Когда в пути не один

Глава 5

Область рапортовала Центральному Комитету партии, Советам Министров Союза и республики об успешном завершении посевной кампании. «Выполняя решения XXV съезда партии и в преддверии выхода в свет постановления ЦК КПСС „О дальнейшем повышении эффективности сельского хозяйства страны“, — сообщалось в рапорте, — труженики села посеяли зерновых — более миллиона гектаров, посадили картофеля — сто тысяч, овощей открытого грунта — более восьми тысяч, кормовых культур — семьсот пятьдесят тысяч гектаров. Выполнено задание правительства республики по сохранению площадей под сахарной свеклой: плантации ее посевов в текущем году составили более двадцати одной тысячи гектаров».

Закончив чтение, Владимир положил копию рапорта в папку, где хранились другие образцы телеграмм и писем в высшие органы власти и, повернувшись к слушавшему его главному агроному управления сельского хозяйства Заборову, спросил:

— Что скажешь, Василий Тимофеевич?

— Неплохо. Но впереди еще предстоит самое главное: вырастить и собрать урожай. А проблем в решении этих вопросов будет немало, — рассуждал Заборов. — Вот люди, особенно жители сельской местности, и ожидают с надеждой увидеть в очередном документе партии реальные меры, направленные на резкий подъем аграрного сектора.

— Ты как наш председатель рассуждаешь, — одобрил Филиппов главного агронома. — Иван Васильевич тоже надеется, что именно так и будет. Дескать, Давыдов обстановку в стране знает, и потому можно рассчитывать, что постановление будет целенаправленным. Очень важно увидеть, сколько и куда выделяется средств. Без этого о дальнейшем росте производства в сельском хозяйстве не может быть и речи.

— Председатель знает, что нужно. Время, когда выезжали на одном энтузиазме, давно кончилось. Чтобы получать хорошую отдачу, в село надо сначала вложить. Ладно, Владимир Алексеевич, справку я тебе передал. Что, ваш опять куда-то собирается ехать? — почему-то спросил Заборов и пояснил: — Материал готовили срочно.

— Не знаю, — удивленно ответил Филиппов. — Пока никаких разговоров о поездке не было.

— Я побегу! — заторопился Заборов. — Машина меня дожидается.

Дверь за главным агрономом области шумно закрылась, а Владимир задумался: куда это надумал ехать шеф, к кому, кто вызывал? Почему он ни словом не обмолвился об отъезде, хотя раньше практически всегда говорил, куда и к кому направляется.

И в самом деле, вскоре после этого Славянов как-то слишком срочно был вызван якобы в Совет Министров. Рано утром на «Чайке» он отбыл в столицу, конкретно не сказав, в какой именно Совет Министров, к кому и по какому вопросу.

«Что-то очень скрытная поездка», — опять удивился Филиппов. Обычно в таких случаях ему приходилось писать шефу выступление по какой-либо теме, готовить справочные материалы, а тут — абсолютно ничего. Взял с собой лишь знаменитую записную книжку да справку из управления сельского хозяйства. Пробыв в Москве всего один день, председатель вернулся в скверном настроении, и опять никаких рассказов о поездке, как бывало прежде, в этот раз не последовало.

Тайна поездки раскрылась после выхода в свет постановления ЦК КПСС и последовавшей вскоре после него смерти Давыдова. В газетах кратко сообщалось, что секретарь ЦК КПСС Федор Иванович Давыдов скончался «после долгой и продолжительной болезни». Позвонив в столицу близким людям весьма высокого ранга, очень расстроенный Славянов, не удержавшись, приоткрыл завесу с тайны своей последней поездки в столицу.

— В прошлый раз я был не в Совмине, а у секретаря ЦК КПСС Давыдова по его личному приглашению. Когда вошел к нему в кабинет и едва успел поздороваться, он сразу же начал с прямого вопроса: «Скажите, Иван Васильевич, честно и откровенно, чего вы ожидаете от готовящегося к выходу постановления ЦК?» Я, конечно, рассказал, что бы мне хотелось увидеть в нем, сославшись на мнение наших соседей — это пять областей и три республики, ряд других регионов, с председателями которых мне пришлось беседовать, — высказал и свои соображения. Дескать, мы надеемся, что в постановлении будут даны конкретные цифры выделяемых капиталовложений сельскому хозяйству страны на развитие его материально-технической базы. И, конечно, хотелось бы увидеть также конкретные цифры на развитие основных отраслей: производства зерна и продуктов животноводства, обеспечение развития социальной сферы села.

Давыдов молча выслушал меня, потом с нескрываемой обидой высказал свое отношение к происходящему: «Я тоже так думал, поэтому и старался конкретизировать каждый раздел важного документа партии. Столько труда вложил в постановление, жил им. Все расписал по годам, по отраслям, указав, на что и сколько средств требуется выделить, чтобы поднять сельское хозяйство страны на должный уровень. Казалось, что работаю над самым главным делом своей жизни. И что же вышло? Когда мне принесли для ознакомления готовый к выходу в свет экземпляр постановления — ничего подобного в нем я не увидел! Не увидите и вы — все выхолостили!» — эти слова Давыдов произнес с нескрываемыми раздражением, разочарованием и обидой.

Удивленный услышанным, — продолжил Славянов свой рассказ о последней встрече с секретарем ЦК, — я поинтересовался: «Кто же выхолостил, Федор Иванович?» — «В аппарате генерального. Все самое главное там попросту убрали. И сделали из важного, с конкретными цифрами документа очередное вдохновляющее послание народу с пустыми призывами и лозунгами. Не понимаю, как можно таким образом относиться к важнейшему сектору экономики страны? И не представляю, как после этого работать дальше? Как смотреть в глаза верящим в нас людям? Не знаю и думаю, что не смогу».

Славянов помолчал и вдруг, сокрушаясь, произнес страшные слова:

— И ведь действительно не смог… Федор Иванович застрелился. Об этом мне по секрету сообщили московские товарищи, которым я позвонил, прочитав трагическое известие в газетах. Жаль, хороший и знающий дело был руководитель, настоящий человек!

Владимир не только верил своему шефу, у которого в друзьях было немало людей из высшего эшелона власти всего Союза, но и в немалой степени гордился им. Однако после того как председатель облисполкома лишился такого мощного покровителя в ЦК КПСС, в душе его поселилось определенное беспокойство, что теперь «первый» при желании, а оно у Богородова, безусловно, оставалось, спокойно и уже без опаски сможет поприжать Славянова самым серьезным образом. Опасения не были безосновательными: смерть Давыдова действительно развязывала Богородову руки, а найти предлог для принятия к председателю облисполкома самых суровых мер труда не составляло. Но верно было и то, что знающий свое дело, умеющий нацелить людей на решение поставленной задачи и строго потребовать безусловного ее выполнения с тех, кому это поручено, Славянов был удобен Богородову как в должности председателя облисполкома, так и в качестве начальника штаба по организации строительства важнейших объектов, намеченных обкомом партии и облисполкомом в пятилетнем плане развития народного хозяйства области.

Славянов эту логику рассуждений первого секретаря обкома прекрасно понимал, как понимал и то, что не за горами у него пенсионная пора. И хотя он находится в полном здравии, в расчет это, конечно, брать никто не будет. Дадут ли ему возможность поработать в своей должности дальше? Готовый ко всему, он решил предусмотреть будущую отставку и заблаговременно подобрать вакансию для своего трудоустройства.

В этих целях он прежде всего провел зондажный разговор с директором сельхозинститута Грачевым, который, поняв, о чем идет речь, тут же предложил ему поработать преподавателем на курсах повышения квалификации сельскохозяйственных кадров.

— У вас получится, Иван Васильевич! — довольный подвернувшейся возможностью порешать некоторые проблемы института, в том числе по обеспечению заслуженных работников жильем, автомашинами, телефонами, с энтузиазмом заверил его Грачев. — Вы — кандидат сельскохозяйственных наук, имеете огромный опыт работы председателем облисполкома. Для слушателей большего авторитета, чем вы, быть не может. И мы с удовольствием примем вас в наш коллектив.

— А что, эта должность у вас свободна? — поинтересовался Славянов.

— Пока нет. Занятия на курсах ведет профессор Смородин, которому уже под семьдесят, — ответил уклончиво Грачев и тут же добавил: — А пока подойдет ваше время, у профессора к нам никаких вопросов уже не будет.

— Что ж, меня устраивает эта должность. Контингент слушателей мне хорошо знаком. Прошу учесть, — сказал Славянов. — А в случае чего звоните.

— Обязательно! — горячо пообещал Грачев и тут же попросил председателя принять его по наболевшим вопросам, в чем ему, конечно же, было не отказано.

— В любой день, — просто ответил тогда Славянов, — кроме понедельника и вторника, когда мы проводим соответственно заседание исполкома облсовета и бюро обкома партии.

С тех пор встреч ректора и председателя облисполкома состоялось немало, и Филиппову, с которым Грачев доверительно поделился этой тайной, не раз приходилось готовить письма в правительство или министерство с той или иной просьбой помочь институту.

Отношения же первого секретаря обкома партии Богородова и председателя облисполкома Славянова по-прежнему оставались сугубо официальными: никаких сближений не намечалось, но не было и демонстративных выпадов друг против друга. Каждый занимался своим делом, как говорится, на благо родной области.

…Очередное заседание штаба, возглавляющего строительство важнейших объектов области, как всегда, проходило в большом зале облисполкома. Однако оно заметно отличалось от предыдущих уже тем, что вся стена за трибуной была увешана планшетами и рисунками, выполненными на больших ватманских листах. На это сразу обращали внимание все приглашенные. Оживленно обсуждая, участники заседания с интересом разглядывали их, охотно знакомились с представленной на них информацией по художественному оформлению театрального зала.

Когда за столом президиума появился председатель облисполкома и одновременно начальник штаба Славянов, некоторые из участников заседания все еще толпились возле схем, эскизов и рисунков. Заметив это, Славянов довольно улыбнулся и кратким комментарием открыл заседание штаба.

— Мы рассчитывали, что вы заинтересуетесь проектом реконструкции театра и в числе первых ознакомитесь не только с идеями наших художников по его художественному оформлению, но и с ходом работы. Поэтому бо́льшую часть времени мы отведем рассмотрению именно этого вопроса. Не изменяя традиции, вначале заслушаем главного подрядчика Федора Александровича Першинина, который нам доложит обстановку на строительстве объекта. Укладываемся ли в график? Что беспокоит в первую очередь? Прошу коротко и сжато. Вначале о том, что мы сделали.

Першинин обстоятельно расправил листочки с текстом своего выступления, налил и выпил полстакана воды и только затем заговорил по существу дела:

— Мы завершили немалый объем малярных работ, укладку мозаичных полов. В кулуарных помещениях — сто процентов выполнения. Завтра приступаем к зрительному залу, где на данный момент все буквально рушится. В основном идем в графике, за некоторым исключением с отделочными работами, где отставание составляет два-три дня. Параллельно убираем леса. Не все получается с «Отделстроем», но трест принимает меры, чтобы войти в график. Далее. Художественный фонд не сделал отливку карнизов, обещали на той неделе — не выполнили. Разговор состоялся сегодня, и надеемся, что фонд исправит положение. Следует отметить, что ход малярных работ сдерживается из-за отсутствия осветительных и вентиляционных решеток. Недопустимо, чтобы их устанавливали после малярных работ. Сейчас этот вопрос дорабатывается, и мы настроены все сделать, как и положено.

— А что по прокладке кабеля? Сложности какие? — спросил знающий тонкости дела Славянов.

— Предстоит выполнить большой объем земляных работ. Трудность состоит в том, что трасса идет по улице Белинского, где кругом один асфальт. Ни одного метра нормального грунта, — пояснил Першинин.

— Понимаю, — согласился председатель облисполкома. — И прошу представителя штаба ГО в деталях сегодня же разобраться с маршрутом трассы и принять меры, чтобы выполнить всю работу в течение одной ночи. Думаю, лучше будет с пятницы на субботу. Предусмотрите, чтобы на улице Белинского были поставлены посты ГАИ с двух сторон. Целесообразнее перекрыть движение всех транспортных средств с десяти вечера до четырех утра. Владимир Алексеевич, — обратился он к Филиппову, — свяжись со службами и проследи, чтобы не получилось накладок. Все. Договорились. Что еще беспокоит вас, Федор Александрович? — привычно вел заседание Славянов.

— Штукатурка, Иван Васильевич, не дает покоя! — как за соломинку, ухватился за этот вопрос Першинин. — Задыхаемся от нехватки подсобных рабочих. У нас работают всего три-четыре человека из района, а в субботу и воскресенье и их нет. А как надо!

— Мы поможем людьми. Прибавим по пять-десять человек. На субботу и воскресенье тоже. Хватит?

— Вполне достаточно! — воскликнул управляющий. — С кем нам надо иметь дело? С кем связаться?

— Как и по всем оперативным вопросам, с моим помощником Филипповым Владимиром Алексеевичем. У него есть график выделения людей от каждого района города. Остальные вопросы прорешаете в рабочем порядке. В случае неувязки звоните в штаб, Филиппову. Если потребуется, он сразу поставит меня в известность. Все!

Однако «все» в этот раз у Славянова не получилось: поднялись субподрядчики и тоже с неотложными проблемами. И лишь обсудив вопросы материально-технического обеспечения строителей необходимыми материалами — четырехмиллиметровой латунной жилкой, паркетом, белилами, утвердив архитектурную разработку буфета в подвальном, неосвещенном помещении театра и приняв затем по всем этим вопросам конкретные решения и определив исполнителей, перешли наконец к обсуждению художественного оформления зрительного зала.

— Известно крылатое выражение Станиславского о том, что театр начинается с вешалки, — такими словами открыл вторую часть заседания штаба Славянов, — но мы сегодня все же детально рассмотрим имеющиеся у нас наработки по зрительному залу. Первое слово художнику Стужину. Сколько вам дали времени на роспись зала?

— До десятого числа, — ответил Стужин. — Но надо честно признаться, что со временем у нас напряженка очень большая. И я прошу вас, Иван Васильевич, учесть, что наша работа — это не поточное производство.

— Согласен! — поддержал художника Славянов и высказал свое решение: — Прибавим вам еще дней пять. Это сто двадцать часов!

Стужин понял намек председателя насчет ста двадцати часов — это означало работать день и ночь — и согласно кивнул, а затем начал развивать свои идеи о художественных доминантах в оформлении зала. Он говорил о том, что, для того чтобы потолок выглядел более высоким, нужно усилить нагрузку на занавес сцены и зрительные кресла. А усилить впечатление единства можно за счет мягкости и нарядности росписи. Главная задача при этом — так оттенить покраску потолка, чтобы она создала ощущение тени и реальный потолок, таким образом, также отодвинулся. Для большей нарядности желательно роспись сделать золотом, на худой конец бронзой.

— Одну минуточку! — перебил Славянов выступающего. — Должен пояснить: разрешение на использование золота для оформления учреждений культуры дает только Совет Министров Российской Федерации. Я был в правительстве, и нам твердо обещали помочь. Вчера я подписал письмо председателю Совета Министров республики. Будем надеяться, что просьбу области поддержат, — довольный услышанным, сообщил Славянов и добавил: — И хотя поддержка нам обещана, думаю, не лишне будет предусмотреть, чтобы у нас было в запасе и необходимое количество бронзы. А теперь продолжайте, товарищ Стужин.

Далее художник начал рассказывать о художественной увязке росписи потолка со стенами, балконом, ложами и дверьми зрительного зала. Затем коротко остановился на роли занавесей, стоимость которых предположительно должна составить около двухсот тысяч рублей.

— Чтобы иметь о них четкое представление, — говорил он, — мы побывали в Москве, где встретились с художницей, которая занимается их изготовлением. Она подсказала нам, что́ можно сделать. У занавесей должна быть серебристо-золотистая нить, гамма красивая, оригинальная, очень спокойная, но богатая. И если отделку произвести золотом, ансамбль будет смотреться роскошно.

По залу легкой волной прокатился одобрительный шумок. Прерывая его, Славянов попросил задавать вопросы художнику, а после ответа на них кратко подвел итог:

— Ну что ж, немало уже сделано, но еще больший объем работ предстоит выполнить. И я прошу руководителей принять все меры, чтобы не выходить из графика. В кратчайшие сроки согласовать рисунок по дверям зрительного зала, чтобы мы, не затягивая, поручили их изготовление тресту «Стройдеталь». Относительно просьбы художников съездить в Ленинград для получения помощи в росписи потолка нет возражений: если есть необходимость, можете ехать в любой уголок Советского Союза. В заключение прошу всех руководителей задействованных нами организаций обойти помещение театра, чтобы предусмотреть, где и что еще требует неотложного вмешательства; определите, какие меры надо принять, чтобы избежать ненужных авралов. Времени и сил у нас достаточно, и я уверен, что театр мы сдадим в срок и порадуем зрителя практически новым центром культуры.

После заседания штаба Филиппов по установившейся традиции аккуратно собрал с председательского стола материалы, выключил свет, закрыл зал и вернулся в свой кабинет.

Рабочий день был на исходе, и Владимир несуетливо начал готовиться к следующему: просмотрел, какие поручения есть от председателя, записал, чтобы не забыть, самые первоочередные и срочные; разобрав сводки, поступившие из статуправления, скомплектовал стопку самых необходимых шефу, неторопливо сложив ее в папку председателя, посмотрел на часы: можно бы и уезжать. Однако звонка от Лухманова еще не было: видимо, застрял в своем управлении, хотя знает, что его сигнала с нетерпением ожидает Филиппов, чтобы вместе ехать в цирк к Панкратову. Благо сегодня можно это сделать пораньше, не дожидаясь, как обычно, проводов Славянова: в конце дня председатель занимался с комиссией из Верховного Совета, которая заканчивала проверку выполнения наказов избирателей.

Позвонив домой, Владимир предупредил жену, что сегодня задержится, рассказал ей о проверяющих и только после этой «страховки», о чем всегда его просила предупреждать Катерина, набрал номер Лухманова. Услышав его голос в трубке, сообщил:

— Славянов уже отправился в свой кабинет. Выслушивает предварительный итог проверки. Это надолго. А потом у них предусмотрен ужин в малом зале столовой. Пора, пожалуй, и нам запрягать телегу. Панкратов беспокоится: медвежатина остывает.

— Минут через десять выходи, — поддержал его предложение начальник управления культуры. — Заканчиваю вычитывать справку для обкома партии.

Сбор друзей и близких знакомых у директора цирка Панкратова стал прочно укоренившейся доброй традицией, начало которой, мало кто помнил об этом, пошло со дня пуска нового здания. Обычно яркое подтверждение своей жизненности эта традиция находила в дни революционных праздников, когда после демонстрации друзья и знакомые, руководители всех рангов, не желая толкаться в переполненном транспорте, прямым ходом из рядов демонстрантов следовали в кабинет Панкратова. Кабинет у него был до удивительного вместительный, и в нем всегда хватало всем места. В праздничные дни поток гостей здесь не прекращался до глубокой ночи: одни, уже навеселе, то и дело поглядывая на часы, уходили; другие, с портфелями, сумками или пакетами, занимали их места, и все были довольны. Произносились то и дело тосты, и Панкратов и кто-нибудь из работниц буфета едва успевали менять посуду.

До праздника было далеко, но повод для встречи имелся весьма неординарный. В цирке выступала труппа известного на всю страну народного артиста Ивана Пилатова, который много лет работал с дрессированными медведями. И вот экстраординарный случай: на одной из репетиций неожиданно взбунтовался огромный самец по кличке Смурый, так что даже царапнул лапой жену дрессировщика, которая выступала в одном из номеров программы. Хорошо, что на помощь артистке вовремя подоспели сам Пилатов и находившиеся начеку охранники и ассистенты. Поэтому последствия нападения оказались не очень опасными. Однако подобное проявление агрессивности у Смурого было уже не первым. И Пилатов решил: «Довольно! Терпеть его выходки и дальше уже просто опасно». Комиссия составила акт, и судьба Смурого была решена.

Круг друзей, приглашенных «на огонек» к Панкратову, в этот раз ограничивался, как говорится, самыми-самыми заядлыми посетителями, хотя и их набралось более чем достаточно: два стола, приставленных один к другому, не вмещали всех собравшихся. Но в тот момент, когда появились Лухманов и Филиппов, несколько из них уже прощались, собираясь уходить. Среди них оказался и народный артист России Александр Гладилов, увидев которого, вошедшие, не сговариваясь, остановились и, поочередно пожав друг другу руки, обнялись и расцеловались, потом поинтересовались, как живет солист оперного.

— У меня все нормально, — отвечал оптимистично Гладилов, — а вот Леха Курлацкий опять в больнице.

— А что с ним? — поинтересовался Филиппов.

— Опять голова. Боли, говорит, ужасные, — сообщил Гладилов и пояснил: — Война давно закончилась, а последствия контузии до сих пор сказываются.

— Надо бы навестить его, — предложил Филиппов, однажды лежавший вместе с Курлацким в больнице.

— Согласны, — единодушно поддержали его Гладилов и Лухманов.

Народный артист тут же воспользовался случаем. Отведя Филиппова чуть в сторону от двери, сообщил вполголоса:

— У меня к тебе есть просьба. Личная.

— Тогда заходи не откладывая прямо на этих днях. Лады? — И услышав от артиста ответное: «Лады», Филиппов дружески пожал ему руку и двинулся вслед за Лухмановым поближе к застолью.

Поздоровавшись с присутствующими, явно довольные стечением обстоятельств, они заняли освободившиеся места, которые оказались рядом с Малаховым, начальником отдела снабжения и сбыта облисполкома, другом Панкратова и Лухманова. Пока усаживались, молодая официантка из буфета сменила им приборы.

По традиции парадом командовал сам Панкратов.

— За опоздание обоим штрафные! — объявил он капитанским голосом.

— Мы не возражаем! — парировал весело Филиппов, открывая принесенную с собой бутылку «Посольской» и наливая себе и соседу по полной рюмке. — За хозяина! И пусть всегда горит в твоем кабинете, Иван Миронович, добрый свет. И пусть всем, кто приходит к тебе «на огонек», всегда хватает в этом доме тепла и сердечности, дружеского расположения. Будь здоров, Иван Миронович!

Медвежатина вначале не особо пришлась по вкусу Владимиру. Она показалась ему слишком пресной. Но когда подали жареные куски, да после четвертой рюмки, он аппетитно поглощал ее вприкуску с зеленью и солеными помидорами.

Вскоре разговор за столом незаметно перешел на итоги заседания штаба.

— Мне нравится, — начал Лухманов, — как работает Славянов. Все у него расписано, все определено. Сразу видно, человек в курсе самых неотложных дел, бьется за их решение, старается все предвидеть и предусмотреть и горит желанием не только уложиться в срок, но и сделать театр по-настоящему театром. Сегодня всех нас опять порадовал.

— Чем, интересно? — не выдержал Панкратов, от зависти чуть не подпрыгнув в кресле.

— Для росписи потолка в зале, — отвечал довольный Лухманов, — уже договорился с правительством о выделении сусального золота. Театр люди не узнают, когда придут в него после реконструкции.

— Это точно! — поддержал Малахов. — Сегодня утром звонит мне и дает поручение: лично съездить в Подмосковье, на Люберецкую фабрику, использовать все возможности, если потребуется, обещать помощь в приобретении наших машин, — но чтобы в театре были новые ковровые дорожки!

— Вот бы такое внимание еще на цирк обратили. Пожарники нам уже жить не дают, — вел свою линию Панкратов. — Постоянно к чему-нибудь придираются. Театры реконструируют — это хорошо. Но уж, простите меня, что бы вы ни говорили — театр больше для избранных. Для любителей жанра. Хотя, конечно, их тоже немало. Другое дело цирк. Цирк — это для всего народа. А главное, конечно, радость для детей и юношества.

— Опять ты за свое, — не выдержал Лухманов. — Да пойми ты, Иван Миронович, городу одинаково нужны и цирк, и театры. Кстати, Иван Васильевич совсем не против заняться ремонтом цирка, если будет решение бюро обкома по этому вопросу. Однако в соответствии с Продовольственной программой у бюро обкома есть намерение построить новый животноводческий комплекс. Такой же мощности, что и Ближнегорский: на сто или двести тысяч голов. Против этого возражать никто не может. Люди нас не поймут, если вместо комплекса мы займемся одними театрами да цирком.

— Ты, как начальник, конечно, прав, — согласился без всякого энтузиазма Панкратов, — но все равно зондировать почву время от времени надо. В конце концов, хоть что-то да выясним. Владимир, помоги мне пробиться к Славянову поближе к Новому году!

— Когда к тебе поступят плакатные календари? — уточнил, улыбаясь, Владимир.

— Правильно мыслишь, — согласился директор цирка и тут же предложил тост за воплощение в жизнь благих намерений, и чтобы никто из присутствующих о них не забывал.

Не дожидаясь конца затянувшегося представления, чтобы встретиться с руководителем труппы Иваном Пилатовым, благодаря которому, собственно, и собрались у Панкратова, гости начали разъезжаться по домам.

…По раскрасневшемуся лицу мужа и блеску глаз Катерина сразу определила, что он навеселе, и потому, зыркнув на него строгим взглядом, не говоря ни слова, закрылась, как всегда в таких случаях, в спальной комнате.

«Такова жизнь, — не без обиды подумал о ней Филиппов. — А куда от этого денешься? Не общаться с друзьями, не ходить на мужичники? Не выпивать? Нет, не получится. Вскоре вот опять поездка на рыбалку предстоит, а потом — за грибами. Можно не сомневаться, что из района придется вернуться не только с рыбой или полной корзиной грибов, но и навеселе. А иначе нельзя: люди не поймут. Доверия не будет».

Был у Филиппова как-то случай: он вместе со своим коллегой Липатовым, вторым помощником Славянова, оказался в одном из районов области, куда они приехали пособирать грибы. Когда стали готовиться к отъезду домой, хозяева района предложили отдохнуть часок-другой на берегу лесной речки, где под деревьями, на краю большой поляны, угостили гостей ухой и шашлыком. Ясное дело, что под такую закуску без водки не обошлось. И вот Липатов, не желая дома появляться в крепком поддатии, после двух-трех рюмок перестал не только выпивать, но даже делать вид, что пригубливает: он просто выплескивал водку за спину, полагая, должно быть, что все уже порядком расслабились и наверняка не обращают на такие мелочи внимания. Но все оказалось отнюдь не так. Председатель райисполкома, зная свойский характер Филиппова, доверительно предложил ему посмотреть на окрестности и, отойдя по берегу реки метров на двести — триста вниз по течению, без обиняков высказал ему свое недовольство поведением Липатова.

— Он что у вас, умнее всех? Не хочет пить — пусть не пьет. Никто принуждать не станет. Зачем же выливать-то добро? Не по-русски это. Не хочу с ним ругаться и портить людям настроение. Но ты скажи ему сам, Владимир Алексеевич! Скажи по-товарищески в дороге или дома.

Филиппов, конечно, сказал Липатову про обиду радушных хозяев. Но с тех пор руководители района и хозяйств к себе за грибами Липатова больше никогда не приглашали.

Сильно удивляла поэтому Владимира жена, Катерина, которой он рассказал про тот случай в назидание, но которая категорически отказывалась признавать необходимость подобных встреч с выпивкой в бане, на природе или где-либо еще. В кудрявой ее голове не укладывалось, что такое общение — неизбежный признак доверия и условие продвижения по службе в жизни всех чиновников от районного до самого высокого уровня, что это особая политика и дипломатия, которые негласно соблюдаются всеми и всюду — от колхоза до Совета Министров.

Посмотрев еще раз без всякого зла на закрытую дверь спальни, Владимир усмехнулся своим мыслям, не спеша переоделся, с чувством выпил бокал крепкого чая и привычно направился в большую комнату, на свое обжитое место — диван, где всегда в подобных случаях чувствовал себя не только по-хозяйски уверенно и уютно, но и без всяких колебаний и сомнений совершенно правым.

Рабочий день подходил к своему завершению. Филиппов успел отредактировать письма в правительство, вычитал их после перепечатки, потом поставил в канцелярии соответствующие номера и, взглянув на часы — было без четверти четыре, — приготовился нести их на подпись. По времени он успевал, поэтому особо не торопился. В мыслях его было другое: шеф обещал дать очередное поручение. Знать бы, какое? Почему-то хитровато улыбнулся, сообщая об этом. Может, по театру или что другое? Хорошо уже то, что не доклад. Если бы доклад, то по традиции пригласил бы целую группу руководителей и специалистов.

Проверив в кармане ручку, Владимир взял планинг, вышел в коридор и, запирая дверь кабинета, увидел, как по ковровой дорожке степенно, с папкой под мышкой вышагивает ему навстречу сам председатель.

Положив ключ в карман, Владимир тут же внутренне подтянулся и, подходя к шефу, сказал:

— Я к вам, Иван Васильевич. Как и приглашали — к четырем часам.

— Правильно делаешь, — улыбнувшись, одобрил его Славянов. — А я был у «первого». Сейчас в кабинете все расскажу. Дело в том, что звонил Чурмин Борис Львович, первый заместитель Председателя Совета Министров РСФСР. К нам сегодня приедет его сын. За машиной. Что и к чему — обо всем детально поговорим у меня.

Вошли в кабинет, Славянов устало опустился на свое место, положил папку в один из ящиков стола. Ответил на звонок по прямому проводу. По вопросам, которые он задавал собеседнику, нетрудно было догадаться, что звонил его друг — начальник управления сельского хозяйства Машин. После разговора с ним заказал секретарше два стакана чаю, уточнив, чтоб с лимоном, и, пока Зинаида его готовила, просмотрел с линейкой и карандашом в руках лежавшие на столе сводки. Это было одно из любимых занятий шефа.

Когда закончили чаевничать, председатель, отодвинув посуду в сторону, обратился доверительно к Филиппову:

— Теперь слушай, что надо сделать, в чем твоя главная задача на эти дни, — и замолчал, отмечая что-то на листе бумаги.

А Владимир, зная цель приезда москвичей, тем временем прикидывал, что поручение будет минимум из пяти-шести вопросов, и соответственно этому разделил каждую страницу планинга на четыре части, чтобы посвободней было записывать.

— Первое, — продолжил наконец председатель, — заказать в гостинице два номера: одноместный и двухместный. Второе — они едут на «Чайке». Предупреди завгара, чтобы аккуратно ее поставили в более безопасное место. Третье — свяжись с Малаховым, и пусть он позанимается с автозаводом по своим каналам. Я с директором уже переговорил. Четвертое — если у них возникнут какие-либо вопросы, будь на месте. В случае чего найдешь меня в городе или в Лесном городке на даче. Телефоны мои знаешь. Пятое — если завтра они получат требуемого цвета машину и, возможно, не уедут, скажи завгару, чтобы нашел место, куда поставить уже две машины. Шестое — если попросят что-либо приобрести из продуктов, поможешь. Но я думаю, это маловероятно. Седьмое — из гаража, когда поставите «Чайку», отправь гостей обратно в гостиницу на нашей машине. Восьмое — Малахову я дал поручение ехать на Люберецкую фабрику, чтобы решить вопрос с ковровой дорожкой для театра. Если он уже уехал, то по вопросу приобретения машины в курсе его заместитель. Девятое — с тобой из Москвы будет держать связь старший помощник Чурмина — Владилен Петрович Пакин. Все понял?

— Понял! — ответил Филиппов.

— Тогда действуй.

Едва Владимир появился в своем кабинете, затрезвонил междугородний.

«Это, вероятно, уже начинает беспокоиться Москва», — подумал он и не ошибся: звонил, как и предполагалось, Пакин.

— Здравствуйте, Владимир Алексеевич! Это Пакин. Мне Иван Васильевич сказал, что теперь нашими делами заниматься будете вы.

— Добрый день, Владилен Петрович. Все именно так, — по-деловому ответил Филиппов. — Шеф распорядился, чтобы в случае чего связь держать с вами.

— Очень хорошо. Будем знакомы. Наши должны появиться в конце рабочего дня. Конечно, могут и подзадержаться. В общем, ждите. Если что, сразу звоните. Всего доброго! Рад был познакомиться! — вежливо закончил разговор Пакин.

— Я тоже! — ответил ему также вежливо Филиппов, а про себя подумал, что легкими эти два дня для него не будут. Понимая, какую ответственность возложил на него Славянов, он тут же сделал звонки Малахову и завгару. Потом выписал в канцелярии два ордера на размещение москвичей в гостинице, позвонил директору ее с просьбой подобрать два хороших номера, а когда закончился рабочий день, наказал милиционеру, стоявшему на посту у входа, чтобы не медля предупредил его о приезде москвичей.

Они появились около семи часов вечера, и постовой, узнав, кто такие, тотчас направил их в приемную Славянова, по городскому телефону просигналив об этом Филиппову: «Москвичи прибыли и идут к вам».

Славянов при виде гостей вышел из-за стола, поздоровался с каждым за руку. Выяснив для начала, как они доехали, разъяснил обстановку и то, как будет решаться их задача, то, ради чего они приехали.

— Мы ваше пребывание расписали по часам, чтобы оперативно решить все вопросы. Все обговорено. На автозаводе вас ждут завтра в восемь утра. Владимир Алексеевич, мой помощник, детально расскажет, что и как. Он будет связующим звеном между вами и мной, если это потребуется. А сейчас устраивайтесь, товарищи, в гостинице. Завтра у вас напряженный день. Владимир Алексеевич вас проводит.

В гостиницу на набережной, находившуюся в нескольких сотнях метров от облисполкома, поехали в правительственной «Чайке». Владимир проводил важных гостей до их номеров, записал телефоны, оставил им свои — два рабочих и домашний — и проехал с шофером «Чайки» в гараж облисполкома, где дорогущую машину поставили в надежное место, а затем на дежурной «Волге» отвез москвича назад в гостиницу, и только после этого сам отправился домой.

Два дня, когда Филиппов занимался с сыном Чурмина, пролетели незаметно. Машину москвичи выбирали сами, какая понравится, и судя по всему остались довольны. Когда после обеда второго дня их пребывания в городе они отправились восвояси, Владимир с облегчением вздохнул и с удовольствием подумал, что теперь неплохо было бы и расслабиться. Он стал прикидывать, как это можно лучше сделать. И, вспомнив, что из командировки в район должен вернуться Леснов, решил прозондировать его настроение. Не откладывая, вышел в коридор и едва сделал несколько шагов в направлении лесновского кабинета, как увидел Гладилова, с которым встречался последний раз в цирке, когда ели медвежатину.

— Привет, Саша! Какими судьбами? Уж не ко мне ли?

— Вот именно, к тебе! — здороваясь, отвечал народный артист. — Мы же договаривались, помнишь, в цирке.

— Помню, конечно. Добро пожаловать! — открывая дверь, пригласил приятеля Филиппов. Когда вошли в кабинет и устроились за маленьким столом, спросил, радушно улыбаясь: — Что у тебя? Слушаю.

— Проблема у меня, что называется, очевидная, — указав рукой на свою одежду, пояснил Гладилов. — Уже порядком поизносился, а купить что-либо стоящее, сам знаешь, не получается. Было бы неплохо обновить гардероб. Помогай, дружище.

— Сейчас позвоним Буравкову. Он все и порешает, — заверил Филиппов.

— Александр Петрович в прошлый раз кое-что не смог достать. Сказал, что требуемое есть только в резерве генерального, а не коммерческого директора.

— Теперь, не беспокойся, все достанет.

— Почему так уверен? — не понял Гладилов.

— Буравков уже сам в кресле генерального. Все резервы и НЗ в его руках, — пояснил Филиппов и тут же переговорил со своим другом.

Рассказав ему о просьбе сидевшего рядом артиста, Владимир записал что-то на листочке, положил трубку и протянул бумажку Гладилову:

— Здесь все записано: когда и во сколько быть у Буравкова.

Гладилов бережно спрятал листочек в карман, удовлетворенно показал большой палец и в самом лучшем расположении духа предложил:

— Владимир Алексеевич, может, выкроишь время, чтобы навестить Курлацкого? Леха опять в третьей больнице. Кстати, в той же палате, где вы с ним лежали. Поддержим человека, глядишь, он и поправится побыстрее, чтобы успеть набрать хорошую форму к открытию театра.

— Уж в чем в чем, а в этом можно не сомневаться! До открытия театра еще не скоро, — заметил Филиппов. — А навестить я согласен. — И зная, что сегодня может спокойно уехать пораньше — Славянов занимался с коллегой из другой области, — поинтересовался: — Машину заказывать или ты на своем транспорте?

— И спрашивать нечего: заказывай. Но только ты подожди меня немного. Мне еще в управление культуры на минутку, — попросил Гладилов, деловито поднимаясь со стула.

— А я пока спущусь в буфет. Лехе же надо кое-что привезти, чтобы поесть да попить было чего, да и нам приятно посидеть! Ему двойную радость доставим! — пошутил Филиппов.

— У меня есть яблоки и кусок корейки, — сообщил народный артист. — Корейка очень хороша!

— А я возьму сервелату, апельсинов, что-нибудь еще и соку. И вот что, Саша, — напомнил Филиппов, — как только закончишь свои дела в управлении, выходи во двор. Я буду у машины или в ней. Сам увидишь.

Пока шли по коридору облисполкома, многие работники аппарата, встречаясь, узнавали народного артиста Гладилова, радушно здоровались с ним. И от этого хорошее настроение приятелей еще более улучшилось.

Филиппов быстро закончил покупку продуктов и сел в машину, положив на сиденье рядом с собой черный объемистый портфель. Шофер хотел было трогаться, но Владимир остановил его, сказав, что сейчас подойдет Гладилов, и водитель кивнул в знак того, что знает, о ком идет речь.

В ожидании приятеля Владимир задумался и стал вспоминать, как он познакомился с Курлацким. Впервые он увидел Алексея не на театральной сцене, а живьем, когда тот приходил на прием к председателю облисполкома с заявлением на улучшение жилищных условий. Участник войны, он имел два ранения и перенес тяжелую контузию, последствия которой периодически давали о себе знать: у Алексея вдруг начинала ужасно болеть голова — он просто не находил себе тогда места, хотя по внешнему виду его было трудно представить, что он испытывает такие страшные боли. Принимая выписанные врачом таблетки, Курлацкий понемногу сбивал болевые накаты. Если же они возобновлялись на второй-третий день, то его направляли в больницу, где он оставался на две-три недели.

Как-то обострившийся у Филиппова радикулит свел его с Курлацким в одной палате все той же третьей больницы. Именно тогда они и сблизились и стали настоящими друзьями: благо времени для разговоров выпало им предостаточно.

— Леша, а когда у тебя появилась эта седая прядь в волосах? Волосы у тебя черные, с каким-то даже сизым, как у ворона, отливом, и вдруг эта прядь?

— О, это памятная история! — Курлацкий провел рукой по волосам, не глядя в зеркало, потрогал белую прядь и, глубоко вздохнув, добавил: — Этого нельзя забыть никогда! — И он начал рассказ о том, как проходил когда-то стажировку в Большом театре Союза. В конце ее ему предложили исполнить роль Альфреда в опере Верди «Травиата». От переполнявшей радости Алексей чувствовал, что сердце его того и гляди выскочит из груди.

— Особые переживания, — вспоминал Курлацкий, — охватили меня в день премьеры. Чтобы немного успокоиться, решил побродить перед спектаклем по столице. Хожу, мечтаю, представляю, что уже сегодня вечером буду петь в Большом театре! Чуть ли не летаю от счастья: ведь мне дали роль Альфреда в бессмертной «Травиате»! Что греха таить, думал, если все пойдет хорошо, возможно, устроюсь в Москве. Со временем обзаведусь семьей, получу квартиру… А главное — буду петь в Большом театре! Уже одно это что-то да значило. И вдруг я чувствую, что падаю, валюсь куда-то вниз с тротуара. Очнулся от резкой боли в ноге. Не могу ею пошевелить — темнеет в глазах. Хотел подняться — не получается. Резкая боль пронизывает все тело. Ну, думаю, пропал: ногу не иначе как сломал. А до выступления осталось часа четыре. Первой на помощь мне пришла какая-то девушка. Узнав, в чем дело, она привела ко мне милиционера. И меня на их машине отвезли в больницу, откуда я позвонил в театр и рассказал, что со мной случилось. С войны вернулся не седым, а в больнице за одну ночь появилась эта прядь в волосах. Перед тем как выписаться из больницы, в голове беспрерывно вертелась знаменитая фраза, только не из «Травиаты», а из другой оперы: «Куда, куда вы удалились, весны моей златые дни?» Действительность была хуже перенесенной боли, мечты неожиданно и окончательно рухнули: в Большом мне вернули документы и посоветовали отправиться в Новосибирск, где областному театру требовался тенор. Большой не прощает тех, кто его подводит. А потом из Сибири я переехал сюда, на Волгу. Здесь моя судьба как артиста сложилась удачно. Я полюбил этот город и почувствовал, что и меня полюбили горожане. Здесь я стал заслуженным артистом России. Здесь прошли лучшие годы моей артистической карьеры, а в целом и всей жизни.

Филиппов вспомнил, как тепло о Курлацком отозвалась музыкальный критик в областной газете: она написала, что «голос у артиста — это божий дар». И действительно, в городе не найдется человека, который бы набрался смелости с этой оценкой таланта певца не согласиться.

За этими воспоминаниями Владимир не заметил, как появился Гладилов. Извиняясь за опоздание, народный артист торопливо уселся рядом с Филипповым, и они направились к трамплину, рядом с которым и располагалась самая престижная в городе больница.

Как и в предыдущий раз, в двухместной палате Курлацкий размещался один. Он как раз готовился к приему каких-то таблеток и наливал в стакан воды из графина, стоящего на тумбочке, когда в дверь, постучав, заглянули к нему гости — Филиппов и Гладилов.

— Не торопись, Леша! По-моему, ты не то нацелился пить! — здороваясь, пошутил Филиппов. И тут же, открыв портфель, достал из него все, кроме бутылки коньяка. Осторожно показав горлышко ее, предложил: — Может, со встречей рванем, как бывало, по одной?

Услышав такое предложение, Курлацкий тихо улыбнулся, немного подумал и тут же, смахнув таблетки в ящик тумбочки, согласился:

— А почему бы и нет?! Сейчас только дверь закрою на ключ.

Филиппов тем временем достал из портфеля коньяк и минералку, быстро нарезал колбасы, карбоната, корейки, принесенной Гладиловым, вынул из целлофанового пакета нарезанный еще в буфете хлеб, налил в подаренные ему Лесновым маленькие рюмочки коньяку и, окинув призывным взглядом друзей, предложил привычный в таких случаях тост:

— Ну что, за встречу и твое здоровье, Леша!

— Поправляйся быстрее, Курлак! — поддержал тост Гладилов.

Выпили. Закусили с большим аппетитом. От второй рюмки Курлацкий отказался, зато без конца расспрашивал про театр.

Филиппов, вкратце обрисовав обстановку, связанную с ремонтом театра, особо отметил, что для росписи потолка золотом Славянов добился поддержки правительства.

— Потолок распишут золотом?! — обрадовался такой новости Гладилов. — Представляю, как заиграет зал! Будешь входить в театр, действительно, как в храм искусства.

— Безусловно! — поддержал его Курлацкий. И тут же заметил уважительно: — Славянов умеет слово держать. Год назад сказал мне: «Заявление твое лежит. Мы не забыли. И как только появится еще один внук — считай, вопрос с жильем будет решен». И вот два месяца назад у меня появился внук. Я бегом отнес свидетельство о его рождении Славянову. И он, как и обещал, сдержал свое слово: недавно мне выдали ордер на четырехкомнатную квартиру. На семерых. Мы обмыли это дело. И надо сказать, крепенько. К сожалению, через несколько дней я оказался здесь. Такое у меня иногда бывало и раньше. Но главное — жилье получил.

— А когда въезжать будешь? — поинтересовался Филиппов.

— Как выйду из больницы, — ответил Курлацкий. — А в квартире сейчас жена и сын марафет наводят. Я вас приглашу, придет срок. Обмоем, как и положено.

— За это следует выпить. Я имею в виду — за квартиру! — предложил Гладилов, и его охотно поддержал Филиппов.

Чокнулись, но дружно выпили только инициаторы тоста, а Курлацкий наотрез отказался, лишь пригубил слегка душистого напитка.

Вскоре, благополучно допив остатки коньяка, посетители, взглянув на часы, стали собираться уходить.

Филиппов убрал рюмки и пустые бутылки в портфель, а Курлацкий, бережно уложив продукты в холодильник, открыл дверь, и все поочередно вышли в коридор.

— Ты, Леша, лечись, — напутствовал его на прощание Филиппов. — И не волнуйся об открытии театра: до этого еще далеко. Для тебя сейчас главное — быть здоровым. И ради этого лежи здесь, сколько потребуется. Пока!

Прощаясь, друзья пожали Курлацкому руку и вышли сначала во двор, а затем на просторную Волжскую набережную, неторопливо зашагали к центру города, с удовольствием вдыхая свежий воздух и ощущая вечернюю прохладу, волнами накатываемую легким ветерком с великой реки России.

В конце рабочей недели, на исходе пятницы, Филиппову позвонил Буравков и сразу, едва поздоровавшись, задал волнующий обоих вопрос:

— Владимир Алексеевич, так как у нас поездка? Не отменяется?

— Ни в коем случае! — успокоил его Филиппов и пояснил: — Я звонил Лужбинину. Нас ждут на рыбалку в субботу. С двух до трех. Грибы тоже есть. Заверяет, что пустыми не уедем.

— Во сколько выезжать будем? Путь не близкий. А торопиться не следует, — рассуждал Буравков. — А потому часа четыре пропилим. Ну что, опять часов в десять, как в прошлый раз? А может, пораньше?

— Ну не в шесть же утра! Ведь не на шашлык едем. Таскать сеть, потом корзину, да в резиновых сапогах, да если она с грибами — находишься, намотаешься, сам знаешь как, — заупрямился Филиппов.

— Что верно, то верно. Тогда пусть будет золотая середина — в девять тридцать я у твоего подъезда, — предложил Буравков. — Лады?

— Лады! — согласился Филиппов, представляя себе, что к этому времени уже успеет хорошо выспаться.

…Поездка оказалась более продолжительной, чем в предыдущий раз, но никто этого даже не заметил. Всем понравилось, что десант на природу по общему желанию начали с похода за грибами и сразу в излюбленные и уже хорошо знакомые места — в смешанный лес, где, словно по заказу, природа распорядилась самым наилучшим для человека образом: холмы, покрытые мхом, в диаметре каждый примерно двести — триста метров, следовали один за другим, грядой, создавая своей размеренной плавностью такую красоту, что дух захватывало.

Каждый холм грибники просматривали и обшаривали чуть ли не на коленях, и никто без грибов не оставался: на вершинах и склонах холмов находили белые, а в низинах, между холмами, где предпочитали расти лиственные породы деревьев, встречались прекрасные подберезовики и подосиновики. Особенно много грибов собрали в воскресенье, когда приехали на гряду с утра пораньше. Владимир набрал почти целую корзину, но больше всех оказалось у Буравкова. Зато его шоферу попался такой большой белый гриб, что на шляпу его пришлась впору кепка водителя. Незаметно провели в поисках грибов около четырех часов, сделав всего один-единственный привал, чтобы немного передохнуть и похвастаться друг перед другом добычей. Потом, по предложению Лужбинина, который наконец-таки закончил дипломатичные переговоры с Буравковым, дружно согласились закругляться, чтобы на дорожку похлебать без спешки ухи на берегу озера.

Пока возвращались к машинам, оставленным на летней базе отдыха, расположенной в живописном месте, прошло не менее часа. И хотя двигались уже без прежней резвости, и корзинки были почти полны, каждый все еще продолжал внимательно посматривать по сторонам, стараясь не пропустить ни одного спрятавшегося гриба.

Поднявшись на вершину очередного холма, Владимир неторопливо и с удовольствием осмотрелся вокруг и подумал, что даже без этих великолепных белоголовиков, которые заполнили чуть ли не всю корзину, видеть такую божественную красоту — уже великое наслаждение. Неожиданно вспомнилась Алена. Как было бы прекрасно, если бы сейчас она находилась рядом! Улыбнувшись, Филиппов тут же отбросил эту мысль как нереальную: к Лужбинину Алену привозить никак нельзя — он бывал в гостях у Владимира и хорошо знает его жену Катерину.

Наконец впереди замаячила база, над которой по-домашнему приветливо и уютно вился, растворяясь за верхушками деревьев, дымок из трубы столовой. При виде его на лицах грибников засияли улыбки, и все разом зашагали бодрее.

— Сейчас уложим свои корзины, переоденемся, умоемся, — обращаясь к Буравкову, мечтал Филиппов, — и наляжем, как обещал Николай Александрович, на ушицу. Думаю, что нашему здоровью не повредит чашка-другая экологически чистой ухи. Хоть рыбалка и оказалась неудачной, но на ушицу набралось. А потом не спеша двинем к родному городу. Не возражаете, Александр Петрович?

— Мне предложение по душе, — подыгрывая Владимиру, откликнулся Буравков. — Я с удовольствием не только откушаю ушицы, но готов под нее пропустить и такую же экологически чистую чарку, и даже не единую.

— Лады! — согласился с ним Филиппов, останавливаясь возле машины.

Выждав, когда Буравков откроет дверки и багажник, Владимир переоделся, прикрыл свою корзину сосновыми ветками, поставил ее на коврик позади сиденья шофера и сразу почувствовал, как в салоне запахло грибами и лесом, невольно подумав, что от этого будет очень хорошо дрематься на обратном пути.

Подошел радушно улыбающийся Лужбинин, позвал всех сначала умываться, а затем на берег озера, где под раскидистым дубом гостей ожидал уже щедро накрытый стол. Среди закусок колоритно возвышался закопченный металлический бачок с ухой, возле которого дежурил шофер предрика.

За обедом и душевным разговором время пролетело незаметно, наступила пора отъезда. Лужбинин был доволен, что запросы гостей, хотя и не без помощи егеря и шофера, оказались полностью удовлетворены.

Филиппов от души поблагодарил его за четкую организацию и душевное гостеприимство и заверил, что и город, когда потребуется какая-либо помощь, району ее окажет.

Пока выпивали и закусывали приглянувшимися кусками вареной рыбы и солеными грибами, Лужбинин охотно рассказывал о делах района, его задачах и сообщил как бы по секрету, что вскоре опять собирается ехать к своему другу — космонавту Полевому, Герою Советского Союза, в Звездный городок и тут же пояснил зачем:

— Генерал нам периодически помогает в приобретении списанной военной техники. Недавно он пару деньков с друзьями жил здесь, на базе, и сам завел разговор про технику, сказал: «Привози письмо на мое имя за подписью председателя облисполкома. Привезешь письмо — будет району техника».

— Хорошо иметь таких друзей! — заметил иронично Буравков. — А не обманет? Уехал — и привет!

— Никуда он от нас не денется. У него же здесь, в нашем лесном районе, и участок и дом. И вообще Полевой — человек порядочный и не чванливый, — с удовольствием охарактеризовал космонавта Лужбинин. — Я звонил Ивану Васильевичу и сказал ему о нашей просьбе. Славянов, не раздумывая, заверил, что всегда готов подписать любую бумагу, благодаря которой парк района пополнится на пять — десять единиц техники. А чтоб не ездить два раза в область, прошу, Владимир Алексеевич, прихвати с собой наше письмо. А когда Иван Васильевич подпишет, думаю, вас не затруднит сообщить нам об этом. — Лужбинин протянул Филиппову напечатанное на бланке райисполкома письмо, вложенное в ледериновую обложку.

— Какой разговор! — принимая документ, охотно согласился Владимир. — Говорю же, что рады всем помочь району. Не волнуйтесь: все будет в порядке. Ждите сигнала.

Разомлевшие от усталости и сытного обеда гости уже собирались вставать из-за стола, но Лужбинин попросил всех задержаться.

— Несмотря на то что все уже выпили кто чайку, кто кофейку, — начал председатель райисполкома, — прошу вас поддержать традицию русского народа и выпить на посошок. — И тут же налил каждому по чуть-чуть в опустевшие стаканы.

Все еще раз выпили, закусили свежими помидорами и огурчиками и, дружно поднявшись из-за стола, не спеша направились к базе.

Остановившись возле машины, еще раз поблагодарили Лужбинина за радушный прием и, пожав ему руку, сели в «Волгу».

Буравков на прощание подтвердил свое искреннее желание помочь Лужбинину подобрать ему и его семейству что-нибудь поинтереснее из нового поступления товара.

Как и договорились, Николай Александрович, все будет в лучшем виде. По высшему разряду, — заверил он председателя.

Наконец шофер, плавно нажав на газ, тронул машину, посигналил, с силой надавил на педаль, и «Волга», уверенно набрав скорость, помчалась вперед, удаляясь все быстрее от живописного лесного района навстречу асфальту и городскому шуму.

Оценив неплохую трассу, Буравков немного порассуждал о гостеприимном предрике и вскоре задремал, тихонько всхрапывая.

«Вот что значит не пить чайку и кофейку на дорожку», — с завистью глядя на него, подумал Филиппов, пытавшийся безуспешно уснуть. Чай крутой заварки всегда действовал на него отрезвляюще. Вот и теперь сон никак не мог одолеть его. И Владимир, как всегда в таких случаях, предался воспоминаниям о происшедших в последнее время событиях. Мысленно он даже поблагодарил бога за то, что ему удалось так много сделать за эти дни: съездил к Чагину в колхоз «Идея Ильича», где успешно продвигалось строительство ангара для установки агрегата по приготовлению сена в любых погодных условиях; помог Буравкову перебраться в директорское кресло; успешно провел шашлычник, что, без сомнения, укрепило его авторитет организатора, не зря участники просили его не делать особо длительных перерывов между такими нужными мероприятиями, а теперь без каких-либо эксцессов они завершают весьма удачную поездку за грибами. А чего стоит встреча с Аленой! Вспомнив про нее, Филиппов невольно улыбнулся и сразу же испугался, что в зеркало Женя Стручков, шофер Буравкова, ненароком заметит это и спросит, мол, чему вы так сладко улыбаетесь, Владимир Алексеевич? Но шофер следил за дорогой, да и понимал, наверное, что повода для разговора ему пока никто не давал. Филиппов успокоился и вновь погрузился в приятные воспоминания.

…Увидев Соколовского, который появился у него в кабинете после совещания в областном управлении торговли, Филиппов искренне обрадовался: он обещал ему занести ключи от своей квартиры, чтобы им с Аленой не ехать к его матери на окраину города. Поздоровавшись с другом, Владимир поинтересовался:

— Ну и как насчет квартиры?

— Не спеши! Дай поработать, — набирая нужный номер телефона, остановил его Владислав. — У меня есть и более неотложные дела. Не надо думать, что только вы, аппаратчики, заняты вопросами государственной важности.

— Ух, какие мы серьезные! — съязвил Филиппов, хотя сразу понял, что дело у друга, видимо, действительно вполне серьезное. Тем не менее эта фраза как-то сняла напряженность, и оба улыбнулись.

Пока «маршал» давал подробные указания своему заместителю о том, что и как следует сделать, Филиппов изучал сводки, готовил план выступления председателя на очередном заседании штаба в оперном.

Наконец Соколовский, отдав все распоряжения и сделав все необходимые звонки, повернулся к Владимиру.

— Теперь я в твоем распоряжении, господин начальник кабинета. Докладываю, что совещание прошло хорошо. С замминистра едем в район, откуда вернемся поздно и сразу в сауну. Домой, не исключено, может, и вовсе не приду. Вернее, не приползу! — он иронично улыбнулся этой самооценке.

— А жена как на это посмотрит? — спросил Филиппов, хотя знал, что по этой части у друга все вопросы отработаны как ни у кого другого.

— Это не твоя матрена, шум поднимать не будет. Тем более грозить, что пойдет жаловаться к начальнику. Она у меня давно приучена. И хорошо представляет, что такое проверяющие. К тому же как раз сегодня она уехала вместе с сыном к своей матери на дачу. А это, скажу тебе, не близко. Еще вопросы есть? — улыбаясь, поинтересовался «маршал».

— Нет! — ответил Филиппов, прикидывая, что бы придумать такое для своей половины и как бы поубедительнее объяснить, что сегодня он не приедет ночевать.

— Раз нет вопросов — получай ключи! — Соколовский вынул связку и, отстегнув стальное кольцо с двумя ключами, еще раз объяснил другу, как открывать и закрывать дверь. Напоследок предупредил: — До двенадцати ночи на задвижку не запирай. Все, что найдешь интересного в холодильнике, — в вашем распоряжении. А теперь бывай здоров.

…Освоившись в квартире Соколовского, Владимир с Аленой приготовили хороший ужин, со вкусом поели и только затем предались неспешным чувственным наслаждениям. Потом долго принимали душ, пили ароматный чай, убирали посуду и просто разговаривали. Уставшие и счастливые, они заснули далеко за полночь.

А проснулись от грохота и яркого света — именно таким образом ознаменовал свой приход хозяин квартиры. Он не только сильно рванул дверь, думая, что она закрыта, но и включил люстру на полную мощность — все пять ламп!

— Я думал, тут детопроизводством занимаются, а они как сурки спят. Подъем! — скомандовал широко улыбающийся Соколовский, слегка пошатываясь и придерживаясь за косяк двери.

Филиппов и Алена быстро оделись — у них было уже все предусмотрено на случай прихода хозяина — и, наскоро умывшись, прошли на кухню, где «маршал» успел не только выставить всю закуску на стол, но и наполнить рюмки коньяком. Увидев вошедших, он театрально вскочил и, вручив Алене импортные колготки, крепко ее расцеловал.

— А чтоб ты меня не ревновал и не пришиб случайно, — обратился он затем к Владимиру, — дарю тебе модный галстук. И хотя ты не Алена, но как с другом давай с тобой тоже обоймемся. Ты же знаешь, как я люблю вас. А вы меня любите? Нет? Ну честно скажите, хорошо, что у вас есть я!

— Очень хорошо! — с готовностью поддержала его Алена. — И можно я вас за это сама крепко поцелую?

Выждав, когда закончится эта процедура целования и все наконец усядутся за стол, Филиппов поднял рюмку и объявил тост:

— За тебя, Владислав Евгеньевич! Это и в самом деле очень хорошо, что ты у нас есть!

За приятными воспоминаниями об этой встрече, утомленный длинной дорогой, Владимир незаметно уснул. А очнулся, лишь когда, тормознув, машина плавно остановилась у подъезда его дома.