горисполкома и более десяти лет — первым секретарем горкома партии. У бескомпромиссного коммуниста был свой взгляд на все, свое видение обстановки, свои методы и способы решения городских проблем, и, как считали многие, он давно вырос из должности первого секретаря горкома партии. По имеющимся сведениям, характер у него был крутой.

«Теперь, — думал Филиппов, глядя на товарищей по работе, — придется на собственной шкуре познавать характер Птицына, если он согласится, конечно, кого-то оставить работать с собой. А ведь спокойно может взять своих помощников из аппарата горкома партии, которые, работая с ним, прошли его школу и выдержали испытание временем. Сейчас все определится, а может, и не сейчас? Вдруг он предложит пройти испытательный срок? Пока ничего определенного — лишь одни вопросы и волнения, переживать которые предстоит еще неизвестно сколько. Хотя не исключено, что они могут закончиться сегодня же! И все же, как ни трудно привыкать к новому человеку, тем более такого высокого уровня, это — вариант номер один, и он гораздо лучше второго варианта — перехода на другую работу. Сказать только легко — перейти на другое место. Но переходить-то куда?»

Владимир начал мысленно перебирать, где бы он смог работать. В редакции у своего предшественника? Не исключено. И престижно: все-таки областная газета. Почти со всеми в ее коллективе хорошо знаком, контакты налажены: доклады председателя на сессиях областного Совета депутатов трудящихся, статьи Славянова по любым вопросам готовил он, Владимир Филиппов. Можно попробовать также пойти на радио или телевидение — все же член Союза журналистов СССР. Все можно, но, если честно, признавался себе Владимир, переходить на другую работу особого желания у него не было. Он привык к своему кабинету номер сто тридцать восемь. Всех руководителей в области знал, а главное, умел на высоком уровне делать то, что требуется любому председателю: писать вступительные и заключительные слова, доклады и статьи. Именно за это умение и имел почет и уважение.

В ожидании Птицына все сидевшие в кабинете за большим столом молчали: каждый думал о своем, мысленно прокручивая, должно быть, возможные варианты своего трудоустройства в создавшейся ситуации. Изредка безмолвно поглядывая друг на друга, чувствовали, как невольно увлажняются глаза: столько лет вместе и вот… наступил момент, когда все это кончается.

Наконец дверь широко распахнулась и в кабинет уверенной походкой вошел Птицын.

Он был в зимнем пальто, сшитом из хорошего драпа по заказу, в пышной шапке из ондатры, пользующейся большой популярностью и считающейся дефицитом номер один. Всем своим видом Птицын внушал уважение. Был в его облике и русский размах — это чувствовалось по некоторой небрежности в отношении к своей одежде. Об этом знали все, кому приходилось общаться с ним. Птицын особо никогда не заботился о таких мелочах, считая, что главное в человеке — его содержание.

Он уверенно и дружелюбно поздоровался со Славяновым, вышедшим ему навстречу, за руку, остальным слегка кивнул, потом прошел с ним в комнату отдыха председателя, и вскоре оба вернулись к большому столу для заседаний.

Выждав, пока Птицын усаживался во главе стола, Славянов, дипломатично улыбаясь, начал представлять ему людей из своего ближайшего окружения.

— Вот, — начал он, — Владимир Алексеевич Филиппов, член Союза журналистов, окончил университет, высшую партийную школу. Он может написать все: и доклад, и выступление, и статью, и письмо в правительство; может и граждан принять.

Птицын пристально посмотрел на Филиппова, в глазах его читался нескрываемый интерес, он улыбнулся Владимиру и твердо сказал:

— Я знаю. Ну что ж, Владимир Алексеевич, будем работать. Думаю, у нас получится.

В груди у Филиппова от этих слов сразу потеплело, и он с радостью подумал, что, слава богу, остается в своем кабинете — другую работу искать ему не потребуется.

Выслушав характеристики, данные Славяновым Леснову и Липатову, Птицын ничего говорить не стал, лишь, взъерошив свою пышную шевелюру, посмотрел на часы, быстро поднялся и, обращаясь к предшественнику, объяснил, будто извиняясь:

— Мне на бюро горкома. А с аппаратурой, пультом управления буду знакомиться позже. Товарищи мне помогут. Иван Васильевич, наши отношения всегда были уважительными. Если возникнет какая-либо необходимость, потребуется наша помощь — обращайтесь. Звоните, заходите в любое время. Я буду рад.

— Договорились, — коротко ответил Славянов.

Птицын энергично оделся и вышел, наказав Филиппову, Леснову и Липатову заниматься, как и обычно, текущими делами.

С уходом нового председателя облисполкома в кабинете снова повисла гнетущая тишина: никому ничего не хотелось говорить. Да и что говорить? Если бы кто-либо заглянул в этот момент в кабинет, то без труда смог бы заметить слезы на глазах у солидных мужчин. Филиппов опустил ниже голову; тяжело дышал находившийся рядом Леснов; то и дело осторожно покашливал заядлый курильщик Липатов.

Сам Славянов, переживавший самое большое потрясение в своей жизни, играя желваками, молча ходил взад-вперед по кабинету. Наконец, что-то пересилив в себе, он остановился возле пульта, вызвал машину и лишь после этого, обращаясь к своим соратникам, сказал:

— С Птицыным работать можно. Характер у него ершистый, но он энергичнее и умнее Васильева. Если бы пришел Васильев — вам, не сомневаюсь, пришлось бы нелегко. Да и область проиграла бы.

Как всегда, первым с оценкой председателя согласился Липатов:

— Вы правы, Иван Васильевич. Васильев горяч и самоуверен. И мы для него не те люди. Он дал бы нам жару. Это факт!

Высказал свою точку зрения и Леснов:

— Птицын промышленник. Села не знает.

— Это не беда, — успокоил его Славянов. — У него есть заместитель по селу. К тому же он может взять себе специалиста по сельскому хозяйству советником или помощником. Хватка у него есть. Все будет нормально.

В дверь заглянула заплаканная секретарша Зинаида и тихо сообщила, что машина у подъезда.

Все, разом прекратив рассуждения, поднялись и вышли из-за стола, очень напоминая в этот момент близких между собой людей, придавленных общим горем.

Филиппов почувствовал, как невыносимо запершило в горле, Леснов то и дело обтирал платком вспотевшее лицо, Липатов откровенно шмыгал носом и периодически покашливал.

Славянов, уже одевшись, вышел из прихожей и, держа в руке шапку, поблагодарил всех за работу, потом пожал каждому руку и вышел в приемную, где попрощался с обеими секретаршами, сказав мужчинам:

— Провожать не надо!

Больше ни разу в жизни Славянов не переступил порога бывшего своего кабинета; с просьбами же, которые у него возникали не однажды, чаще всего старался обращаться к Владимиру, единственному из всей «троицы» человеку, оставленному Птицыным в своем аппарате.

Искренне, от всей души благодарю своих друзей-спонсоров, которые дали возможность увидеть свет этому роману:

Ходырева Геннадия Максимовича, бывшего губернатора Нижегородской области;

Люлина Владимира Федоровича, бывшего генерального директора ОАО «ВолгаТелеком»;

Титова Юрия Михайловича, президента архитектурно-строительного объединения «Приволжье»;

Титова Бориса Михайловича, директора Института экономического развития

В оформлении обложки книги использован этюд нижегородского художника А. Д. Алямовского

Сердечная признательность и благодарность автора за помощь в реализации моих книг:

Евлашкину Александру Николаевичу, бывшему главе администрации Воротынского района;

Пурихову Константину Васильевичу, главе администрации Богородского района;

Дудкину Анатолию Петровичу, главе администрации Пильнинского района;

Соловьевой Нине Егоровне, бывшему главе администрации Бутурлинского района;

Ополченцеву Владимиру Анатольевичу, главе администрации Володарского района;

Соколову Алексею Степановичу, главе администрации Выксунского района;

Куренкову Виктору Васильевичу, главе администрации Павловского района;

а также другим его хорошим друзьям.