Когда в пути не один

Глава 2

Проснувшись и включив торшер, Владимир первым делом посмотрел на часы, висевшие на противоположной стороне комнаты, — половина пятого. Огляделся: лежит полураздетый на диване в большой комнате, а не в спальне — значит, был в хорошем поддатии; жена с пьяным спать не любит. Филиппов повернулся на правый бок, вставать не хотелось, но он понимал, что надо как можно скорее выходить из тяжелого похмелья: побаливала голова, в груди жгло, во рту пересохло и ужасно хотелось чего-нибудь кислого или холодного. Поддали вчера крепенько, а что было делать, если к нему в гости приехал не кто-нибудь, а родной дядя, брат матери, бывший разведчик, ныне директор начальной школы на его, Филиппова, «малой родине». Не выпить с кавалером орденов и медалей Отечественной Владимир не имел морального права.

«Такова жизнь, — подумал он, подходя к окну и открывая форточку, чтобы проветрить комнату. — Сейчас начнем приводить себя в порядок».

У него была своя, отработанная и проверенная жизнью система приведения организма в рабочее состояние.

Почистив зубы, для начала он выпил бокал холодного кефира с вареньем, потом долгое время стоял под струей душа, затем быстро наполнил ванну довольно горячей водой и лег отпариваться. Пролежав около часа, начал снова принимать контрастный душ: то горячий, то холодный, и сразу почувствовал заметное облегчение.

Обвязав тело повыше трусов полотенцем, неторопливо побрился, смазал лицо кремом, оделся пока по-домашнему — в спортивный костюм и быстренько отправился на кухню; на газовой плите поджарил и съел два яйца с колбасой, потом кусок селедки, выпил два стакана чая и стакан какао с молоком и только после этого вернулся в большую комнату и, расслабленно опустившись на диван, стал вспоминать вчерашний вечер.

…С работы, как всегда, вернулся около половины восьмого. На его звонок дверь открыла жена, улыбаясь, сообщила:

— А у нас гости! Твой дядя. Раздевайся, умывайся и за стол. Я уже все приготовила.

Поздоровавшись с дядей, все еще статным, но совершенно седым и заметно погрузневшим, Владимир быстро переоделся, умылся горячей и холодной водой, промокнув лицо полотенцем, причесался и, посмотрев на себя в зеркало, довольный, прошел в большую комнату, где дядя в ожидании его смотрел телевизор. Филиппов радушно пригласил родственника к столу, уже накрытому для них на кухне.

Войдя в нее и бросив взгляд на уставленный закусками стол — копченая колбаса, сыр, шпроты, селедка, заправленная луком, соленые огурцы, яблоки и любимое блюдо Владимира — яичница с сардельками, дядя не удержался от восклицания:

— А ты живешь, как доктор! С такой закуской можно четверть выпить и не захмелеть.

— Вот и поешь как следует. Все для того и приготовлено, — искренне потчевала жена дядю Владимира. — Может, сразу горячего? У меня гуляш с рисом. Поешьте, а говорить после чая будете.

— Катя, дорогая, спасибо. Чаю я и дома напьюсь. Да со своим медком, — заранее отказываясь чаевничать, пояснил дядя, внимательно следивший за тем, как Владимир разливает водку по рюмкам, и, одобряя его действия, уважительно заметил: — Вот человек знает, что надо. От «Посольской» и пивка, грешен, не откажусь. В народе как говорят: «Сухая ложка горло дерет».

Когда закусили, поели горячего и преспокойно опорожнили семьсот пятьдесят граммов «Посольской», Владимир вынул из холодильника НЗ — бутылку «Столичной», пояснив:

— Это для продолжения разговора.

— Мудро, племянник, мудро! Все-то у тебя предусмотрено! — довольный действиями племянника, похвалил Владимира дядя.

— Как вы хоть там живете? — выждав, когда мужчины выпьют, начала допытываться Катерина. — Все пьете и пьете. Вы-то сами как, дядя Вася?

— А что нам, милая, не жить? У нас почти все свое. Едим и ни на кого не глядим. Некогда глядеть — работать надо. Корову держим, теленка. Кур десятка два. Поросенка. Пчелы есть. Двенадцать ульев. Сад — тридцать соток. Так материально, если не будешь лениться, можно прожить безбедно. Особенно хорошо летом. Дети, внуки приезжают. Сердце радуется, что жизнь не зря прожил, не зря воевал. У нас с женой целый детский сад. И хотя такое не часто случается, но, если все соберемся, выглядит внушительно: четыре дочери, сын, их половины да внуков и внучек шестеро! И ничего. Всем хватает и места и еды, а главное — природа.

— А кто по твоим стопам пошел и учительствует? — допытывалась Катерина.

— К сожалению, семейная традиция рушится: только одна, самая младшая, решила идти по стопам родителей — «сеять разумное, вечное». Она в райцентре литературу и русский преподает. А до сих пор у нас в роду почти все учительствовали. — Дядя с достоинством принялся считать, загибая пальцы: — Моя старшая сестра первой из семьи стала учительницей, за ней три сестры последовали, а уж за ними потянулся и я.

— А по многу учеников в классах? — поинтересовался Владимир.

— К великому сожалению, похвалиться нечем: мало. По пять — десять человек. В первом классе вообще четыре ученика. А все почему? — спросил и сам же начал объяснять родственник: — Причин немало. Во-первых, раньше на село почти никакого внимания не обращали. И тогда крестьяне ринулись в город. Понять их можно: в деревне никогда по-человечески не решались социальные вопросы. Что мы там видели? Один тяжелый, изнурительный труд. Поэтому такая неприглядная жизнь, как говорится, была только на любителя. А таких любителей у нас в селе с каждым годом оставалось все меньше и меньше. Хотя я газеты выписываю и читаю, знаю, что в области вроде бы началась большая работа по улучшению жизни селян. Многие передовые хозяйства дома хорошие строят, новые поселки создают, благоустройством в селах занимаются: газ, воду, канализацию проводят. Улицы асфальтируют. К сожалению, до нас это пока не дошло. Но мы терпеливые и будем надеяться, что когда-нибудь и к нам проложат дорогу с твердым покрытием… Давай, Владимир, поднимем еще по одной. За все хорошее, что нам обещают. Жаль, что хорошего людям всегда приходится дожидаться очень долго.

Выпили, закусили. Владимир со знанием дела принялся рассказывать о том, что для улучшения условий жизни населения в сельской местности в области принята и постепенно реализуется программа социального развития. В селах строятся новые улицы, а в некоторых районах — поселки городского типа с централизованным водоснабжением, канализацией и газификацией; к центральным усадьбам прокладываются асфальтированные дороги. Есть хозяйства, где дороги с твердым покрытием проложены уже до каждой фермы.

— Я не отрицаю, — согласился родственник. — Есть такие островки. Но пока больше в средней полосе и на севере области, где много лесов. У нас же на юге и юго-востоке области лесов значительно меньше. В иных селах и деревнях совсем нет. Зато у нас чернозем! Он тоже гарантирует хорошую отдачу, если ты вложишь в него. А мы не вкладываем, потому и получаем до смешного малые урожаи. И строиться в наших селах — очень непростая проблема. Где взять лесу на дом, на баню, на двор для скотины? Негде! За все — плати втридорога. Поэтому по развитию села надо принимать более масштабные меры в целом по стране. К сожалению, до нас, селян, там, наверху, руки по-прежнему не доходят.

Устав от таких разговоров, Катерина ушла спать, да и Владимиру тоже не хотелось говорить о том, в чем всегда можно увязнуть и не вылезти, и он решил перевести разговор на другую тему.

— А сам-то как, сена запас для скотины? У тебя, говоришь, кроме коровы и телка есть, и четыре овцы, куры.

— Да, все именно так, — подтвердил дядя. — Сена я, слава богу, наготовил. Кроме стожка у дома, целый сеновал во дворе. Очень удобно. Спасибо Сережке — приезжал помогать. Он теперь в другом районе живет. Во второй раз женился… Думаю, перезимуем нормально.

— А в колхозе как?

— Тут и говорить не о чем! — махнув рукой, вздохнул старик. — Сенокос начали хорошо: кое-что успели сделать — в окрестностях немало стогов сена выросло. А потом и пошло: днем и ночью дожди. Все залило. И практически те стожки, что сметали по первости, только и остались. На зиму сена явно не хватит. Опять вся надежда на комбикорма да на солому. А при таком рационе большого молока не жди. Вот такие дела, дорогой мой.

— Сейчас, — воодушевляясь с новым поворотом темы, заговорил Владимир, — в нашей области как раз осваивается новый способ приготовления сена при любых погодных условиях.

— Было бы здорово! А как и чем заготовлять станут? — поинтересовался дядя.

— Для испытания предусмотрено смонтировать специальную установку с большой емкостью и турбореактивным двигателем от самолета. И в эту емкость будут засыпать зеленую массу и за счет вакуума получать сено, — охотно делился секретом Владимир, внимательно наблюдая за реакцией бывалого родственника.

— Дай-то бог нашему волку теляти съесть! Если получится, считай, решение вопроса не только для области, но и для всей страны. Вот это масштабы! Только бы не загубили хорошее дело, — глубокомысленно заметил дядя.

— Эта работа у нас под особым контролем! — заверил его племянник.

Довольный, что идея, разрабатываемая в области по промышленному приготовлению сена, родственнику понравилась, Владимир не стал углубляться в историю вопроса, а предложил выпить еще по рюмочке и, чувствуя, что оба порядком отяжелели и потому самое время начинать закругляться, спросил, по каким делам дядя прибыл в город.

— Может, у тебя проблемы есть неразрешимые? — поинтересовался Владимир, уверенный, что родственник, конечно же, приехал отнюдь не для того, чтобы посмотреть, как живет племянник, и выпить с ним.

— Ты прав, Владимир, проблемы есть. И пока неразрешимые, — согласился дядя. — Я вот хочу с тобой посоветоваться, раз ты наверху, у власти. Дело в том, что мы хотим отделиться, выйти всем селом из колхоза «Дружба». Одно название «Дружба», а ее и в помине нет. Нашему селу никакого внимания, председатель совсем на него рукой махнул. По селу ни пройти ни проехать. А почему? Потому, что дороги нет. И не предвидится. В районе нас не замечают. Школу давно пора подремонтировать — только обещают. Кино не показывают. Смирились люди — телевизоры смотрят. Радио не говорит. А на центральной усадьбе, где председатель живет, другой коленкор: дорога с твердым покрытием, в клубе кино крутят. В магазине товаров не выкупишь. Я к чему все говорю? Ты, Владимир, запиши меня к председателю облисполкома на прием. — И старик пытливо посмотрел на племянника, не без оснований полагая, что по родству он ему в этом не откажет.

— К сожалению, дядя Вася, пока не могу.

— Это почему же? — от возмущения дядя даже повысил голос. — Я не только директор школы, но и участник Великой Отечественной! Воевал. Не забыл, наверное, сам знаешь, разведчиком был. «Языков» за линией фронта брал. Награды не за так имею! Ранения тоже…

— Да не в этом дело. Прием сегодня был. И сегодня же вечерним поездом председатель уехал в Москву. — Родственник моментально сник, и Владимир постарался его успокоить: — Мое предложение такое: завтра я позвоню сначала вашему председателю райисполкома, затем Лурину в областное управление связи. И скажу ему, чтоб устроили в вашем селе радио. Потом попрошу заместителя начальника управления сельского хозяйства, который ведает кадрами, чтобы он принял тебя. Договорились?

— Вот это другое дело! Конечно, договорились! Мы же не чужие, — обрадованно закивал головой дядя и тут же поинтересовался: — А кто вызвал председателя в столицу-то?

— Секретарь ЦК КПСС Давыдов Федор Иванович. Он ведает вопросами сельского хозяйства, а пригласил он двоих: первого секретаря обкома партии Богородова, который докладывать будет, и председателя облисполкома. Не исключено, что Давыдов спросит и Славянова, который в области больше всех занимается селом и хорошо знает положение дел в своем секторе, но тем не менее готовился к этой поездке как никогда. В приемной всю неделю было не пройти: кого только не увидишь — ответственные работники управления сельского хозяйства, облплана и другие. А до этого, — делился Владимир государственными новостями, — он вызвал меня к себе. У него есть такая замечательная записная книжка в темно-синих корочках, в которой можно сразу найти все сведения по нашей области. Вот председатель мне и говорит: «Там есть знаки вопроса и цифры, вписанные карандашом. Догадываешься, что это значит?» — «Цифры не окончательные, требуют уточнения», — отвечаю ему. «Вот и поработай, чтобы все было как положено. Скажи начальнику облстата, чтобы не тянули. Пусть в кратчайший срок все исправят! Займись первоочередно!»

— А что это за книжка такая? — спросил дядя Владимира.

— О, это уникальная записная книжка, и при этом убирается в карман костюма. В ней есть технико-экономические показатели области по всем отраслям народного хозяйства начиная с 1966 года, — пояснил Филиппов и добавил с гордостью: — Больше в области ни у кого такой нет. У председателя и без того память неплохая, а с этой книжкой он может ответить практически на любой вопрос. Сколько в области районов, поселков, предприятий, колхозов и совхозов, какие где урожаи, семена, производительность труда и многое другое. Не книжка, а малая энциклопедия области: все самое главное есть!

— Да, с такой книжицей он будет на коне, — одобрил дядя и, взглянув на часы, начал собираться восвояси.

— Ты чего заторопился? Может, у нас заночуешь? — остановил его Владимир, уверенно наполняя рюмки.

— Нет, дорогой мой, спасибо за приглашение. Пойду к дочери. Здесь у меня две проживают. Сегодня у старшей, которая на Мещере, ночевать буду. Обещал. А время уже позднее. Наверно, волнуется. А на посошок — это можно. — Дядя выпил, закусил ломтиком копченой колбасы и, поднимаясь из-за стола, уточнил: — Значит, завтра к тебе приду на работу. Заодно в больницу позвоню. Договорюсь, когда с вещами приходить надо будет. Подлечиться собираюсь. Раны беспокоить начали. Особенно по ночам. Печень пошаливает.

— Приходи, буду ждать. Я тебе и с больницей помогу решить вопрос. В случае чего позвоню главному врачу. Но ты не торопись: выспись как следует и часам эдак к одиннадцати подъезжай. — Владимир вышел проводить дядю.

Уже на самой остановке, когда появился автобус нужного маршрута, дядя Вася вдруг засуетился и начал торопливо шарить по карманам, хотя точно знал, в каком из них лежит его письмо — директора школы и участника Отечественной войны — председателю облисполкома с просьбой установить домашний телефон. Он не хотел, стеснялся говорить о личной просьбе племяннику, пока сидели у него и выпивали. Думал, уверен был, что передаст письмо самому председателю, если Володька устроит с ним встречу. А теперь, как ни крутись, приходилось признаваться племяннику в своей личной просьбе.

— Погоди, Володь! У меня тут письмо одно есть. Сейчас передам тебе. Совсем забыл! — Он еще немного покопался в карманах и вынул наконец слегка помятый конверт, робко протянул его племяннику: — Дома прочитаешь. Может, придумаешь, как мне помочь. Телефон прошу себе в дом. Дети по всей области разлетелись. А с телефоном позвоню, узнаю, как живут. Да и они пусть не забывают отца.

Владимир сразу оценил обстановку: начальник областного управления связи Лурин, с которым у них были дружеские отношения, должен быть на месте. Значит, вопрос решится. И, не сомневаясь в этом, заверил дядю, что все будет в порядке даже без помощи председателя облисполкома.

Пожав друг другу руки, они обнялись напоследок и расстались, довольные тем, что по-родственному нашли общий язык.

Вернувшись домой и все еще продолжая жалеть, что дядя Вася не остался у них ночевать, Филиппов разогрел чайник, выпил бокал какао с молоком и привычно принялся убирать со стола посуду. Складывая оставшуюся закуску в холодильник и расставляя по местам вымытые тарелки и рюмки, размышлял о том, как лучше помочь родственнику. А для этого вовсе не обязательно было проталкивать его на прием к председателю. Да Славянов, не исключено, может его и не принять. Поручит своему заместителю по сельскому хозяйству или Филиппова же и попросит переговорить от его имени со всеми, кто должен решать вопросы директора сельской школы. Можно не сомневаться: шеф, скорее всего, так бы и сделал. Сказал бы: «Прием только был, не могу же я каждую неделю принимать посетителей». Филиппову не нравилась эта черта характера председателя, тяготившегося встречами с гражданами. Вот и этот последний прием — убедительное тому подтверждение. Филиппова замучили как рядовые, так и руководители, у которых тоже, кроме хозяйственных, были и свои, личные, проблемы, требующие решения. С надеждой в глазах они делились с Владимиром своими сокровенными просьбами, рассчитывая на понимание. И тогда на свой страх и риск он составил список из десяти человек. Четверо — председатели колхозов и совхозов. Их вопросы: о строительстве мастерской, котельной в поселке, о пуске комплекса крупного рогатого скота на тысячу голов, о выделении фондов на кирпич. Остальные по личным вопросам. Владимир был доволен, что все они получили положительные ответы на свои просьбы. Надо было видеть, как радовался заместитель начальника управления сельского строительства Павел Валерьевич Шукарин, который обратился с просьбой о выделении его увеличившейся семье квартиры. Он действовал точно по намеченному плану — хорошо подготовился, знал и четко охарактеризовал сложившуюся обстановку в своей отрасли. И дал слово, что порученное ему строительство комбикормового завода в южном районе области будет выполнено в срок, обстоятельно пояснил, как и за счет чего он этого добьется. Шукарин Славянову понравился, и председатель написал на его письме жирную резолюцию: «Леснову А. А. Прошу найти положительное решение». Можно было не сомневаться, семья Шукарина, состоящая из пяти человек, квартиру получит.

Самое интересное началось после того, как был принят десятый посетитель — старший тренер хоккейной команды «Спринт», человек известный, заслуженный мастер спорта.

Как и все предыдущие, поблагодарив Филиппова за то, что он помог ему попасть на прием, тренер едва успел выйти в коридор, как дверь председательского кабинета с шумом распахнулась и раскрасневшийся, в белой рубашке, с галстуком, сбившимся в сторону, в приемную вышел сам Славянов. Обращаясь к секретарше и бросая колючие взгляды на Филиппова, председатель заговорил голосом обиженного человека:

— Он сегодня, — Славянов ткнул пальцем в сторону Филиппова, — окончательно меня вымотал! Сам не хочет с людьми заниматься, а мне целый список подсунул. Кто у кого помощником работает? Я у него или он у меня? — председатель смотрел на Зинаиду и, как показалось Владимиру, ехидненько улыбался.

Чувствовалось, что Славянов хотел еще что-то сказать, может быть, даже откровенно грубое, но этой паузой воспользовался Филиппов, умышленно опередил шефа:

— Иван Васильевич! Не от хорошей жизни известные люди пришли к вам с трудными вопросами. Они знают, что только вы можете им помочь. А вы и в самом деле решили все вопросы быстро и положительно. В этом главное: люди с гордостью расскажут про такое событие всем родным и знакомым. А как обрадовался Гурдеев, мастер-строитель! Я докладывал вам, сейчас он работает на реконструкции театра, работает лучше всех. Не глядя на письмо, он наизусть прочитал мне вашу резолюцию: «Начальнику главка Апрелевскому В. А. Прошу помочь из резерва главка». И можете не сомневаться, за решение вопроса с жильем он будет благодарен вам всю свою жизнь и работать станет еще лучше!

— Да, Иван Васильевич, Владимир Алексеевич прав. Люди выходили от вас очень довольные, — поддержала Филиппова, особо выделяя последние слова, Зинаида.

Не ожидавший этого Славянов не стал вдаваться в дальнейшие рассуждения. Но то, что он услышал от помощника и секретарши, определенно ему понравилось, и потому, бросив в ответ лишь одно слово: «Чаю!» — он, не задерживаясь больше в приемной, удалился в свой кабинет.

Вспоминая об этом, Владимир даже вспотел. Он снова открыл форточку и принялся думать, как бы ему получше протолкнуть своего дядю к председателю, не любившему принимать людей по личной просьбе кого-то из своего окружения. Он решил, что на прием на общих основаниях запишет участника Великой Отечественной войны директора школы из села Кряквы В. В. Ильинова по вопросу социального развития и организации колхоза. «Вот так-то, уважаемый Иван Васильевич. Участник войны, а не дядя». А вообще-то можно попробовать порешать проблему и без помощи председателя.

Владимир любил своего дядю как бойца, который, вернувшись с фронта, и в мирной обстановке продолжал биться за благополучие сельчан. А как гордился Владимир, тогда ученик начальной школы, когда разведчик Василий Ильинов, высокий и сильный, в шрамах от ранений, с медалями и орденами вернулся в родное село! Вовка летал от радости, что у него такой боевой дядя. Значит, не зря вместе с бабушкой после гибели Вовкиного отца, сраженного пулей фашистского снайпера прямо в сердце, они продолжали усердно молить бога, чтобы он помог живым вернуться с фронта рабу божьему Василию, его дяде. И когда это произошло, Вовка обожал его, глядел на него восхищенными глазами, разинув рот слушал рассказы про войну. А после того как дядя подарил ему командирскую сумку — Вовка от счастья вообще был на седьмом небе! Перекинув сумку, которая еще хранила запах пороха и войны, через плечо, он неторопливо и важно вышагивал по селу в школу, отправляясь из дома значительно раньше, чем требовалось. Ему очень хотелось, чтобы по дороге его все спрашивали: откуда у него такая сумка? И когда это случалось, с гордостью отвечал: «Дядя Вася с фронта привез. Он в разведке служил. Однажды в ночной схватке фрицы пырнули его ножом, но „языка“ он на спине все-таки притащил прямо в штаб. За это ему дали орден».

В первое время после получения подарка Вовка, даже вернувшись из школы, не спешил расставаться с сумкой, обедать и то садился с ней, изредка поправляя поудобнее ремень на плече. И лишь когда добрая, все понимающая бабушка, улыбаясь, заверила его, что никто у него сумку не отберет, Вовка успокоился и за обеденный стол стал садиться уже без нее. Но вскоре опасения его за сумку возросли с новой силой. Дядю назначили директором школы. И Вовка очень боялся, что теперь он передумает и отберет у него сумку для своих директорских надобностей. Он даже подумывал про себя, что лучше и безопаснее было бы, если бы дядя по-прежнему оставался простым учителем. Однако все его страхи оказались напрасными: забот у директора школы было так много, что ему, очевидно, даже в голову не приходила такая мысль, как вернуть себе сумку. Дядя Вася с душой занимался своим делом, любил учеников. И эта любовь его к ним, полуголодным, плохо одетым, особенно проявилась в одном, может быть, не совсем законном, но зато очень честном поступке, о котором потом долго судачило все село.

Приближался первый послевоенный Новый год. И директор школы Василий Ильинов задумал устроить для учеников настоящий праздник, о котором все они давно уже забыли. Привезли в школу хорошую елку, установили в большом коридоре, как могли, украсили ее, подготовили праздничный концерт. Участвовал в нем и Вовка: ему доверили читать что-то про Петрушку, и до сих пор в его памяти сохранилось несколько полюбившихся ему тогда стихов:

Вскоре культурная программа была готова, репетировали ее много раз. А главный вопрос — какие подарки Дед Мороз будет вручать детям — оставался все еще нерешенным. Директор школы придумал сделать так: напечь сдобных лепешек и каждому ученику подарить по одной. Ведро патоки он достал. Учителя его поддержали. И тогда он обратился к председателю колхоза: дескать, прошу мешок муки на подарки ребятишкам. Но глава колхоза наотрез отказал в просьбе. Тогда все учителя и ученики старших классов по инициативе одной из учительниц, предложившей поддержать хорошую идею директора, решили принести муки, кто сколько может, из имеющихся в доме скудных запасов. И львиную долю предоставил в общий котел лично Василий Ильинов.

Памятно для всех прошла эта первая послевоенная елка. И когда дети разошлись по домам, учителя выпили бражки, кое-чем закусили, попели любимые в то время песни «Синий платочек», «Катюша», другие. Домой расходились хотя и поздновато, но довольные тем, что смогли доставить радость детям. И тут как на грех недалеко от дома Василию Ильинову попался навстречу изрядно подвыпивший председатель колхоза, окруженный своими помощниками. Ни они, ни учителя не успели толком ничего понять, как лучший разведчик полка, а ныне директор школы Василий Васильевич Ильинов, в миг раскидав окружение председателя, уже держал его самого мертвой хваткой за горло и от гнева и обиды кричал таким голосом, что слышавшие его не на шутку испугались за жизнь председателя.

— Гад! Га-ад! Ты самый настоящий гад! Решил поиздеваться, свою власть показать?! А над кем? Над маленькими детьми! Задушу паразита, как фашиста!

Перепуганные учителя и помощники колхозного вожака с трудом оторвали директора школы от бледного, перепуганного насмерть председателя.

С той поры авторитет Василия Васильевича Ильинова среди сельчан стал еще выше. И когда на отчетном собрании колхозников встал вопрос о новом председателе, люди первой назвали фамилию своего директора школы — Василия Ильинова.

Он поблагодарил сельчан за доверие, но отказался, сказав, что не может бросить школу, не может расстаться с учениками, ближе которых для него сейчас нет ничего на свете, что работу в школе он считает не менее почетной и нужной. Так и остался он на всю жизнь учителем деревенских мальчишек и девчонок.

…Разволновавшись от воспоминаний, Владимир с теплотой в груди подумал: «На таких, как наш дядя Вася, Россия держится. И такому человеку нельзя отказать в любой помощи. Я сделаю все, чтобы эта помощь директору сельской школы была оказана!»

Хотя Славянов находился в Москве, Филиппов, как всегда, без десяти восемь уже сидел в своем кабинете. Он знал, что у председателя могут возникнуть самые разные вопросы, связанные с его вызовом в ЦК, и что он обязательно будет интересоваться сводками о работе сельскохозяйственного сектора, которые не успел просмотреть вечером, когда ушел к первому секретарю обкома партии Богородову, чтобы еще раз согласовать возможные на беседе у секретаря ЦК КПСС Давыдова вопросы и ответы на них.

Набрав номер телефона гостиницы, где постоянно останавливался председатель, Филиппов услышал в ответ на свое приветствие спокойный, уверенный голос Славянова:

— Здравствуй, Владимир. Прокомментируй сводку по молоку. Прибавка есть?

— Есть, Иван Васильевич. С плюсом тридцать районов. Восемь на уровне. Прибавка по области сто граммов. — Называя эту небольшую цифру, Филиппов уже не удивлялся, как раньше: подумаешь, прибавка — стакан молока. Однажды, еще в самом начале его работы помощником, Славянов объяснил ему, что такая прибавка в надоях позволяет обеспечить молоком второй город в области — Дзержинск. А он по численности как Полтава. Вспомнив про это, Владимир улыбнулся и спросил потеплевшим голосом: — Вопросы, поручения будут, Иван Васильевич?

— Назови районы, у которых по надоям минус, — попросил Славянов. Услышав ответ, прокомментировал: — Опять те же, что и вчера. Позвони и от моего имени потребуй, чтобы руководители этих районов дали в облисполком письменные объяснения. Когда приеду, поговорю с ними сам. Возможно, с отстающими проведем совещание. Прямо у меня. Ладно, Владимир, действуй. И не забудь мое вступление и заключение на заседании штаба по реконструкции оперного.

— Все будет в порядке. Не подведу, — заверил Филиппов.

— Ну смотри, чтобы все было железно! — шутливо напутствовал его Славянов.

— Да, Иван Васильевич, железно! До свидания! — ответил Владимир, улыбаясь. Он хорошо знал, от кого пришло слово «железно». Очень часто, когда интересовались у Филиппова его оценкой доклада, выступления, он уверенно отвечал одним словом: «Железно!» Это означало — качественно по содержанию и хорошо по форме. Слово прижилось в окружении председателя, а больше всех оно понравилось ему самому.

Убрав со стола сводки, Филиппов отправился в приемную, чтобы поделиться результатами состоявшегося разговора с председателем, пообщаться со своими единомышленниками и выпить крепко заваренного чаю из родниковой воды. По традиции каждое утро его подавали председателю и, пользуясь случаем, пили сами.

Поздоровались.

— Филиппов улыбается, — начал любивший пошутить заведующий общим отделом Леснов. — Видимо, обошлось без накруток и трудных поручений.

— Я улыбаюсь не поэтому, — пояснил Владимир. — Чай увидел. И с радостью подумал, что мне сейчас это очень кстати. Вчера почти селедину съел за ужином со своим дядькой.

— А сегодня голова болит, — подтрунивал Липатов, коллега Филиппова, невысокого роста, светловолосый, хитроватый.

— Голова болит от другого: надо вступление и заключение на штаб готовить. Уже интересовался: не забыл ли? — ответил Владимир, многозначительно кивнув в сторону кабинета председателя. Он уселся рядом с Лесновым, пододвинул к себе блюдечко, на котором стоял стакан чаю и лежали два кусочка сахара и три сухарика. Неторопливо опустив один кусочек сахара в стакан с чаем, перемешал и с большим удовольствием начал пить вприкуску с сухариками, сразу почувствовав во всем организме облегчение: Филиппов даже радостно вздохнул и потянулся.

Увидев это, Леснов хитровато улыбнулся и, поглаживая свой шарообразный животик, заметил:

— После возлияния всегда так бывает. Сегодня вечером не уходи. Петр Семенович угощает.

— Он что, сам сказать не может? — удивился Владимир и, зная манеру коллеги совать свой нос в любую дырку, обернувшись к шуршавшему бумажками Липатову, многозначительно задержал на нем взгляд. А поскольку тот продолжал отмалчиваться, с нескрываемой усмешкой спросил его: — Ты что, заболел, что ли?

— Да нет! Все нормально, — покраснев, отвечал Липатов. — Просто меня здесь уже не должно быть. Вот я заранее и поручил Антону Алексеевичу это дело. Мне по заданию шефа надо кое-куда съездить, но вышла задержка, — пояснил ситуацию коллега.

— А в честь чего угощать надумал? — допытывался Филиппов, зная, что зарплаты, получаемой коллегой, как и у самого, едва хватало на семью, да и вообще особой щедростью в этом плане он не отличался.

— В честь дня рождения. Так, рядовая, не юбилейная дата. Отметим в своем кругу, — ответил Липатов и поспешил поднять трубку зазвонившего телефона. Прослушав сообщение, он подхватил папку и со словами: «Теперь извините, ребята, надо ехать. Как договорились — до вечера!» — выбежал из кабинета.

Посмотрев на тяжело дышавшего и обливающегося потом Леснова, Владимир привычно поинтересовался:

— Сколько с меня? На подарок.

— Женщины собирают. Они скажут.

Филиппов отнес посуду в закуток и подошел к Зинаиде, которая с двумя трубками в руках отвечала на звонки.

Выждав, когда секретарша председателя закончит очередное разъяснение звонившему, спросил ее:

— Вы какой подарок решили купить Липатову? Сколько с меня?

— Книги подарим. На базу было новое поступление. Когда купим, обязательно скажем, — успокоила его Сомова и пояснила: — Ты же знаешь, он любит читать. В столе у него всегда какой-нибудь роман или повесть валяются. А работа для него плевое дело: быстренько раскидает почту, закажет вилок капусты и свободен. Сразу закрывает дверь кабинета, выдвигает ящик стола и пришипится, как сурок, будто что-то в нем ищет, а сам почитывает. Это не то, что ты — варианты докладов и выступлений готовишь сплошным потоком.

— Ты что это на именинника так? — поинтересовался нарочито строго Филиппов, хотя точно знал: все сказанное секретаршей было правдой.

— А он чего строит из себя?! Сегодня раньше вас пришел и начал: «Поставь чайник, закажи Москву, закажи район». Меня прямо взорвало. Рядом стоит, а ему все сделай. Совсем обнаглел. Выдала ему. Будет знать, что он не председатель, чтобы командовать. Мне Иван Васильевич, между прочим, тоже дал несколько поручений, — уже успокаиваясь, пояснила Зинаида. — А сейчас машина подойдет, поеду еще и Липатову за подарком. Леснов сказал, что вместо меня из канцелярии кто-то подежурит — Наташка или Инка.

— Ни пуха тебе. Да не расстраивайся особенно-то, — напутствовал Филиппов, отправляясь в свой кабинет.

Он не спеша открыл форточку, включил погромче радио и принялся определять порядок работы на день.

«Первое, — подумал он, — это, не откладывая, заказать по междугороднему каналу связи районы, в которых надои молока идут с минусом. Попросить председателей райгорисполкомов дать по этому поводу письменное объяснение на имя Славянова».

Сделав заказ, Владимир по другому телефону набрал номер командира авиаотряда Быкова. В ответ послышались частые гудки — значит, сам говорит с кем-то или ему звонит кто-то.

С Быковым отношения у Филиппова были дружеские: с ним не раз вместе готовили письма в правительство и Министерство гражданской авиации. И не однажды сиживали за дружеским столом в аэропорту, в зале для депутатов, когда провожали председателя облисполкома на сессию Верховного Совета или куда-либо еще. Как-то даже летели вместе до Минеральных Вод. Тогда Быков сам вел самолет, чтобы забрать возвращающегося из отпуска Славянова, который отдыхал в Ясноводске, в санатории «Горячие валуны», а Филиппов с больным желудком — у него был острый гастрит — направлялся в санаторий «Русь», что в Лисентуках. И в дальнейшем не раз приходилось звонить Быкову по «тройке»: то заказывать вертолет шефу для осмотра посевов, то выручать знакомых, нуждающихся в билетах на юг, из брони командира отряда — отказа никогда не слышал.

По памяти в третий раз набрав номер телефона командира авиаотряда, Владимир наконец услышал знакомый голос, поздоровался и назвал себя.

— Анатолий Прохорович, как жив-здоров? Хорошо? Хорошо и в Африке хорошо. Я что тебе звоню. Помню наш разговор. Ты хотел обуть и одеть своих женщин. И сам не прочь купить такой же костюм, как у меня. Финский. Все это можно приобрести в центральном универмаге. У Буравкова. Это коммерческий директор. Он ждет вас.

— Спасибо, Владимир Алексеевич, что не забыл. Я ваш должник. С меня причитается.

— При очередной встрече в зале для депутатов расплатишься, — успокоил летчика Филиппов.

— Согласен, — ответил Быков. — Есть ко мне вопросы?

— Есть. И вопрос, прямо скажем, не ординарный. — Владимир коротко изложил Быкову суть проблемы по промышленному приготовлению сена. Выяснив, какие документы нужны для приобретения списанной с самолета турбины, записал все и сказал, что подготовит их, но все же попросил заранее иметь в виду потребность в турбине и держать ее в запасе, если такое возможно.

— Даже и сомневаться не надо, Владимир Алексеевич, турбина без самолета не улетит. Считайте, она у вас есть. Больше того, учитывая, что она будет использоваться во благо развития сельского хозяйства области, мы рассмотрим возможность передачи ее хозяйству безвозмездно, как шефскую помощь, — закончил свою мысль Быков, моментально оценив ситуацию и представив, какой резонанс вызовет этот шаг его у Славянова.

— Родина вас не забудет, Анатолий Прохорович. И не сомневайтесь, Славянов тоже. — Владимир положил трубку.

Разговором с Быковым Филиппов остался доволен; теперь для практической реализации новшества Воробьева необходимо было подобрать лишь хозяйство. Вопросов здесь и особых сомнений у Владимира не было: два хозяйства Лувернинского района — «Мир» и «Идея Ильича». Для начала он выбрал «Мир», председателем которого работал Максим Витальевич Турарин, молодой, талантливый руководитель, сумевший поднять отстающее хозяйство на второе место в районе, уступающее по технико-экономическим показателям лишь колхозу «Идея Ильича», возглавляемому известным на всю страну Григорием Михайловичем Чагиным, депутатом Верховного Совета, имя которого гремело на весь Союз. Чагина ценил сам Генеральный секретарь ЦК КПСС, отец перестройки, приславший ему свою книгу.

В хозяйстве Турарина, как, впрочем, и Чагина, по заданию Славянова Владимир бывал не однажды для изучения опыта работы по достижению стабильно высоких результатов. Они подружились с Максимом Витальевичем и стали часто встречаться в областном центре, когда председатель приезжал с письмами к Славянову, которые несколько раз носил на подпись Филиппов. Это официально. Но общались они и в дружеской, непринужденной обстановке и с некоторых пор безоговорочно доверяли друг другу. Размышляя, кому же отдать предпочтение и включить в работу по проведению эксперимента непосредственно на месте, Филиппов выбрал Турарина. И вот почему: у Чагина славы уже и без того достаточно, а Турарин, пусть и уверенно, пока еще только подходил к ней, но уже крепко теснил именитого земляка. Если эксперимент получится — на коне будет Турарин, хотя, конечно, еще неизвестно: получится ли?

Закончив переговоры с председателями райгорисполкомов по поручению Славянова, Филиппов также по междугороднему, по правительственной линии, заказал и разговор с другом. Ожидая, когда соединят с хозяйством Турарина, он решил не скрывать от председателя плюсов и минусов затеваемого эксперимента. Поэтому, еще раз полистав документацию, подготовился обстоятельно к разговору, выделил главное, что потребуется от председателя, в котором был уверен и дружбой с которым дорожил.

Наконец раздался долгий звонок, и Зоя, телефонистка междугородней станции, обслуживающая правительственную линию, приятным голосом с особым кавказским акцентом сообщила, что Турарина нет в хозяйстве, а на линии его заместитель.

Поблагодарив телефонистку, Владимир поздоровался с замом председателя колхоза и стал выяснять, к кому Турарин поехал, чтобы перехватить его здесь, в кабинетах облисполкома.

— Перехватывать не надо. Скоро у вас будет. Мы письмо на имя Славянова подготовили. Просим УАЗ. Наш от удара молнии сгорел. Так что ждите. После «Сельхозтехники» обязательно появится у вас.

Довольный таким обстоятельством, Филиппов стал в нетерпении поджидать самого председателя, а чтобы не терять времени, проработал по каналам связи все вопросы, касающиеся просьб дяди. Так что когда Василий Васильевич, постучавшись, собственной персоной предстал в кабинете Филиппова, Владимир, довольный тем, что сумел помочь бывшему разведчику, уверенно вышел из-за стола, радостно обнялся с ним и широким жестом указал на стул рядом со своим креслом. Поговорив о семейных делах, протянул ему блокнотик с фамилиями, номерами кабинетов и телефонами начальников, с которыми ему следовало встретиться.

— А как же к председателю? — удивился дядя.

— Я действую от его имени. Если не получится — запишу тебя и к нему, — успокоил его Владимир.

— А по телефону? Кто решать будет? — беспокоился дядя.

— Сейчас еще позвоню. Прямо при тебе. До этого Лурина не было — проводил оперативку. Наверное, уже закончил, — объяснил Владимир и, посмотрев на часы, по «тройке» стал набирать хорошо знакомый номер. На этот раз ему повезло: начальник взял трубку сам. Поздоровались, Филиппов рассказал ему о письме, которое держал в руках.

— Что будем делать, Федор Владимирович? Участник войны, директор школы.

Ответ Лурина был краток:

— Пусть перепишет письмо на мое имя и быстро ко мне. Сегодня веду прием граждан, вопрос решу.

Передав дяде услышанное, Владимир протянул ему листок бумаги и ручку.

— Ты как доктор! — изрек счастливый родственник свою любимую присказку, поудобнее усаживаясь за стол, чтобы переписать заявление.

— Я как помощник председателя. Это, думаю, не хуже, — уточнил племянник. Выждав, когда дядя закончит свою работу, рассказал ему, как пройти к Лурину, разъяснил все подробности, связанные с другими начальниками: кто и в каком здании находится, — и проводил его до двери, наказав, чтобы в случае чего звонил или приходил.

Владимир заметно спешил, стараясь переделать все самое неотложное, чтобы выкроить время для обстоятельного разговора с Турариным. Беседа с ним не представлялась ему легкой: Максим Витальевич был не настолько прост, как могло показаться на первый взгляд: открытый, коммуникабельный, целеустремленный, умный, но и практичный, хваткий, осторожный.

Председатель колхоза появился часа через полтора после ухода дяди. Филиппов вышел из-за стола. Они дружески поздоровались, обнялись даже и за отдельным столом удобно расположились для душевного разговора.

— Письмо на имя шефа привез?

— Привез. Откуда знаешь? — удивился Турарин.

— Я звонил тебе. Давай письмо. Отдам самому, когда из Москвы приедет. — Положив письмо в папку «Для председателя», Филиппов приступил к главному для себя вопросу: — А теперь послушай, что я тебе предложу.

Не скрывая всех за и против, высказал Турарину суть предложения, выделил главные задачи эксперимента, показал чертежи и всю документацию, добавив в заключение:

— Конечно, когда привезут турбину и смонтируют агрегат — еще неизвестно, как он поведет себя. Честно скажу: определенный риск имеется. Но степень его значительно уменьшится после проведения испытаний в лаборатории, которые, кстати, уже ведутся. А пока для начала, думаю, есть смысл подобрать помещение. Возможно, построить заново. Рядом с агрегатом по приготовлению витаминно-травяной муки желательно. Чертежи всего агрегата готовит специальная группа. С ними к тебе приедет сам автор изобретения. Ты представляешь, что будет, если все получится? Слава на всю страну! Почтут за честь к тебе в хозяйство попасть! Если у тебя уже сейчас по конкурсу принимают людей на рядовую работу, что будет тогда? И Чагин, главный соперник твой, без сомнения, станет рвать и метать, что это новшество получило путевку в жизнь у тебя, а не у него! Ну и как, готов ты принять изобретателя у себя в хозяйстве? — Филиппов с надеждой смотрел на председателя.

— Конечно, все это весьма и весьма заманчиво, — подумав, без особого воодушевления заговорил Турарин. — Однако ты и сам, дорогой Владимир Алексеевич, прекрасно понимаешь: все не так просто, как представляется на первый взгляд. Подумать, согласен, есть над чем, и мы готовы крепко подумать, а потом охотно принять автора. Пусть согласует день и время поездки со мной. И лучше будет, если он появится в нашем хозяйстве вместе с тобой. А я до этого посоветуюсь со своими. Мы же не враги себе, хотя дело, возможно, и стоящее. К сожалению, один принимать решение, идти на такие затраты я не имею права. Кстати, а что сказал на все это Иван Васильевич? — Турарин пытливо посмотрел в глаза Филиппова.

Владимир не отвел взгляда и признался, что думает поставить шефа в известность и обязательно сделает это после проведения лабораторных испытаний и после того, как получит отзывы ученых сельхозинститута.

— Это ты правильно делаешь, — одобрил друга Турарин. — И я поддержу это новшество, но при таких же условиях: первое — санкция председателя на проведение эксперимента; второе — положительные результаты опытов и рекомендации ученых. И тогда, можешь не сомневаться, весь с потрохами твой. Сделаю все, что потребуется для внедрения новшества в жизнь. А пока давай так договоримся: приезжайте к нам вместе с изобретателем. Думаю, это тоже не повредит. Наверное, на сегодня достаточно. Мне еще в банк надо, — подытожил Турарин, поднимаясь с кресла.

Филиппов пожимал руку Турарину разочарованно, даже с некоторой обидой. Такого он никак не ожидал от друга: поставил условия и отказал.

И эти мысли еще долго не выходили у него из головы. При такой постановке дела проведение эксперимента грозило затянуться надолго. А что делать? С одной стороны, Турарина понять можно: чтобы не попасть впросак, он хочет иметь на руках отзывы ученых и результаты испытаний. Тут к нему вопросов нет. Но при чем санкция председателя облисполкома? Любое хозяйство в соответствии с уставом имеет право строить все, что посчитает нужным. На разговор же к председателю идти пока рановато и нецелесообразно, потому что Славянову — это не исключается — идея Воробьева может показаться пустой затеей. И тогда он вообще закроет все работы. Если же вдруг он признает идею интересной, то поручит заниматься ее реализацией областному управлению сельского хозяйства. Это Филиппова не устраивало: он сам таким образом оставался в стороне. Подумав, Владимир остановил свой выбор на хозяйстве Григория Михайловича Чагина. Не откладывая, позвонил ему и обстоятельно рассказал всю правду. Без колебаний Чагин согласился, сообщив, что у них по плану намечено строить большое помещение для хранения сена, и пообещал в скором времени нагрянуть в областной центр и обо всем еще раз основательно переговорить.

Совсем уже успокоившись и забыв о неприятном осадке, оставшемся после встречи с Турариным, Владимир начал складывать в «Папку для сена» материалы, чертежи, которые показывал председателю колхоза, про себя думая, что с тех пор, как автор дерзкой идеи Воробьев получил отпечатанный и отредактированный текст описания нового способа приготовления сена, за что искренне благодарил Филиппова, прошло немало времени. Теперь Воробьев вплотную занимался проведением опытов в лаборатории строительного института, изредка делясь результатами проделанного с Владимиром. И Филиппов был доволен ходом работы, живо представляя себе, как удивит Славянова, когда открытие Воробьева в конце концов подтвердится, а затем и турбина, списанная с одного из самолетов и вмонтированная в новый агрегат, будет исправно служить сначала в хозяйстве Чагина — для разбега, а затем… При мысли об этом Филиппов всегда улыбался, представляя, как, узнав об этом, обрадуется его шеф и, можно не сомневаться, обязательно скажет примерно следующее: «Владимир, а ты, оказывается, не только писать доклады и выступления умеешь, но и организаторских способностей не лишен. Вот уж никак не ожидал, что ты сможешь провернуть такую огромную работу и практикой подтвердить жизненность открытия автора! Ну, бедолага, от души поздравляю! Хотя в этом деле, чувствую, одним поздравлением не обойтись».

Филиппову не только мечталось услышать добрые слова от шефа, но хотелось сделать и для развития села что-то значительное и запоминающееся, чтобы порадовать этим Славянова, который всего себя отдавал родному и любимому делу, всегда грудью вставал на защиту интересов сельских жителей. Люди знали об этом и ценили и уважали его, как никого другого в области.

Председатель облисполкома Славянов лишь к концу недели вернулся из столицы. Ожидая появления шефа на работе, ближайшее его окружение все еще мучилось в догадках и предположениях о результатах вызова руководителей области в ЦК КПСС. Единого мнения на этот счет не было: у каждого имелась своя точка зрения, но рассуждать на эту тему посчитали лишним делом, решив, что до выяснения истины осталось ждать совсем немного.

По традиции троица ближайших помощников председателя — Леснов, Липатов и Филиппов — встретила Славянова у стеклянных дверей второго этажа, где все, ожидавшие шефа, поочередно поздоровались с ним, без труда заметив, что у него самое скверное настроение. Сразу же единодушно сочли, что это связано с беседой в ЦК партии: видимо, крепко попало. Филиппов знал и еще одну из важных причин дурного расположения духа начальника — жена шефа лежала в спецбольнице. Уезжая в Москву, Славянов передал Леснову определенную сумму денег и попросил продолжить питание жены из столовой облисполкома. И дело шло без всяких осложнений: второй шофер председателя, строго соблюдая распорядок, установленный в больнице, регулярно возил Славяновой завтраки, обеды и ужины. Однако за день до возвращения председателя из столицы, когда в очередной раз ей привезли все эти горшочки, тарелочки и мисочки, она устроила грандиозный скандал: выбежав из палаты, где она лежала одна, Славянова принялась кричать, что ее хотят отравить! Поэтому кормят не как всех, а подсовывают то, чего в столовой больницы нет! И делают это по указке ее мужа, которому больная жена надоела. И неудивительно, что он даже позабыл дорогу сюда! С распущенными волосами, в распахнутом халате, Славянова представляла ужасное зрелище. Бедную женщину с большим трудом успокоили и водворили обратно в палату.

Заведующий неврологическим отделением, с которым у Филиппова были самые дружеские отношения, пораженный увиденным, тут же позвонил ему и, высказав серьезную озабоченность состоянием жены председателя, искренне ему посочувствовал. Так что оснований быть озабоченным и сердитым у вернувшегося из Москвы Славянова было достаточно.

Председатель облисполкома пригласил к себе Леснова, Филиппова и Липатова лишь после обеда. Протянув Владимиру знаменитую записную книжицу, председатель сказал, что Давыдов назвал ее энциклопедией области, поэтому беречь ее нужно как зеницу ока. А затем без особого пыла обстоятельно поделился тем, как прошла сама беседа.

— В начале Федор Иванович, как и положено, попросил, чтобы об обстановке в области доложил первый секретарь обкома партии, — начал свой рассказ Славянов. — И Богородов стал докладывать, но от волнения то и дело сбивался, путался в ответах и все время пытался подчеркнуть роль обкома партии в организации работы аграрного сектора. Давыдов слушал, слушал и в конце концов не выдержал и резко, даже грубо оборвал его. Затем предложил мне доложить об обстановке в сельском хозяйстве области все с начала. Я рассказал все, что знал, не скрывая плюсов и минусов. Иногда Федор Иванович останавливал меня, задавал вопросы. Особенно интересовался тем, что конкретно нужно для повышения эффективности аграрного сектора. Это и понятно: по данному вопросу готовится пленум ЦК. Если я сомневался в точности той или иной цифры, то просил у него разрешения воспользоваться своей записной книжкой. Давыдов разрешал. И было заметно, как с лица его постепенно исчезала нахмуренность. После моего доклада, удовлетворенно заметив, что ему теперь все ясно, он взял у меня книжку, неторопливо полистал, назвал энциклопедией области и, возвращая ее, заметил Богородову жестко, недружелюбно: «Советую и вам завести подобную». Вот, собственно, и все новости. А теперь занимайтесь своими делами, товарищи.

Оценивая услышанное, Филиппов порадовался за шефа, в душе он гордился им, но впоследствии, всесторонне оценив происшедшее, не без тревоги осознал, что Богородов так просто этот инцидент Славянову не оставит и, как только подвернется подходящая ситуация, обязательно припомнит ему все, чтобы расквитаться со свидетелем своего позора и показать, кто в области хозяин. Однако верно было и то, что пока в ЦК работает Давыдов, с которым у Славянова сложилось полное взаимопонимание, карательных мер Богородов применять не будет и шеф может быть спокоен за свою судьбу.

И все же после подведения итогов беседы в ЦК партии у некоторых из окружения Славянова появились неприятные предчувствия. Усилились они и у Филиппова, особенно когда стало известно, что из столицы руководители области возвращались не в соседних купе СВ, а на своих машинах, поодиночке. Это тоже стало серьезной информацией к размышлению. А далее стал известен и еще один факт из истории отношений руководителей области: после поездки в ЦК КПСС Богородов начал посещать элитную сауну в одиночку, что уже совершенно явно свидетельствовало об образовавшейся трещине в его отношениях со Славяновым. Такой вывод подтвердил и последовавший вслед за этим демарш Славянова: не получая больше от Богородова традиционных приглашений в сауну, он понял, что это значит, и участил посещение бани в Лесном городке, а затем начал свои поездки в сауну пригородного района, а которого именно, Филиппов решил выяснить у его шофера.

Владимир, как и многие из ближайшего окружения председателя, полагал, что происшедшего на беседе у секретаря ЦК КПСС провала Богородов оказавшемуся выше его на голову Славянову не простит.

И в этом они оказались правы.

Выйдя из ЦК, Богородов чувствовал, что щеки его пылают. Пережитое унижение в кабинете Давыдова больно ударило по самолюбию первого секретаря, не привыкшего к таким выволочкам, и глубоко запало в душу, оставив неприятный осадок, что его в присутствии председателя облисполкома так низко опустили на грешную землю.

Он не сомневался, что Славянов происшедшим на беседе в ЦК обязательно поделится с кем-то из своих приближенных. Еще бы — такое редко кому приходится видеть! Поэтому те, кто из его уст узнает подробности, в свою очередь шепнут об этом по секрету кому-то из друзей-товарищей. И пошло-поехало!

Уже вернувшись из Москвы и приступив к работе, Богородов чувствовал, как с каждым днем все сильнее в нем разрастается обида и злость на знающего себе цену председателя облисполкома. Иногда наступали такие моменты, когда хотелось найти какой-нибудь предлог, чтобы сразу употребить имеющуюся у него власть и расправиться с очевидцем своего позора. Однако, успокоившись, он понимал, что поступить таким образом нельзя. Во-первых, в друзьях у председателя облисполкома имелись очень авторитетные люди, члены правительства и работники ЦК довольно высокого уровня. Но главное, конечно, — ему благоволит секретарь ЦК КПСС Давыдов, который сразу поймет, чем вызвано давление на председателя облисполкома. А в принципе и самому ему, размышлял Богородов, устранение Славянова будет не на пользу. Впереди, согласно пятилетнему плану развития народного хозяйства области, предстоит строительство крупных животноводческих объектов. И если Славянов не будет распространяться о подробностях беседы в ЦК, то можно оставить его на все эти годы. А там ему подойдет время идти на пенсию. И тогда, дорогой Иван Васильевич, забирай свою знаменитую записную книжицу и в саду со своими приятелями и соратниками изучай ее, сравнивай прошлые показатели с будущими. На здоровье! А вот что делать самому по обзаведению такой энциклопедией области, как заметил Давыдов, — это вопрос! Ведь не исключается повторный вызов на беседу. И вдруг секретарь ЦК вспомнит про свое пожелание? Конечно, ни о каком дубликате записной книжки Славянова не могло быть и речи. Это Богородов решил твердо уже по дороге из Москвы. И однажды, гуляя по своим излюбленным местам на крутом берегу Волги, он неожиданно пришел к мысли, как и не имея такой ценной книжицы, можно полностью владеть экономическими данными области. Прекрасно понимая, что для предоставления данных есть статистическое управление, областная плановая комиссия, уже готовые и давно сформировавшиеся структуры, он не мог, да и не хотел довольствоваться только их информацией. К тому же его не устраивало, что статуправление находится далековато от обкома партии, а облплан — хотя и неподалеку, но в одном здании с облисполкомом и даже на одном этаже с кабинетом Славянова. Получалось, что у председателя облисполкома всегда под рукой весь аппарат облплана. Стоит лишь нажать клавишу прямой телефонной связи с председателем облплана — и на тебе любую справку, любые данные положат на стол в самый кратчайший срок.

А если, как посоветовали друзья в столице, и в самом деле создать свой обкомовский отдел, который будет заниматься только вопросами экономики? И разместить его на одном этаже со своим кабинетом, чтобы можно было получить любую информацию в любое время и в самый кратчайший срок. Что же, идея неплохая. Надо лишь получить добро в ЦК КПСС.

Понимая, что в настоящее или ближайшее время употребить свою власть ему не удастся, Богородов занял выжидательную позицию, рассчитанную не на один год, твердо веря, что нужный ему момент обязательно подвернется и уж тогда он рубанет по-крупному. А пока с этим Славяновым никаких бань и дружеских застолий, только деловые, сугубо официальные отношения.